Безденежье

Человек. Пятьдесят рублей; меньше нельзя.

Жазиков. Ну, что за вздор! возьми тридцать.

Человек. Нет, нельзя; я и так дешево запросил.

Жазиков. Ну, десять целковых возьми! (Лицо Матвея изображает страшную тоску.)

Человек. Нельзя, барин, никак нельзя.

Жазиков. Ну, так чёрт с тобой… а какой она породы?

Человек. Породы хорошей.

Жазиков. Хорошей?

Человек. Уж мы других собак не держим. Бог с ними совсем!

Жазиков. Будто уж не держите?

Человек. Да что их держать?

Жазиков (к Матвею). А ведь хорошая, кажется, собака? как ты думаешь?

Матвей (сквозь зубы). Хороша.

Жазиков. Ну, хочешь тридцать пять рублей?

Человек. Крайняя цена – сорок рублей; извольте – за сорок рублей отдам.

Жазиков. Нет, нет, ни за что!

Человек. Ну, уж так и быть, возьмите, бог с вами.

Жазиков. Давно бы так. И хорошая собака?

Человек. Да уж такая, батюшка, собака… в целом городе такой не сыщете.

Жазиков (с некоторым замешательством). Вот видишь ли, братец, у меня теперь деньги есть, – да мне они на другую, знаешь, покупку нужны… а ты приходи-ка завтра, так – об эту же пору, понимаешь? – или послезавтра, что ли, только пораньше.

Человек. Да пожалуйте задаточек… я собаку-то у вас оставлю.

Жазиков. Нет, брат, нельзя.

Человек. Целковенький пожалуйте.

Жазиков. Нет, уж я лучше тебе всю сумму сполна выплачу.

Человек (подходя к двери). Послушайте-ка, барин… Дайте мне теперь деньги, я вам ее за тридцать рублей отдам.

Жазиков. Теперь нельзя.

Человек. Ну, беленькую дайте.

Жазиков. Теперь нельзя, любезный мой, совершенно невозможно.

Человек. Двадцать рублей – хотите?

Жазиков. Экой ты человек! говорят, нельзя.

Человек (уходя). Иси, Миндор, иси! (Ухмыляется горько.) Видно, у вас, ваше благородие, денег-то и не бывало вовсе… Иси, подлец, иси!

Жазиков. Как ты смеешь?

Человек. А еще к себе зовет!.. иси!

Жазиков. Пошел вон, грубиян! Матвей, гони его! взашей его!

Человек. Ну, ну, потише… я и сам пойду…

Жазиков. Матвей, я тебе приказываю…

Человек (в передней). Сунься-ка, старый хрыч!..

(Матвей выходит вслед за ним.)

Жазиков (кричит им вслед). Гони его, бей в мою голову!!! Вон, пошел вон!.. (Начинает ходить по комнате.) Экое грубое животное!.. А собака-то в сущности, кажется, нехороша. Я и рад, что не купил. Но он не груби! он не смей грубить! (Садится на диван.) Экой в самом деле денек выдался! Ведь вот ничего еще с утра не сделал… и денег не достал. А деньги нужны мне теперь, очень нужны… Матвей!

Матвей (входя). Чего изволите?

Жазиков. Ты отнесешь от меня письмо к Криницыну.

Матвей. Слушаю-с.

Жазиков. Матвей!

Матвей. Что прикажете-с?

Жазиков. Как ты думаешь, даст он мне денег?

Матвей. Нет, Тимофей Петрович, не даст.

Жазиков. А даст! (Щелкает языком.) Вот увидишь, что даст!

Матвей. Не даст, Тимофей Петрович.

Жазиков. Да почему же, почему?

Матвей (после некоторого молчания). Тимофей Петрович, позвольте мне, старому дураку, слово молвить.

Жазиков. Говори.

Матвей (откашливается). Тимофей Петрович! позвольте мне вам доложить: нехорошо, нехорошо то есть вы здесь изволите жить. Вы, батюшка, наш природный господин; вы, батюшка, столбовой помещик; охота же вам проживать в городе – в нужде да в хлопотах. У вас есть, батюшка, родовое именье, вы сами изволите знать; матушка ваша, милостию божией, изволит здравствовать – вот вам бы к ней и поехать на жительство – в свое-то, в родовое поместье-то.

Жазиков. Ты от матушки письмо получил, что ли? С ее слов, видно, поешь?

Матвей. От барыни я письмо действительно получил; удостоился, так сказать; и к ней о вашем здоровье отписывал, как она приказывать изволила, всё в подробности. Доложу вам, Тимофей Петрович, об вас изволит сокрушаться; изволит писать: ты-де мне всё напиши, всё, что оне делают, кого принимают, где бывают, всё, дескать, опиши; изволит мне грозиться, что, дескать, под гнев мой попадешь, и на тебе, дескать, взыщу, коли не опишешь. Ты, говорит, доложи Тимофею Петровичу, что ихняя родительница сокрушаться изволит о нем – так и написано-с: родительница, и, дескать, прибавь, что, дескать, на службе не состоит, а в Питере живет да деньги тратит; на что это похоже? Вот как-с.

Жазиков (с принужденной улыбкой). Ну, а ты что ей написал?

Матвей. Я докладывал барыне, что, дескать, милостию божиею всё обстоит благополучно; а об чем писать оне изволили, всё исполню в точности и Тимофею Петровичу доложу и госпоже донесу. Эх, Тимофей Петрович! Тимофей Петрович! Поехали бы вы, кормилец, в Сычовку, зажили бы вы себе барином, завелись бы домком, хозяюшкой… Что вы здесь живете, батюшка мой? Здесь-то вы от каждого звоночка, словно зайчик, сигаете, да и денежек-то у вас не водится, да и кушаете вы не в меру.

Жазиков. Нет, в деревне скучно; соседи все такие необразованные… а барышни только что глаза пучат да потеют от страха, когда с ними заговоришь…

Матвей. Эх, Тимофей Петрович! да здешние-то что? Да и что за господа-то к вам ходят? Ведь, ей-богу, не на что взглянуть. Народ маленький, плюгавенький, больной, кашляют, прости господи, словно овцы. А у нас-то, у нас-то! Да и теперь, правду сказать, не то, что прежде. Нет-с! Дедушка-то ваш, вечная ему память, Тимофей Лукич, ведь с косую сажень был ростом! как изволит осерчать, бывало, да как крикнет зычным голосом – так от него, голубчика, рад в землю уйти! Вот был барин, так барин! Уж зато, коли ты ему полюбился али так, час добрый на него найдет, так уж награждает тебя, награждает, ажио тошно становится. А хозяюшка его, старая-то барыня наша, – уж какая была добрая! В рот чтоб этак до обеда – и ни-ни.

Жазиков. А я всё-таки в деревню не поеду, я там от скуки с ума сойду.

Матвей. Да с деньгами будете, батюшка вы мой, Тимофей Петрович! А здесь вот, например, хоть бы я, холоп ваш, разумеется, мне что! А всё же обидно. Ну, вот извольте посмотреть (распахивает пола кафтана): ведь только слава что штаны. А в деревне-то благодать! Хоромы теплые, почивай себе хоть целый день, кушай вволю… а я здесь, доложу вам, то есть ни разу до сытости не наедался. Ну, а охота-то, батюшка, охота-то за зайцами да за красным зверем? Да и матушку вашу, Василису Сергеевну, успокоить на старости лет нехудо.

Жазиков. Что же, я, пожалуй, в деревню бы и поехал. Да вот беда: не выпустят оттуда. Просто нельзя будет оттуда вырваться. Да еще и женят, пожалуй, чего доброго!

Матвей. И с богом, батюшка, коли женят! Дело христианское.

Жазиков. Нет, уж этого ты не говори; вот уж этого ты не говори.

Матвей. Воля ваша, конечно. Ну, например, здесь, Тимофей Петрович, опять-таки скажу, здесь у меня душа не на месте. Ну, сохрани бог, украдут что-нибудь у нас – пропал я! и поделом пропал: зачем не уберег барского добра. А как его уберечь? Оно, конечно, мое дело холопское; никуда не отлучаюсь… сижу себе в передней с утра до ночи… а всё же не то, что в деревне; всё душа не покойна. Так иногда даже дрожь пронимает; сидишь и трясешься, только богу молишься. Днем-то и соснуть порядком не приходится! Да и что за люди здесь? Подобострастья никакого; страху нет; наш же брат, холоп, а куды-те! Идет себе да поглядывает, словно невиноватый! Вор на воре – мошенник на мошеннике! Иного, кажется, прости господи, и сроду-то никто не учил! Что тут за жизнь, Тимофей Петрович, помилуйте! То ли дело в деревне? уваженье какое! почет, тишина! Милостивец вы наш, кормилец вы наш, послушайтесь меня, старого дурака! Я и дедушке вашему служил, и батюшке вашему, и матушке; чего-чего на веку своем не видал: тальянцев видал, и немцев, и французов из Одести – всех видал! Везде бывал! А уж лучше своей деревни нигде не видал! Эй, послушайтесь меня, старика! (Раздается звонок.)Ведь вот, Тимофей Петрович, вот вы опять и дрогнули… вот.

Жазиков. Ну, пошел, пошел, отворяй… (Матвей выходит, Жазиков остается неподвижным, но за ширмы не уходит.)

Голос. Monsieur Jazikoff?

Матвей (за сценой). Кого тебе?

Голос. Monsieur Jazikoff?

Матвей (за сценой). Нет его дома.

Голос (с удивлением). Niet? Comment niet? Sacredieu![7]

Матвей (за сценой). Да кто ты такой?

Голос. Voila ma carte, voila ma carte.[8]

Матвей (за сценой). Ну, защебетала сорока проклятая… (Дверь запирается. Матвей входит и подносит Жазикову карточку.)

Жазиков (не смотря на нее). Я знаю, знаю, кто это был… Живописец, француз… я же ему приказал прийти сегодня для моего портрета… Впрочем, всё равно, не беда; однако ж надобно написать к Криницыну; плохо приходится. (Садится за стол и пишет; потом встает, подходит к окну и читает вполголоса.) «Любезный Федя, выручи друга из беды, не дай ему погибнуть в цвете лет, пришли 250 руб., асс., или же 200. Деньги ты можешь вручить посланному. А я, брат, буду тебе благодарен до гробовой доски. Пожалуйста, Федя, не откажи. Будь отцом и благодетелем. Твой и проч.» Кажется, хорошо? Ну, вот тебе, Матвей, письмо. Ступай на извозчике. (Видя, что Матвей хочет возражать.) Да вот, на том извозчике, которому я уже кстати должен. Он знакомый – в долг свезет. Так, пожалуйста, отдай письмо и проси ответа, – слышишь, непременно ответа проси!

Матвей. Слушаю.

Жазиков. Ну, ступай, Матвей! дай бог тебе счастья и удачи. Ступай. (Матвей удаляется.) А ведь, чёрт возьми, как порассудить хорошенько, – Матвей-то, выходит, прав: мне нравятся его простые, но дельные возражения: именно в деревне лучше. Особенно летом. Притом я люблю русскую природу. Ну, на зиму можно опять приехать в Петербург. Правда, соседи у нас большею частию люди необразованные; но добрые и умные люди между ними есть. С иным даже приятно разговаривать. Этак незаметно его развиваешь, направляешь… ничего! так что даже можно пользу приносить. Ну, а насчет девушек – известное дело: всякая девушка мягкий воск, лепи из нее что хочешь. (Расхаживает по комнате.) Одно в деревне, признаться, нехорошо… Бедность там какую-нибудь видеть, притеснение… с моими идеями неприятно; действительно, неприятно. Ну, а зато верховая езда, охота, много удовольствий, признаться… (Задумывается.) Надобно будет, однако, себе платья заказать… галстуков накупить… надобно распорядиться. Охотничью курточку сшить. А напрасно я сегодня собаку не купил. Кстати бы пришлось. Ну, да я достану другую. Книг можно с собой взять побольше; самому писать что-нибудь такое новое, такое, что никому еще в голову не приходило… Всё это довольно приятно. Зимою я бы не хотел остаться в деревне; но кто ж мне приказывает жить в деревне зимой? Прав, прав Матвей… не надобно пренебрегать старыми людьми. Они иногда… да, именно! Ну, с другой стороны, и с матерью повидаться тоже ведь надобно. Она, пожалуй, мне и денег даст. Поломается, а даст. Да, еду в деревню. (Подходит к окну.) А как мне будет расстаться с Петербургом? Прощай. Петербург; прощай, столица! Прощай, прощай и ты, Веринька! Вот уж никак не ожидал я такой скорой разлуки! (Вздыхает.) Много-много я здесь оставляю такого… (Опять вздыхает.) И долги свои все выплачу. Поеду! Непременно, непременно еду!.. (Раздается звонок.)Фу, чёрт возьми! опять Матвея нет! Где он пропадает? (Звонок.) А! кажется, это не должник, не так звонит что-то. Да и притом уже время не то! (Звонок.) Пойду отворю… Ну, смелей! что за вздор! ведь я в деревню еду. (Идет в переднюю; слышны лобызанья и восклицанья.) Василий Васильевич! это вы? какими судьбами? (Медвежий голос отвечает: «Я… я»). Снимите шубу, да пожалуйте в комнату. (Входит Жазиков и Василий Васильевич Блинов, степной помещик, с огромными крашеными усами и пухлым лицом.)

Жазиков (с приятнейшей улыбкой). Давно ли к нам пожаловали, любезнейший Василий Васильевич? Как я рад! как я рад!.. Садитесь, садитесь…Вот здесь, на этом кресле, здесь вам будет удобнее. Ах, боже мой, как я рад! глазам не верю!

Блинов (садится). Дай отдышаться. (Обтирает пот с лица.) Ну, высоко же ты живешь… Фу!

Жазиков. Отдохните, Василий Васильевич, отдохните… Ах, боже мой, как я рад! как я вам благодарен; где вы изволили остановиться?

Блинов. В «Лондоне».[9]

Жазиков. А давно ли приехать изволили?

Блинов. Вчера в ночь. Ну, дорога! Ухабищи здоровенные такие, что только держись…

Жазиков. Напрасно вы беспокоились, Василии Васильевич; напрасно выехали сегодня… Вам бы следовало отдохнуть с дороги… прислали бы ко мне…

Блинов. Э! вздор! что я за баба. (Оглядывается и опирается кулаками в колени.) А тесненько ты живешь. Старуха твоя тебе кланяется; говорит, что ты, дескать, забыл ее; ну, да она баба, – чай, врет.

Жазиков. Так матушка здорова?

Блинов. Ничего… живет.

Жазиков. Ну, а ваши как?

Блинов. И они ничего.

Жазиков. Надолго вы к нам пожаловали?

Блинов. А чёрт знает! я по делу.

Жазиков (с соболезнованием). По делу?

Блинов. А то какой бы дьявол меня сюда притащил? Мне и дома хорошо. Да вот проклятый завелся сосед – в тяжбу втянул меня, проклятый…

Жазиков. Неужели?

Блинов. Втянул, проклятый; да уж я ж ему… проклятому! Ведь ты служишь, а?

Жазиков. Теперь не служу, но…

Блинов. Тем лучше. Помогать мне будешь, бумаги переписывать, просьбы подавать, ездить…

Жазиков. Я за особенное счастие почту, Василий Васильевич…

Блинов. Ну, конечно… конечно. (Останавливается и глядит прямо в глаза Жазикову.) А Дай-ка ты мне водки, – я что-то прозяб.

Жазиков (суетясь). Водки… Ах, какая досада! водки-то у меня нет, а и человека я услал… ах!

Блинов. Водки у тебя нет? Ну, ты не в отца. (Видя, что Жазиков продолжает суетиться.) Да не нужно… обойдусь и так.

Жазиков. Человек сейчас вернется…

Блинов. Такой завелся проклятый сосед… отставной майор какой-то… говорит мне: межа! межевых признаков не оказывается. Какие тут признаки, говорю я, что за признаки? (Жазиков слушает с подобострастным вниманием.) Владение мое – ведь мое владенье? ведь мое? а он-то, проклятый, своих-то, своих-то и высылает и высылает. Ну, мой староста, разумеется, за свое, – господское, говорит, не тронь. А они его и того, да ведь как! А? расправляться? Сами расправляться вздумали? Запахивать? Да еще и драться? Нет, мол, врете! Я, знаешь, сам и нагрянул! Ну, они сперва того, знаешь, на попятный двор. Только смотрю: едет верхом да в шапке приказчик, – говорит: не извольте, того, забижать; я его, того, в зубы. Те за того, те за того, и пошли и пошли. А сосед-то, проклятый, в суд, да просьбу. Побои, говорит, учинил, да и землю заграбил. – Ах, он проклятый! заграбил – а? свое добро заграбил? Каково? Наехали голубчики; ну, того, понятые, туда-сюда – заварил кашу, проклятый! Он жалобу, и я жалобу; вышла резолюция, и в мою пользу, кажись, вышла; да Пафнутьев, подлец, подгадил. Я, того, бух просьбу в губернское; а он, проклятый, в кибитку, да сюда и прикатил. Нет, брат, того, врешь, я и сам не промах, взял да поехал. Ведь этакой проклятый сосед завелся!

Жазиков. Скажите! какая неприятность!

Блинов. Уж такая задача вышла. Ну, а ты что? здоров?

Жазиков. Слава богу, Василий Васильевич, слава богу, не могу пожаловаться.

Блинов. А в театр ездишь?

Жазиков. Езжу, как же. Довольно часто.

Блинов. Слышь, отвези-ко меня в театр!

Жазиков. С большим удовольствием, Василий Васильевич, с особым удовольствием.

Блинов. Трагедью, того, мне трагедью подавай. Да, знаешь, русскую какую-нибудь, покрутей, знаешь, покрутей.[10]

Жазиков. Извольте, Василий Васильевич, с удовольствием.

Блинов. А где ты сегодня обедаешь?

Жазиков. Я, дядюшка? где вам угодно.

Блинов. Повези-ка ты меня в трактир, да в хороший, знаешь. Я, брат, люблю того… (Смеется.) Да нет ли чего закусить у тебя? а?

Жазиков. Я, право, в отчаянии…

Блинов (пристально взглянув на него). Послушай-ка, Тимоша…

Жазиков. Что прикажете?

Блинов. Есть у тебя деньги?

Жазиков. Есть, есть… деньги у меня есть.

Блинов. Ну, а я думал, что ты – того. Как же это у тебя и закусить-то нечего? а?

Жазиков. Так, как-то не случилось, да притом и человека дома нету… понять не могу, куда он девался!

Блинов. Придет… А ты скоро обедаешь, что ли?

Жазиков. А что-с?

Блинов. Да меня, того, порядком разбирает. Так ты трагедью-то мне покажи. Каратыгина мне покажи, слышишь?[11]

Жазиков. Непременно-с.

Блинов. Ну, что ж? одевайся, – пойдем обедать.

Жазиков. Извольте, Василий Васильевич, сейчас.

Блинов. Тимоша! а Тимоша!

Жазиков. Что прикажете?

Блинов. У вас тут, говорят, мамзели стоя на лошадях ездят… правда?

Жазиков. А!.. Это в цирке… как же, ездят.

Блинов. Так-таки и ездят? и хорошенькие?

Жазиков. Да, хорошенькие.

Блинов. Чай, толстые?

Жазиков. Ну, не очень.

Блинов. Будто? А всё-таки покажи мне их.

Жазиков. Извольте, извольте-с… (Раздается звонок.)

Блинов. Это что?

Жазиков (с замешательством). Это ко мне… (Идет в переднюю и отворяет дверь; слышен его голос: «А, войдите»).

(Входит человек со свитком в руке.)

Жазиков. Что, вы из литографии, кажется?

Человек. Точно так-с; принес картины-с.

Жазиков. Какие картины?

Человек. А которые вы изволили вчера отобрать.

Жазиков. Ах, да! а счет принесли?

Человек. Принес.

Жазиков (берет счет и отходит к окну). Сейчас… сейчас…

Блинов (человеку). Ты, братец, здешний?

Человек (с некоторым удивлением). Здешний-с.

Блинов. Чьих господ?

Человек. Господина Куроплехина.

Блинов. На оброке?

Человек. Точно так-с.

Блинов. А что платишь в год?

Человек. Сто рублев…

Блинов. Что ж? по пачпорту проживаешь?

Человек. По пачпорту-с.

Блинов. По годовому?

Человек. Точно так-с.

Блинов. Ну, и живешь?

Человек. Живу-с, помаленьку-с.

Блинов. Оно, брат, и лучше помаленьку.

Человек (сквозь зубы). Известно-с.

Блинов. А как тебя зовут?

Человек. Кузьмой.

Блинов. Гм…

Жазиков (подходя к Блинову). Любезный Василий Васильевич, поверите ли, мне чрезвычайно совестно… даже неловко утруждать вас… но… не можете ли вы мне дать рублей, этак, двадцать взаймы, дня на два, не больше…

Блинов. А как же ты говорил, что у тебя деньги есть?

Жазиков. То есть у меня деньги точно есть; коли хотите, у меня есть… да мне ведь приходится платить за квартиру, так, знаете ли…

Блинов. Изволь, дам. (Вынимает засаленный бумажник.)Сколько тебе, сотнягу, что ли? или две?

Жазиков. Мне, по-настоящему, всего нужно теперь двадцать рублей; но коли вы уж так добры, так пожалуйте мне сто десять или сто пятнадцать рублей ассигнациями.

Блинов. На тебе двести…

Жазиков. Очень, очень вам благодарен… и завтра же вам всю сумму сполна возвращу или послезавтра, никак не позже… (Обращаясь к человеку.) Вот тебе, любезный. Я к вам опять зайду сегодня, что-нибудь еще выберу.

Человек. Покорно благодарим-с. (Уходит.)

Блинов. Ну, пойдем же обедать.

Жазиков. Пойдемте, дядюшка, пойдемте. Я поведу вас к Сен-Жоржу[12] и таким шампанским угощу…

Блинов. А у этого Жоржа есть орган?

Жазиков. Нет, органа нету.

Блинов. Ну, так бог с ним! поведи меня в трактир с органом.

Жазиков. Очень хорошо-с. (Входит Матвей.) А, вернулся! Ну, что, застал?

Матвей. Застал-с и ответ получил-с.

Жазиков (берет записку и небрежно пробегает ее). Ну, так и есть!

Матвей (Блинову). Здравствуйте, батюшка Василий Васильевич, пожалуйте ручку-с.

Блинов (дает ему руку). Здравствуй, брат.

Матвей (кланяется). Как поживать изволите, батюшка?

Блинов. Хорошо.

Матвей. Ну, и слава тебе господи!

Жазиков (бросает записку на пол). Дрянь народ! Матвей! одеваться.

Матвей. Лакатированные сапоги изволите надеть?

Жазиков. Всё равно…

Блинов. Да разве ты не одет? Напяль только кафтан.

Жазиков. И в самом деле! Едем-с.

Блинов. Едем. А трагедью-то ты мне покажи, и мамзелек…

Матвей (тихо на ухо Жазикову). Что ж, батюшка, в деревню-то когда?

Жазиков (уходя с Блиновым). С чего это ты вздумал? Чёрт бы побрал твою деревню… (Уходят.)

Матвей (со вздохом). Эх, плохо! (Глядя вслед Блинову, вздыхает.) Прошло ты, золотое времечко! перевелось ты, дворянское племечко! (Уходит в переднюю.)

(1845)

Примечания

Источники текста

Отеч Зап, 1846, № 10, с. 249–270.

Т, 1868 – Поправки, внесенные Тургеневым в текст журнальной редакции «Безденежья» при подготовке издания: Т, Соч, 1869; автограф (ГИМ, фонд И. Е. Забелина, ед. хр. 1265, л. 168).

Т, Соч, 1869, ч. VII, с. 57–94.

Т, Соч, 1880, т. 10, с. 59–95.

Впервые опубликовано: Отеч Зап, 1846, № 10, с. 249–270, с подписью: Ив. Тургенев. Перепечатано, с небольшими сокращениями и с восстановлением заключительной строки («Перевелось ты, дворянское племечко!»), изъятой из журнального текста цензурой, в Т, Соч, 1869, ч. VII. В этом же издании впервые появилась дата написания пьесы – 1845 год.