скачать книгу бесплатно
Я к тебе приду из тишины
Анна Тураносова-Абрас
Проникновенный сборник стихов и прозы Анны Тураносовой-Арбас представляет богатую библиотеку размышлений: о чувствах, о мире, о поэзии, о поэтах… Жизни наши пронизаны тысячами событий, и все они связаны между собою. Иногда эти нити обрываются, оставляя только воспоминания, а иногда тянутся, наполняя наши сердца теплом.
Анна Тураносова-Абрас
Я к тебе приду из тишины
(Сборник)
© Анна Тураносова-Абрас, 2021
© Издательство «Четыре», 2021
* * *
Морские камушки
Моя бабушка, Царствие ей небесное, была человеком необычайной доброты. Потомственная дворянка, она воплощала лучшие качества таких людей: благородство, доброту и независимость.
Но её доброта, чудесная и очень большая, очень много и вредила ей в жизни. Она не позволяла ей судить и приговаривать зло, и зло благоденствовало.
В советские времена пищу не покупали, а доставали с большим трудом. Всё было дефицитом, который очень сложно было раздобыть. Огромные очереди, в которых люди теряли последнее здоровье, а то и жизнь, были неизменным атрибутом совка. Я хорошо всё это помню.
Несколько зим мы втроём, мать, бабушка и я, ходили в одних зимних сапогах по очереди. А поскольку в этот период я как раз училась в медицинском вузе, вы можете представить себе все сложности.
Так вот. В нашем районе Автово – район этот большой, рабочий, потому что действует Кировский завод, – существовала сеть однотипных универсамов. Выбор там был на редкость убогий. Я помню, как моя мать частенько подбивала меня иногда воровать там продукты и какие-то предметы первой необходимости.
Мыло я чаще всего совала в рукав, а хлеб просто под пальто. Пару раз меня «хватали за руку», но потом всё-таки отпускали – ребёнок же.
Но речь не о том. Бабушка же моя была человеком прямо-таки патологической честности. И, конечно, никогда не позволяла себе ничего подобного, а торговля шла не только в самих универсамах, но и перед ними.
И вот однажды мы с бабушкой натолкнулись на открытый прилавок, где продавались конфеты в глазури «морские камушки» и в «довесок» к ним – десяток яиц. Бабушка растерялась и не сразу сообразила, что надо делать, и весь этот комплект «ушёл» от нас.
Эти несчастные морские камушки я помню до сих пор. Бедная бабушка давно умерла. Она была так богата духовно – и так обделена всей обоймой жизненных благ.
Именно тогда я поняла, что люди, обладающие красотой и крепостью духа, в этой жизни беззащитны и бедны, и ощутила всю силу и хрупкость духовности, чистоты и правды.
Осколки
Эссе
Метро «Технологический институт». Переход с верхней станции на нижнюю, на нашу ветку Девяткино – Проспект Ветеранов, где приютилась и наша станция Автово.
Дед, как обычно, считает ступеньки. Переход длинный и обтёсанный за долгие годы сотнями ног. Он скользкий, очень скользкий… Я у деда по правую руку, мать по левую. Она давно выражает признаки нетерпения. Осталась половина лестницы, когда на нашу ветку подают поезд, и мать это видит и на него бежит, оставляя нас с дедом вдвоём, и мы балансируем на ступеньках. Дед ничего не видит, он инвалид по зрению, он считает ступеньки, а я сама всегда боялась лестниц… Господи, как скользко! Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре… Нет, нет, моя нога вот-вот соскользнёт, и мы оба полетим… нет, удержались, дед считает ступеньки: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре…
Лестница осталась позади. Дед не улыбается, он собран и спокоен.
Мне 21 год.
Раннее утро. Я совсем маленькая, и дед взял меня из кровати и носит по другой комнате. Мелькают рыжеватые обои и полосами освещённый ковёр на стене, яркий, бархатистый. Дед кружится со мной, словно в лёгком задумчивом вальсе.
Мне около года.
Я сижу у отца на плечах, мы в деревне Монастырёк, откуда родом мой дед, в лесу и ищем грибы. Мой отец дальтоник и не различает красный и зелёный цвета, для него всё коричневое, а на этом пятачке леса много подосиновиков, и я всякий раз говорю ему: «Папа, вот грибочек!»
Ночь. Мать и отец о чём-то спорят, потом я слышу, что она плачет. Он проходит мимо моей кровати, и я спрашиваю его: «Папа, а почему мама плачет?» «Потому что твоя мама дура», – отвечает отец.
Мне четыре года.
Мы с бабушкой рисуем царевну. Я подхожу к ней, и мне кажется, что её царевна красивее моей, и я рву её рисунок. Я смотрю на бабушку; у неё большие зелёные, очень добрые и печальные глаза. Её зовут Кира.
Я так люблю её.
Мне кажется, что, если вдруг я попрошу её повторить этот рисунок снова, она умрёт.
И я никогда не просила её об этом…
Её больше нет.
А этот рисунок стоит у меня перед глазами…
А её больше нет…
Мне 5 лет.
Я долго стою перед окном. Ночной город сияет огнями. Это так успокаивает, так утешает…
Я в квартире моего отца. Скоро мачеха запретит мне ночевать здесь. Скоро мы со второй моей бабушкой, Зоей, сможем встречаться в её квартире только по углам, как заговорщики…
Но я ещё не знаю всего этого и смотрю на ночной Васильевский остров, и на душе у меня теплеет.
Мне 15 лет.
Поезд дальнего следования – это свой особый мир, особые звуки, особый запах.
Предвкушению этого запаха посвящено девять из двенадцати месяцев в году.
Потому что этот волшебный поезд Варшава – Берлин унесёт меня в соседнюю страну, где всё другое, волшебное, прочь из Ленинграда в подлинную страну моего детства, где всё озарено, преображено золотистым светом. Мне, одинокому ребёнку, таким садом казалась Литва…
Мне 8 лет.
Ранняя весна. Трамвай. Мы с матерью едем в Стрельну – это пригород Ленинграда – за гречкой и сахарным песком. Там их дают без талонов. Трамвайное кольцо. Мы выходим. Приехали. Теперь километр пешком по тротуарам, утопающим во льду, воде и сугробах, до магазина. Воздух свежий и такой прозрачный. Кажется, ощущаешь, как он растекается по лёгким. Повезло! Купили два килограмма гречки и два – сахара. По карточкам выдают лишь один килограмм в месяц на человека.
Осенью поедем в Стрельнинский парк с дедом за желудями. Там прямо перед заливом растёт развесистый старый дуб, он богат желудями. Потом их надо будет поджарить и перемолоть, и получится хоть какое-то подобие кофе. Кофе теперь могут достать только ветераны войны и ещё какие-то другие недоступные моему пониманию группы людей.
Мне 12 лет.
Стрельна. С неделю назад была буря на заливе. Дубовая аллея, ведущая к нему мимо здания мореходного училища, поредела: буря вывернула с десяток огромных толстых старых дубов и вышвырнула их в море.
Я не видела этого. Когда мы с матерью приехали туда, эти деревья море уже вернуло суше, а люди успели отпилить стволы и кроны, так что нашим взорам предстали лишь колоссальные многометровые корни с небольшим кусочком ствола. Но воображаемое зрелище этой бури, которой я не видела, с тех пор завораживает и преследует меня.
Мне 10 лет.
Монастырёк. Лето. Мы с бабушкой недавно приехали. А дед проводит здесь полгода или даже больше. Так каждый год. Работает на огороде. Прививает яблони и кусты. Пилит на дрова свалившиеся в лесу деревья. Немало таких деревьев мы распилили с ним вместе. Сначала тащишь это бревно на плечах. Вдвоём легче. Потом волоком через соседей, через сервитут по траве. Потом разворачиваешь его в своём маленьком дворике – и на ко?злы.
Ножовка ржавая, но пилит, правда, идёт с трудом.
Потом дед топит баню. Она в огороде, отделённом от дома двумя сотками поля с картошкой.
Баня – это маленький самодельный домик с крошечной печуркой. Она не топится, скорее греется. Но можно нагреть воды для мытья и согреться самим.
Мне 13 лет.
Зима. Февраль. В институте каникулы. Мы с матерью впервые приехали на несколько дней в дачный домик её одноклассника, дяди Володи, очень доброго, светлого человека. Он дал нам ключ и указание: «Главное, дом не спалите!»
Не помню названия железнодорожной станции. От Ленинграда довольно далеко. Мы вышли. Снег хрустит. Очень холодно, но воздух сухой и пряный, и холод почти не ощущается.
Хорошо, и на душе покойно. Все мои мысли о Славе – человеке, которого я повстречала в начале первого в моей взрослой жизни учебного года в институте, по дороге к метро.
Среднего роста. Чисто выбритое лицо. Приятный голос.
Он говорит: «Девушка, вы опаздываете? Давайте вместе опаздывать?»
Я улыбнулась: «Давайте!»
Я не знала, что уже перешагнула порог своей первой пронзительной, беззаветной любви.
Мне 17 лет.
Самолёт летит в Болгарию, в Варну. Он начинает снижаться, и я вижу ослепительное Чёрное море. Оно всё сверкает своей синевой. Приземление.
Меня ждут. Представитель турагентства любезно улыбается, и вот уже я мчусь в такси из аэропорта в отель. Елка Няголова, известный поэт и общественный деятель, пригласила меня на фестиваль поэзии «Славянские объятия» представлять Литву.
Я здесь впервые. На фестивале и в Болгарии. Всё меня ошеломляет. Очень красиво, в воздухе рассеян призрачный аромат цветущих акаций и павловнии.
Я вижу Елку. В этой красивой статной женщине, очень моложавой, с гордой осанкой и зелёными глазами, искрящимися нежностью, мудростью и добротой, словно воплотился светлый дух Болгарии. И чем больше я узнавала этого человека, тем больше утверждалась в этом своём первом ощущении.
Мне 39 лет.
Медицинский институт. Второй курс. Преподаватель по второстепенному предмету хвалит меня и говорит: «А эта девушка идёт на пятёрку».
И тут я разражаюсь слезами. Горькие неутешные слёзы текут у меня по щекам, и я никак не могу остановиться. На меня с недоумением смотрят однокашники.
Его доброта, то, как он произнёс эти слова, словно отомкнули всю мою боль, растопили её, и она потекла, словно серебряная река экзистенциальной печали, в которой я была одна.
Вспоминая об этой его доброте, я чувствовала накипавшие слёзы ещё несколько лет – пока с годами эти слёзы не потекли внутрь меня, разъедая мне душу.
Мне 18 лет.
Вильнюс. До отхода поезда на Игналину осталось часа полтора. Проходим мимо Дома учителя и останавливаемся. Во дворе камерный оркестр начинает играть «Времена года». Мы с матерью заходим во дворик. Видимо, это репетиция, но нас никто не гонит. Мы садимся. Летний вечер плавно окутывает нас. И время словно останавливается. Звуки музыки плывут, будто мягкие мерцающие струи. Ходики вечности обнимают бархатный купол неба.
Мне 19 лет.
Висагинас. Больница. Карантинное отделение по ковиду на пятом этаже. Здесь надо находиться, пока не придут результаты теста.
Я одна в палате. Санитарки и сёстры разные, и далеко не все добры. Но одна удивительная: она раз сделала мне сладкий чай с чабрецом и бутерброд с мёдом.
Это было вечером. За больничными окнами уже царила тьма.
Вкуснее бутерброда я никогда не ела.
Мне 45 лет.
Монастырёк. Лес. Этот лес не только очень богат грибами, но и необычен, в нём жутковато даже днём, а ближе к вечеру кажется, что он ждёт именно тебя, чтобы уже никогда не выпускать.
У этого леса своя история. Он раскинулся прямо напротив поля, где раньше стояла деревня Сухонос. От самой деревни осталось лишь три дуба там, где раньше был въезд в неё.
Дед рассказывал, что во время Второй мировой войны жители Сухоноса и Монастырька были угнаны в плен немцами. Но потом монастырцы убежали и партизанили в лесах, а крестьяне из Сухоноса не сумели.
И когда они вернулись по окончании войны, деревни уже не было. Было поле с тремя дубами.
Старожилы говорили, что души тех людей неприкаянно скитаются по грибному лесу напротив места бывшей деревни.
Однажды мы с матерью слышали в этом лесу тоненький, печальный серебристый смех.
Но вокруг никого не было.
Этот смех звенел несколько раз. Мы с матерью растерянно поглядели друг на друга и поспешили уйти.
Мне 14 лет.
Ленинградская область. Сестрорецк. Слава ехал сюда по делу и прихватил меня.
По дороге я поглядываю на него, замирая от счастья. Ведь мы не виделись больше месяца. После того как с делом было покончено, мы отправились на пляж, припарковались и устроили в дюнах маленький пикник.
Он казался более расслабленным, чем обычно. Эти дюны на пару часов стали нашим домом. Иногда он и свою машину называл нашим домом. Она им и была. Девять лет…
Он редко говорил мне, что скучает, и никогда не признавал, что я ему нужна. Часто он не приезжал на наши встречи, и я часами ждала его машину где-нибудь на перекрёстке или возле гаражей. У меня не было мобильного телефона.
А однажды он сказал мне, глядя на меня холодно и спокойно: «Была влюблённость. Она прошла». Но и после этого признания мы встречались ещё несколько лет.
Он был женат. Старше меня почти на двадцать лет.
Я его очень любила.
Мне 23 года.
Литва. Игналина. Я читаю о девушке, которая мечтает о пышной свадьбе и длинной белой фате. О какой свадьбе мечтаю я?
