Контрабанда без правил

скачать книгу бесплатно


– Ничего она мне не сделает, ничего! – возразил старший лейтенант, размахивая рукой перед лицом друга. – Она мне ничего не сделает, потому что я к ней не пойду. Я здесь один напьюсь, а она там пусть как хочет.

Мажена была их одноклассницей. Когда-то они были неразлучной троицей. Они оба были в нее влюблены. А она не знала, кого из них выбрать. В конце 70-х, когда Бродяк неожиданно пошел в милицию, Ричи встречался с ней почти каждый день. Тогда ему даже казалось, что из этого что-то получится. Но в 1981 году он уехал в Германию, а Мирек вернулся в Познань. И так уж сложились их переплетенные судьбы, что Мажена в конце концов сделала выбор.

Бродяк схватил рюмку, где оставалась еще водка, и допил содержимое. Ричи кивнул сидевшей за стойкой бара пани Стасе и жестом показал, чтобы она принесла очередную порцию. Женщина кивнула в ответ, показывая, что поняла и приняла заказ. Ричард Грубинский был ее любимым клиентом, потому что он помогал ей в ее небольшом бизнесе. Ричи время от времени поставлял ей левый ящик водки, за который пани Стася платила по оптовой цене. Предприимчивая женщина продавала свою водку вместо алкоголя со склада ресторана, конечно, по цене заведения, то есть с наценкой.

Уже через минуту на их столике стояли две полные рюмки и две бутылки напитка.

– Ты так говоришь, как будто плохо знаешь Мажену, – сказал Ричи, внимательно присматриваясь к своему приятелю. Ничего хорошего он не увидел. Не надо быть экспертом по алкогольному опьянению, чтобы понять, что старший лейтенант мертвецки пьян.

– Я ее не знаю? Я ее не знаю? – повторил Бродяк заплетающимся языком. – Представь себе, что я ее хорошо знаю, и поэтому сегодня не пойду к ней, даже если она будет умолять меня на коленях. Не пойду и все. Пусть не думает. У меня тоже есть гордость, понимаешь, Ричи?

– Ты чего так завелся, Мирек?

– Потому что она меня выгнала из своей квартиры неделю назад. Ни за что, вообще ни за что. И поэтому я решил, что больше к ней не пойду. Понимаешь?

– Старик, так ты попал, как в танке «Рыжий» 102.

– Скорее, как в противогазе «Пе-газ».

16:10

Клеменс Броковский жил на улице Чайчей недалеко от Промышленной. Следовало пройти мимо военного корпуса политехнического университета, рядом с собором, возвышавшимся над рынком, миновать небольшую площадь с лавкой «Арс Христиана», где продавались предметы религиозного культа, и пойти в сторону стадиона футбольного клуба «Варта». В двухстах метрах вниз по улице, с правой стороны стоял прилепленный в 70-х к историческим постройкам пятиэтажный жилой дом. С некоторых пор Раймонд Ливер был здесь частым гостем. С Клеменсом они были знакомы много лет. Они учились в одной школе, но потом их пути разошлись. У Раймонда были свои дела в Вильде, а Клеменс пошел работать на железную дорогу. Два года назад они случайно встретились в пивном баре на Дзержинского. Броковский, нечасто выпивавший, однажды зашел выпить кружку пива по дороге с работы. Как всегда в таких заведениях, как только появлялось пиво, все места были заняты. Раймонд сидел за столиком, потому что для него здесь всегда находилось свободное место. Заметив старого знакомого посреди зала с кружкой в руке, беспомощно оглядывающегося по сторонам, он подозвал его к себе, а сидевшему рядом Здиху Капусте, прозванному так из-за морщинистого носа, напоминающего этот овощ, сказал скрыться вприпрыжку и освободить занятое им место.

Старые приятели быстро убедились, что дружба, которую они не поддерживали много лет, никуда не исчезла. Уже после третьей кружки они стали обсуждать техническую сторону одного прибыльного предприятия, которое они могли успешно реализовать.

Это было несложное дело. У Раймонда были деньги, или, скорее, он мог их достать, а Клеменс несколько раз в месяц ездил в Западный Берлин. Деньги и Германия – это уже звучало хорошо, следовало лишь обсудить детали, и можно было начинать раскручивать бизнес.

Раймонд перед каждой поездкой давал проводнику несколько десятков долларов. На эти деньги Клеменс покупал у знакомого в Берлине подержанные видеомагнитофоны. Товар он прятал в багажном отделении, и таким образом контрабанда попадала в страну. Здесь видеомагнитофоны забирал Раймонд и вполне легально отдавал их в комиссионный магазин, принадлежавший его знакомой. Товар расходился буквально за несколько дней. Прибыль они делили пополам. Благодаря этому Клеменс за одну поездку зарабатывал больше, чем за месяц работы на железной дороге.

Однажды Клеменс, у которого было немного свободного времени в Берлине, ходил по перрону, ожидая отправления поезда. Он остановился возле автомата и стал разглядывать цветные пачки сигарет. Он подумал, что с удовольствием закурил бы «Кэмел» или «Мальборо», но у него не было немецкой валюты. Одна пачка стоила целых четыре марки. Вдруг к автомату подошел немец, бросил в отверстие монету номиналом пять марок, взял из лотка выдачи пачку сигарет, а автомат выдал ему одну марку. Клеменс машинально сунул руку в карман и вынул из него монету. Он посмотрел на блестевшие в руке 10 злотых с изображением Пруса. Не задумываясь, он бросил монету в отверстие и потянул на себя лоток выдачи с сигаретами «Кэмел». Каково же было его удивление, когда лоток открылся, и он увидел внутри пачку. И что самое интересное – автомат выдал ему одну марку сдачи.

Это было эпохальное открытие. В «Певексе» пачка сигарет «Кэмел» стоила 40 центов, то есть почти одну марку. За одну марку в Польше платили 350 злотых, то есть 35 монет номиналом 10 злотых. На эти деньги можно было получить 35 пачек сигарет и 35 марок чистой прибыли, которые автомат выдавал как сдачу. Достаточно было продать эти сигареты в Польше и получить баснословную прибыль.

Вернувшись в Познань, Клеменс поделился своими наблюдениями с Раймондом, и в следующий раз в Берлин проводник ехал с карманами, набитыми польскими монетами. С тех пор в страну вместе с видеомагнитофонами стали поступать немецкие сигареты, которые продавали в познанских ресторанах знакомые гардеробщики Раймонда. Бизнес процветал. Пока не появились первые, еще не очень серьезные проблемы.

Проблемы были с бритой круглой головой на короткой шее, одетые в турецкую джинсовую куртку с белой подкладкой, джинсы и белые кроссовки. Одним словом, типичный валютчик. Раймонд, говоривший о себе, что у него есть деловой нюх, на этот раз безошибочно определил, что с таким типом лучше не иметь ничего общего. Когда модно одетый квадратный мужчина подсел к нему в пивной, Раймонд вежливо выслушал предложение, а потом сказал проваливать. Предложение было таким наглым, что Дутка чуть не подавился заказанным пивом. Мужчина предложил увеличить объем поставок из Германии с использованием каналов Раймонда. Он, по-видимому, не понимал, что этот бизнес был выгодным только, когда товара было не слишком много. Увеличение поставок втрое или даже вдвое было связано с дополнительным риском, а никто из участников этого бизнеса не хотел попасться.

Мужчина не испугался и вместо того, чтобы пойти, как ему посоветовали, куда подальше, нагло заявил, что его зовут Корболь и все в городе его знают. Если Раймонду не будет хватать рабочих рук, он может к нему обратиться. Тогда Ливер очень разозлился, но Корболь, увидев, что тот поднимается со стула, предпочел не накалять обстановку и спешно удалился.

Раймонд быстро поднялся на второй этаж и постучал в дверь с правой стороны. Через минуту в квартире послышалось движение, потом дверь приоткрылась. За ней показалась голова Станиславы Броковской.

– Здравствуйте, пани Броковская, я к Клеменсу по делу.

– Здравствуйте, заходите, – сказала она и открыла дверь шире. Небольшая прихожая была отделана сосной. Напротив входа на стене висело большое зеркало, в которое вошедший посмотрел по привычке и машинально поправил растрепавшиеся волосы. За рамку зеркала были воткнуты поздравительные открытки, образки, а в правом верхнем углу – фотография улыбающегося папы римского. Из кухни доносился аппетитный запах приготовленного мяса. Тушеная говядина, подумал Раймонд и вспомнил, что он сегодня еще не обедал.

– Но его нет, – сказала хозяйка.

– А когда вернется? Он пошел в город?

– Нет, пан Раймонд, он еще не вернулся с трассы, а говорил, что будет утром. Я уже приготовила картошку, поставила мясо на плиту, потому что думала, что это он возвращается, когда услышала, что кто-то идет по лестнице, а это вы.

– Он еще не вернулся из Берлина? – удивился Ливер.

– Так бывает с длинными маршрутами, – объяснила женщина, знакомая с профессией железнодорожника. – Если что-то сломается, он на целый день может опоздать. Я к этому уже привыкла. Он ведь столько лет работает на железной дороге.

Он даже не успел войти в комнату, когда на лестнице послышались шаги, а затем громкий стук в дверь. Раймонд посмотрел на женщину и отошел немного, чтобы открыть, но когда он потянул на себя дверь, то изменился в лице.

За дверью стоял с такой же кислой миной мужчина в форме, но это не была железнодорожная форма. Его звали Котецкий, и он был милиционером, участковым района Вильда.

– Пани Броковская, нужно поговорить, – сказал участковый и вошел в квартиру, не обращая внимания на Раймонда.

17:15

Старший сержант Криспин Обрембский, участковый района Лазарь, стоял у киоска «Рух» на Лазаревском рынке и курил «Популярные». Он получил информацию из воеводского комиссариата, что к нему скоро подъедет служебная машина с офицером по важному делу. Старый милиционер хорошо знал, какие важные дела могут привести сюда сотрудника воеводского комиссариата. Он много лет был здесь участковым и многое в жизни повидал. Лазарь был районом, пользовавшимся в городе дурной славой, поэтому нетрудно было догадаться, что если в выходную субботу после обеда здесь появится кто-то из воеводского, ему надо будет помочь найти парочку подозреваемых. Старший сержант Обрембский курил сигарету и думал, какого рода дело вынудило кого-то из воеводского ехать сюда. Если речь шла об общественном порядке, то с этим не было никаких проблем. Только возле рынка действовали два подпольных публичных дома, где всегда можно было найти кого-нибудь с подозрительной репутацией. Это были отвратительные заведения с низкими эстетическими стандартами. Работавшие там девочки вышли из трудоспособного возраста еще во времена, когда у власти находился Гомулка, а собиравшееся там общество не принадлежало к элите Познани. Достаточно было нагрянуть в притон, чтобы задержать несколько подозрительных личностей из числа клиентов и работниц. Такие заведения занимались не только продажей сомнительных прелестей пожилых девочек, но и нелегальной торговлей алкоголем, впрочем, оба рода деятельности были тесно взаимосвязаны. Давно известно, что выпившему человеку не мешает не слишком привлекательная внешность потенциальной партнерши. Поэтому в каждом притоне можно было пить, сколько влезет, а потом уединиться в комнате со своей избранницей.

Участковый хорошо знал всех работавших там женщин и их постоянных клиентов. Но часто там бывали алкоголики, приезжавшие в Познань погостить. Этих он любил больше всего. Местных он старался не обижать без повода, ведь они всегда могли пригодиться, а вот к чужакам был беспощаден. Когда он приходил с проверкой, обязательно забирал какого-нибудь правонарушителя, остановившегося в гостеприимных стенах местного притона. Как правило, это не приносило выдающихся результатов, настоящие преступники не позволяли отловить себя таким глупым образом. Но благодаря регулярным проверкам показатели по числу задержаний, произведенных Обрембским, всегда были высокими. Задержанные попадали на 48 часов за решетку, и в это время устанавливались их личности. Лишь однажды сержанту попалась крупная рыба. Феликса Матяка, сбежавшего из Вронок заключенного, он задержал совершенно случайно, когда уже выходил из притона на улице Струся. В одной из комнат лежал на диване мертвецки пьяный посетитель. Обрембский попытался проверить его документы, но безрезультатно. Мужчина не подавал признаков жизни, поэтому милиционер махнул на него рукой. Но пьянице в этот день крупно не везло. Когда участковый собирался уходить, переписав данные всех клиентов, мужчина вдруг очнулся и, увидев милиционера, набросился на него с кулаками. Но он был настолько пьян, что еле держался на ногах. Обрембский, долго не раздумывая, отстегнул дубинку и с размаха ударил его по голове. Нападавший снова оказался в лучшем мире, а милиционер вызвал наряд, чтобы они забрали скандалиста, не уважающего милицейский мундир.

На следующий день в комиссариате оказалось, что задержанный – это Матяк, заключенный, сбежавший из Вронок шесть месяцев назад. Сбежал по глупости, потому что ему оставалось всего полгода до освобождения, и он подметал улицы в городе. За побег он получил дополнительно два года, а Обрембский стал старшим сержантом.

Милицейский микроавтобус марки «Ниса» остановился возле тротуара. Старший сержант бросил окурок на землю, затоптал ботинком и медленно пошел к машине.

– Пошевеливайся, Криспин, время не ждет и водка тоже, – сказал младший лейтенант Олькевич, открыв окно.

Участковый улыбнулся, увидев старого знакомого, с которым они много лет патрулировали улицы в Хвалишево.

– Так это ты в выходную субботу, да еще в женский день, мозги мне пудришь?

– Залезай и давай быстрее какой-нибудь адрес, потому что нужно горло промочить по случаю праздника. А это сержант Гжегож Коваль, – Олькевич махнул рукой в сторону огромного водителя, с трудом помещавшегося за рулем микроавтобуса.

Участковый забрался внутрь через боковую дверь и расселся на двойном сиденье.

– Ну и кто вам нужен, по какому делу?

– Без разницы, лишь бы было весело, сегодня ведь женский день, да? – сказал младший лейтенант Олькевич, а водитель кивнул головой в знак согласия.

17:20

«Полонез» цвета «песок пустыни» припарковался рядом с одиннадцатиэтажным домом в Ратаях. Гражина Мартинковская выглянула с балкона и увидела мужа, выходившего из машины. Фред, как всегда, закрыв ключом дверцу со стороны водителя, обошел вокруг машины, убедился, что все дверцы закрыты, и только после этого пошел к подъезду.

Женщина повесила на бельевой веревке последнюю хлопковую пеленку, взяла в руки пустой таз и вернулась в квартиру. Внутри было очень тихо, не играло радио, телевизор был выключен. Гражина уже успела привыкнуть к этой необычной для их квартиры тишине. Еще недавно, до рождения Филиппа, музыка наполняла их дом. Фред обожал рок, и в его присутствии всегда что-нибудь играло. Но теперь, уже в течение месяца, все было по-другому. Ребенку нужен был покой, и поэтому она приказала, чтобы дома было тихо. Что самое удивительное, Фред даже не пытался с ней спорить. Она заметила, что он реже стал слушать музыку. Когда он был дома, то все время проводил с ребенком. Он пеленал малыша, носил на руках или сидел у кроватки и смотрел на него как на икону. Но что самое важное, после того, как Гражина забеременела, муж почти перестал пить. Иногда, конечно, случалось, что он выпивал, но это было совсем не то, что раньше. Тогда он почти каждый день приходил навеселе, и она даже стала думать, что это начало алкоголизма. Он объяснял ей, что на его работе нельзя по-другому, все пьют и глупо отказываться. Но она надеялась, что все изменится. И она не ошиблась. После того, как она сказала ему, что у них будет ребенок, он напился всего один раз, когда проставлялся на работе из-за присвоения ему звания майора.

Она вошла в комнату и посмотрела на спящего Филиппа. Малыш был настоящим соней. После обеда он мог спать больше трех часов. В это время она могла стирать или гладить пеленки. Уже месяц она сидела в декретном отпуске и неплохо справлялась с обязанностями. Она немного боялась возвращаться на работу, так как ей не очень нравилось, что придется отдать Филиппа в ясли. Районные ясли были переполнены, а хуже всего, что такие учреждения были рассадником болезней, с которыми врачи районной больницы были не в состоянии справиться. Не хватало самых простых лекарств, не говоря уже об элементарных средствах гигиены. Витамин Д

, необходимый новорожденному в первые недели жизни, невозможно было достать в аптеке или больнице, им помог Бродяк со своими связями. За лекарство из Германии ему пришлось заплатить валютой. Фред хотел вернуть ему деньги, но Мирек сказал, что эти ампулы они могут расценивать как подарок на крестины. Крестины, которых еще не было, и не похоже, что они вообще будут. Фред обещал, что постарается решить этот вопрос, но пока ничего не сделал. Она не настаивала. Она знала, что в его конторе крестины ребенка – это серьезное нарушение. Последствия могут быть разными, вплоть до увольнения, а в лучшем случае его могут перевести в какой-нибудь медвежий угол. Мартинковский должен был соблюдать осторожность, найти священника, которому можно доверять, лучше всего не из Познани. В этом городе «доброжелателей» было слишком много. Рано или поздно кто-нибудь донесет.

Фред повернул ключ в замке. Он не звонил, так как месяц назад на всякий случай отключил звонок, чтобы он не пугал ребенка резкими звуками.

– Привет, Гражинка, – улыбнулся он, увидев жену, стоявшую в дверях детской.

– Он уже два часа спит, наверное, скоро проснется, – сообщила она мужу.

Фред вытащил из-за спины гвоздики, завернутые в прозрачную пленку, и вручил жене.

– Поздравляю с Международным женским днем, – сказал он и поцеловал ее слишком официально, как коллегу по работе. Она сразу поняла, почему он сохраняет дистанцию.

– Я знала, что ты сегодня выпьешь, можешь не прятаться, в конце концов, праздник.

– Только одну рюмку, я произнес тост и уже хотел идти домой, но меня вызвал Жито. Пришлось ехать на железнодорожный вокзал по одному делу, – объяснял он, снимая тонкий болоньевый плащ и ботинки. – А Бродяк и Олькевич так напились, что Мирека я приказал отвезти домой на служебной машине, потому что он уже не стоял на ногах и нес всякую чушь. Но насколько я его знаю, он еще пошел в ресторан за добавкой. А по Теофилю, как всегда, ничего не видно…

– Не болтай так много, иди поешь. А что вообще происходит с Миреком, он в последнее время очень много пьет. Что с ним? – она повела мужа на кухню, прикрыв дверь в комнату Филиппа.

– Ой, а у меня еще шоколадные конфеты «Гоплана»! – добавил Фред, чтобы подчеркнуть исключительность подарка, вынул из портфеля коробку с котятами и пошел за женой. – А что с ним могло случиться, сегодня женский день, вот и напился на радостях. Я уже сегодня из дома не выйду. Конец работы, праздник! – последнее слово он, наверное, произнес слишком громко, потому что проснувшийся Филипп Мартинковский заплакал, и Фред забыл о еде.

17:40

– Не помню, чтобы я здесь когда-нибудь был. Что за малинник? – спросил запыхавшийся младший лейтенант Олькевич. Восхождение на четвертый этаж покрытого лишайником дома XIX века на улице Струся было для него серьезным испытанием. Старший сержант, который шел впереди на правах хозяина территории, остановился на лестничной площадке и посмотрел вниз на уставшего коллегу.

– Обычный притон, – сказал Обрембский. – Ты здесь не был, потому что он работает не больше года. Но активно работает. Его уже все знают в Лазаре. За водкой приходят даже люди с телевидения. Им отсюда недалеко.

На лестнице стоял тошнотворный запах мочи и гнили. Олькевич добрался до нужного этажа и стал рядом с коллегой. Поправил рукой зачесанные на лысый лоб волосы, и оба милиционера подошли к двери справа. Они не ожидали никаких проблем, поэтому пошли вдвоем. Коваль со своими кулаками был им ни к чему, тем более, как водитель, он не собирался сегодня произносить праздничные тосты.

Участковый постучал, и вскоре старая, покрашенная дешевой, отслаивающейся зеленой краской дверь открылась.

– Ой, наш любимый участковый! – громко прокричала 60-летняя, тучная пани Геня, хозяйка квартиры. На ней был розовый халат, из-под которого виднелась белая комбинация. Губы женщины были накрашены ярко-красной помадой, а глаза обведены черной, слишком толстой линией. Гидроперитные белые волосы прикрывала железнодорожная фуражка. Ее крик ни в коем случае не был выражением восторга при виде милиционера, а сигналом для собравшегося у нее общества. Шум в квартире сразу затих.

Обрембский, не говоря ни слова, отодвинул пани Геню в сторону и пошел на кухню. Он хорошо знал, что именно там проходила общественная жизнь. Женщина мелкими перебежками последовала за ним, оставив Олькевича одного.

Теофиль осмотрелся вокруг. Участковый исчез за последней дверью с левой стороны длинной прихожей. На противоположном конце он увидел застекленную вверху дверь, скорее всего, там был санузел. Справа двойная дверь вела, наверное, в самую большую комнату, догадался Олькевич, слева были еще два входа в комнаты поменьше.

Из кухни доносился громкий голос пьяного мужчины, но Олькевич не обратил на это внимания. Он знал, что Криспин справится с алкоголиком. Они не раз бывали в таких местах, и каждый из них хорошо знал, что делать.

Он взялся за ручку первой двери слева, сильно толкнул ее и заглянул внутрь. Из мебели в комнате был лишь разложенный диван, застеленный серым, грязным пледом, стоявший у окна. Опершись локтями о круглую спинку, на нем стояла на коленях голая ровесница пани Гени. Большие, как арбузы, груди ритмично двигались, а обнимавший ее сзади маленький и худой как щепка мужчина, с козлиной бородкой и длинными волосами, спадающими на плечи, даже не заметил появления незваного гостя.

Олькевич на секунду замер, увидев такую картину, а потом не выдержал и громко рассмеялся. Они и правда выглядели карикатурно: огромная женщина и маленький мужичок, как цыпленок рядом со старой наседкой. Теофиль подумал, что у его жены Ядвиги, фигурой немного напоминавшей женщину на диване, по сравнению с ней небольшая грудь.

– Хватит кувыркаться, – сказал он наконец. – Милиция вызывает уважаемых граждан на разговор. Предъявите документы, – добавил он, а клиент, наконец его заметивший, замер от испуга.

– Что такое? – выкрикнула женщина. Она подорвалась с дивана, сбросив с себя тощего, и стала, расставив ноги, как будто собиралась напасть на вошедшего. Олькевич был, как всегда, по гражданке, поэтому она отнеслась к нему как к обычному клиенту, мешавшему ей работать. Она сделала два шага и остановилась в метре от него, оценивая свои шансы в драке с лысым нахалом. Теофиль с изумлением заметил, что ее грудь достает почти до пупка.

– Проверка! – ответил он, не отрывая от нее глаз. – Сядь и жди здесь. Я сейчас вернусь и тебя проверю, – приказал он. Он решил, что сначала осмотрит остальные комнаты и вернется сюда, чтобы внимательнее к ней приглядеться.

Женщина посмотрела на него, все еще ничего не понимая.

– Какая еще проверка, извращенец? Иди отсюда, это частный номер.

– Милицейская проверка, я бы даже сказал, общественного порядка, – сказал, широко улыбаясь, Теофиль, потянувшись при этом к подмышке, где у него была кобура с пистолетом. Но ему не пришлось доставать оружие. Он сразу заметил, что она спустила пар. Она вдруг вспомнила, что не одета, и попыталась прикрыться руками. Олькевич нахмурил брови, переводя взгляд с нее на мужчину.

– А ты иди на кухню, там пан сержант ведет учет. Давай быстро, – он посмотрел на него угрожающе, но не выдержал и опять захохотал, заметив растерянность клиента.

Женщина хотела что-то добавить, но Олькевич погрозил ей пальцем, указал место на диване, где она должна его ждать, и вышел из комнаты.

Мужчина с рубашкой и ботинками в руках быстро прошмыгнул мимо него и послушно пошел на кухню. Милиционер, больше не обращая на него внимания, пошел на другую сторону прихожей и толкнул двойную дверь в комнату, которая в лучшие годы этой норы могла быть гостиной. Он увидел перед собой лежавшую на кровати обнаженную, молодую симпатичную девушку, совершенно не вписывавшуюся в убогую обстановку. Посмотрев на ее улыбающееся лицо и рыжие волосы, он даже подумал, что огромная грудь той женщины ничто по сравнению с молодой попкой, и в сложившейся ситуации он предпочитает допросить рыжую. Он сделал шаг вперед, и в этот момент что-то тяжелое опустилось на его плечи. Он почувствовал резкую боль, прошившую позвоночник, но попытался повернуться в сторону нападавшего. Мельком он заметил мужчину в железнодорожной форме, замахнувшегося, чтобы нанести очередной удар. Олькевич прикрыл голову рукой, но, несмотря на это, мужчина, державший в руке немецкий парабеллум, попал в висок.

Милиционер крикнул от боли и с грохотом упал на пол. Железнодорожник долго не раздумывал. Он схватил с кресла плащ, перепрыгнул через лежавшего и выбежал в прихожую.

Обеспокоенный странными звуками, Обрембский бросил переписывать данные компании на кухне и выскочил в прихожую. Железнодорожник с плащом под мышкой был уже возле двери.

– Стой, стрелять буду! – крикнул участковый, заметивший ноги Теофиля в дверном проеме на полу и быстро сообразивший, что произошло. Он стал отстегивать кобуру на поясе, но не успел вынуть пистолет. Он увидел ствол парабеллума, направленный прямо на него, а потом раздался громкий звук выстрела.

Участковый удивленно посмотрел на дыру в кителе над левым карманом, к которому был пристегнут значок «За образцовую службу», и это было последнее, что он увидел. Он упал спиной на дверь ванной и осунулся на пол, оставляя на белой поверхности размазанную кровавую полосу…

Сержант Гжегож Коваль за всю свою жизнь слышал множество выстрелов. Но те, с которыми ему приходилось иметь дело, легко было идентифицировать. Это были выстрелы на стрельбище, произведенные его коллегами и иногда им самим. Лишь однажды он участвовал в настоящей перестрелке во время преследования известного познанского «охотника за головами». Тогда в первый и, он надеялся, в последний раз он был на волосок от смерти. Если бы тот стрелял лучше… Страшно подумать.

Поэтому он хорошо знал, что этот звук невозможно перепутать с каким-либо другим. Сейчас, сидя в кабине служебного микроавтобуса, он узнал этот щелкающий и одновременно грохочущий звук и не раздумывал ни секунды. Он вынул свой пистолет из кобуры, выскочил из машины и побежал к подъезду, в который раньше вошли милиционеры. Уже внутри он заметил, что по лестнице спускается железнодорожник.

– Вы слышали? Кто-то стрелял… – обратился к нему сержант Коваль.

Железнодорожник кивнул головой и вдруг вытащил из кармана пистолет. Не целясь, он нажал на курок, но промахнулся. Уверенный, что попал, он удивленно посмотрел на Коваля, который вместо того, чтобы упасть, молниеносно встал на колено и приготовился к выстрелу, целясь в нападавшего. Первая пуля попала в левую руку. Железнодорожник пошатнулся и выстрелил еще раз. Сержант почувствовал, что пуля оцарапала ему висок, но не выпустил пистолет из рук. Он перевернулся на бетонной площадке и, падая, разрядил всю обойму, стреляя наугад в направлении, где стоял преступник. Вдруг в подъезде стало очень тихо. Последнее, что запомнил теряющий сознание милиционер – это чьи-то шаркающие шаги на лестнице.

Глава 3

18:15

Вильда и Лазарь – это два соседних района в Познани. Но чтобы добраться из одного во второй, нужно пройти пешком или проехать на трамвае несколько километров. Все из-за железной дороги, разрезающей центр города пополам, именно она создает непроходимую границу между двумя районами. Дороги, соединяющие обе части Познани, проходят с одной стороны по мосту над рельсами и с другой – под ними. Проблема в том, что эти транспортные артерии соединяют два противоположных конца районов. В центрах Лазаря и Вильды нет сообщения, несмотря на то, что по прямой их разделяет всего один километр. Мешает железная дорога, очень оживленная, идущая от Центрального вокзала. Ежедневно по ней проезжают сотни поездов, и это не считая тех, которые по этой дороге лишь перегоняют. Невозможно себе представить, чтобы какой-нибудь чиновник из Управления железных дорог захотел облегчить жизнь горожанам, согласившись на строительство пешеходного перехода, который может дезорганизовать движение поездов. Проект был бы возможен лишь в том случае, если бы переход построили над рельсами, нельзя ведь ходить по ним. Но о таком пешеходном переходе никто не думал, зачем облегчать жизнь людям ненужными и дорогостоящими инвестициями, когда в стране кризис, и новые инвестиции, как правило, не окупаются. Люди ходят и ездят на протяжении многих лет в обход, и ничего с ними не случилось – зачем что-то менять? Но не все ходят как положено. Многим наплевать на строгие запреты и разогнавшиеся поезда. Они хорошо знают, как передвигаться, потому что давно знакомы с этой дорогой. Это жители обоих районов, работающие на железной дороге. Ни один уважающий себя железнодорожник не будет добираться из Вильды в Лазарь в обход, если по путям намного ближе. А при встрече с патрулем службы охраны железных дорог достаточно предъявить служебное удостоверение, и инцидент исчерпан.

Стасик Лопата стал работать на железной дороге по окончании войны. Он жил на Пограничной недалеко от Лазаревского рынка. Сортировочная горка, где он работал, находилась по другую сторону рельсов, рядом с вагоноремонтным заводом. Неудивительно, что он каждый день перебирался через железнодорожные пути. Сейчас Стасик возвращался домой после суточного дежурства. Он остановился, чтобы пропустить силезский состав с углем, направлявшийся в Щецин, а когда мимо него пронесся последний вагон, перешел пути и вскоре был уже на вытоптанной дорожке возле бетонного ограждения. В двухстах метрах отсюда в нем был пролом, о котором знали все посвященные, то есть жители близлежащих домов. Стасику нужно было перелезть через этот пролом, пройти по двору мимо старых складов, а там уже оставалось два шага до его дома. Он подумал о том, что сегодня суббота и женский день, поэтому на обед будет что-нибудь вкусненькое. Может, отбивные. Он размечтался о зарумяненных свиных отбивных, которые его жена обваливала в панировочных сухарях с яйцом, чтобы они были соответствующей толщины. Важно, на чем она их жарила, больше всего он любил приготовленные не на магазинном жире или растительном масле, а настоящем домашнем сале. Его жена считала, что именно благодаря этому мясо приобретало тот единственный и неповторимый вкус, а на масле можно жарить только картофельные блины, говорила она.

К отбивным обязательно картофельное пюре с маслом и чуточкой молока, с зажаренной на сале капустой. Конечно, такое угощение он получит, если его Янка достала по карточкам немного мяса. Но насколько он знал ее уникальные способности по обеспечению домашнего хозяйства, у нее не должно было возникнуть серьезных проблем.

Он был в нескольких шагах от пролома в ограждении, когда увидел перелезающего через него железнодорожника. Мужчина, опираясь рукой о бетонный край, с трудом перебросил сначала одну ногу, потом хотел перебросить вторую, но потерял равновесие и, так как еле держался на ногах, всем телом упал на дорожку.

– Во дает, – ухмыльнулся Стасик, увидев, как коллега пытается преодолеть ограждение. Перелезть легко мог даже маленький мальчик, если кто-то не справился с этим препятствием, значит он в стельку пьян, логически рассуждал Лопата. Он прибавил шагу, чтобы помочь нуждающемуся. Мужчина, опираясь одной рукой о землю, на коленях карабкался вверх.

– Неплохо ты заправился, – сказал Стасик, остановившись возле пьяного. – Давай руку, помогу.

Мужчина поднял голову и посмотрел на него. В его глазах было что-то такое, от чего у Стасика побежали мурашки по коже, но желание помочь взяло верх над иррациональными ощущениями. Он схватил стоявшего на коленях железнодорожника под руки и дернул вверх.

Тот закричал так пронзительно, что испугавшийся Стасик отпустил его. Но мужчина не упал, он оперся спиной об ограждение и стал что-то искать в кармане.

Лопата как ошпаренный кипятком отскочил в сторону. Он почувствовал, что руки, которыми он схватил мужчину, стали влажными. Он посмотрел на них и испугался еще больше, они были в крови.

– Что такое? – крикнул он, посмотрев на стоявшего у стены. И тогда ему стало по-настоящему страшно. Ему даже показалось, что его редкие волосы под фуражкой встали дыбом. Железнодорожник, которому он хотел помочь, вынул из кармана пистолет и неуклюже пытался прицелиться.

Когда человек видит перед собой приближающуюся опасность, он инстинктивно пытается убежать. Стасик в первую секунду тоже хотел убежать как можно дальше от этого сумасшедшего, но поступил иначе. Он так испугался при виде крови, а потом пистолета, что поступил совершенно необъяснимым для себя самого образом. Он выпустил из рук сумку и бросился в сторону целившегося в него мужчины. Одним ударом он выбил пистолет из его рук и перепрыгнул через пролом в ограждении. Он споткнулся и упал во дворе, но быстро вскочил на ноги и, не оглядываясь, побежал к крайнему складу.