Часы

Давыд захватил рукою на груди рубашку.

– Что вы ни толкуйте, – повторил он.

– Да зажми же ему рот, Порфирий Петрович, зажми ему рот, – запищала тетка из-за двери, – а эту потаскушку, эту негодницу… эту…

Но, знать, нечто необыкновенное пресекло в этот миг красноречие моей тетки: голос ее порвался вдруг, и на место его послышался другой, старчески сиплый и хилый…

– Брат, – произнес этот слабый голос. – Христианская душа!

XXIII

Мы все обернулись… Перед нами, в том же костюме, в каком я его недавно видел, как привидение, худой, жалкий, дикий, стоял Латкин.

– А бог! – произнес он как-то по-детски, поднимая кверху дрожащий изогнутый палец и бессильным взглядом осматривая отца. – Бог покарал! а я за Ва… за Ра… да, да, за Раисочкой пришел! Мне… чу! мне что? Скоро в землю – и как это бишь? Одна палочка, другая… перекладинка – вот что мне… нужно… А ты, брат, брильянтщик… Смотри… ведь и я человек!

Раиса молча перешла через комнату и, взяв Латкина под руку, застегнула ему камзол.

– Пойдем, Васильевна, – заговорил он, – тутотка всё святые; к ним не ходи. И тот, что вон там в футляре лежит, – он указал на Давыда, – тоже святой. А мы, брат, с тобою грешные. Ну, чу… простите, господа, старичка с перчиком! Вместе крали! – закричал он вдруг. – Вместе крали! вместе крали! – повторил он с явным наслаждением: язык наконец послушался его.

Мы все в комнате молчали.

– А где у вас… икона тут? – спросил он, закидывая голову и подкатывая глаза, – почиститься надо.

Он стал молиться на один из углов, умиленно крестясь, по нескольку раз сряду стуча пальцами то по одному плечу, то по другому и торопливо повторяя: «Помилуй мя, го… мя го… мя го!..» Отец мой, который все время не сводил глаз с Латкина и слова не промолвил, вдруг встрепенулся, встал с ним рядом и тоже начал креститься. Потом он обернулся к нему, поклонился низко-низко, так, что одной рукой достал до полу, и, проговорив: «Прости меня и ты, Мартиньян Гаврилыч», поцеловал его в плечо. Латкин ему в ответ чмокнул губами в воздухе и заморгал глазами: едва ли он хорошенько понимал, что он такое делает. Потом отец мой обратился ко всем находившимся в комнате, к Давыду, к Раисе, ко мне.

– Делайте, что хотите, поступайте, как знаете, – промолвил он грустным и тихим голосом – и удалился.

Тетка подъехала было к нему, но он окрикнул ее резко и сурово. Он был потрясен.

– Мя го… мя го… помилуй! – повторял Латкин. – Я человек!

– Прощай, Давыдушко, – сказала Раиса и вместе со стариком тоже вышла из комнаты.

– Завтра у вас буду! – крикнул ей вслед Давыд и, повернувшись лицом к стене, прошептал: – Устал я очень; теперь соснуть бы не худо, – и затих.

Я долго не выходил из нашей комнаты. Я прятался. Я не мог забыть, чем отец мне погрозил. Но мои опасения оказались напрасны. Он встретил меня – и хоть бы слово проронил. Ему самому, казалось, было неловко. Впрочем, ночь скоро наступила – и все успокоилось в доме.

XXIV

На следующее утро Давыд встал как ни в чем не бывало, а недолго спустя, в один и тот же день, совершились два важных события: утром старик Латкин умер, а к вечеру приехал в Рязань дядя Егор, Давыдов отец. Не прислав предварительного письма, никого не предупредив, свалился он, как снег на голову. Отец мой переполошился чрезвычайно и не знал, чем угостить, куда посадить дорогого гостя, метался как угорелый, суетился как виноватый; но дядю, казалось, не слишком трогало хлопотливое усердие брата; он то и дело повторял: «к чему это?» да: «не надо мне ничего». С теткой он обошелся еще холоднее; впрочем, и она не больно его жаловала. В глазах ее он был безбожником, еретиком, вольтерианцем…[43] (он действительно выучился французскому языку, чтобы читать в подлиннике Вольтера). Я нашел дядю Егора таким, каким описывал мне его Давыд. Это был крупный, тяжелый мужчина, с широким рябым лицом, важный и серьезный. Он постоянно носил шляпу с плюмажем, манжеты, жабо[44] и табачного цвета камзол с стальною шпагою на бедре. Давыд обрадовался ему несказанно – даже просветлел и похорошел лицом, и глаза стали у него другие – веселые, быстрые и блестящие; но он всячески старался умерить свою радость и не высказывать ее словами: он боялся смалодушничать. В первую же ночь после приезда дяди Егора они оба – отец и сын – заперлись в отведенной ему комнате и долго беседовали вполголоса; на другое утро я заметил, что дядя как-то особенно ласково и доверчиво посматривал на своего сына: очень он им казался доволен. Давыд повел его на панихиду к Латкиным; я тоже пошел туда; отец мне не препятствовал, но сам остался дома. Раиса поразила меня своим спокойствием: побледнела она и похудела очень, но слез она не проливала и говорила и держалась очень просто; и со всем тем, странно сказать, я в ней находил некоторую величавость; невольную величавость горя, которое само себя забывает! Дядя Егор тут же, на паперти, познакомился с нею; по тому, как он с ней обращался, видно было, что Давыд ему уже говорил о ней. Она ему понравилась не хуже собственного сына: я это мог прочесть в Давыдовых глазах, когда он глядел на них обоих. Помню, как они заблистали, когда его отец сказал при нем, говоря о ней: «умница; хозяйка будет». В доме Латкиных мне рассказывали, что старик тихо погас, как догоревшая свечка, и, пока не лишился сил и сознания, все гладил свою дочь по волосам и что-то приговаривал невнятное, но не печальное, и все улыбался. На похороны, в церковь и на кладбище мой отец пошел и очень усердно молился; даже Транквиллитатин пел на клиросе. Перед могилой Раиса вдруг зарыдала и упала лицом на землю; однако скоро оправилась. Сестричка ее, глухонемая, озирала всех и все большими, светлыми и немного дикими глазами, от времени до времени она жалась к Раисе, но испуга в ней не замечалось. На другой же день после похорон дядя Егор, который, по всему было видно, приехал из Сибири не с пустыми руками (деньги на похороны дал он и Давыдова спасителя наградил щедро), но который о своем тамошнем житье-бытье ничего не рассказывал и никаких своих планов на будущее не сообщал, – дядя Егор внезапно объявил моему отцу, что не намерен остаться в Рязани, а уезжает в Москву вместе с сыном. Мой отец, приличия ради, выказал сожаление и даже попытался – очень, правда, слабо – изменить дядино решение; но в глубине души своей он, я полагаю, очень ему обрадовался.

Присутствие брата, с которым у него было слишком мало общего, который не удостоил его даже упрека, который даже не пренебрегал, а просто брезгал им, – угнетало его… да и расстаться с Давыдом не составляло для него особенного горя. Меня, разумеется, разлука эта уничтожила; я словно осиротел на первых порах и потерял всякую опору в жизни и всякую охоту к ней.

Так-таки дядя уехал и увез с собою не только Давыда, но, к великому изумлению и даже негодованию всей нашей улицы, и Раису, и ее сестричку… Узнав о таковом его поступке, тетка немедленно назвала его туркой и называла его туркой до самого конца своей жизни.

А я остался один, один… Но дело не обо мне.

XXV

Вот и конец моей истории с часами. Что еще сказать вам? Пять лет спустя Давыд женился на своей Черногубке, а в 1812 году, в чине артиллерийского поручика, погиб славной смертью в день Бородинской битвы, защищая Шевардинский редут[45].

С тех пор много утекло воды, и много часов у меня перебывало; я дошел даже до такого великолепия, что приобрел себе настоящий брегет, с секундной стрелкой, обозначением чисел и репетицией…[46] Но в потаенном ящике моего письменного стола хранятся старинные серебряные часы с розаном на циферблате; я их купил у жида-разносчика, пораженный их сходством с часами, некогда подаренными мне моим крестным отцом. От времени до времени, когда я один и никого к себе не жду, я вынимаю их из ящика и, глядя на них, вспоминаю молодые дни и товарища тех дней, безвозвратно улетевших…

Париж, 1875 г.

Примечания

1

Хождение по делам тяжебным – адвокатская практика, ведение судебных дел, в старину называвшихся тяжбами.

2

Подьячий – мелкий чиновник (в допетровской Руси подьячим назывался писец, помощник дьяка).

3

Стряпчий – ходатай по делам, частный поверенный, адвокат.

4

Якобинский образ мыслей – революционный образ мыслей (якобинцами во Франции в эпоху буржуазной революции 1789 года назывались наиболее решительные сторонники уничтожения власти короля и аристократии).

5

Сутяга – человек, который ради наживы возбуждает вздорные судебные дела или тяжбы.

6

Часы луковицей – карманные старинные часы с выпуклым толстым стеклом, напоминающие своей формой луковицу.

7

Томпаковые часы – часы с крышкой из томпака, дешевого сплава меди и цинка.

8

Елизаветинский рубль – старинный серебряный рубль, отчеканенный при императрице Елизавете Петровне (1741–1761).

9

Сражант – то есть сержант.

10

Курная избушка – изба, которая отапливалась по-черному, без трубы: дым из устья печи расходился по всей избе и выходил наружу через дверь или особое оконце.

11

Фуктель (правильно: «фу́хтель») – удар по спине плашмя обнаженной саблей или шашкой; по-калегвардски (правильно: «по-кавалергардски») – по-гвардейски (кавалергарды – в царской армии тяжелая гвардейская кавалерия).

12

Шпонтоны (правильно: «эспонтоны») – короткие пики, бывшие на вооружении в некоторых частях русской армии XVIII века.

13

Фальцет – тонкий, визгливый голос.

14

Алтын – старинное название трехкопеечной монеты.

15

Казачок – крепостной мальчик, взятый в услужение в барский дом.

16

Камзол – часть старинного мужского костюма, род жилета.

17

Семинарист – учащийся в духовной семинарии – учебном заведении, которое готовило служителей церкви.

18

Фризовый кафтан – кафтан из грубой ворсистой ткани вроде байки.

19

Гренадер – солдат гренадерского полка. В гренадеры подбирались солдаты очень высокого роста.

20

Просьбенный и приказный слог – усложненный, запутанный канцелярский слог, который употреблялся в официальных бумагах (прошениях, свидетельствах, приказах и т. д.).

21

Кунштюк – ловкая проделка.

22

Куманика (команика) – темно-красная лесная ягода, похожая на ежевику.

23

Сафьян – тонко выделанная козловая кожа.

24

В 1799 году русские войска под командованием великого полководца Суворова одержали блестящие победы над французской армией в Италии и Швейцарии.

25

Шушун – старинная женская верхняя одежда, род телогрейки.

26

Ша, твердо, он, буки, ер, червь – старинные названия букв: ш, т, о, б, ъ, ч.

27

Торбан – народный струнный инструмент.

28

Иезоп – бранное слово, произведенное от имени древнегреческого баснописца Эзопа.

29

Беспардонный – здесь: бесстрашный, отчаянный (от французского слова «pardon» – прощение).

30

Яства – кушанья, блюда (старинное слово от глагола «ясти» – есть, кушать).

31

Людская – помещение для дворовых слуг в помещичьем доме; иногда для этой цели служило особое строение, называвшееся людской избой.

32

Лепта – подаяние, пожертвование.

33

Очинил перо. – При писании гусиными перьями перо приходилось каждый раз заново чинить, то есть обрезать и расщеплять его заостренный конец.

34

Пудрама́нт (правильнее: «пудроманте́ль») – легкая накидка, которую надевали на плечи во время пудрения лица, головы.

35

Секунд-майор – офицерский чин в русской армии XVIII века, следующий за чином капитана.

36

Борзятник – любитель охотиться с борзыми собаками.

37

Шкальчик – стакан водки.

38

Гуптевахта (правильно: «гауптва́хта») – караульное помещение.

39

Колымага – старинная громоздкая карета.

40

Прокаженный – больной проказой, заразной кожной болезнью, которая считалась неизлечимой.

41

Аспид – ядовитая змея; в бранном смысле – злой, ехидный человек.

42

Рундучок, рундук – здесь: крыльцо.

43

Так в конце XVIII – начале XIX века в реакционных и обывательских кругах принято было называть свободомыслящих, передовых людей. Слово «вольтерианец» было произведено от имени французского философа-просветителя и писателя Вольтера (1694–1778).

44

Плюмаж – украшение из перьев в виде султана; манжеты – кружевные обшлага; жабo – сборчатая кружевная нашивка у воротника.

45

Шевардинский редут – одно из главных укреплений в системе русских позиций в великой битве при Бородине (24–26 августа 1812 года). Вокруг Шевардинского редута 24 августа развернулось кровопролитное сражение.

46

Брегет – старинные часы работы французского мастера Бреге́; они показывали, кроме часов и минут, числа месяца; репети́цией назывался особый механизм в часах, отбивавший время.