скачать книгу бесплатно
– Без денег ничего не дам. Отстань.
– Хеля, ты ведь знаешь, что я принесу. Я всегда приношу, разве нет?
Худой как щепка, с взъерошенными волосами и недельной щетиной на лице, Зыга Майхерек оперся о прилавок и посмотрел на продавщицу, сидевшую напротив. Кроме них, в магазине на улице Заводской в познанском районе Вильда никого не было. В это время покупатели редко заходили в продуктовый, утренняя волна уже давно схлынула, рабочие вагоноремонтного завода разошлись по домам и местным пивнушкам. Сейчас, за два часа до закрытия, заходили только постоянные клиенты в поисках более сильных ощущений, которых им не могли доставить бутылки молока, расставленные в серых ящиках вдоль стены. Пани Хелена, арендовавшая этот магазин, знала всех и была в курсе, чего ожидать от каждого из них. Зыга не числился в рейтинге платежеспособных клиентов, поэтому продавщица проигнорировала его настойчивые просьбы и вынула из-под прилавка журнал «Панорама Силезии». Она едва взглянула на последнюю страницу, на которой были представлены национальные костюмы Лодзинского региона, перевернула ее и стала разглядывать юмористические рисунки.
– Ты, Хеля, такая умная женщина, – попытался зайти с другой стороны Зыга, увидев, что все его предыдущие попытки разбились о стену абсолютного безразличия.
– Что ты сказал? – неохотно посмотрела она на него.
– Ты все время читаешь, когда не работаешь.
– А почему нет? Лучше читать, чем болтать с такими неудачниками без гроша за душой. Когда много читаешь, знания сами в голову лезут.
– А я не люблю читать. – Зыга почесал голову, как будто задумался о чем-то. – Нет времени. У меня много дел в городе, и поговорить за чтением нельзя.
– Чтение мешает разговорам, – проронила продавщица, не отрываясь от журнала, чтобы он отстал.
– Конечно, мешает, если человек читает, например, вслух и еще с кем-нибудь разговаривает, то потом не знает, что сказал, а что прочитал. А ты, когда читаешь про себя, то все хорошо помнишь, что прочитала, и поэтому так много знаешь о жизни.
Женщина внимательнее посмотрела на клиента:
– Зыга, иди отсюда и не приставай ко мне, потому что я принципиальная. Я тебе уже сказала, что без денег ничего не получишь.
Металлический колокольчик над дверью задребезжал от того, что его задел входивший клиент. В магазин вкатился Раймонд Дутка, из-за внушительного веса прозванный Ливером. На нем были черные брюки с заутюженными стрелками, державшиеся на огромном животе благодаря подтяжкам с металлическими зажимами, и расстегнутая красная футболка, из-под которой виднелась волосатая грудь. Черные волосы были модно зачесаны назад и уложены с помощью обильного количества болгарской помады. Под большим, как картошка, немного посиневшим носом красовались черные, ровно подстриженные и спадающие вниз ко второму подбородку усы а-ля Лех.
– Ну что, хозяйка, как бизнес раскручивается? – спросил мужчина.
– Это я кручусь, а не бизнес, – махнула рукой пани Хеля и положила журнал на прилавок.
– Что правда, то правда, – сказал Раймонд и галантно поцеловал протянутую в его сторону костлявую руку. – Поздравляю с Международным женским днем, – добавил он, а продавщица расплылась в довольной улыбке.
Раймонд Ливер был одним из самых уважаемых людей в заводском районе. Вся Вильда с ним считалась. Человек пил как дракон, а главное за свои, и при этом мог за себя постоять. Он не часто использовал кулаки, потому что не было повода. Большинство местных предпочитало с ним не конфликтовать, они боялись не только его силы, но и больших связей. Все хорошо знали, что именно из-за него из района исчез Мета Самокат, в течение нескольких месяцев после отсидки терроризировавший всех порядочных алкоголиков в Вильде, угрожая им и заставляя угощать выпивкой.
Мету называли Самокатом, потому что во время гастролей в Равиче он перепрыгнул через ограду так неудачно, что сломал ногу в нескольких местах, а потом она перестала сгибаться. Поэтому он ходил, хромая и подгибая ногу внутрь. Он появился в Вильде после освобождения из тюрьмы и осел у местной матери-одиночки. Поговаривали, что она пустила его из жалости на одну ночь, а он остался на несколько месяцев. Сначала он только присматривался к жизни в Вильде, но потом, когда полностью освоился, так разошелся, что входил в заведение и, не говоря ни слова, выпивал заказанное другими спиртное. Пока не нарвался на Раймонда.
Раймонд пришел в ресторан «Металлист» на улице Дзержинского после 13:00, когда уже стали продавать водку. Он заказал свою любимую кровяную колбасу с картофелем и квашеной капустой и первые пятьдесят граммов, чтобы как-то скрасить ожидание. Он уже хотел опрокинуть рюмку, когда из-за его плеча высунулась тощая рука, схватила выпивку и утащила вверх. Раймонд удивленно обернулся и увидел жилистого мужичка с наколотыми точками возле глаз, указывавшими на то, что человек подчинялся воровским законам. На нем была белая майка и джинсы. Мета Самокат отправил содержимое рюмки в рот и поставил ее обратно на стол. Раймонд ничего не сказал, лишь кивнул официанту пану Густаву, чтобы он принес ему еще одну рюмку. Густав принес. Поставил осторожно на стол и отошел на два шага, потому что ему было любопытно, чем все закончится. Мета снова протянул свою длинную клешню, приложил рюмку к губам, и тогда Раймонд, сохраняя полное спокойствие, выбросил огромную руку вверх, даже не встав со стула. Самокат упал на пол, заливаясь кровью, потому что рюмка впечаталась в его лицо, вырезая ровный круг вокруг рта.
Когда он лежал на полу, кричал от боли, ругался и выплевывал куски стекла, смешанные с кровью, он увидел над собой улыбающееся лицо Раймонда.
– Еще раз увижу тебя в Вильде, уже не рюмка, а целая бутылка разобьется о твою голову, – сказал Раймонд, после чего спокойно попросил официанта принести ему пятьдесят граммов водки и начал есть.
Участковый Котецкий составил протокол о правонарушении согласно правдивым показаниям официанта и Раймонда Ливера. Следующего содержания:
«Мечислав Кудерек, сын Збигнева, почувствовав упадок сил во время употребления спиртных напитков, столкнулся лицом с рюмкой, стоявшей на столе на трассе передвижения его головы, что подтвердили очевидцы происшествия Раймонд Дутка, сын Антония, и Густав Квинта, сын Вацлава, находившийся на месте происшествия в качестве работника. Оба единогласно подтверждают, что его голова летела сама, без участия и помощи других посетителей ресторана, а лишь по причине того, что клиент слишком много выпил».
Участковый был доволен, потому что после этого случая Самокат перестал ошиваться в его районе, но больше всего были довольны местные алкоголики, у которых уже никто не отбирал с трудом заработанную водку – Мета Самокат больше не появлялся в Вильде.
Раймонд оперся о прилавок и посмотрел на Зыгу, отодвинувшегося подальше, чтобы освободить место для более важного клиента.
– А ты, Зыга, что здесь караулишь? Нет денег на выпивку, так клянчишь у хозяйки? – спросил Раймонд.
– Завтра я получу наследство, а как раз сегодня ничего нет.
– Лучше бы ты в лотерею играл, скорее там получишь главный приз, чем дождешься наследства, насколько я знаю, у всех твоих родственников из имущества только портки, – громко засмеялся Раймонд.
Зыга ничего не ответил, потому что не было смысла спорить. Все знали, что не только у него не водятся деньги, но и у всей его семьи. Ну что поделать, жизнь такая несправедливая, подумал Зыга и посмотрел на свои старые ботинки без шнурков.
– Давай, хозяйка, две бутылки, одну для меня и одну для этого, – Раймонд кивнул головой на Зыгу, который, услышав заказ, чуть не подпрыгнул от радости.
Хеля наклонилась под прилавок, где спрятала несколько ящиков «Познанского пастеризованного» для особых клиентов. Это были отобранные бутылки, все коричневого цвета. Зеленые, в которых пиво быстрее портилось, она продала сразу после доставки обычным алкоголикам, а ящик коричневых оставила для элиты. Откуда взялась эта информация, что пиво в зеленых бутылках хуже? Никто не знал, но все были уверены, что так и есть. Каждый уважающий себя любитель пива предпочитал пить из коричневой бутылки, а не из скоропортящейся зеленой.
– А вы слышали, – сказал Зыга, отставив на прилавок наполовину пустую бутылку, – что сегодня на путях возле завода в вагоне нашли труп?
– Какой ужас, – испугалась продавщица и быстро перекрестилась.
– Наверное, удар хватил во время поездки, – догадался умудренный опытом Раймонд.
– Хорошо, что в поезде, если бы на машине ехал и был за рулем, мог бы попасть в аварию, как тот водитель, что ехал на автобусе во Вронки, ему стало плохо, и он врезался в дерево, четыре человека погибли. Возле Памёнтково это было. Мне рассказала Майхшак, жена ее брата ехала тогда в этом автобусе, ей повезло, что она сидела сзади, а не впереди, кто сидел близко от водителя, те как раз погибли, – добавила Хеля.
– А водитель тоже погиб? – поинтересовался Ливер.
– Да нет. Я же говорю, у него был инфаркт, и он спокойно умер за рулем, а те, что погибли, были пассажирами.
– Никакой это не инфаркт, – сказал Зыга, которому все рассказала одна из уборщиц. – У него не было руки, – объяснил он и посмотрел на Раймонда, уверенный, что эта сенсация стоит как минимум еще одной бутылки пива.
– Наверное, на войне потерял, – предположил Раймонд.
– Господи, столько лет прошло, а люди еще ходят без рук и даже без ног. Пусть бы их земля не носила, этих фашистов, – поддержала его продавщица.
– А вы знаете Вуйтика? У него вообще ног нет, а как на коляске носится. Только ноги он не на войне потерял, а по глупости, когда лег на рельсы, потому что думал, что он у себя дома. А теперь даже наверх поднимается без ног, и так носится, что любого пацана обогнал бы, если бы хотел с ним соревноваться. Хуже всего, когда напьется, тогда он не держится вертикально, и у соседей с ним проблема, потому что он подъезжает к подъезду и громко орет, пока кто-нибудь не втащит его наверх…
– Да не на войне! – обиделся Зыга, заметив, что сенсация их не тронула. – Ему кто-то руку отрезал и убил насмерть в этом поезде. А милиции там было человек двадцать и еще охрана. А этот безрукий, мертвый, был в форме железнодорожника. И его нашла баба, которая убирает в вагонах. В туалете, где он лежал, крови было как на бойне. Так что вагон пришлось отцеплять от «Беролины» и отгонять в другое место, потому что такой грязный к немцам он не мог ехать.
Зыга замолчал и триумфально посмотрел на Раймонда, который так впечатлился, что даже перестал пить.
– Один мой приятель ездит этим поездом, – сказал изменившийся в лице Ливер. – Работает там проводником. Наверное, заскочу к нему и узнаю, что случилось. Скорее всего, он будет знать.
Он поставил недопитое пиво и молча, не прощаясь ни с кем, вышел из магазина. Зыга воспользовался ситуацией и допил оставленное Раймондом пиво, подумав при этом, что хорошо много знать, ведь, как сказали однажды в выпуске новостей, информация – это тоже товар.
15:45
Отцепленный от состава вагон второго класса международного поезда Познань-Берлин стоял у старого склада. Здание времен кайзера Вильгельма было в лучшем состоянии, чем некоторые построенные после войны, но, несмотря на это, оно перестало выполнять функции склада. Когда-то здесь хранились экзотические бакалейные товары, поставляемые в познанские магазины. Однако сейчас поезда ничего не привозили в Познань из Индии и Африки, поставками всех продуктов питания занималось Воеводское торговое предприятие, и даже та продукция, что причислялась к деликатесам, была лишь тенью воспоминаний о прежних эксклюзивных товарах. Старый склад, где когда-то пахло цитрусовыми и душистыми пряностями, провонял кошачьей мочой и машинным маслом. Он иногда использовался в качестве ремонтной платформы, когда нужно было быстро отремонтировать вагоны. Сегодня его оккупировали милиционеры.
– Настоящая бойня, – сказал младший лейтенант Олькевич, внимательно разглядывая лужу засохшей крови на полу туалета, после чего сплюнул с отвращением под ноги.
Он освободил узкий проход, чтобы эксперт-криминалист мог пройти. Мужчина протиснулся мимо Теофиля и исчез за дверью туалета. Олькевич вынул из внутреннего кармана потрепанного плаща пачку сигарет «Экстра» и закурил. Он не воспользовался зажигалкой-пистолетом, а обычными спичками. Зажигалка была для особых случаев. Незачем было показывать ее всем подряд.
– Настоящая бойня, – повторил младший лейтенант, посмотрев на сидевшего на деревянном ящике майора Мартинковского. Фред, скрестив руки на груди, смотрел на сновавших по платформе санитаров в белых халатах, собиравшихся перенести завернутый в простыню труп в санитарную машину. Врач Яблонский сделал запись в большом блокноте, вырвал страничку и подошел к Мартинковскому.
– Что скажете, доктор? – спросил милиционер, взяв у врача предварительное заключение о причинах смерти.
– Предварительный осмотр указывает на то, что смерть наступила около восьми часов назад. Мужчина был задушен. Эта петля, что у него на шее, скорее всего, затянулась сама, когда ему отрезали кисть. Руку резали, когда человек был еще жив.
– Вы хотите сказать, – уточнил майор, – что он был жив, когда ему, связанному, убийца медленно отрезал руку?
– Не знаю, насколько медленно, но все выглядит именно так. У железнодорожника были связаны ноги, загнуты назад, затем петля связывала руки, а на другом конце была завязана на шее. Когда убийца отрезал кисть, железнодорожник пытался освободиться. Он дергал ногами, вырывался, а в это время петля все туже затягивалась на шее.
– Изобретение психопата, – возмутился Мартинковский, несмотря на весь свой опыт, так и не привыкший к выходкам отдельных извращенцев. – Почему он не кричал? – задумался он.
– Наверное, пытался, но громко он не мог кричать из-за петли на шее, и во рту у него была какая-то тряпка. Он мог только стонать, такие звуки легко мог заглушить стук колес поезда, особенно на стрелках. У мужчины рана на затылке. Похоже, на железнодорожника напали сзади, когда он заходил в туалет, он упал и потерял сознание. Тогда нападавший его связал и принялся за дело, – подытожил результаты осмотра врач.
– Наверное, он его ненавидел, – прокомментировал Олькевич, вытирая вымазанные кровью подошвы о цементную поверхность платформы.
– Что? – посмотрел на него Фред.
– Я говорю, что это все ненависть, – объяснил младший лейтенант. – Как у большевиков в двадцатом.
– Что ты несешь, Теофиль? – Мартинковский по-прежнему не мог понять, что Олькевич имеет в виду.
Младший лейтенант бросил окурок под ноги, затушил его, а затем подошел ближе, чтобы его не услышали лишние уши.
– Такая война была в двадцатом году, – начал он объяснять. – В школе вам об этом не рассказывали, – сказал он офицеру и врачу, смотревшим на него с интересом. – Наши сражались с русскими, то есть с Красной Армией, которая уже тогда хотела осчастливить нас социализмом.
– Знаем, знаем, – сказал врач Яблонский, – это тот киевский поход Пилсудского.
– Хорошо соображаешь, парень, но не все знаешь. – Олькевичу было уже пятьдесят, а его собеседники были моложе почти на 20 лет, поэтому младший лейтенант мог себе позволить говорить слегка покровительственным тоном. – Я говорю о той кампании после «чуда на Висле», когда русские убегали так, что только пятки сверкали.
– Причем здесь это? – Мартинковский нетерпеливо кивнул головой на покойника, которого санитары несли к машине.
– Я же говорю, – обиделся Олькевич, – только вы меня все время перебиваете.
Фред устало махнул рукой, так как знал, что болтливый Теофиль не успокоится, пока ему не дадут выговориться.
– Мой отец участвовал в Великопольском восстании, а потом их полк перевели на берег Вислы, чтобы усилить оборону от большевиков, приближавшихся к столице. Когда в августе прорвали фронт, наши быстро двинулись вперед. Большевики ненавидели поляков, если кто-то из наших попадал к ним, с ним жестоко расправлялись. Ну и отец мне однажды рассказал, что они вошли в одну деревню после того, как из нее прогнали большевиков, и тогда нашли в сарае пятерых парней из своего взвода, которые отправились в разведку и не вернулись. Наши были вот так связаны за ноги и шею, тоже сами себя задушили, только сначала им отрезали руки. Крестьянам из этой деревни кацапы сказали, что они будут польским панам снимать перчатки с рук. Но не успели, потому что наши дали им пинка под зад. Вот я и говорю, что убийца ненавидел жертву, как наши восточные друзья.
– Тогда понятно, откуда идея, – сказал врач.
– Осталось только найти этого большевика, – добавил майор Мартинковский, поднимаясь с ящика. – Но сначала я поеду домой вручить цветы жене.
А этот несчастный, подумал Олькевич, даже не смог бы сегодня вручить цветок женщине, потому что ему правую руку отрезали. Правда, если он левша, то как-нибудь справился бы…
Фред Мартинковский пожал руку врачу, похлопал по плечу остающегося на посту Олькевича и пошел вдоль рельсов в сторону вокзала. На стоянке у центрального входа он оставил свой «Полонез» цвета «песок пустыни», который шутники из отдела называли цветом детской неожиданности.
К счастью, сегодня была выходная суббота, к тому же 8 марта. Если бы это был обычный день, ему пришлось бы мчаться в комиссариат и собирать следственную группу, а так все организует Олькевич, хорошо усвоивший, что нужно делать в таких случаях. Теофиль был безнадежным аналитиком, но на предварительном этапе следствия был просто незаменим. Фред мог быть уверен, что на совещании в понедельник Олькевич доложит о задержании группы людей, из которой можно будет выбрать «временного подозреваемого», что даст им возможность спокойно работать пару недель. Благодаря этому Фред мог поехать к жене и ребенку, надеясь, что спокойно проведет с ними остаток дня и воскресенье.
Интересно, мысленно анализировал он отпечатавшуюся в памяти картинку, почему убийца выбрал такое неподходящее место для мести. Намного проще убить железнодорожника не в поезде. Нападение было спланировано и подготовлено. Никто ведь не ездит в поезде со шнуром, кляпом и ножом, чтобы отрезать руку. Сразу следует исключить непредумышленное убийство. У кого-то была серьезная причина, чтобы убить этого человека, да еще таким извращенным способом. Если выясним мотив, найдем убийцу. Следует внимательнее присмотреться к убитому железнодорожнику, его знакомым, проверить круг общения. Еще этот поезд. Если это случилось на трассе, убийцу должен был кто-то видеть. Найти свидетеля будет непросто, это сотни пассажиров. От таможенников мы немного узнаем, только о людях, проходивших досмотр. Их данные переписали, милиция установит личности тех, с кем они вместе ехали. Плюс иностранные пассажиры. Хорошо, что Олькевич свяжется с пограничниками и таможней, чтобы сведения о пассажирах к понедельнику были отправлены в Познань… Непочатый край работы.
Он спустился в переход, ведущий к вокзалу. Над его головой медленно проехал поезд. Шум, усиленный стенами подземного перехода, заставил майора остановиться на минуту. Вдруг он почувствовал странную, острую боль в груди. Он не мог дышать. Боль была такой сильной, что он оперся рукой о стену, чтобы не упасть. Это продолжалось около трех секунд и быстро прошло. На висках выступили капельки пота. Скорее удивленный, чем испуганный, он ослабил галстук и расстегнул воротник рубашки. Он вынул из кармана пиджака пачку «Клубных», закурил сигарету и сразу почувствовал себя лучше.
«Что это было?» – подумал Фред. В голове мелькнула мысль, что так, наверное, чувствовал себя железнодорожник, когда петля затягивалась на его шее… Он тут же себя высмеял: «Что за дурацкие мысли. Наверное, я переутомился. Быстрее домой, и больше не думать о всякой ерунде». Сейчас пригодился бы отпуск. Но он запланировал его с женой на июль. Они собирались поехать в пансионат Фонда отдыха трудящихся в Мельно. Две недели спокойствия на море. Прекрасные перспективы. Стоит запастись чем-нибудь интересным для чтения на пляже, потому что о хорошей прессе, как всегда, можно будет лишь помечтать.
Перед киосками «Рух» в курортных городах уже на рассвете собирались очереди отдыхающих в поисках новой информации и впечатлений. Стоило взять с собой пару книг, потому что у тех, кто, как Фред, вставал поздно, не было шансов в соревнованиях по очередям с ранними пташками. Для них оставались только «Реальность», «Солдат свободы» и иногда «Народная трибуна», а кто это вообще мог читать? Он пошел на Западный вокзал и купил в книжном киоске последний экземпляр романа «Мост слишком далеко».
15:55
Ричард Грубинский, которого знакомые называли Толстым Ричи, вышел из подъезда дома на улице Лампе и осмотрелся вокруг. Зеленый трамвай № 23 остановился на противоположной стороне улицы, и из его переполненного брюха высыпали пассажиры, приехавшие в центр за добычей. Несмотря на выходную субботу, торговые центры сегодня работали. Покупки в центре города были настоящей охотой на товары, время от времени появлявшиеся в продаже. Грандиозный, модернистский торговый центр «Альфа», построенный вместо снесенных зданий XIX века, находился в двух шагах отсюда. В нем были разные магазины, от продуктовых до магазинов одежды. С правой стороны виднелся современный стеклянно-бетонный цилиндр «Окронгляка», торгового центра, который жители Познани и приезжие считали одним из лучших магазинов города.
Люди с сетками и сумками в руках быстро разошлись в обе стороны, а трамвай с протяжным звоном двинулся, чтобы свернуть влево к Красной Армии, центральной улице Познани, после войны еще называвшейся улицей Святого Мартина. Старожилы по-прежнему так ее называли, потому что Красная Армия застревала комом в горле.
Толстый Ричи стряхнул невидимую пылинку с новой джинсовой куртки «Ливайс» и с отвращением посмотрел на дверь столовой, из которой в этот момент выходил сгорбившийся мужчина в порванных брюках и с дешевой сумкой на ремешке, переброшенном через плечо. Из помещения доносилась характерная вонь, смесь запаха квашеной капусты, клубничного компота, мастики для пола и потных посетителей.
Ричи недовольно поморщился и достал из внутреннего кармана куртки пачку «Кэмел» с фильтром. Быстро зажег сигарету металлической зажигалкой фирмы «Зиппо», купленной когда-то в ФРГ, а затем не спеша перешел на другую сторону улицы.
Он был голоден, но даже под страхом смерти не пошел бы в столовую, оставшуюся позади. В молодости ему часто приходилось бывать в таких столовых, но он часто любил повторять, что эти времена прошли навсегда вместе с портретами Гомулки и Циранкевича. Теперь, когда он был достаточно богатым человеком, он мог себе позволить посещать лучшие рестораны «Смакош» и «Адриа». Однако Толстый Ричи был стопроцентным познанцем и считал, что незачем зря тратить деньги, если где-то можно поесть не хуже, но дешевле.
Конечно, ему не раз приходилось решать деловые вопросы в ресторане «Смакош», так как он был рядом, а ему время от времени следовало подчеркнуть свой статус. Но есть повседневную пищу он предпочитал в другом месте. Нужно было пройти во двор с другой стороны улицы Лампе, где располагался неприметный ресторан предприятия «Консумы», заведение для милиционеров. Цены и меню никак не соответствовали действительности. Еда была превосходной, а платили за нее немного, однако не все могли воспользоваться благами этой кухни и бара. Еще год назад Ричи даже в голову не приходило, чтобы есть в таком месте. Во-первых, его бы сюда не пустили, а во-вторых, неудобно есть, когда рядом полно милиционеров. Все изменилось, когда в ресторан его привел друг детства, старший лейтенант Гражданской милиции Мирек Бродяк. Выпить водки их пригласил тогда еще капитан, а сейчас майор Фред Мартинковский, потому что Ричи помог разыскать украденные колеса от его нового «Полонеза». Для Ричи это не была особая услуга. Он охотно помог, потому что его попросил об этом старый друг Мирек. Обычное дело для человека с большими связями в городе. Он позвонил, куда следует, и объяснил, что не стоит воровать колеса от машины милиционера. Колеса очень быстро нашлись, и Фред Мартинковский должен был как-то отблагодарить.
Они выпивали до закрытия, то есть до 22:00, а позже перебрались напротив, в квартиру Ричи, где обмывали дружескую услугу до утра. Эта встреча оказалась полезной, потому что Толстый Ричи познакомился с паном Каролем, гардеробщиком, пропускавшим посетителей в заведение по служебным удостоверениям. Мужчины быстро договорились, и с этого момента Ричи мог войти в любое время, а пан Кароль мог продавать из-под полы импортные сигареты «Мальборо», поставляемые людьми Ричи, при этом он платил за них по оптовой цене.
У Ричи был доступ к дефицитным товарам. Он мог достать все, чего не было в продаже. Исключительно благодаря долларам.
Он начинал помощником валютчика, работавшего под «Певексом» на улице Пулвейской в начале 80-х. Он быстро научился торговать валютой и стал работать самостоятельно. Когда ввели военное положение, он был в Мюнхене, где хотел договориться насчет сбыта серебра, которое выгодно было привозить из Польши. Он решил остаться и покрутиться по улицам, раз уж немцы охотно давали всем полякам статус политических беженцев. Но в середине 1982 года Ричи вернулся в Познань. Люди поговаривали, что немцы выдворили его за какие-то махинации и даже запретили въезд в ФРГ и Западный Берлин. Но, если бы его выгнали, он вернулся бы нищим человеком. А у него было немало денег, ведь вернувшись, он организовал группу из местных парней и подмял под себя валютный бизнес почти во всем городе. Людям, которых он нанял, он должен был чем-то платить, поэтому разговоры о возвращении ни с чем, наверняка, были необоснованными.
Сам Ричи о своем пребывании в Германии и неожиданном возвращении не рассказывал. Одно было ясно, в течение года большинство валютчиков под «Певексами» работало не на себя, а на холдинг Толстого Ричи. Он обеспечивал их деньгами на продажу, охранял от недобросовестной конкуренции и оказывал юридическую помощь в трудных ситуациях. У него не было лишь одного – связей в милиции. Несколько его людей сотрудничало со Службой безопасности, о чем они всегда информировали Ричи, но они не работали на постоянной основе. Чекистам нужна была политическая информация, а взамен они ничего не предлагали. Все изменилось, когда он оказал услугу Мартинковскому. С этого момента неформальное сотрудничество валютчиков и милиционеров сдвинулось с мертвой точки. Милиция гарантировала им относительное спокойствие, а они сообщали нужную в ходе следствия информацию, прежде всего, о разыскиваемых уголовниках. Польза была обоюдной, раскрываемость преступлений росла, а валютчики могли в меру безопасно вести свой нелегальный бизнес.
Ричи вошел в вонючий двор. Заведение находилось в пристройке с левой стороны. Он открыл дверь и увидел пана Кароля, сидевшего за стойкой гардероба и читавшего «Познанский экспресс». Гардеробщик из большого уважения к нему встал со стула и радостно улыбнулся.
– Как здоровье, пан Ричи? – спросил он.
– Терпеть можно. А как у вас дела?
– Крутимся. Люди охотно курят импортные сигареты. Половина познанской милиции курит наши «Мальборо». Парни едва успевают поставлять.
– Не переживайте, в «Певексе» этого товара на всех хватит.
– А старший лейтенант Бродяк уже час пьет водку в одиночестве. Наверное, некому сегодня цветочек подарить, – сообщил пан Кароль.
– Не может быть, – удивился Толстый Ричи. – В женский день пьет один?
Он кивнул Каролю и пошел в зал ресторана.
Приближался вечер, поэтому внутри было лишь несколько посетителей, занятых дегустацией спиртных напитков. Он сразу заметил Бродяка. Старший лейтенант сидел за столиком у окна в углу зала и смотрел на грязный двор.
– Привет, Мирек, – сказал он, остановившись рядом со столиком.
Бродяк посмотрел вверх, криво усмехнулся, а затем молча отодвинул свободный стул, тем самым дав понять, что он не против его компании.
– Почему пьешь один в праздничный день? – спросил Ричи, усаживаясь за столиком. – Как ты в таком виде покажешься Мажене? Если она увидит тебя в таком состоянии, выцарапает тебе глаза.
