Мы рождены для вдохновенья… Поэзия золотого века

Между тем в литературе происходили существенные перемены. Проза решительно начала теснить поэзию (сам Пушкин в 1830-е годы прозы, художественной, исторической и литературно-критической, пишет неизмеримо больше, чем стихов). Умножались журналы, расширялась и, соответственно, демократизировалась читательская аудитория, менялись вкусы. В моду вошли «неистовые» страсти, отвлеченная философия, масштабные политические идеи. Утонченная поэтическая культура пушкинской поры, требовавшая для своего восприятия образованности и досуга, новой демократической публике была непонятна и не очень нужна. В поэзии читатели искали того, что сразу поразит воображение, – новизны и эффектности выражений, необыкновенных, неведомых простому смертному мыслей и страстей. А поэты, в свою очередь, пытались уйти от растиражированных элегических мечтаний и «гладких» стихов, которые стало слишком легко сочинять, и тоже стремились к чему-то необыкновенному, превышающему человеческую меру.

А. И. Подолинский, оставаясь в целом последователем Жуковского и Козлова, в своих романтических поэмах, перенасыщенных восточной экзотикой («Див и Пери», 1827; «Смерть Пери», 1834–1835), перенес действие в космические сферы (предвосхитив отчасти «Демона» М. Ю. Лермонтова). А. И. Полежаев, человек несчастной судьбы, отданный в солдаты за непристойную поэму и умерший в госпитале после службы на Кавказе, в стихах с равной неистовостью предавался демоническому бунтарству и безжалостному самоосуждению, безбожному отчаянию и надежде, экзальтированной любовной страсти и просто грязному разврату (в результате ему почти удалось создать свой собственный стиль, отличающийся полной непредсказуемостью). В. Г. Тепляков, автор «Фракийских элегий», которые успел высоко оценить Пушкин, находя в них «гармонию, лирические движения, истину чувств», внес в элегию батюшковского типа мотивы поэзии Дж. Байрона и философии Шеллинга.

Тепляков, Подолинский, даже Полежаев, начавшие свою деятельность в 1820-е гг., еще многими нитями связаны с «пушкинской порой». А вот В. Г. Бенедиктов (1807–1873), приобретший в 1830-е гг. большую, но недолгую (хотя во многом заслуженную) популярность, крестьянский поэт А. В. Кольцов (1809–1842) и М. Ю. Лермонтов знаменуют своим творчеством принципиально новый этап в русской поэзии. Впрочем, в их время стихи уже отходят на второй план, чтобы в 1840-е гг. вообще быть вытесненными прозой на обочину русской литературы. Трилунный (Д. Ю. Струйский)[13], небольшой, хотя и талантливый поэт, двоюродный брат Полежаева, в своей «Литературной заметке» 1845 года имел все основания указать на смерть Пушкина (1837) как на рубеж в истории русской поэзии:

Со смертью незапной твоейНадолго умолкли на Севере песни!Без эха русская дремлет пустыня…

В 1850 г. Н. А. Некрасов вынужден был констатировать: «Стихов нет. Немногие об этом жалеют, многие этому радуются, большая часть ничего об этом не думает»[14]. Но пройдет совсем немного времени, и в творчестве Ф. И. Тютчева, А. А. Фета и самого Некрасова поэзия докажет свою способность конкурировать с прозой, уже куда более сильной, чем в пушкинскую эпоху. А спустя еще полвека настанет «серебряный век» русской поэзии, и стихи в симпатиях публики вновь уравняются с прозой, даже в чем-то вновь ее потеснят. Но все-таки «золотой век» русской поэзии – это пушкинская пора, когда стихи еще безраздельно господствовали в литературе, и, вероятно, потому эта «четверть века» – совсем небольшой исторический срок – дала такое количество поэтов, многие из которых, не будь Пушкина, могли бы дать этому времени свое имя.

В.Л. Коровин

Василий Андреевич Жуковский

1783–1852

Вечер

Элегия

Ручей, виющийся по светлому песку,Как тихая твоя гармония приятна!С каким сверканием катишься ты в реку!     Приди, о Муза благодатна,В венке из юных роз, с цевницею златой;Склонись задумчиво на пенистые воды,И, звуки оживив, туманный вечер пой     На лоне дремлющей Природы.Как солнца за горой пленителен закат —Когда поля в тени, а рощи отдаленныИ в зеркале воды колеблющийся град     Багряным блеском озаренны;Когда с холмов златых стада бегут к реке,И рева гул гремит звучнее над водами;И, сети склав, рыбак на легком челноке     Плывет у брега меж кустами;Когда пловцы шумят, скликаясь по стругам,И веслами струи согласно рассекают;И, плуги обратив, по глыбистым браздам     С полей оратаи съезжают…Уж вечер… облаков померкнули края,Последний луч зари на башнях умирает;Последняя в реке блестящая струя     С потухшим небом угасает.Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;Простершись на траве под ивой наклоненной,Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,     Поток, кустами осененной.Как слит с прохладою растений фимиам!Как сладко в тишине у брега струй плесканье!Как тихо веянье зефира по водам     И гибкой ивы трепетанье!Чуть слышно над рекой колышется тростник;Глас петела вдали уснувши будит селы;В траве коростеля я слышу дикий крик,     В лесу стенанье Филомелы…Но что?.. Какой вдали мелькнул волшебный луч?Восточных облаков хребты воспламенились;Осыпан искрами во тьме журчащий ключ;     В реке дубравы отразились.Луны ущербный блик встает из-за холмов…О тихое небес задумчивых светило,Как зыблется твой блеск на сумраке лесов!     Как бледно брег ты озлатило!Сижу задумавшись; в душе моей мечты;К протекшим временам лечу воспоминаньем…О дней моих весна, как быстро скрылась ты,     С твоим блаженством и страданьем!Где вы, мои друзья, вы, спутники мои?Ужели никогда не зреть соединенья?Ужель иссякнули всех радостей струи?     О вы, погибши наслажденья!О братья! о друзья! где наш священный круг?Где песни пламенны и Музам и свободе?Где Вакховы пиры при шуме зимних вьюг?     Где клятвы, данные Природе,Хранить с огнем нетленность братских уз?И где же вы, друзья?.. Иль всяк своей тропою,Лишенный спутников, влача сомнений груз,     Разочарованный душою,Тащиться осужден до бездны гробовой?..Один – минутный цвет – почил, и непробудно,И гроб безвременный любовь кропит слезой.     Другой… о небо правосудно!..А мы… ужель дерзнем друг другу чужды быть?Ужель красавиц взор, иль почестей исканье,Иль суетная честь приятным в свете слыть     Загладят в сердце вспоминаньеО радостях души, о счастье юных дней,И дружбе, и любви, и Музам посвященных?Нет, нет! пусть всяк идет вослед судьбе своей,     Но в сердце любит незабвенных…Мне Рок судил: брести неведомой стезей,Быть другом мирных сел, любить красы Природы,Дышать под сумраком дубравной тишиной     И, взор склонив на пенны воды,Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.О песни, чистый плод невинности сердечной!Блажен, кому дано цевницей оживлять     Часы сей жизни скоротечной!Кто, в тихий утра час, когда туманный дымЛожится по полям и холмы облачает,И солнце, восходя, по рощам голубым     Спокойно блеск свой разливает,Спешит, восторженный, оставя сельский кров,В дубраве упредить пернатых пробужденье,И, лиру соглася с свирелью пастухов,     Поет светила возрожденье!Так, петь есть мой удел… но долго ль?.. Как узнать?..Ах! скоро, может быть, с Минваною унылойПридет сюда Альпин в час вечера мечтать     Над тихой юноши могилой!Май – июль 1806

Теон и эсхин

Эсхин возвращался к Пенатам своим,  К брегам благовонным Алфея.Он долго по свету за счастьем бродил —  Но счастье, как тень, убегало.И роскошь, и слава, и Вакх, и Эрот —  Лишь сердце они изнурили;Цвет жизни был сорван; увяла душа;  В ней скука сменила надежду.Уж взорам его тихоструйный Алфей  В цветущих брегах открывался;Пред ним оживились минувшие дни,  Давно улетевшая младость…Все те ж берега и холмы,  И то же прекрасное небо;Но где ж озарявшая некогда их  Волшебным сияньем Надежда?Жилища Теонова ищет Эсхин.  Теон, при домашних Пенатах,В желаниях скромный, без пышных надежд,  Остался на бреге Алфея.Близ места, где в море втекает Алфей  Под сенью олив и платанов,Смиренную хижину видит Эсхин —  То было жилище Теона.С безоблачных солнце сходило небес,  И тихое море горело;На хижину сыпался розовый блеск,  И мирты окрестны алели.Из белого мрамора гроб невдали,  Обсаженный миртами, зрелся;Душистые розы и гибкий ясмин  Ветвями над ним соплетались.На праге сидел в размышленьях Теон,  Смотря на багряное море —Вдруг видит Эсхина и вмиг узнает  Сопутника юныя жизни.«Да благостно взглянет хранитель-Зевес  На мирный возврат твой к Пенатам!»С блистающим взором Теон  Сказал, обнимая Эсхина.И взгляд на него любопытный вперил —  Лицо его скорбно и мрачно.На друга внимательно смотрит Эсхин —  Взор друга прискорбен, но ясен.«Когда я с тобой разлучался, Теон,  Надежда сулила мне счастье;Но опыт мне в жизни иное явил:  Надежда лукавый предатель.Скажи, о Теон, твой задумчивый взгляд  Не ту же ль судьбу возвещает?Ужель и тебя посетила печаль  При мирных домашних Пенатах?»Теон указал, воздыхая на гроб…  «Эсхин, вот безмолвный свидетель,Что боги послали нам жизни —  Но с нею печаль неразлучна.О! нет, не ропщу на Зевесов закон:  И жизнь и вселенна прекрасны.Не в радостях быстрых, не в ложных мечтах  Я видел земное блаженство.Что может разрушить в минуту судьба,  Эсхин, то на свете не наше;Но сердца нетленные блага: любовь  И сладость возвышенных мыслей.Вот счастье; о друг мой, оно не мечта.  Эсхин, я любил и был счастлив;Любовью моя осветилась душа,  И жизнь в красоте мне предстала.При блеске возвышенных мыслей я зрел  Яснее великость творенья;Я верил, что путь мой лежит на земле  К прекрасной, возвышенной цели.Увы! я любил… и ее уже нет!  Но счастье, вдвоем столь живое,Навеки ль исчезло? И прежние дни  Воотще ли столь были прелестны?О! нет: никогда не погибнет их след;  Для сердца прошедшее вечно.Страданье в разлуке есть та же любовь;  Над сердцем утрата бессильна.И скорбь о погибшем не есть ли, Эсхин,  Обет неизменной надежды:Что где-то в знакомой, но тайной стране  Погибшее нам возвратится?Кто раз полюбил, тот на свете, мой друг,  Уже одиноким не будет…Ах! свет, где она предо мною цвела, —  Он тот же: все ею он полон.По той же дороге стремлюся один  И к той же возвышенной цели,К которой так бодро стремился вдвоем, —  Сих уз не разрушит могила.Сей мыслью высокой украшена жизнь;  Я взором смотрю благодарнымНа землю, где столько рассыпано благ,  На полное славы творенье.Спокойно смотрю я с земли рубежа  На сторону лучшия жизни;Сей сладкой надеждою мир озарен,  Как небо сияньем Авроры.С сей сладкой надеждой я выше судьбы,  И жизнь мне земная священна;При мысли великой, что я человек,  Всегда возвышаюсь душою.А этот безмолвный, таинственный гроб…  О друг мой, он верный свидетель,Что лучшее в жизни еще впереди,  И верно желанное будет;Сей гроб – затворенная к счастию дверь;  Отворится… жду и надеюсь!За ним ожидает сопутник меня,  На миг мне явившийся в жизни.О друг мой, искав изменяющих благ,  Искав наслаждений минутных,Ты верные блага утратил свои —  Ты жизнь презирать научился.С сим гибельным чувством ужасен и свет;  Дай руку: близ верного друга,С природой и жизнью опять примирись;  О! верь мне, прекрасна вселенна.  Все небо нам дало, мой друг, с бытием:Все в жизни к великому средство;  И горе и радость – все к цели одной:Хвала жизнедавцу-Зевесу!»3–7 декабря 1814

Славянка

Элегия

Славянка тихая, сколь ток приятен твой.Когда, в осенний день, в твои глядятся водыХолмы, одетые последнею красой   Полуотцветшия природы.Спешу к твоим брегам… свод неба тих и чист;При свете солнечном прохлада повевает;Последний запах свой осыпавшийся лист   С осенней свежестью сливает.Иду под рощею излучистой тропой;Что шаг, то новая в глазах моих картина,То вдруг, сквозь чащу древ, мелькает предо мной,   Как в дыме, светлая долина;То вдруг исчезло все… окрест сгустился лес;Все дико вкруг меня, и сумрак и молчанье;Лишь изредка, струей сквозь темный свод древес   Прокравшись, дневное сияньеВерхи поблеклые и корни золотит;Лишь, сорван ветерка минутным дуновеньем,На сумраке листок трепещущий блестит,   Смущая тишину паденьем…И вдруг пустынный храм в дичи передо мной;Заглохшая тропа; кругом кусты седые;Между багряных лип чернеет дуб густой   И дремлют ели гробовые.Воспоминанье здесь унылое живет;Здесь, к урне преклонясь задумчивой главою,Оно беседует о том, чего уж нет,   С неизменяющей Мечтою.Все к размышленью здесь влечет невольно нас;Все в душу темное уныние вселяет;Как будто здесь оно из гроба важный глас   Давно минувшего внимает.Сей храм, сей темный свод, сей тихий мавзолей,Сей факел гаснущий и долу обращенный,Все здесь свидетель нам, сколь блага наших дней,   Сколь все величия мгновенны.И нечувствительно с превратности мечтойДружится здесь мечта бессмертия и славы:Сей витязь, на руку склонившийся главой;   Сей громоносец двоеглавый,Под шуйцей твердою седящий на щите;Сия печальная семья кругом царицы;Сии небесные друзья на высоте,   Младые спутники денницы…О! сколь они, в виду сей урны гробовой,Для унывающей души красноречивы:Тоскуя ль полетит она за край земной —   Там все утраченные живы;К земле ль наклонит взор – великий ряд чудес:Борьба за честь; народ, покрытый блеском славным;И мир, воскреснувший по манию небес,   Спокойный под щитом державным.Но вкруг меня опять светлеет частый лес;Опять река вдали мелькает средь долины,То в свете, то в тени, то в ней лазурь небес,   То обращенных древ вершины.И вдруг открытая равнина предо мной:Там мыза, блеском дня под рощей озаренна;Спокойное село над ясною рекой,   Гумно и нива обнаженна.Все здесь оживлено: с овинов дым седой,Клубяся, по браздам ложится и редеет,И нива под его прозрачной пеленой   То померкает, то светлеет.То слышен по току согласный звук цепов;Там песня пастуха и шум от стад бегущих;Там медленно, скрыпя, тащится ряд волов,   Тяжелый груз снопов везущих.Но солнце катится беззнойное с небес;Окрест него закат свободно пламенеет;Завесой огненной подернут старый лес;   Восток безоблачный синеет.Спускаюсь в дол к реке: брег темен надо мнойИ на воды легли дерев кудрявых тени;Противный брег горит, осыпанный зарей;   В волнах блестят прибрежны сени;То отраженный в них сияет мавзолей;То холм муравчатый, увенчанный древами;То ива дряхлая, до свившихся корней   Склонившись гибкими ветвями,Сенистую главу купает в их струях;Здесь храм между берез и яворов мелькает;Там лебедь, притаясь меж берега в кустах,   Недвижим в сумраке сияет.Вдруг гладким озерком является река;Сколь здесь ее брегов пленительна картина;В лазоревый кристалл, слиясь вкруг челнока,   Яснеет вод ее равнина.Но гаснет день… в тени склонился лес к водам;Древа облечены вечерней темнотою;Лишь простирается по тихим их верхам   Заря багряной полосою:Лишь ярко заревом восточный брег облит,И пышный дом царей на скате озлащенном,Как исполин, глядясь в зерцало вод, блестит   В величии уединенном.Но вечер на него покров накинул свой;И рощи и брега, смешавшись, побледнели,Последни облака, блиставшие зарей,   С небес, потухнув, улетели:И воцарилася повсюду тишина;Все спит… лишь изредка в далекой тьме промчитсяНевнятный глас… или колышется волна…   Иль сонный лист зашевелится.Я на брегу один… окрестность вся молчит…Как привидение в тумане предо мноюСемья младых берез недвижимо стоит   Над усыпленною водою.Вхожу с волнением под их священый кров;Мой слух в сей тишине приветный голос слышит:Как бы эфирное там веет меж листов,   Как бы невидимое дышит;Как бы сокрытая под юных древ корой,С сей очарованной мешаясь тишиною,Душа незримая подъемлет голос свой   С моей беседовать душою.И некто урне сей безмолвной приседит;И, мнится, на меня вперил он темны очи;Без образа лицо, и зрак туманный слит   С туманным мраком полуночи.Смотрю… и, мнится, все, что было жертвой лет,Опять в видении прекрасном воскресает;И все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет,   С надеждой к сердцу прилетает.Но где он?.. скрылось все… лишь только в тишинеКак бы знакомое мне слышится призванье,Как будто Гений мой указывает мне   На неизвестное свиданье.О! кто ж ты, тайный вождь? душа тебе вослед!Скажи: бессмертный ли пределов сих хранительИль гость минутный их? Скажи, земной ли свет   Иль небеса твоя обитель?..И ангел от земли в сиянье предо мнойВзлетает; на лице величие смиренья;Взор к небу устремлен: над юною главой   Горит звезда преображенья.Не медли улетать, прекрасный сын небес;Младая жизнь в слезах простерта пред тобою…Но где я?.. Все вокруг молчит… призрак исчез,   И небеса покрыты мглою.Одна лишь смутная мечта в душе моей,Как будто мир земной в ничто преобратился;Как будто та страна знакома стала ей   Куда сей чистый ангел скрылся.23–28 сентября 1815

Весеннее чувство

Легкий, легкий ветерок,Что так сладко, тихо веешь?Что играешь, что светлеешь,Очарованный поток?Чем опять душа полна?Что опять в ней пробудилось?Что с тобой к ней возвратилось,Перелетная весна?Я смотрю на небеса…Облака, летя, сияютИ, сияя, улетаютЗа далекие леса.Иль опять от вышиныВесть знакомая несется?Или снова раздаетсяМилый голос старины?Или там, куда летитПтичка, странник поднебесный,Все еще сей неизвестныйКрай желанного сокрыт?..Кто ж к неведомым брегамПуть неведомый укажет?Ах! найдется ль, кто мне скажет:Очарованное Там?1816

Голос с того света

Не узнавай, куда я путь склонила,В какой предел из мира перешла…О друг, я все земное совершила;Я на земле любила и жила.Нашла ли их? Сбылись ли ожиданья?Без страха верь; обмана сердцу нет;Сбылося все; я в стороне свиданья;И знаю здесь, сколь ваш прекрасен свет.Друг, на земле великое не тщетно;Будь тверд, а здесь тебе не изменят;О милый, здесь не будет безответноНичто, ничто: ни мысль, ни вздох, ни взгляд.Не унывай: минувшее с тобою;Незрима я, но в мире мы одном;Будь верен мне прекрасною душою;Сверши один начатое вдвоем.Между 14 и 16 марта 1817

Песня

Минувших дней очарованье,Зачем опять воскресло ты?Кто разбудил воспоминаньеИ замолчавшие мечты?Шепнул душе привет бывалый;Душе блеснул знакомый взор;И зримо ей в минуту сталоНезримое с давнишних пор.О милый гость, святое Прежде,Зачем в мою теснишься грудь?Могу ль сказать: живи надежде?Скажу ль тому, что было: будь?Могу ль узреть во блеске новомМечты увядшей красоту?Могу ль опять одеть покровомЗнакомой жизни наготу?Зачем душа в тот край стремится,Где были дни, каких уж нет?Пустынный край не населится,Не узрит он минувших лет;Там есть один жилец безгласный,Свидетель милой старины;Там вместе с ним все дни прекрасныВ единый гроб положены.1818

Невыразимое

Отрывок

Что наш язык земной пред дивною природой?С какой небрежною и легкою свободойОна рассыпала повсюду красотуИ разновидное с единством согласила!Но где, какая кисть ее изобразила?Едва-едва одну ее чертуС усилием поймать удастся вдохновенью…Но льзя ли в мертвое живое передать?Кто мог создание в словах пересоздать?Невыразимое подвластно ль выраженью?..Святые таинства, лишь сердце знает вас.Не часто ли в величественный часВечернего земли преображенья,Когда душа смятенная полнаПророчеством великого виденьяИ в беспредельное унесена, —Спирается в груди болезненное чувство,Хотим прекрасное в полете удержать,Ненареченному хотим названье дать —И обессиленно безмолвствует искусство?Что видимо очам – сей пламень облаков,По небу тихому летящих,Сие дрожанье вод блестящих,Сии картины береговВ пожаре пышного заката —Сии столь яркие черты —Легко их ловит мысль крылата,И есть слова для их блестящей красоты.Но то, что слито с сей блестящей красотою —Сие столь смутное, волнующее нас,Сей внемлемый одной душоюОбворожающего глас,Сие к далекому стремленье,Сей миновавшего привет(Как прилетевшее незапно дуновеньеОт луга родины, где был когда-то цвет,Святая молодость, где жило упованье),Сие шепнувшее душе воспоминаньеО милом радостном и скорбном старины,Сия сходящая святыня с вышины,Сие присутствие Создателя в созданье —Какой для них язык?.. Горе душа летит,Все необъятное в единый вздох теснится,И лишь молчание понятно говорит.Лето 1819

Лалла Рук

Милый сон, души пленитель,Гость прекрасный с вышины,Благодарный посетительПоднебесной стороны,Я тобою насладилсяНа минуту, но вполне:Добрым вестником явилсяЗдесь небесного ты мне.Мнил я быть в обетованнойТой земле, где вечный мир;Мнил я зреть благоуханныйБезмятежный Кашемир;Видел я: торжествовалиПраздник розы и весныИ пришелицу встречалиИз далекой стороны.И блистая, и пленяя —Словно ангел неземной, —Непорочность молодаяПоявилась предо мной;Светлый завес покрывалаОттенял ее черты,И застенчиво склонялаВзор умильный с высоты.Все – и робкая стыдливостьПод сиянием венца,И младенческая живость,И величие лица,И в чертах глубокость чувстваС безмятежной тишиной —Все в ней было без искусстваНеописанной красой.Я смотрел – а призрак мимо(Увлекая душу вслед)Пролетал невозвратимо;Я за ним – его уж нет!Посетил, как упованье;Жизнь минуту озарил;И оставил лишь преданье,Что когда-то в жизни был.Ах! не с вами обитаетГений чистый красоты;Лишь порой он навещаетНас с небесной высоты;Он поспешен, как мечтанье,Как воздушный утра сон;Но в святом воспоминаньеНеразлучен с сердцем он.Он лишь в чистые мгновеньяБытия бывает к намИ приносит откровенья,Благотворные сердцам;Чтоб о небе сердце зналоВ темной области земной,Нам туда сквозь покрывалоОн дает взглянуть порой;И во всем, что здесь прекрасно,Что наш мир животворит,Убедительно и ясноОн с душою говорит;А когда нас покидает,В дар любви у нас в видуВ нашем небе зажигаетОн прощальную звезду.1 (13) февраля 1821

Воспоминание

О милых спутниках, которые наш светСвоим сопутствием для нас животворили,Не говори с тоской: их нет;Но с благодарностию: были.16 (28) февраля1821

Море

Элегия

Безмолвное море, лазурное море,Стою очарован над бездной твоей.Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,Тревожною думой наполнено ты.Безмолвное море, лазурное море,Открой мне глубокую тайну твою.Что движет твое необъятное лоно?Чем дышит твоя напряженная грудь?Иль тянет тебя из земныя неволиДалекое, светлое небо к себе?..Таинственной, сладостной полное жизни,Ты чисто в присутствии чистом его:Ты льешься его светозарной лазурью,Вечерним и утренним светом горишь,Ласкаешь его облака золотыеИ радостно блещешь звездами его.Когда же сбираются темные тучи,Чтоб ясное небо отнять у тебя —Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу…И мгла исчезает, и тучи уходят,Но, полное прошлой тревоги своей,Ты долго вздымаешь испуганны волны,И сладостный блеск возвращенных небесНе вовсе тебе тишину возвращает;Обманчив твоей неподвижности вид:Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,Ты, небом любуясь, дрожишь за него.1821 или 1822

9 марта 1823

Ты предо мноюСтояла тихо.Твой взор унылыйБыл полон чувства.Он мне напомнилО милом прошлом…Он был последнийНа здешнем свете.Ты удалилась,Как тихий ангел;Твоя могила,Как рай, спокойна!Там все земныеВоспоминанья,Там все святыеО небе мысли.Звезды небес,Тихая ночь!..19 марта 1823

«Я Музу юную, бывало…»

Я Музу юную, бывало,Встречал в подлунной стороне,И Вдохновение леталоС небес, незваное, ко мне;На все земное наводилоЖивотворящий луч оно —И для меня в то время былоЖизнь и Поэзия одно.Но дарователь песнопенийМеня давно не посещал;Бывалых нет в душе видений,И голос арфы замолчал.Его желанного возвратаДождаться ль мне когда опять?Или навек моя утратаИ вечно арфе не звучать?Но все, что от времен прекрасных,Когда он мне доступен был,Все, что от милых темных, ясныхМинувших дней я сохранил —Цветы мечты уединеннойИ жизни лучшие цветы, —Кладу на твой алтарь священный,О Гений чистой красоты!Не знаю, светлых вдохновенийКогда воротится чреда, —Но ты знаком мне, чистый Гений!И светит мне твоя звезда!Пока еще ее сияньеДуша умеет различать:Не умерло очарованье!Былое сбудется опять.<1824>

Таинственный посетитель

Кто ты, призрак, гость прекрасный?К нам откуда прилетал?Безответно и безгласноДля чего от нас пропал?Где ты? Где твое селенье?Что с тобой? Куда исчез?И зачем твое явленьеВ поднебесную с небес?Не Надежда ль ты младая,Приходящая поройИз неведомого краяПод волшебной пеленой?Как она, неумолимоРадость милую на часПоказал ты, с нею мимоПролетел и бросил нас.Не Любовь ли нам собоюТайно ты изобразил?..Дни любви, когда одноюМир для нас прекрасен был,Ах! тогда сквозь покрывалоНеземным казался он…Снят покров; любви не стало;Жизнь пуста, и счастье – сон.Не волшебница ли ДумаЗдесь в тебе явилась нам?Удаленная от шумаИ мечтательно к устамПриложивши перст, приходитК нам, как ты, она поройИ в минувшее уводитНас безмолвно за собой.Иль в тебе сама святаяЗдесь Поэзия была?..К нам, как ты, она из раяДва покрова принесла:Для небес лазурно-ясный,Чистый, белый для земли;С ней все близкое прекрасно;Все знакомо, что вдали.Иль Предчувствие сходилоК нам во образе твоемИ понятно говорилоО небесном, о святом?Часто в жизни так бывало:Кто-то светлый к нам летит,Подымает покрывалоИ в далекое манит.Первая половина 1824

Мотылек и цветы

Поляны мирной украшение,Благоуханные цветы,Минутное изображениеЗемной, минутной красоты;Вы равнодушно расцветаете,Глядяся в воды ручейка,И равнодушно упрекаетеВ непостоянстве мотылька.Во дни весны с востока ясного,Младой денницей пробужден,В пределы бытия прекрасногоОт высоты спустился он.Исполненный воспоминаниемНебесной, чистой красоты,Он вашим радостным сияниемПленился, милые цветы.Он мнил, что вы с ним однородныеПереселенцы с вышины,Что вам, как и ему, свободныеИ крылья и душа даны;Но вы к земле, цветы, прикованы;Вам на земле и умереть;Глаза лишь вами очарованы,А сердца вам не разогреть.Не рождены вы для внимания;Вам непонятен чувства глас;Стремишься к вам без упования;Без горя забываешь вас.Пускай же к вам, резвясь, ласкается,Как вы, минутный ветерок;Иною прелестью пленяетсяБессмертья вестник – мотылек…Но есть меж вами два избранные,Два ненадменные цветка:Их имена, им сердцем данные,К ним привлекают мотылька.Они без пышного сияния;Едва приметны красотой:Один есть цвет воспоминания,Сердечной думы цвет другой.О милое воспоминаниеО том, чего уж в мире нет!О дума сердца – упованиеНа лучший, неизменный свет!Блажен, кто вас среди губящегоВолненья жизни сохранилИ с вами низость настоящегоИ пренебрег и позабыл.Первая половина 1824