Вешние воды. Накануне (сборник)

И долго еще трещал таким образом Лупояров и, уходя, обещался побывать.

Измученный нежданным посещением, Инсаров лег на диван.

– Вот, – с горечью промолвил он, взглянув на Елену, – вот ваше молодое поколение! Иной важничает и рисуется, а в душе такой же свистун, как этот господин.

Елена не возражала своему мужу: в это мгновение ее гораздо больше беспокоила слабость Инсарова, чем состояние всего молодого поколения России… Она села возле него, взяла работу. Он закрыл глаза и лежал неподвижно, весь бледный и худой. Елена взглянула на его резко обрисовавшийся профиль, на его вытянутые руки, и внезапный страх защемил ей сердце.

– Дмитрий… – начала она.

Он встрепенулся.

– Что? Рендич приехал?

– Нет еще… но как ты думаешь – у тебя жар, ты, право, не совсем здоров, не послать ли за доктором?

– Тебя этот болтун напугал. Не нужно. Я отдохну немного, и все пройдет. Мы после обеда опять поедем… куда-нибудь.

Прошло два часа… Инсаров все лежал на диване, но заснуть не мог, хотя не открывал глаз. Елена не отходила от него; она уронила работу на колени и не шевелилась.

– Отчего ты не спишь? – спросила она его наконец.

– А вот погоди. – Он взял ее руку и положил ее себе под голову. – Вот так… хорошо. Разбуди меня сейчас, как только Рендич приедет. Если он скажет, что корабль готов, мы тотчас отправимся… Надобно все уложить.

– Уложить недолго, – отвечала Елена.

– Что этот человек болтал о сражении, о Сербии, – проговорил, спустя немного, Инсаров. – Должно быть, все выдумал. Но надо, надо ехать. Терять времени нельзя… Будь готова.

Он заснул, и все затихло в комнате.

Елена прислонилась головою к спинке кресла и долго глядела в окно. Погода испортилась; ветер поднялся. Большие белые тучи быстро неслись по небу, тонкая мачта качалась в отдалении, длинный вымпел с красным крестом беспрестанно взвивался, падал и взвивался снова. Маятник старинных часов стучал тяжко, с каким-то печальным шипением. Елена закрыла глаза. Она дурно спала всю ночь; понемногу и она заснула.

Странный ей привиделся сон. Ей показалось, что она плывет в лодке по Царицынскому пруду с какими-то незнакомыми людьми. Они молчат и сидят неподвижно, никто не гребет; лодка подвигается сама собою. Елене не страшно, но скучно: ей бы хотелось узнать, что это за люди и зачем она с ними? Она глядит, а пруд ширится, берега пропадают – уж это не пруд, а беспокойное море: огромные, лазоревые, молчаливые волны величественно качают лодку; что-то гремящее, грозное поднимается со дна; неизвестные спутники вдруг вскакивают, кричат, махают руками… Елена узнает их лица: ее отец между ними. Но какой-то белый вихорь налетает на волны… все закружилось, смешалось…

Елена осматривается: по-прежнему все бело вокруг; но это снег, снег, бесконечный снег. И она уж не в лодке, она едет, как из Москвы, в повозке; она не одна: рядом с ней сидит маленькое существо, закутанное в старенький салоп. Елена вглядывается: это Катя, ее бедная подружка. Страшно становится Елене. «Разве она не умерла?» – думает она.

– Катя, куда это мы с тобой едем?

Катя не отвечает и завертывается в свой салопчик; она зябнет. Елене тоже холодно; она смотрит вдоль по дороге: город виднеется вдали сквозь снежную пыль. Высокие белые башни с серебряными главами… Катя, Катя, это Москва? Нет, думает Елена, это Соловецкий монастырь: там много, много маленьких тесных келий, как в улье; там душно, тесно, – там Дмитрий заперт. Я должна его освободить… Вдруг седая, зияющая пропасть разверзается перед нею. Повозка падает, Катя смеется. Елена, Елена! слышится голос из бездны.

«Елена!» – раздалось явственно в ее ушах. Она быстро подняла голову, обернулась и обомлела: Инсаров, белый, как снег, снег ее сна, приподнялся до половины с дивана и глядел на нее большими, светлыми, страшными глазами. Волосы его рассыпались по лбу, губы странно раскрылись. Ужас, смешанный с каким-то тоскливым умилением, выражался на его внезапно изменившемся лице.

– Елена! – произнес он, – я умираю.

Она с криком упала на колени и прижалась к его груди.

– Все кончено, – повторил Инсаров, – я умираю… Прощай, моя бедная! Прощай, моя родина!..

И он навзничь опрокинулся на диван.

Елена выбежала из комнаты, стала звать на помощь, камериере бросился за доктором. Елена припала к Инсарову.

В это мгновенье на пороге двери показался человек, широкоплечий, загорелый, в толстом байковом пальто и клеенчатой низкой шляпе. Он остановился в недоумении.

– Рендич! – воскликнула Елена, – это вы! Посмотрите, ради Бога, с ним дурно! Что с ним? Боже, Боже! Он вчера выезжал, он сейчас говорил со мною…

Рендич ничего не сказал и только посторонился. Мимо его проворно прошмыгнула маленькая фигурка в парике и в очках: это был доктор, живший в той же гостинице. Он приблизился к Инсарову.

– Синьора, – сказал он спустя несколько мгновений, – господин иностранец скончался – il signore forestiere e morto – от аневризма, соединенного с расстройством легких.

XXXV

На другой день в той же комнате, у окна, стоял Рендич; перед ним, закутавшись в шаль, сидела Елена. В соседней комнате в гробу лежал Инсаров. Лицо Елены было и испуганно и безжизненно; на лбу, между бровями, появились две морщины: они придавали напряженное выражение ее неподвижным глазам. На окне лежало раскрытое письмо Анны Васильевны. Она звала свою дочь в Москву, хоть на месяц, жаловалась на свое одиночество, на Николая Артемьевича, кланялась Инсарову, осведомлялась об его здоровье и просила его отпустить жену.

Рендич был далмат, моряк, с которым Инсаров познакомился во время своего путешествия на родину и которого он отыскал в Венеции. Это был человек суровый, грубый, смелый и преданный славянскому делу. Он презирал турок и ненавидел австрийцев.

– Сколько времени вы должны остаться в Венеции? – спросила его по-итальянски Елена. И голос ее был без жизни, как и лицо.

– День, чтобы нагрузиться и не возбудить подозрения, а там прямо в Зару. Не обрадую я наших земляков. Его уже давно ждали; на него надеялись.

– На него надеялись, – повторила машинально Елена.

– Когда вы его хороните? – спросил Рендич.

Елена не тотчас отвечала:

– Завтра.

– Завтра? я останусь: я хочу бросить горсть земли в его могилу. Надо ж и вам помочь. А лучше было бы ему лежать в славянской земле.

Елена поглядела на Рендича.

– Капитан, – сказала она, – возьмите меня с ним и перевезите нас по ту сторону моря, прочь отсюда. Возможно это?

Рендич задумался.

– Возможно, только хлопотно. Надобно будет возиться с здешним проклятым начальством. Но, положим, мы это все уладим, похороним его там; как же я вас назад доставлю?

– Вам не нужно будет доставлять меня назад.

– Как? Где же вы останетесь?

– Я уже найду себе место; только возьмите нас, возьмите меня.

Рендич почесал у себя в затылке.

– Как знаете, но все это очень хлопотно. Пойду попытаюсь; а вы ждите меня здесь часа через два.

Он ушел. Елена перешла в соседнюю комнату, прислонилась к стене и долго стояла как окаменелая. Потом она опустилась на колени, но молиться не могла. В ее душе не было упреков; она не дерзала вопрошать Бога, зачем не пощадил, не пожалел, не сберег, зачем наказал свыше вины, если и была вина? Каждый из нас виноват уже тем, что живет, и нет такого великого мыслителя, нет такого благодетеля человечества, который в силу пользы, им приносимой, мог бы надеяться на то, что имеет право жить… Но Елена молиться не могла: она окаменела.

В ту же ночь широкая лодка отчалила от гостиницы, где жили Инсаровы. В лодке сидела Елена с Рендичем и стоял длинный ящик, покрытый черным сукном. Они плыли около часа и приплыли, наконец, к небольшому двухмачтовому кораблику, который стоял на якоре у самого выхода гавани. Елена и Рендич взошли на корабль; матросы внесли ящик. С полуночи поднялась буря, но поутру рано корабль уже миновал Лидо. В течение дня буря разыгралась с страшною силой, и опытные моряки в конторах «Ллойда» качали головами и не ждали ничего доброго. Адриатическое море между Венецией, Триестом и далматским берегом чрезвычайно опасно.

Недели три после отъезда Елены из Венеции Анна Васильевна получила в Москве следующее письмо:

«Милые мои родные, я навсегда прощаюсь с вами. Вы меня больше не увидите. Вчера скончался Дмитрий. Все кончено для меня. Сегодня я уезжаю с его телом в Зару. Я его схороню и, что со мной будет, не знаю! Но уже мне нет другой родины, кроме родины Д. Там готовится восстание, собираются на войну; я пойду в сестры милосердия; буду ходить за больными, ранеными. Я не знаю, что со мною будет, но я и после смерти Д. останусь верна его памяти, делу всей его жизни. Я выучилась по-болгарски и по-сербски. Вероятно, я всего этого не перенесу – тем лучше. Я приведена на край бездны и должна упасть. Нас судьба соединила недаром: кто знает, может быть, я его убила; теперь его очередь увлечь меня за собою. Я искала счастья – и найду, быть может, смерть. Видно, так следовало; видно, была вина… Но смерть все прикрывает и примиряет, – не правда ли? Простите мне все огорчения, которые я вам причинила; это было не в моей воле. А вернуться в Россию – зачем? Что делать в России?

Примите мои последние лобзания и благословения и не осуждайте меня.

Е.»

С тех пор минуло уже около пяти лет, и никакой вести не приходило больше об Елене. Бесплодны остались все письма, запросы; напрасно сам Николай Артемьевич, после заключения мира, ездил в Венецию, в Зару; в Венеции он узнал то, что уже известно читателю, а в Заре никто не мог дать ему положительных сведений о Рендиче и корабле, который он нанял. Ходили темные слухи, будто бы несколько лет тому назад море, после сильной бури, выкинуло на берег гроб, в котором нашли труп мужчины… По другим, более достоверным сведениям, гроб этот вовсе не был выкинут морем, но привезен и похоронен возле берега иностранной дамой, приехавшею из Венеции; некоторые прибавляли, что даму эту видели потом в Герцеговине при войске, которое тогда собиралось; описывали даже ее наряд, черный с головы до ног. Как бы то ни было, след Елены исчез навсегда и безвозвратно, и никто не знает, жива ли она еще, скрывается ли где или уже кончилась маленькая игра жизни, кончилось ее легкое брожение, и настала очередь смерти. Случается, что человек, просыпаясь, с невольным испугом спрашивает себя: неужели мне уже тридцать… сорок… пятьдесят лет? Как это жизнь так скоро прошла? Как это смерть так близко надвинулась? Смерть, как рыбак, который поймал рыбу в свою сеть и оставляет ее на время в воде: рыба еще плавает, но сеть на ней, и рыбак выхватит ее – когда захочет.

Что сталось с остальными лицами нашего рассказа?

Анна Васильевна еще жива; она очень постарела после поразившего ее удара, жалуется меньше, но гораздо больше грустит. Николай Артемьевич тоже постарел и поседел и расстался с Августиной Христиановной… Он теперь бранит все иностранное. Ключница его, красивая женщина лет тридцати, из русских, ходит в шелковых платьях и носит золотые кольца и сережки. Курнатовский, как человек с темпераментом и, в качестве энергического брюнета, охотник до миловидных блондинок, женился на Зое; она у него в большом повиновении и даже перестала думать по-немецки. Берсенев находится в Гейдельберге; его на казенный счет отправили за границу; он посетил Берлин, Париж и не теряет даром времени; из него выйдет дельный профессор. Ученая публика обратила внимание на его две статьи: О некоторых особенностях древнегерманского права в деле судебных наказаний и – О значении городского начала в вопросе цивилизации; жаль только, что обе статьи написаны языком несколько тяжелым и испещрены иностранными словами. Шубин в Риме; он весь предался своему искусству и считается одним из самых замечательных и многообещающих молодых ваятелей. Строгие пуристы находят, что он не довольно изучил древних, что у него нет «стиля», и причисляют его к французской школе; от англичан и американцев у него пропасть заказов. В последнее время много шуму наделала одна его Вакханка; русский граф Бобошкин, известный богач, собирался было купить ее за тысячу скуди, но предпочел дать три тысячи другому ваятелю, французу pur sang[154] за группу, изображающую «Молодую поселянку, умирающую от любви на груди Гения весны». Шубин изредка переписывается с Уваром Ивановичем, который один нисколько и ни в чем не изменился. «Помните, – писал он ему недавно, – что вы мне сказали в ту ночь, когда стал известен брак бедной Елены, когда я сидел на вашей кровати и разговаривал с вами? Помните, я спрашивал у вас тогда, будут ли у нас люди? и вы мне отвечали: «Будут». О черноземная сила! И вот теперь я отсюда, из моего «прекрасного далека», снова вас спрашиваю: «Ну, что же, Увар Иванович, будут?»

Увар Иванович поиграл перстами и устремил в отдаление свой загадочный взор.

Примечания

1

Тарталья – каналья! (ит.)

2

Проклятый плут! (нем. verfluchte Spitzbube).

3

Тосканский язык в римских устах! (ит.)

4

Красоты искусства (ит.).

5

По замощенной улице молодая девушка шла за водой (фр.).

6

О, приходи (ит.).

7

Это мы (ит.).

8

Грудным голосом, да (ит.).

9

Господа мои (ит.).

10

Знаменитейшего маэстро (ит.).

11

Гнева… судьбы… Я больше не буду бояться! (ит.)

12

Гнева… судьбы… Бояться я больше не должен! (ит.)

13

Умру!.. но отомщенный… (ит.)

14

«Тайного брака»: Прежде чем взойдет… (ит.)

15

Скаковые лошади (ит.).

16

Без передышки будет гнать (ит.).

17

Как великолепно! (ит.)

18

«Стране Данте; где звучит слово «да» (ит.).

19

«Оставь надежду, всяк» (ит.).

20

Какомто проклятом немце (ит. и нем.).

21

«Героинь» (фр.).

22

В прежние времена – да, пожалуй, и теперь это не перевелось – когда, начиная с мая месяца, множество русских появлялось во Франкфурте – во всех магазинах цены увеличивались и получали название: «Russen» – или увы! – «Narren-Preise». – Примеч. авт.

23

«Через поля, через долины…» (нем.)

24

Вон, предатель! (ит.)

25

Услужливость (фр.).

26

Увеселительная прогулка (фр.).

27

Легкие извинения (искажен. фр.: des excuses légàres).

28

Дружелюбными пистолетными выстрелами (фр.: des coups des pistolet à l’aimable).

29

Итальянское восклицание вроде нашего: ну! – Примеч. авт.

30

Господин Рихтер, подпоручик! – Господин Чиппатола, артист! (фр.).

31

Браво, русский! Браво, мальчик! (ит.)

32

Пресвятая Мадонна! (ит.)

33

Вино откупорено – надо его пить (фр.).

34

Все (ит.).

35

Вот черт! Вот черт! (ит.)

36

А лалала… Что за зверство! Два молодых человека дерутся – зачем? Что за дьявол! Идите домой! (ит. и фр.)

37

Раз… два… и три! (ит.)

38

Варвары! (ит.)

39

Знаете, граф, ни сегодня, ни завтра ко мне нельзя приходить (фр.).

40

Ложу для иностранцев (нем.).

41

Довольно! (ит.)

42

Дела на завтра! (фр.)

43

Непременно (фр.).

44

Забудем старые обиды, не правда ли? (фр.)

45

Как у Фонтаж (фр.).

46

Очень хорошо! очень хорошо! (нем.)

47

Это не влечет за собою никаких последствий (фр.).

48

В горы, где царит свобода! (нем.)

49

Проклятье (ит.).

50

Трус! Гнусный изменник! (ит.)

51

За матросскую куртку из черного бархата, самую модную (фр.).

52

Парадокс – своеобразное мнение, резко расходящееся с общепринятым, кажущееся противоречащим здравому смыслу.

53

В дантановском вкусе. – Дантан Жан-Пьер (1800–1869) – французский скульптор-карикатурист.

54

Вы меня понимаете (франц.).

55

Чудятся романтические звуки Оберонова рога. – Оберон – сказочный образ короля эльфов в средневековой французской легенде. Композитором Вебером написана опера «Оберон».

56

Ставассер Петр Андреевич (1816–1860) – русский скульптор.

57

Пингуин – пингвин, плавающая морская птица.

58

Митенки – женские перчатки без пальцев.

59

Куафю́ра – пышная женская прическа.

60

Фрондёр (франц.) – человек, выражающий недовольство чем-либо.

61

Мой дурачок (нем.).

62

«Последнюю думу» Вебера? (франц.).

63

Тимофей Николаевич – Грановский (1813–1855), профессор истории в Московском университете, пользовавшийся большой популярностью у студентов.

64

Шеллингианец – последователь учения немецкого философа-идеалиста Фридриха Вильгельма Шеллинга (1775–1854).

65

Раумер Фридрих (1781–1873) – немецкий историк.

66

Корнет – первый оберофицерский чин в царской армии.

67

Манкировать – пренебрегать, небрежно относиться к кому-нибудь или к чему-нибудь.

68

При всем моем здравомыслии (франц.).

69

Перед прислугой (франц.).

70

Здесь в смысле – домашний уют (франц.).

71

«Не отходи от меня» – романс на слова поэта А. А. Фета (1820–1892).

72

Существа без сердца (франц.).

73

Répondez s’il vous plaît – ответьте, пожалуйста (франц.).

74

Прощай (итал.).

75

Иллюминат – просветленный (лат.) – член тайного общества, основанного в XVIII веке в Баварии, родственного по духу учению масонов.

76

Геттингенский студент – студент Геттингенского университета в Германии, воспитывавшего в своих слушателях приверженность к идеалистической немецкой философии и критическому отношению к тогдашнему общественному строю.

77

Шеллингианизм – философское учение, названное по имени немецкого философа-идеалиста Шеллинга. Сведенборгианизм – религиозное учение, названное по имени шведского ученого XVIII века Эммануила Сведенборга, впавшего впоследствии в мистику.

78

Вашингтон Джордж (1732–1799) – американский государственный деятель, первый президент США.

79

«Было, говорят, время в Московском университете!» – В 30-е годы XIX века Московский университет являлся очагом свободомыслия, передовых социально-политических, философских и литературных идей. В это время возникли там кружки Белинского и Станкевича, Герцена и Огарева.

80

Ага – турецкий чиновник или офицер.

81

Фейербах Людвиг (1804–1872) – немецкий философ-материалист.

82

Горацио – действующее лицо в трагедии Шекспира «Гамлет».

83

Венелин Юрий Иванович (1802–1839) – русский филолог и историк-славист. Посвятил много исследований истории Болгарии и болгарского народного творчества.

84

Крум – болгарский князь, одержавший ряд побед над войсками Византии в начале IX века.

85

Кто? (нем.).

86

Макс и Агата – персонажи оперы Вебера «Волшебный стрелок».

87

Фемистокл – политический деятель и полководец Афин (V–IV вв. до н. э.). Под предводительством Фемистокла греки одержали победу над персами при Саламине (480 г. до н. э.).

88

Увеселительная прогулка (франц.).

89

Какая нелепость (франц.).

90

Вашу руку, сударыня (нем.).

91

«Озеро» (франц.) – музыкальное произведение французского композитора Луи Нидермейера (1802–1881) на слова французского поэта Ламартина.

92

Ну же! (франц.)

93

Озеро! Год едва закончил свой бег… (франц.).

94

Покнейпировать – от немецкого глагола kneipen – веселиться, кутить.

95

Ах, проклятый! (нем.)

96

Чирый – то есть самодовольный.

97

Вы слышите это, господин провизор? (нем.)

98

Удовлетворения! Я хочу поцелуя! (нем.)

99

Господи Исусе!.. (нем.)

100

Боже мой! (нем.)

101

«Трепещи, Византия!» (итал.) – слова одного из персонажей в опере «Велизарий» итальянского композитора Доницетти (1797–1848).

102

Как каналья (франц.).

103

Жуир – беззаботный человек, ищущий в жизни только удовольствий.

104

Выйдите, пожалуйста (франц.).

105

А вы, сударыня, пожалуйста, останьтесь (франц.).

106

Возможно (франц.).

107

Отцов из комедии (франц.).

108

Настоящий стоик (франц.) – человек с твердым характером, мужественно переносящий беды и лишения.

109

С распростертыми объятиями (франц.).

110

Это настоящий мужчина! (нем.)

111

«Занятие княжеств русскими войсками…» – В 1853 году русская армия вступила в придунайские княжества Молдавию и Валахию, находившиеся под властью Турции. Это было следствием отказа Турции обеспечить права христианского населения турецкой империи.

112

Какая чепуха! (франц.)

113

Или Цезарь, или ничто (лат.).

114

Грот Джордж (1794–1871) – английский историк.

115

Прочесть Вертера – то есть «Страдания молодого Вертера» – роман Гете.

116

Сибарит – праздный, изнеженный человек.

117

Пусть мне покажут этих женщин (франц.).

118

Пифагор (около 571–497 гг. до н. э.) – древнегреческий философ, ученый и политический деятель.

119

Вы бредите, дорогой (франц.).

120

Мы все это переменили (франц.).

121

Перед прислугой (франц.).

122

Лакей! Какое унижение! (франц.)

123

Синопский погром – в конце 1853 года русская эскадра под командой адмирала Нахимова уничтожила турецкий флот в бою под Синопом.

124

Которые мы вам внушили (франц.).

125

Вы меня убиваете (франц.).

126