скачать книгу бесплатно
Слуха у него не было, но зато пел с душой. В его глазах стояли слезы.
– «… У меня осталась лишь моя раковина. Помнишь старые добрые времена, когда мы радовались свободе и не боялись бурь? Всю жизнь мы верили, что изменим будущее, но кому это удалось?..»
Пока он пел, дрожащие тени от костра делали его похожим на героя, на великана. Когда он умолк, мы громко зааплодировали.
– Я тебе вот что скажу, – Стручок наклонился ко мне и глотнул из бутылки. – Жизнь… так похожа на сон.
* * *
Меня разбудил громкий шум двигателя.
Я открываю глаза и вижу инструктора по физподготовке. Его губы шевелятся, но я не слышу ни слова.
Я пытаюсь встать, но острая боль в груди заставляет меня лечь обратно. Над головой – сводчатый металлический потолок. Затем весь мир начинает вибрировать и дрожать, и ощущение тяжести прижимает меня к полу. Я на борту вертолета.
– Не двигайся, – кричит инструктор, наклонившись к моему уху. – Мы везем тебя в больницу.
В памяти всплывают обрывочные картины боя. Затем я вспоминаю то, что увидел, прежде чем потерять сознание.
– Та пушка… Это были вы?
– Транквилизатор.
Я начинаю что-то понимать.
– А что с Черной Пушкой?
Инструктор отвечает далеко не сразу.
– У него тяжелая черепно-мозговая травма. Скорее всего, он до конца своих дней останется овощем.
Я вспоминаю ту ночь, когда я не мог заснуть. Вспоминаю Стручка, своих родителей и…
– Что вы видели? – с тревогой спрашиваю я. – Что вы видели на поле боя?
– Не знаю, – отвечает он и смотрит мне в глаза. – Тебе, скорее всего, этого тоже лучше не знать.
Я обдумываю его слова. Если крысы научились с помощью химических веществ изменять наши ощущения, создавать иллюзии, которые заставляют нас убивать друг друга, значит, война еще долго не закончится. Я вспоминаю вопли и звук копий, вонзающихся в тело.
– Смотри! – инструктор приподнимает меня, чтобы я мог выглянуть в иллюминатор.
Крысы, миллионы крыс. Они идут по полям, лесам, холмам и деревням. Да, идут на двух ногах, выпрямившись, словно самая большая в мире группа туристов на экскурсии. Ручейки из крыс сливаются в реки, затем в огромные потоки, в моря. Шкурки разных цветов складываются в огромные рисунки. Я вижу, что у них есть чувство прекрасного.
Океан крыс колышется над высохшей, увядшей зимней землей, над одинаковыми, скучными постройками людей, словно поток новой жизненной силы, который медленно течет по вселенной.
– Мы проиграли, – говорю я.
– Нет, мы победили, – отвечает инструктор. – Скоро увидишь.
Мы приземляемся на территории военного госпиталя. Меня, героя, встречают с букетами цветов, усаживают в кресло-каталку. Симпатичная медсестра везет меня в здание. Мне быстро оказывают помощь, а затем меня моют. Поток воды, стекающий с моего тела, долго не становится чистым. Затем мне приносят еду. Я ем так быстро, что меня начинает тошнить. Медсестра сочувственно похлопывает меня по плечу.
По телевизору в столовой показывают: «Чтобы устранить противоречия в сфере торговли, наша страна заключила предварительное соглашение с Западным альянсом. Стороны согласились, что оно выгодно для всех…»
Затем начинается репортаж о массовой миграции крыс, которую я видел с вертолета.
– Тринадцать месяцев наш народ вел героическую борьбу с грызунами, и теперь угроза наконец ликвидирована!
Камера перемещается к океану. Огромный разноцветный ковер медленно заходит в море, распадается на миллионы частиц, растворяется в воде.
Картинка увеличивается. Неокрысы похожи на солдат, которыми овладело боевое безумие. Они яростно нападают на все, что находится рядом. Больше нет ни воюющих сторон, ни организации, ни каких-либо намеков на стратегию и тактику. Каждая неокрыса сражается сама за себя, разрывает на части тела сородичей, кусает, отгрызает головы другим крысам. Такое чувство, словно невидимая рука щелкнула генетическим переключателем, и вместо уверенного движения к цивилизации крысы вернулись к самым примитивным инстинктам. Они бьются друг с другом, и ковер из них, содрогаясь, превращается в кровавую реку, которая течет в море.
– Видишь? Я же говорил, – замечает инструктор.
Но к этой победе мы никакого отношения не имеем. Все было запланировано с самого начала. Тот, кто организовал бегство неокрыс, также встроил в них программу, которая позволит избавиться от них, когда они выполнят свою задачу.
Ли Сяося была права. Стручок был прав. Инструктор тоже был прав. Все мы словно крысы, мы – просто пешки, камни, ничего не стоящие фишки, участвующие в Великой игре. Мы видим лишь несколько соседних клеток на доске и можем двигаться лишь в соответствии с правилами игры. Пушка с восьмой вертикали на пятую. Конь со второй вертикали на третью. Никто не знает, в чем смысл этих ходов, никто не знает, когда великая рука снимет нас с доски, одного за другим.
Но когда партия заканчивается, все жертвы – как среди нас, так и среди неокрыс – становятся оправданными. Я снова вспоминаю Черную Пушку в лесу и вздрагиваю.
– Никому не рассказывай о том, что видел, – говорит инструктор.
Я знаю – он имеет в виду религию крыс, ухмылку Черной Пушки, смерть Стручка. Все это не является частью официальной истории. Все это мы должны забыть.
– Когда крысы пройдут мимо города? – спрашиваю я у медсестры.
– Где-то через полчаса. Их можно будет увидеть из парка рядом с госпиталем.
Я прошу ее отвезти меня туда. Хочу попрощаться с моим врагом, который никогда не существовал.
Лицзянские рыбы
Передо мной два кулака. От их тыльных сторон отражается яркий солнечный свет.
– Левый или правый?
Мой палец – маленький, детский – неуверенно указывает на левый кулак. Кулак разжимается. Пусто.
Кулаки исчезают и появляются снова.
– Еще один шанс. Левый или правый?
Я показываю на тот, что справа.
– Точно? Может, передумаешь?
Мой палец застывает в воздухе, движется влево, затем вправо, словно плывущая в воде рыба.
– Окончательный ответ? Три… два… один…
Мой палец останавливается на левом кулаке.
Кулак переворачивается, разжимается. На ярко освещенной ладони ничего нет.
* * *
Сон?
Я открываю глаза. Яркий белый солнечный свет режет глаза. Даже не знаю, сколько я уже проспал на этом дворике, построенном в стиле наси[4 - Наси – народ, проживающий на юго-западе Китая. Город Лицзян в провинции Юннань – центр культуры наси.].
Мне давно уже не было так хорошо. Какое же тут офигительно синее небо. Я потягиваюсь, пока кости не начинают трещать.
За десять лет тут изменилось все, кроме неба.
Лицзян[5 - Регион Лицзяна славится природной красотой Снежной горы нефритового дракона и Старым городом Лицзяна с упорядоченными каналами и мостами. Старый город является объектом мирового наследия ЮНЕСКО.], я вернулся. На этот раз – больным.
* * *
Двадцать четыре часа назад у меня было множество личностей: офисный трутень со строгим распорядком дня, владелец серого «Форда», будущий хозяин заплесневелой квартиры, спрятанной в одной из складок города, погрязший в долгах паразит и т. д.
А теперь я просто пациент, нуждающийся в реабилитации.
Во всем виноват проклятый обязательный медосмотр. На его последней странице – слова «ПНФР II (Психогенное нервное функциональное расстройство II)». Если перевести их на язык нормальных людей, то это значит, что у меня проблемы с головой и что я должен уйти в отпуск на две недели и подлечиться.
Покраснев от стыда, я спросил у босса, нельзя ли сделать для меня исключение. Я чувствовал, как взгляды всех, кто был в офисе, вонзаются в мою шею. Злорадство. Мои сослуживцы в восторге оттого, что любимчик босса в конце концов оказался обычным человеком – слабым на голову, сломавшимся от стресса.
Я содрогнулся. Вот они, офисные интриги.
– Думаешь, мне это нужно? – медленно, размеренно заговорил босс. – Я же должен оплатить тебе отпуск! В других компаниях люди не могут пройти реабилитацию, даже если она им нужна. Но по новым законам о труде мы обязаны это сделать. Ведь мы – настоящая глобальная корпорация, мы должны подавать пример… В общем, если тебе станет хуже, твоя болезнь превратится в нейросифилис, и тогда мы все заразимся. Так что лучше уйти сейчас, верно?
Опозоренный, я покинул кабинет босса и собрал свое добро со стола. Взгляды коллег я игнорировал. Смотрите, смотрите, нейросифилитики. Через две недели я вернусь, тогда и увидим, кто в конце года станет помощником менеджера.
В самолете я слушал храп сидевших рядом пассажиров, но сам заснуть не мог. Я уже больше месяца страдал от бессонницы. Если честно, то я много от чего страдал – от расстройства желудка, забывчивости, головной боли, усталости, депрессии, потери либидо… Возможно, мне в самом деле пора отдохнуть.
Я полистал рекламную брошюру. Фотографии достопримечательностей Лицзяна были такие красивые, что почти казались фейковыми.
Десять лет назад у меня ничего не было, и ничего меня не беспокоило. Десять лет назад Лицзян считался раем для тех, кто мечтал убраться подальше от цивилизации. (Или, проще говоря, именно в Лицзян приезжали юноши и девушки, считавшие себя «художниками», чтобы спать друг с другом.) Десять лет назад все свое добро я носил с собой (тогда у меня еще были кое-какие мышцы). Положив в карман карту, я бродил по Старому городу с утра до полуночи, заговаривал с каждой одинокой женщиной, а снотворным мне служили песни и алкоголь.
Теперь я вернулся. У меня есть машина, дом и вообще все, что должно быть у мужчины, в том числе проблемы с эрекцией и бессонница. Если счастье и время были бы осями координат, тогда, боюсь, кривая моей жизни уже преодолела бы максимум и неумолимо двигалась бы в направлении дна.
Я замер, я ни о чем не думаю. Солнечный свет падает с высоких стен на двор, в котором пахнет китайским красным деревом. Не знаю, сколько я тут уже сижу. Персонал реабилитационного центра отобрал у меня часы, мобильник и все остальные гаджеты, которые могут показывать время.
В Старом городе нет ни компьютеров, ни телевизоров, но некоторые жители сдают в аренду пространство на лбу и на груди. В их кожу встроены крошечные экраны, на которых двадцать четыре часа в сутки крутится реклама. Как я уже сказал, раньше Лицзян был совсем другим.
Странным образом, в лучах солнца мое желание как можно быстрее выздороветь слабеет, словно запах красного дерева.
В животе у меня бурчит. Нужно выйти и что-нибудь съесть. Кажется, что у меня остался только один инструмент для определения времени – мой желудок. А, еще мочевой пузырь и меняющиеся огни в небе.
На вымощенной плиткой улице людей почти нет – эта часть города отведена под выздоравливающих пациентов. А вот бродячих собак тут полно – толстых, тощих, всяких.
Во время полета кто-то из соседей рассказал шутку. Людей, совершивших тяжкие экономические преступления, могут приговорить не только к смертной казни или пожизненному заключению, но и к третьему виду наказания: отправить на эксперименты по переносу сознания в собак. Обычно такие эксперименты заканчиваются неудачно, поэтому добровольно в них никто участвовать не хочет. Но жизнь в Лицзяне такая приятная – даже у собак, что многие с радостью пользуются этой возможностью.
Я смотрю на то, как местные собаки пресмыкаются перед красивыми девушками и боятся городских инспекторов, и мне кажется, что это не шутка, а чистая правда.
Съев миску курицы в соевом соусе, я нахожу кафе и сажусь за столик с чашкой черного кофе. Я листаю книги, которые всегда собирался прочесть (и которые никогда не дочитаю), и думаю о «смысле жизни».
То есть вот так ты выздоравливаешь? Без физической терапии, лекарств, диеты, йоги, регуляции инь-ян и всех остальных методов профессионального ухода? Именно это означает лозунг, который висит в центре реабилитации: «Здоровый разум, счастливое тело»?
Если честно, то сейчас у меня хороший аппетит и крепкий сон, я расслаблен и чувствую себя даже лучше, чем десять лет назад.
А мой нос, который был забит уже несколько недель, теперь чувствует аромат саше, разложенных в кафе. Стоп. Саше?
Я поднимаю голову. Напротив меня сидит девушка в темно-зеленом платье. В руках у нее бокал с благоухающим напитком. Она радостно мне улыбается. Это похоже на сцену из какого-то французского фильма, а может, на сон – либо приятный, либо кошмарный.
* * *
– Значит, вы маркетолог?
Мы с женщиной идем по мощеной мостовой, залитой золотыми лучами заходящего солнца. Из баров доносятся восхитительные запахи.
– Ага. Можно также сказать, что я занимаюсь продажами. А вы? Работаете в офисе? На госслужбе? В полиции? Вы – учительница? – Вдруг я решаю немного ей польстить. – Может, вы актриса?
– Ха! Не угадали. – Кажется, моя шутка ей понравилась. – Я медсестра, работаю в отделении интенсивной терапии. Удивлены?
– Значит, даже медсестры болеют и нуждаются в реабилитации.
После ужина мы идем в бар. Женщина разочарована тем, как ухудшилось обслуживание в Лицзяне.
– Куда делись интересные люди, которые здесь работали?
У одного из официантов мы узнаем, что теперь это заведение принадлежит компании «Лицзян индастриз» (код ценной бумаги № 203845), которую финансируют несколько крупных конгломератов. Местные владельцы заведения, которых знала эта женщина, продали его, потому что расходы на содержание сильно выросли, и у них не хватило денег на новую лицензию. Все так подорожало! Однако курс акций «Лицзян индастриз» постоянно растет.
Ночью Старый город наполнен духом потребления, но мы не можем найти ни одного места, куда бы нам хотелось пойти. Женщине совсем не нравится музыка наси в исполнении оркестра роботов:
– Такие звуки издает осел, которому отрезали яйца.
Ну а я отказываюсь смотреть на народный танец, который пляшут у костра:
– Это похоже на шашлык из человечины.
В конце концов мы ложимся на обочине и смотрим на рыб, которые плавают в канале.
В каналах Лицзяна живут стайки красных рыб. На заре, в потемках или в полночь можно увидеть, как они висят в толще воды и смотрят в одну и ту же сторону, словно солдаты на параде. Но, приглядевшись, вы замечаете, что на самом деле рыбы прилагают огромные усилия, чтобы оставаться на месте в потоке воды. Время от времени одна-две рыбы устают, и течение выносит их из общего строя, но вскоре они, размахивая хвостами, возвращаются на свои места.
В последний раз я видел этих рыб десять лет назад. Они, по крайней мере, не изменились.
– Плаваешь, плаваешь, плаваешь. А потом – глядь, и жизнь прошла, – повторяю я слова, которые сказал десять лет назад.
– Совсем как мы, – отвечает она.
