Дети спящего бога

Лира спустилась по узкой лестнице, ощущая в воздухе аромат просоленного, нагретого солнцем дерева и чего-то еще – странного, химического, совершенно не вписывающегося в морскую сказку. Запах усилился, когда она достигла нижней палубы. Там, перед массивной дверью в трюм, на ступеньке сидел Тимур, обхватив колени руками.

– Привет, – тихо сказала Лира.

Тимур поднял голову. Глаза у него были круглые.

– Я никогда сюда не ходил, – прошептал подросток. – Это мой корабль, моя реальность, мои сны. Но я сюда никогда не ходил.

– Тогда пойдем, – Лира протянула руку. – Вместе.

Они распахнули дверь, и химический запах ударил с новой силой. Хлорка? Кварцевание? И какие-то лекарства. Вместо ящиков с провизией и бочек с водой – стерильная лаборатория. Белые стены, мониторы с бегущими строчками данных. Мигающие диодами сервера, аккуратные пучки проводов, похожие на расчесанные морскими течениями водоросли. Они уходили в несуществующую стену.

– Что… это? – выдохнул Тимур, сжимая руку Лиры.

Нейроинженер почувствовала знакомый холодок – вниз по позвоночнику. Это была не просто аномалия сна – целое пространство, созданное чем-то внешним, интегрированным в разум подростка.

Кажется, «Мечтатель» уже не просто полулегальный…

В центре лаборатории, на металлическом столе, мерцал голографический проектор. Над ним висела трехмерная модель человеческого мозга, расцвеченная зонами активности. Лира подошла ближе, и мозг вдруг рассыпался золотистыми пикселями, которые собрались в бабочку – ту самую, о которой говорил Тимур.

Бабочка взмахнула крыльями и начала кружить вокруг них, оставляя за собой золотистый шлейф кода. В этой светящейся колючей пыли, как в зеркале, отражались образы – люди в белых халатах, операционные столы с подростками, подключенными к каким-то машинам, строки данных, диаграммы.

– Лира, – голос Тимура дрожал, – это не мое. Я не создавал это!

– Знаю, – ответила она, поднимая руку к бабочке. – Это программа. Может, воспоминания. Но не твои.

Бабочка села ей на ладонь, крылья замерли, и в их пиксельной структуре проявился символ – стилизованное изображение мужчины в одежде, похожей на занавеску. Мужчина держал в руках кристалл. Под ним полукругом шла надпись: «Morpheus Corp».

Это было сродни удару под дых. Или когда ты промахиваешься мимо седла и ударяешься с размаху о раму велосипеда.

– Тимур, знаешь, что такое «Морфей-Корп»?

Подросток нахмурился, морща лоб:

– Что-то из истории техники? Вроде компания была, которая первые нейроимпланты делала?

– Не совсем, – Лира наблюдала, как бабочка снова взлетает, оставляя на коже покалывающее ощущение. – Двадцать лет назад это была крупнейшая корпорация, специализировавшаяся на технологиях контроля сновидений. Они создали первые массовые импланты, но их система имела… побочные эффекты.

– Какие? – Тимур всматривался в мерцающую бабочку, которая теперь кружила возле одного из мониторов.

Лира сглотнула, подбирая слова:

– Они разработали технологию, позволяющую подключать сознание человека к виртуальной среде настолько глубоко, что тело… становилось просто оболочкой. «Сетевое рабство» – так это назвали журналисты. Молодые люди, особенно подростки, становились безвольными марионетками, пока их разум был постоянно подключен к системе снов.

– Но это же запрещено! – воскликнул Тимур. – Мы проходили на уроке этики, что даже современные импланты имеют обязательную защиту от зависимости!

– Именно поэтому «Морфей-Корп» исчезла, – кивнула Лира. – После скандала компанию закрыли, технологии запретили, а основателей, кажется, арестовали. Но это было двадцать лет назад. А сейчас…

Она не договорила. Бабочка вдруг опустилась на древний жидкокристаллический монитор, и экран ожил, показывая тысячи имен. Одно замигало и увеличилось. Тимур Навис. Пауза. И рядом – Роза Векслер.

– Что это? – прошептал подросток, вглядываясь в экран. – Что это за список?

Во рту пересохло. Лира бодро улыбнулась.

– С этим надо разбираться в реальности.

Внезапно корабль вздрогнул, как живое существо, ощутившее боль. Стены лаборатории заискрились помехами, бабочка замерцала.

– Что происходит? – Тимур схватился за ближайший стол.

– Предполагаю, нас обнаружили, – выдохнула Лира. – И активировали систему безопасности.

Потолок трюма вдруг стал прозрачным, обнажая не небо, а бесконечное цифровое пространство с мириадами строк кода. В этом пространстве плавали… тела. Маленькие человеческие силуэты, подвешенные в невесомости, соединенные проводами или туго свитыми жгутами энергии с гигантской конструкцией, похожей на кристаллический улей.

«Почему тогда бабочка, а не пчела? Потрясающе своевременная мысль», – Лира выхватила смартфон – отображение программ, вложенных в имплант, созданное ее воображением во сне. Схватила Тимура за руку:

– Мы должны выбираться. Сейчас же!

Бабочка вспыхнула так ярко, что на мгновение лабораторию залило золотистым светом. На стене проявилась надпись «Проект «Зефир»: дети спящего бога».

Корабль вздрогнул сильнее, и Лира почувствовала, что связь со сном Тимура начинает разрушаться.

– Выход! – рявкнула нейроинженер, с силой тыкая пальцем в экран смартфона.

Глава 3. Разрушение мира

Лира резко вернулась в сознание, рывком садясь на полу. Сердце колотилось, медбот верещал об «опасном повышении давления и уровня адреналина».

– Выключись, – приказала она устройству и повернулась к дивану.

Тимур лежал тихо, но из носа подростка сочилась струйка крови.

– Странно, что ты не проснулся сам, – Лира набрала нужную команду. – В этом деле все странно.

Подросток открыл глаза. Шмыгнул носом.

– Садись и прижми подбородок к груди, – приказала Лира, протягивая одноразовые салфетки. Их в каждый контейнер с готовым обедом клали целую пачку. Вес так нагоняли, что ли?

– А… что это было? – прогнусавил Тимур, пытаясь деликатно шмыгнуть.

– Смерть твоего мира, – пробормотала Лира, стирая с чипа и море, и закат, и чудесный корабль. – Дай смартфон, я уберу «Мечтателя» и установлю запрет на скачивание любых посторонних приложений.

– Что?! – Тимура подбросило. – Я полгода создавал свои сны!

– Придется пожить в реальности. Или хочешь висеть в цифровом небе, постепенно сходя с ума?

– Это просто чьи-то кошмары! Это ненастоящее!

– Если через сны можно лечить и искать ошибки в работе, то почему, ты думаешь, – Лира замялась, но все-таки позволила сказать вслух дикую мысль, возникшую при виде людей, связанных с кристаллическим ульем, – нельзя забрать разум?

– Это ненаучно! – искренне возмутился подросток. И нелогично добавил. – Это запрещено!

– В любом случае, это опасно. Взрослый человек обязан защищать детей. Так что будешь спать и видеть сны, разрешенные министерством образования. Это временно. Тетя Лира во всем разберется.

– И дядя Элиас?

– И дядя Элиас.

Кажется, назрел подробный разговор с хитрым стариком.

Прощаться с обиженными подростками очень сложно. Тимур пыхтел, цедил вежливые слова сквозь зубы и отчаянно пытался не расплакаться. Его огромные ступни топтались на месте, словно он хотел убежать, но боялся, что это выглядело бы недостаточно зрелым. Лира, скрестив руки, стояла в дверях.

– Тимур, – голос ее был ровным, почти добрым. – Я делаю это не потому, что хочу лишить тебя снов. Это ради твоей безопасности.

Подросток вскинул голову, его глаза блестели от сдерживаемых слез.

– Безопасность? Вы понятия не имеете, что значит жить в мире, где никто тебя не понимает! – выкрикнул он, резко вздохнул и добавил уже тише: – Корабль – это единственное место, где я чувствую себя… собой.

Сердце Лиры сжалось. Мальчишка просто хотел сбежать в мир грез, а кто-то воспользовался этим. Нашел лазейку.

– Сначала разберемся с бабочкой, – сказала она спокойно. – А потом посмотрим, что можно будет восстановить.

Тимур что-то пробормотал себе под нос. Выдохнул, закинул рюкзак на плечо и вышел, едва не задев косяк.

Лира закрыла дверь. Усталость медленно накатывает волной. И еще что-то. Страх? Недоумение? Как, черт возьми, имя Розы могло оказаться в том списке? В импланте подростка, недалеко ушедшего от детства?

Элиас жил этажом ниже. Лира постучала трижды, как всегда. За дверью раздались знакомые звуки: шарканье тапок, слабый скрип рассохшегося ламината. Старик выглянул через щель, и, увидев соседку, приоткрыл дверь шире.

– Лира, заходи, заходи, – пробормотал он, отступая в сторону. – Только смотри под ноги, давай без жертв. У меня там новый кактус, он очень капризный.

Лира переступила через горшок с маленьким симпатичным колючим монстром и оглядела квартиру. В ней царил уютный хаос. Горшки с цветами стояли повсюду: на подоконниках, полках, полу, даже на кухонном столе. Увлажнитель тихо жужжал в углу, а рядом небрежно валялся набор инструментов для ухода за растениями. Воздух был насыщен запахами влажной земли и растительности – не квартира, а маленький оазис.

Кухонный стол, как и у Лиры, был завален всем, чем угодно, кроме еды. Элиас оставил только небольшой островок. На нем поместились две чашки и тарелка с зерновыми батончиками. Чайник, которому пространства не хватило, стоял сбоку на табуретке. До него можно было легко дотянуться.

– Садись, – сказал старик, указывая на стул. – Чай хочешь? Он у меня травяной, без химических добавок.

– Нет, – ответила Лира, опускаясь на стул. – Мне нужно задать тебе несколько вопросов.

Элиас уселся напротив, его глаза блеснули, как у лукавого стрелянного воробья.

– О Тимуре? – спросил он, потянувшись за чайником. – Я знал, что он придет к тебе. Он хороший мальчик, просто немного… потерянный.

– Почему ты отправил его ко мне? – Лира оперлась локтями о стол. – Ты ведь знал, что там что-то серьезное.

Элиас на секунду замер, будто прикидывая, стоит ли отвечать.

– Я не мог помочь ему сам. Это не просто проблемы со сновидениями, правда? – Старик посмотрел внимательно, словно видел насквозь. – Родители Тимура милые люди, но больше увлечены внешним, чем внутренним, если понимаешь. Пока ребенок получает отличные оценки, проблем нет. Все, что может сказаться на успеваемости и имидже, – уловка ленивого мальчишки. Мы познакомились случайно. Тимур упорен и дотошен. В его-то возрасте! В шестнадцать лет с толку собьет слишком короткая юбка у престарелой соседки. Но он нашел мои старые статьи по программированию снов. Разобрался в них. Сумел отыскать мою почту, хотя я уже лет десять ее нигде не указываю. Море и корабли создавал сам. Я только советовал.

Лира кивнула.

– Я нашла… кое-что. В его снах есть элементы, которые он не мог создать. Это чужие воспоминания. – Она сделала паузу. – И я заметила символ. Логотип «Морфей-Корп».

Элиас закрыл глаза и откинулся назад.

– Быть не может, – тихо сказал он. – Они закрылись двадцать лет назад.

– Ты работал на них, верно? Своей реакцией подтвердил, – Голос женщины стал жестче. – Маленькая корпоративная тайна. Компания закрывается, но самых чистых ее сотрудников тут же подбирают другие фирмы. Любой, у кого есть уши и приглашения в друзья в соцсетях, знает, откуда кто взялся. Расскажи, что знаешь.

Элиас долго молчал, поглаживая узловатыми пальцами край стола. Наконец, заговорил и голос звучал устало:

– Да, я работал в «Морфей-Корп». Программировал начальные версии интерфейсов для имплантов. Тогда я ничего не знал о том, что они творили. Это была работа, ничего больше.

Лира напряженно наблюдала за ним, не перебивая.

– Они ставили эксперименты, – продолжил старик. – На подростках. Девиантное поведение, так они это называли. Проблемные дети. Им обещали лечение, а вместо этого… подключали к сети. Я узнал слишком поздно, когда пошли разоблачения и суды. Руководство заявляло, что это способ «исправить их». Но я так и не понял, чего они на самом деле хотели.

– Почему именно подростки? – спросила Лира. Внутри бродил колючий гнев, но голос звучал холодно и равнодушно.

Глаза Элиаса были полны ночной горечи.

– Потому что они еще не разучились мечтать о чуде, – ответил старик тихо. – Как только человек перестает верить в чудеса, он становится взрослым.

Повисла тишина. Лира сжала кулаки, пытаясь подавить нахлынувшие эмоции. Разве Тимур или Роза были девиантными подростками? И что это за чехарда со временем?

На столе за горшком со столетником пряталось фото девочки с рыжими волосами. Рамку украшали шляпки желудей. Элиас, проследив взгляд Лиры, аккуратно положил фотографию лицом вниз.

– Моя внучка, – проговорил он тихо. – Она сама сделала рамку. А теперь не общается со мной. Сейчас, конечно, выглядит постарше, но нет возможности достать свежее фото. Этот снимок сделан, когда еще не вся жизнь была цифровой.

Лира подняла глаза.

– Жаль. Но она жива, и это счастье, – Элиас послушно кивнул. – А моя Роза умерла полгода назад при установке импланта. Один случай на миллион. Острый информационный и нервный шок, вызвавший кровоизлияние… И прочее гонево.

Элиас деликатно сделал вид, что не услышал грубого слова.

– Но есть еще кое-что, – продолжила Лира. – Я вошла в сон Тимура. Нашла обрывки чужого кода. Даже не обрывки, а прицепившийся извне кусок программы. Там, в том сне, мы с Тимуром нашли список имен. Я увидела его имя… и имя Розы.

Чашка с чаем застыла на полпути ко рту Элиаса.

– Это невозможно, – проговорил он осторожно. – «Морфей-Корп» закрыли. Как имя твоей дочери могло оказаться в их списке? И Тимура?

– Не знаю, – Лира потерла виски. – Может, мне просто привиделось? Может, это мой разум играет со мной злую шутку?

– А что еще было у этого списка? – старик подался вперед. – Какой-нибудь заголовок, пояснение?

Лира закрыла глаза, пытаясь вспомнить.

– Нет, просто имена. Но было что-то на стене… «Проект «Зефир»: Дети спящего бога».

Элиас разом постарел до двухсот лет.

– «Зефир»… – прошептал он. – Да, так и называлась эта программа. Если поищешь старые новости, узнаешь чуть больше лжи. Но как это возможно сейчас?

Лира с удовольствием припечатала кружку с остатками чая к поверхности стола.

– Мне нужно добраться до их кода, – сказала она твердо. – Если существует связь между их экспериментами и Розой… Если они как-то виновны в ее смерти…

– Как ты собираешься это сделать?

– Через сны. Кажется, они более реальны, чем мы привыкли думать.

Старик медленно покачал головой.

– Безумие, не имеющее под собой никаких оснований.

– Знаешь сейчас есть игра, – Лира деловито потыкала пальцем какой-то кожистый зеленый лист. Антуриум? Другая экзотика? – Для электронных энциклопедий. Выбирается одна тема и через ссылки в тексте нужно добраться до другой. Кто совершил меньше переходов – тот и выиграл. Так за десять-двадцать шагов можно добраться от истории создания трансатлантических корпораций до грешной любви самураев в пятнадцатом веке.

– И ты собираешься?

– Установить «Мечтатель». Сконструировать свой сон. И ждать золотую бабочку.

– «Мечтатель»?

– За полгода я познакомилась с сотней нелегальных хакерским программ и приложений. Но бабочка появилась только у Тимура. Он есть в списке. Чем не зацепка?

– Тогда иди домой.

Элиас проводил Лиру взглядом до двери. Когда замок щелкнул, старик тяжело опустился в кресло, единственное свободное от растений место в комнате, если не считать дорожки от кухни к спальне – зону эвакуации на случай пожара.

Антуриум слева от него – капризная тропическая красавица с глянцевыми листьями – слегка покачивался от сквозняка. Элиас машинально протянул руку и поправил один из листьев. Цветок. Такой хрупкий и такой упрямый одновременно. Из семечка размером с пылинку – в упрямое, живое создание, которое тянется к свету вопреки всему.

«Что ж, выкопали мое прошлое, – подумал старик, разглядывая свои узловатые пальцы, некогда создававшие самые элегантные алгоритмы «Морфей-Корп». – Двадцать лет молчания и вот оно, стучится в дверь с новым поколением».

Элиас не чувствовал за собой особой вины – не больше, чем должен чувствовать инженер, создавший двигатель, который потом установили на бомбардировщик. Он писал код, делал свою работу. Чистую, выверенную, элегантную работу. Достаточно ли этого оправдания? Вряд ли, но Элиас давно перестал судить себя ежедневно.

Профессиональная гордость – вот что было задето. Кто-то взял его код, его детище, и извратил, превратил в инструмент… для чего? Для того, чтобы теперь золотые бабочки залетали в сны шестнадцатилетнего мальчишки? Чтобы имя мертвой девочки оказалось в непонятном списке?

Он вздохнул и перевел взгляд на перевернутую фотографию. Эмма. Внучка. Сколько она уже не разговаривает с ним? Пять лет? Семь? Время для стариков течет иначе – то слишком быстро, то мучительно медленно.

Но дело было даже не в этом. Эмма страдала от собственного одиночества и непонимания – совсем как Тимур. И, наверное, как Роза. Дети, которых взрослый мир не слышит или не хочет слышать.

«Замкнутый круг, – подумал Элиас, поднимаясь с кресла и направляясь к стеллажам с растениями. – Создаем технологии, чтобы сблизить людей, а в итоге только усиливаем одиночество».

Он опустил палец в горшок маленького суккулента – тот нуждался в поливе. Дети, как растения, думал старик, наполняя мини-лейку водой. Им нужна почва и питание, защита и забота. Но главное – пространство для роста. Не мешать, а направлять. Не оберегать от всех ветров, а научить гнуться, не ломаясь.

Тимур. Мальчишка с великолепным умом и сердцем, жаждущим приключений. Лира. Сломленная горем женщина, цепляющаяся за призраки. Оба застыли между мирами – реальным и сновидческим, не находя покоя ни в одном из них.

«Пусть Лира гоняется за бабочками и корпоративными призраками, – решил Элиас, отставляя лейку. – Может, это и фантазия обезумевшей от горя матери. А может… может, она нащупала ниточку, которая приведет к чему-то важному».

Старик мягко улыбнулся. В конце концов, лучшее лекарство от депрессии – цель. Даже если она кажется безумной. В своем саду Элиас научился главному: иногда нужно просто отойти в сторону и позволить растению найти свой путь к свету. Лира уже сделала первый шаг – решила бороться. А он, как опытный садовник, будет рядом. Направит, если понадобится. Поддержит, если начнет падать.

Он подошел к окну, наблюдая за вечерними огнями города. Где-то там его внучка не отвечает на сообщения. Где-то там Тимур, вероятно, сердито смотрит в потолок, лишенный своих снов. Где-то там Лира готовится нырнуть в цифровой омут, чтобы найти призрак дочери или хотя бы правду о ее смерти.

«Люди как цветы, – подумал Элиас, протирая лист фикуса. – Иногда нужно просто быть рядом, когда придет их время цвести».