Записки сумасшедшей: женский роман о пользе зла. Книга 1. Заколдованный круг

– Наташенька, иди домой, твой торт готов!

Никогда не видела тортов, что пекла Наташина бабушка. Но всякий раз, когда она звала внучку, мне представлялся бисквитный торт с кремовыми розочками, как торты в витрине хлебного магазина. Покупая буханку хлеба, я смотрела на торты краешком глаз, чтобы никто не заметил, что хочу; чтобы не решили, что у нас такого нет и, конечно, не допуская мысли просить маму купить.

Тортов мы с сестрой не ели, ни магазинных, ни домашних, пока не начали работать. Да и начав зарабатывать не покупали магазинные торты – я научилась выпекать сама: бисквитные торты и рулеты, «Рыжик», «Наполеон», «Шоколадный»; радовала семью печеньем, пирожными…

Но это годы спустя, а тогда я узнала и запомнила на всю жизнь, что торт лучше есть на второй день, когда он уже пропитается кремом и настоится в холодильнике, и что Наташе никогда не хватает терпения дождаться завтрашнего дня и потому бабушка разрезает торт сразу.

«Я бы потерпела, – думала я. – Как же это, наверно, невкусно, есть свежеиспеченный торт».

9

Кроме информации, что торты лучше есть на второй день после выпечки, из общения с Наташей я вынесла еще одно знание. Оно пришло с чувством зависти, что я испытывала после каждой встречи с той девочкой. Зависть ложилась на меня сумеречным покрывалом, закрывая внутренние небеса. Я видела это чувство, еще не распознавая его как зависть. Это был некий сумрак, накрывавший меня. Возможно даже это была не зависть – тут маги и видящие может сами скажут, что это было. Сумрак не нравился мне, и я легко, автоматически, его сбрасывала сразу после возвращения домой.

Но однажды мне не удалось сбросить сумрачного состояния. Ровно неделю я ходила, погруженная во мрак, без проблеска света и радости в душе. Сначала я не понимала, что происходит. Но потом села на пол – часто сидела на полу, когда рисовала или лепила – и задумалась. Получалось, что из-за какой-то девочки, которая не имеет ровным счетом никакого ко мне отношения, семь дней моей жизни, моего собственного времени, которым я вправе распоряжаться как хочу, потрачено впустую.

Но ведь это мое время! Оно подарено, даровано мне и это единственное мое богатство; единственное, что у меня есть!

10

Так я думала, точнее, знала. Знала, что жизнь мне дарована, что время жизни и есть мое богатство, мое единственное сокровище, и я могу полноправно распоряжаться им, на все сто процентов, как хочу. Как же я могла лишить себя радости на целых семь дней? Нет, я категорически не согласна была так жить!

Именно благодаря Наташе я впервые ощутила на себе опустошающую силу безрадостного существования. За всю неделю плена в сетях сумрака, я не смогла получить от жизни ни капли наслаждения, ни крохи удовольствия. И не от того, что в ней что-то изменилось, ухудшилось; а от того, что на свете есть одна, непохожая на меня, непонятная мне, странная девочка; которой не жаль маму, и которая ничего не боится и улыбается всей душой, потому что не знает, что жить страшно и в любой момент может случиться…

11

Не помню сколько времени я провела в тот день, сидя на полу; мама на работе, сестренка и бабушка где-то за пределами воспринимаемого мной мира. Сумрак все еще лежал на мне, когда, отвернувшись от него, я принялась не то лепить, не то рисовать. «Нет, я не могу позволить себе этого состояния, мне слишком дорога жизнь», – сказала я, и он ушел…

Тогда же состоялся важный для меня разговор с Тенью.

– Все же, чем хочешь заняться, когда вырастешь?

Я начала было отвечать, но вспомнила, что мы как будто все обсудили.

– Зачем же снова возвращаться к этому вопросу? Или можно еще чем-нибудь заняться, дополнительно? Если так, хочу еще рисовать, лепить, шить, вязать, хочу быть милиционером, совершить подвиг, стать балериной и обязательно любить…

– Тебе надо выбрать.

– Писателем.

– Хорошо, но любить для этого не обязательно, тебе не дано.

Мы стали спорить; я была уверена, не испытав любви, писателем не стать. «Конечно, – подумала я тайную от Тени мысль, – я бы побоялась как Наташа, оставаться одна в толпе взрослых мальчиков; девчонки-невидимки не считаются. Хотя, то, что может она смогу и я…»

12

Моя уверенность, что без любви писателем не стать была неколебимой, абсолютной: «Это же фундаментальное человеческое чувство, главная ценность жизни, как без любви?»

И тогда я услышала:

– Хорошо, но учти – за все надо платить.

Я поняла эти слова буквально – платить деньги:

– За любовь? – удивилась я и подумала о невидимом собеседнике: «Какой же он бестолковый!» – Это в капиталистических странах за все платят, а у нас другая система, – я задумалась, и пожалела граждан капиталистических стран: «Неужели они даже за любовь платят, бедные, как они выживают? Какое счастье, что мне повезло родиться в Советском Союзе!» – Не знала, что там платят и за любовь. Неужели недостаточно, что приходится платить за образование и лечение? Их еще заставляют брать кредиты, и они проживают жизнь в долгах, и даже умирают должниками… ты, наверно, не знаешь, у нас другая система: учеба, медицина, жилье – все бесплатно… И потом, я красивая… особенная… И потом – мне всегда везет…

Я приводила эти доводы потому лишь, что снова и снова слышала: «За все надо платить… за все надо платить…» Что говорить, ангел мне достался совершенно бестолковый.

13

С ангелом мы в тот день так и не договорились – платить за любовь никто не собирался. Но разговор ознаменовал серьезную перемену – я перестала выходить во двор. Потому никогда больше не видела Чудягину Наташку, и не испытывала чувства, которое впоследствии идентифицировала как зависть, возможно ошибочно.

Между прочим, своим ощущениям не обязательно давать названия. Зачем мы это делаем? Чтобы что? Чтобы кому-то о них рассказать? Но зачем? Чтобы насмешить? Или чтобы помогли с ними разобраться?

Наши ощущения – наше личное дело, с которым никто не может разобраться, кроме нас самих. Это, как если бы кто-то за меня жевал и глотал пищу, дышал или двигался. Никто не может этого сделать за меня. Так же и мои ощущения. Они целиком и полностью – моя ответственность: что хочу то и ощущаю, хочу ощущаю это, хочу – то…

Нужно просто помнить, что сумрак возвращается. И желательно увидеть его причину. Причина эта всегда конкретна и от того, как вы стравляетесь с ней, кто знает, может зависеть не только ваша жизнь, но жизнь ваших близких, самых дорогих, тех, кто доверяет вам целиком и полностью, тотально.

Как, например, доверяла мне Марина, единственная младшая сестра.

Кроме нее у меня не было ни братьев, ни сестер. Кроме нее не было, и нет в этом мире, человека, ради которого я готова была спорить с судьбой, с богом; и не просто спорить, но воевать с ним.

Война с богом ужасна. Это ад, если уж мы даем имена нашим ощущениям…

14

Дни-годы, что просто текли, без внутренних и внешних потрясений, я пропускаю. Однако опустить такой эпизод, как встречу с моим первым учителем-мучителем, не могу…

Наша с сестрой школа находилась в соседнем квартале и была одной из лучших в Светлогорске по показателям успеваемости. Учителя любили учащихся, независимо от их индивидуальных способностей и возможностей родителей; такое сейчас трудно представить. Учились мы с сестрой хорошо. В тот год я перешла в четвертый класс и уже грелась в лучах статуса всеобщей любимицы, отличницы примерного, истинно-послушного поведения.

Меня вполне устраивала жизнь счастливой советской школьницы, первой решавшей задачки по математике, отвечавшей на «самые сложные» вопросы по истории древнего мира и участвовавшей в художественной самодеятельности. И вдруг этой идиллии пришел конец из-за какого-то пустяка – пробы Манту.

Тест на наличие в организме туберкулезной инфекции оказывался положительным и прежде, но на этот раз я прямо-таки судьбоносно потеряла сознание. На уроке физкультуры нас продержали в строю на миг дольше, чем могла выдержать.

Очнулась от холода. Сильные и очень холодные руки сексапильнейшего старшеклассника бегом несли меня в медпункт. В котором, в это самое время, шел консилиум по итогам тестирования. Врач, держа карточку, зачитывала присутствующим сведения о моем здоровье.

– А вот и она сама, – сказала докторша, когда открылась дверь…

В итоге единогласным решением комиссии мне выдали направление в санаторную школу-интернат.

15

Мама, конечно, сразу испугалась – интернат имел дурную репутацию. Ходили слухи о распущенности интернатских девочек, о малолетних бандитах, выходящих в курортную ночь всячески хулиганить.

Приятельницы мамы, Зоя и Роза, подливали масло в огонь ее страхов. Старые девы и успешные партийные функционерки, предупреждая об «опасностях», поджидающих в интернате «домашнюю девочку», в то же время не отговаривали нас, понимая, что меня надо подлечить…

16

Интернат стоял на возвышенности, на границе леса и курортной зоны Светлогорска. Начиналась же курортная зона со старинного парка, только малой, «культурной» своей часть принадлежавшего городу.

Рассеченная кинжалами аллей, с фонтанами, аттракционами, прочими объектами инфраструктуры, городская часть парка мне нравилась, но казалась слишком многолюдной. Зато вдоль русла реки Светлая, вокруг зоопарка и озер, где парк давно превратился в лес с зарослями шиповника, мушмулы, дикой яблони, калины и боярышника бывали только наши физкультурники.

Между деревьями и кустарником, названий которых не счесть, виднелись узкие извилистые тропы, ведшие к заброшенным ступеням и беседкам, реке и искусственным озерам, полянам с высокой, местами по пояс, некошеной, казалось, непроходимой из-за репейника и сушняка, травой.

Исповедники здорового образа жизни собирались с утра, и с вечера, группами и шли по этим тропам змейкой то вверх, то вниз, кто до реки, кто на озеро и дальше, потом выходили вновь к исходной точке и дальше довольные, гордые собой, расходились и разъезжались по своим делам.

К числу любительниц здорового образа жизни принадлежали и Зоя с Розой; они-то и познакомили меня с теми тропами…

17

Мысль, что теперь мне предстоит жить почти в лесу больше радовала, чем страшила. «Какое счастье находиться далеко от мамы, и делать – думать! – что хочешь…»

Собрав нужные справки, мы с мамой поехали в интернат. Полчаса в душном такси под сальными взглядами ухмыляющегося водителя показались пыткой. Но едва выйдя из машины, бабье лето, в моем случае вновь живое и вновь субъектное, отогнало, унесло куда-то назад шум и запахи старой «волги». «Не думай о нем, не думай о них – смотри вперед; смотри!»

Тихое, нежаркое солнце; ажурная калитка с высокой аркой, в венке густой багряно-желтой листвы; аллея, усаженная с двух сторон самшитом; виноградные лозы, свисающие со сводчатого каркаса перголы дымчатыми гроздьями ароматной «Изабеллы» …

18

Пройдя до конца аллеи, мы вышли к двухэтажному зданию с широким козырьком, площадкой; и клумбами с кустами роскошных желто-красных роз.

Здание оказалось спальным корпусом, пустым в этот час, так что мы продолжили поиски воспитателя, чье имя значилось в направлении городского отдела образования.

Теперь мы вышли на аллею с густым еловым частоколом. От аллеи, с одной из сторон, шли асфальтовые ответвления к небольшим подиумам, на которых стояли удобные деревянные скамейки. Подиумы со скамьями скрывались от постороннего взгляда еловыми ветками с фасада и боков, и густым вольно-растущим кустарником с тыла.

«А вот и укромные местечки для свиданий».

Эти ассоциации напросились сами, на фоне кухонных разговоров Зои и Розы о распутной жизни интернатского сообщества. Объяснить с другой точки зрения существование такого количества лавочек в кустах не хватало воображения. Хотя справедливости ради нужно отметить, интернат тонул в зеленых насаждениях…

Перед зданием школы тоже имелась площадка. Ее скрывали от нас ели и клумбы, обсаженные самшитом. В школе шли занятия, двор пустовал. Мы намеревались обойти клумбы и проследовать внутрь здания.

«Куда делось солнце и откуда эта сырость?» – подумала я и, в следующую минуту, увидела, как отворилась дверь с торца школы.

19

Кустарник не позволял видеть приближавшегося к нам человека во весь рост, только его торс. Ни мясистые плечи и пивной живот, ни зеленого цвета мужская фетровая шляпа и такого же цвета мужское пальто, ни размашистая походка не убеждали, что к нам приближается именно мужчина. Возможно, из-за слишком длинных седых волос. Они торчали из-под шляпы, обрамляя немолодое лицо с «бульдожьими» щеками и глубокими носогубными складками.

Когда существо обошло, наконец, кустарник, я увидела ноги – мужские ноги с крепкими жилистыми икрами в мужских же туфлях, но почему-то в хлопчатобумажных женских чулках, какие носили мои бабушки, Уля и Нуржан. Мужчины не носят женских чулок, но кто знает, может, этот мужчина особенный, подумала я.

– Добрый день, меня зовут Гилдред; я воспитатель параллельного класса, но хочу забрать Я к себе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

К.С. Льюис. Настигнут радостью.

2

Традиционный стол адыгов низкий и треногий.

3

Крутая пшенная каша.

4

Речь идет о советском актере Вячеславе Тихонове в роли тракториста Матвея в фильме «Дело было в Пенькове».

5

Верховный Бог адыгов.

6

Переводы с черкесского кабардинского языка даются там же, в предложении.

7

«Покоренный Кавказ», СПб, 1904.; по кн.: А. Гадагатль. Героический эпос «Нарты» и его генезис.

8

Черкесия перестала существовать в 1864.

9

С. Лукьяненко. Фальшивые зеркала.

10

У адыгов о смерти близких оповещали мужчины в головных уборах.