скачать книгу бесплатно
В течение нескольких минут он не отрывал взора от горизонта, будто надеясь увидеть затерявшееся в беспредельных пространствах океана судно. Мало-помалу гнев потух в его глазах, лицо приняло свое обычное выражение.
Не проронив ни слова, не сделав ни одного жеста, Гленарван во весь опор поскакал обратно – в Эден.
Оставалось выполнить еще одну формальность – заявить о случившемся полицейскому офицеру. Это было сделано в тот же вечер. Должностное лицо Томас Бенкс, составляя протокол, едва мог скрыть свое удовольствие. Бенкс просто был в восторге, узнав, что Бен Джойс со своей шайкой исчез с его горизонта. И этот восторг разделял с ним весь город. Правда, каторжники покинули Австралию, совершив еще новое преступление, но все же они ее покинули. Эта важная новость была немедленно передана по телеграфу властям в Мельбурн и Сидней.
Гленарван, сделав свое заявление, вернулся в гостиницу «Виктория».
Грустно провели путешественники свой последний вечер в Австралии. Мысли их невольно блуждали по этой стране, принесшей им столько несчастий. Вспоминались те, казалось бы, обоснованные надежды, которые засияли им у мыса Бернулли и которые так жестоко разбились в бухте Туфольд. Паганель был в каком-то лихорадочно-возбужденном состоянии. Джон Манглс, следивший за ним со времени происшествия на реке Сноу, чувствовал, что географ что-то и хочет и не хочет сказать. Много раз он осаждал его вопросами, но так ничего и не добился. Все же в этот вечер, провожая ученого в его комнату, Джон спросил, почему он так нервничает.
– Джон, – ответил уклончиво географ, – мои нервы в том же состоянии, как и всегда.
– Господин Паганель, – решительно заявил Джон Манглс, – у вас есть секрет, и он вас мучит!
– Ну, пусть так! А что я могу с этим поделать? – крикнул, отчаянно жестикулируя, географ.
– А что это такое, с чем вы ничего не можете поделать?
– Радость – с одной стороны, отчаяние – с другой.
– Вы одновременно и радуетесь и приходите в отчаяние?
– Да, я и радуюсь и в отчаянии, что попаду в Новую Зеландию.
– Нет ли у вас каких-нибудь новых указаний? – с живостью спросил Джон Манглс. – Уж не напали ли вы опять на следы капитана Гранта?
– Нет, друг Джон! Из Новой Зеландии не возвращаются. Однако ж… Словом вы знаете человеческую натуру: пока дышишь – надеешься. Ведь мой девиз: «Spiro – spero».[71 - «Spiro – spero» – «Пока дышу – надеюсь» (лат.).] И это лучший девиз на свете!
Глава II
Прошлое той страны, куда направляются наши путешественники
На следующий день, 27 января, пассажиры брига «Макари» расположились в его тесной рубке. Билль Галлей, конечно, не предложил своей каюты путешественницам, но об этом жалеть не приходилось, ибо эта берлога была достойна своего медведя.
В половине первого дня, при наступлении отлива, стали сниматься с якоря. Лишь с большим трудом удалось оторвать его ото дна. С юго-запада дул ветер умеренной силы. Один за другим были подняты паруса. Пятеро матросов брига не торопились. Вильсон хотел было помочь команде, но Галлей остановил его, грубо сказав, чтобы он не вмешивался в то, что его не касается. И тут же прибавил, что он, Галлей, привык сам выходить из затруднительных положений и не нуждается ни в какой помощи и ни в каких советах.
Последняя фраза относилась к Джону Манглсу. Молодой капитан, видя, до чего неискусно орудуют матросы со снастями, не мог порой не улыбаться. Джон принял намек Галлея к сведению и решил вмешаться в дело управления судном лишь в том случае, если бы судну из-за неловкости команды грозила опасность.
Наконец пятеро матросов, понукаемые бранными окриками хозяина, подняли-таки все паруса, и «Макари» под нижними парусами, марселями, брамселями, косыми гротами и кливерами вышел левым галсом в открытое море. Но, несмотря на это обилие парусов, бриг едва двигался вперед. Слишком закругленный нос «Макари», широкое дно и тяжелая корма делали его типичным образцом тех неуклюжих судов, которые известны у моряков под названием «калоша».
Пришлось с этим мириться. К счастью, как ни плохо шел «Макари», а через пять, самое большее шесть дней он должен же был бросить якорь на рейде Окленда.
В семь часов вечера скрылись из виду берега Австралии и маяк Эденского порта. Море было довольно бурное, и бриг сильно качало. Он тяжело зарывался в волны. Пассажиры подвергались сильной качке, что делало пребывание их в рубке очень мучительным; однако выйти на палубу было невозможно из-за сильного ливня.
Каждый из пассажиров погрузился в свои думы. Говорили мало. Элен и Мери Грант едва перебрасывались несколькими словами. Гленарвану не сиделось на месте, и он расхаживал из угла в угол. Майор не двигался с места. Джон Манглс в сопровождении Роберта время от времени выходил на палубу понаблюдать за морем. Что касается Паганеля, то он бормотал в своем углу какие-то непонятные, бессвязные слова.
Где витали мысли почтенного географа? Витали они там, куда влекла его судьба, – в Новой Зеландии. Паганель перебирал в уме всю ее историю, и перед его глазами воскресало мрачное прошлое этого края.
Но было ли во всей ее истории какое-либо происшествие или случай, на основании которого те, кто открыл эти острова, могли видеть в них материк? А современный географ или моряк – могли ли они назвать их материком? Как видим, Паганель опять и опять возвращался к толкованию документа капитана Гранта. Это была какая-то одержимость, какая-то навязчивая идея. Его воображение, подстегнутое одним определенным словом, набросилось на Новую Зеландию. Но вот одно, только одно смущало его.
– Контин… контин… – повторял он. – Ведь это же значит континент – материк.
И он стал припоминать мореплавателей, обследовавших эти два больших острова южных морей.
13 декабря 1642 года голландец Тасман, открыв Ван-Дименову Землю, подошел к неведомым до того берегам Новой Зеландии. В течение нескольких дней он плыл вдоль этих берегов, а 17 декабря его суда вошли в просторную бухту, в глубине которой виднелся узкий пролив, разделявший два острова.
Северный из них был остров Ика-на-Мауи, что значило по-зеландски «рыба маори». Южный остров носил название Таваи-пуна-му, то есть «кит, производящий зеленый нефрит». Авель Тасман послал на берег шлюпки, и они вернулись в сопровождении двух пирог с шумливыми туземцами. Дикари эти были среднего роста, с коричневой и желтой кожей; кости у них выдавались, голос звучал резко; их черные волосы, связанные по японской моде, были увенчаны большим белым пером.
Эта первая встреча европейцев с туземцами, казалось, обещала прочные, доброжелательные отношения. Но на следующий же день, когда одна из шлюпок разыскивала новую стоянку, поближе к берегу, на нее набросилось множество туземцев, приплывших на семи пирогах. Шлюпка накренилась и наполнилась водой. Управлявшему шлюпкой боцману был нанесен удар грубо отточенной пикой в шею – боцман свалился в море. Из шести матросов четверо было убито. Двоим остальным и раненому боцману удалось доплыть до своих судов и спастись.
После этого зловещего происшествия Тасман стал немедленно сниматься с якоря. Туземцам он отомстил лишь несколькими мушкетными выстрелами, которые, по всей вероятности, в них и не попали. Тасман ушел из этой бухты, за которой осталось название бухта Избиения, поплыл вдоль западного побережья и 5 января бросил якорь у северной оконечности острова. Но здесь сильный прибой, а также враждебное отношение дикарей не дали возможности Тасману запастись водой, и он окончательно покинул этот край, дав ему название Земля Штатов – в честь голландских Генеральных штатов.
Голландский мореплаватель назвал так эти земли потому, что воображал, будто они граничат с островами того же имени, открытыми к востоку от Огненной Земли у южной оконечности Америки, и считал, что он открыл Великий южный материк.
«Но ошибку, которую мог допустить моряк семнадцатого века, никоим образом не мог сделать Гарри Грант, моряк девятнадцатого века, – твердил себе Паганель. – Нет, это невероятно! Тут есть что-то для меня непонятное!»
В течение более ста лет никто не вспоминал о сделанном Тасманом открытии. Новая Зеландия словно и не существовала, когда к ней пристал под 35°37? широты французский мореплаватель Сюрвиль. Сначала он не имел основания жаловаться на туземцев. Но потом задул сильнейший ветер, на море разыгралась буря, и во время нее лодка, перевозившая больных матросов, была выброшена на берег бухты Приют. Здесь туземный вождь Наги-Нуи прекрасно принял французов и даже угощал их в своей собственной хижине. Все шло хорошо, пока не была украдена одна из шлюпок Сюрвиля. Сюрвиль тщетно требовал возвращения ее и решил в наказание за воровство спалить целиком одну из деревень. Эта ужасная и незаслуженная месть, несомненно, сыграла роль в тех кровавых расправах, которые потом имели место в Новой Зеландии.
6 октября 1769 года у этих берегов появился капитан Кук. Он поставил на якорь судно «Эндевор» в бухте Тауэ-Роа и пытался завоевать расположение туземцев. Но чтобы иметь возможность общаться с людьми, надо было захватить их. И Кук, не колеблясь, взял в плен двух или трех туземцев, чтобы, так сказать, насильно оказать им благодеяния. Осыпав подарками пленных, Кук отправил их на берег.
20 октября «Эндевор» стал на якоре в бухте Токо-Малу. На берегу ее обитало мирное племя в двести человек. Ботаники, бывшие на судне, произвели в этой местности полезные исследования, причем туземцы переправляли их на берег на своих пирогах. Кук посетил здесь два селения, обнесенных частоколами, брустверами и двойными рвами. Это свидетельствовало о том, что туземцы умели строить укрепленные лагеря. Главное их укрепление возвышалось на скале, из которой морской прилив делал настоящий остров… более чем остров, ибо волны не только окружали его, но даже с ревом прорывались сквозь естественную арку в шестьдесят футов вышины, на которой держалась эта неприступная крепость.
Кук пробыл в Новой Зеландии пять месяцев. 31 марта он покинул Новую Зеландию, дав свое имя проливу, разделяющему два ее острова. Ему предстояло еще вернуться сюда во время его позднейших путешествий.
И действительно, в 1773 году мореплаватель снова появился в заливе Гоукса. На этот раз туземцы встретили его враждебно.
Во время своего третьего путешествия Кук снова посетил эти места, к которым он питал особое пристрастие. Мореплаватель непременно хотел закончить здесь свои гидрографические съемки. Навсегда покинул он Новую Зеландию 25 февраля 1777 года.
В 1791 году Ванкувер в течение двадцати дней стоял на якоре в бухте Островов. Но за это время он ничего не предпринял ни для естественных наук, ни для географии. В 1793 году д'Антркасто сделал на протяжении двадцати пяти миль съемку северного побережья острова Ика-на-Мауи. Капитаны торгового флота Гаузен и Дальримп, а позднее Баден, Ричардсон, Мооди появлялись ненадолго у этих островов. Доктор Севедж во время своего пятинедельного пребывания на Новой Зеландии собрал немало интересных сведений о нравах ее обитателей.
В 1805 году племянник вождя Ранги-Ху, смышленый Дуа-Тара, ушел в море на судне «Арго». Судно это, которым командовал капитан Баден, стояло тогда в бухте Островов.
Быть может, приключения этого Дуа-Тара послужат в будущем сюжетом героической поэмы для какого-нибудь новозеландского Гомера. Приключения эти изобиловали бедами, несправедливостями и дурным обращением. Вероломство, заключение, побои, ранения – вот что пришлось испытать бедному дикарю за его верную службу. Какое представление должен был получить он о людях, выдававших себя за культурных!
Дуа-Тара привезли в Лондон и сделали там из него матроса последнего разряда. Он был предметом издевательств и побоев для всех команд. Если бы не Марсден, несчастный юноша не перенес бы своих мук. Марсден, увидев в юном дикаре сметливость, отвагу, необыкновенную кротость и приветливость, заинтересовался им. Он добыл для родины своего любимца несколько мешков зерна и орудия для обработки земли, но все это у бедняги было украдено. Злоключения и муки снова обрушились на несчастного Дуа-Тара, и только в 1814 году ему удалось вернуться в страну своих предков. Но как раз тогда, когда он собирался заняться преобразованием своей родины, смерть унесла его в возрасте двадцати восьми лет. Несомненно, это непоправимое несчастье на долгие годы; задержало культурное развитие Новой Зеландии. Ничто не может заменить разумного, доброго человека, в сердце которого сочетаются любовь к добру и любовь к родине!
До 1816 года Новой Зеландией никто не интересовался. В этом году Томпсон, в 1817 году Николас, в 1819 году Марсден обследовали различные местности обоих островов, а в 1820 году Ричард Крюйс, капитан 84-го пехотного полка, пробыл на этих островах десять месяцев и собрал за это время много ценных материалов о нравах туземцев.
В 1824 году Дюперей, командир судна «Раковина», простоял пятнадцать дней на якоре в бухте Островов и встретил самое дружелюбное отношение со стороны туземцев.
После него, в 1827 году, английскому китоловному судну «Меркурий» пришлось обороняться от туземцев. А в том же самом году капитан Дильсон во время двух своих стоянок был встречен туземным населением чрезвычайно гостеприимно.
В марте 1827 года командир судна «Астролябия», знаменитый Дюмон-Дюрвиль, не имея при себе никакого оружия, смог безнаказанно провести несколько дней на берегу среди новозеландцев. Он обменялся с ними подарками, слушал их пение, спал в их хижинах и беспрепятственно выполнил свои ценные работы по съемкам, результатом которых были столь полезные для флота карты.
На следующий год английский бриг «Гаус», которым командовал Джон Джонс, сделав стоянку в бухте Островов, направился к Восточному мысу. Здесь англичанам много пришлось вытерпеть от вероломного вождя, по имени Энараро. Некоторые из спутников Джона Джонса погибли ужасной смертью.
Из этих противоречивых происшествий, из этой смены кротости и жестокости следует сделать тот вывод, что часто жестокость новозеландцев была лишь местью. Хорошее или дурное отношение туземцев зависело от того, хороши или дурны были капитаны. Конечно, бывали и нападения, ничем не оправданные, но большей частью они являлись местью, вызываемой самими европейцами. Наказаны же бывали, к несчастью, те люди, которые этого не заслуживали.
После Дюрвиля этнография Новой Зеландии была дополнена исследователем, двадцать раз объехавшим весь земной шар, кочевником, бродягой – английским ученым Ирлем. Он побывал в не исследованных дотоле местностях обоих островов, причем хотя сам и не имел оснований жаловаться на туземцев, но не раз бывал свидетелем того, как они лакомились человеческим мясом. Новозеландцы с отвратительным сластолюбием пожирали друг друга. Те же сцены людоедства наблюдал в 1831 году во время своей стоянки в бухте Островов и капитан Лаплас. Бои туземцев между собой стали несравненно грознее, ибо дикари уже выучились владеть с удивительным искусством огнестрельным оружием. Поэтому когда-то цветущие, густо населенные местности острова Ика-на-Мауи превратились в настоящие пустыни. Целые племена исчезли.
Новозеландцы не похожи на австралийцев, которые убегают перед нашествием европейцев, – они оказывают сопротивление, защищаются, питают ненависть к захватчикам. В данное время эта неукротимая ненависть побуждает их набрасываться на английских эмигрантов.
Так Паганель, горя нетерпением поскорее добраться до Новой Зеландии, восстанавливал в своей памяти ее историю. Но увы, ничто в ней не давало ему права называть эти два острова континентом. И если некоторые слова документа снова воспламеняли воображение нашего географа, то два злополучных слога «кон-ти» упорно останавливали его на пути к новой расшифровке документа капитана Гранта.
Глава III
Новозеландские избиения
За четыре дня плавания «Макари» не прошел еще и двух третей своего пути от Австралии до Новой Зеландии. Билль Галлей мало занимался своим судном, а предоставлял все своим подчиненным. Показывался он редко, и пассажиры на это отнюдь не жаловались. Если бы он проводил время только у себя в каюте, то против этого никто ничего не имел бы, но грубиян-хозяин ежедневно напивался джином и бренди. Команда охотно следовала его примеру, и никогда, кажется, ни одно судно не было более брошено на произвол судьбы, чем «Макари» из бухты Туфольд.
Эта непростительная беспечность заставляла Джона Манглса быть настороже и беспрерывно наблюдать за ходом судна. Не раз Мюльреди и Вильсон бросались выправлять руль, когда бриг готов был лечь набок. Подчас Билль Галлей обрушивался за это на обоих матросов с грубейшей бранью. Те были мало склонны выносить такое обращение, и им очень хотелось скрутить пьяницу и засадить его на дно трюма до конца перехода. Но Джону Манглсу удавалось, правда не без труда, сдерживать справедливое негодование своих матросов.
Все же положение судна не могло не заботить молодого капитана. Но, не желая тревожить Гленарвана, он поделился своими опасениями лишь с майором и Паганелем. Мак-Наббс дал ему тот же совет, что Мюльреди и Вильсон.
– Если только вам это кажется нужным, Джон, – сказал майор, – вы должны без колебаний взять на себя командование, или – если вы предпочитаете это выражение – руководство, судном. Когда мы высадимся в Окленде, пьяница этот снова станет хозяином своего брига и тогда сможет, сколько душе его будет угодно, переворачиваться и идти ко дну.
– Конечно, мистер Мак-Наббс, я так и поступлю, когда это будет безусловно необходимо, – ответил Джон Манглс. – Пока мы в открытом море, достаточно одного надзора. Ни я, ни мои матросы не покидаем палубы. Но если этот Билль Галлей не протрезвится при приближении к берегу, я, признаться, окажусь в очень затруднительном положении.
– Разве вы не сможете взять верный курс? – спросил Паганель.
– Это будет не так-то легко сделать, – ответил Джон. – Трудно поверить, но, представьте, на этом судне нет морской карты.
– Неужели?
– Это действительно так. «Макари» совершает каботажное плавание только между Эденом и Оклендом, и Билль Галлей так изучил эти места, что ему не нужны вычисления.
– Он, вероятно, думает, что бриг сам знает дорогу и идет куда надо, – сказал Паганель.
– Ну, я что-то не верю в суда, которые сами идут куда надо, – отозвался Джон Манглс. – И если только Билль Галлей будет пьян при приближении к берегу, то этим он поставит нас в необычайно затруднительное положение.
– Будем надеяться, что вблизи берегов этот пьяница образумится, – промолвил Паганель.
– Значит, если понадобится, вы не сможете ввести «Макари» в Оклендский порт? – спросил Мак-Наббс.
– Без карты побережья сделать это невозможно. Тамошние берега чрезвычайно опасны. Это ряд небольших, неправильных и причудливых фиордов, напоминающих фиорды Норвегии. Там много рифов, и чтобы избежать их, нужно прекрасно знать местность. Как бы ни была крепко судно, оно неминуемо разобьется вдребезги, если киль его наткнется на одну из подводных скал.
– И тогда плывущим на таком судне останется только искать спасения на берегу, не так ли? – спросил майор.
– Да, мистер Мак-Наббс, в том случае, если погода позволит это сделать.
– Рискованный выход, – отозвался Паганель. – Ведь берега Новой Зеландии далеко не гостеприимны: на суше грозит не меньшая опасность, чем на море.
– Вы имеете в виду маори, господин Паганель? – спросил Джон Манглс.
– Да, друг мой. Среди моряков, плавающих по океану, их репутация установлена прочно. Это не робкие австралийцы, а смышленое, кровожадное племя, людоеды, от которых ждать пощады не приходится.
– Итак, если бы капитан Грант потерпел крушение у берегов Новой Зеландии, вы бы не посоветовали устремиться туда на его поиски? – спросил майор.
– Искать стоило бы только у берегов, – ответил географ, – так как там, быть может, удалось бы найти следы «Британии», но углубляться дальше было бы бесполезно! Каждый европеец, который осмеливается проникнуть в этот край, попадает в руки маори, а пленники их обречены на верную гибель. Я побуждал моих друзей пересечь пампасы, пересечь Австралию, но никогда не увлек бы их за собой по тропам Новой Зеландии. Да сохранит нас судьба от этих свирепых туземцев!
Опасения Паганеля имели полное основание. Острова эти пользуются ужасной славой: почти все обследования их связаны с кровавыми событиями.
В списках погибших мученической смертью мореплавателей очень много жертв новозеландцев. Начало этой кровавой летописи каннибализма положили пять матросов Авеля Тасмана, убитых и съеденных туземцами. Та же судьба постигла капитана Туклея и всех матросов его шлюпки. Также были съедены новозеландцами пять рыболовов с судна «Сидней-Ков», захваченных в восточной части пролива Фово. Следует еще упомянуть о четырех матросах со шхуны «Братья», убитых в гавани Молине, о нескольких солдатах генерала Гейтса, о трех дезертирах с судна «Матильда», и, наконец, следует назвать имя капитана Мариона дю Френа, горестная судьба которого пользуется такой трагической известностью.
11 мая 1772 года, после первого путешествия Кука, французский капитан Марион стал на якоре со своими судами «Маскарен» и «Кастри»; последним командовал его помощник, капитан Крозе. Лицемерные новозеландцы встретили вновь прибывших чрезвычайно радушно. Они даже разыграли перед французами людей робких. Чтобы приручить их, пришлось делать им подарки, оказывать всякие услуги, ежедневно дружески общаться с ними.
Их вождь, смышленый Такури, по словам Дюмон-Дюрвиля, принадлежал к племени вангароа и был родственником туземца, два года перед этим предательски увезенного с собой Сюрвилем.
Будучи уроженцем страны, где долг чести требует от каждого маорийца, чтобы он мстил за оскорбление кровью, Такури, конечно, не мог простить обиду, нанесенную не только его племени, но и его роду. Он терпеливо ждал появления какого-нибудь европейского судна, обдумал свою месть и привел ее в исполнение с ужасающим хладнокровием.
Притворившись сначала, что он боится французов, Такури всеми средствами постарался внушить им уверенность в полной их безопасности. Часто он ночевал со своими товарищами на французских кораблях. Они привозили французам отборную рыбу. Им сопутствовали их жены и дочери. Вскоре дикари узнали имена офицеров и стали приглашать их к себе в поселения. Марион и Крозе, подкупленные такими знаками дружелюбия, объехали все побережье с его четырехтысячным населением. Туземцы выбегали навстречу французам без всякого оружия и старались внушить им к себе полное доверие.
Капитан Марион стал на якорь в бухте Островов с целью заменить на судне «Кастри» мачты, очень пострадавшие от последних бурь. Поэтому он занялся осмотром острова и 23 мая наткнулся на чудесный кедровый лес, находившийся в восьми километрах от берега, поблизости от бухты, расположенной в четырех километрах от стоянки кораблей. В этом лесу был разбит лагерь, и две трети матросов, вооружившись топорами и другими инструментами, принялись рубить кедры и чинить дорогу, ведшую к этой бухте. Раскинуто было еще два лагеря: один – на острове Моту-Аро, посреди бухты; сюда были перевезены больные экспедиции, а также судовые кузнецы и бондари; другой – на берегу океана, в шести километрах от стоянки судов; этот последний лагерь сообщался с лагерем плотников. Во всех трех пунктах морякам помогали в их работах сильные и услужливые дикари.
До сих пор капитан Марион все же считал необходимым принимать некоторые меры предосторожности. Так, дикарям было запрещено появляться на судах с оружием, а шлюпки ходили на берег не иначе, как с хорошо вооруженной командой. Однако туземцы своим обращением ввели в заблуждение не только Мариона, но и самых недоверчивых его офицеров. Поэтому глава экспедиции приказал, чтобы матросы ходили в шлюпках на берег без оружия. Тщетно капитан Крозе убеждал Мариона отменить такой приказ – ему этого не удалось добиться.
Тут предупредительность и преданность новозеландцев еще более возросли. Вожди их жили с французским офицерами в самой нежной дружбе. Не раз Такури привозил на суда своего сына и оставлял его там ночевать. 8 июня, когда Марион сделал торжественный визит вождю, туземцы провозгласили французского капитана «великим вождем» всего края и в знак почтения украсили волосы его четырьмя белыми перьями.
Так прошло тридцать три дня со времени прихода судов в бухту Островов. Работа по выделке мачт подвигалась вперед. Ею руководил лично капитан Крозе. Суда запасались пресной водой из источников островка Моту-Аро. Словом, все шло так, что, казалось, не могло быта ни малейшего сомнения в успехе предприятия.
12 июня катер командира был приготовлен для рыбной ловли близ поселения, где жил Такури. Марион отправился на эту рыбную ловлю с двумя своими молодыми офицерами – Водрикуром и Легу, – одним волонтером, одним каптенармусом и двенадцатью матросами. Их сопровождали пять туземных вождей во главе с Такури.
Ничто не предвещало той ужасной катастрофы, которая ожидала шестнадцать европейцев из семнадцати.
Катер отвалил от борта, понесся к берегу и вскоре скрылся из виду.
Вечером капитан Марион не вернулся ночевать на свое судно. Это не возбудило ни в ком беспокойства. Решили, что капитан пожелал посетить лагерь в лесу и там заночевал.
На следующее утро шлюпка с судна «Кастри», по своему обыкновению, отправилась за пресной водой на островок Мото-Аро. Она благополучно вернулась обратно. В девять часов утра вахтенный с «Маскарена» заметил в море плывущего к судам уже почти обессилевшего человека. На помощь ему была послана шлюпка, которая и доставила его на судно.
Это был Турнер, гребец с катера капитана Мариона; у него были в боку две раны, нанесенные копьем. Из семнадцати человек, покинувших накануне судно, вернулся он один.
Турнера засыпали вопросами, и вскоре стали известны все подробности этой ужасной драмы.
Катер злополучного Мариона пристал к берегу в семь часов утра. Дикари с веселым видом попрыгали в воду навстречу гостям и на плечах вынесли на берег офицеров и тех из матросов, которые не пожелали замочить себе ноги.
Очутившись на берегу, французы разошлись в разные стороны. Тут-то дикари, вооруженные пиками и дубинами, набросились на них, десять на одного, и прикончили их. Раненому Турнеру удалось ускользнуть от своих врагов и спрятаться в чаще. Сидя там, он был свидетелем жестоких сцен. Никем не замеченный, Турнер бросился в море и, почти умирающий, был подобран шлюпкой с «Маскарена».
Рассказ об этом происшествии привел в ужас команды обоих судов. Раздались призывы к мести. Но раньше чем мстить за мертвых, надо было спасать живых. Ведь на берегу находилось три лагеря, и их окружали тысячи кровожадных дикарей-людоедов, уже отведавших человеческого мяса.
Капитана Крозе на судне не было: он ночевал в лагере, в лесу. Поэтому необходимые меры поспешил принять старший офицер Дюклемер. Им была отправлена с «Маскарена» шлюпка с офицером и отрядом солдат. Этому офицеру был отдан приказ в первую очередь заняться спасением плотников. Он отправился, проплыл вдоль побережья, увидел выброшенный на мель катер капитана Мариона и высадился на берег.
Капитан Крозе, проведший, как сказано, ночь в лесу, ничего не знал о резне. Около двух часов пополудни он увидел приближающийся отряд солдат. Предчувствуя что-то недоброе, Крозе поспешил навстречу отряду и узнал от Него о том, что произошло. Боясь, что эти вести могут лишить бодрости духа его команду, Крозе запретил сообщать ей о случившемся.
Между тем толпы туземцев заняли все окрестные возвышенности. Капитан Крозе велел взять с собой главнейшие инструменты, остальные зарыть, а затем поджечь сараи. Когда это было выполнено, он стал отступать; под его командой было шестьдесят человек.
Туземцы шли за ними, выкрикивая: «Такури мате Марион!»[72 - «Такури мате Марион!» – «Такури убил Мариона!»] Они надеялись, что, доведя до сведения матросов о гибели их начальника, приведут тех в смятение. Матросы, охваченные бешенством, хотели было броситься на дикарей. Капитану Крозе с трудом удалось удержать их.
Восемь километров были пройдены. Отряд добрался до берега и здесь, соединившись с матросами из второго лагеря, стал размещаться по шлюпкам. В это время тысяча дикарей сидели на земле, ничего не предпринимая. Но как только лодки вышли в море, вслед за ними стали лететь камни. Тут четыре матроса, хорошие стрелки, открыли огонь и уложили одного за другим всех вождей, к великому изумлению дикарей, не имевших понятия об огнестрельном оружии.
