Честное лисье слово

Повисло тягостное молчание. Трое лисят словно окаменели, не в силах принять постигшее их несчастье.

Малыш Веня подошёл к Фидо и тронул его за плечо:

– Я подумал, может Фьор в том большом доме. Пойду посмотрю.

Никто не успел ни возразить, ни остановить его. Веня, быстро семеня своими маленькими ножками, подбежал к двери в человеческое жильё, толкнул её (она оказалась не заперта!) и исчез внутри. Фидо дёрнулся, было, за ним, но Ури остановил его:

– Не надо, не ходи. Он посмотрит и вернётся. Видишь, он везучий… Наверное потому, что ничего не боится.

Однако, ждать им пришлось довольно долго: видимо, Веня обыскивал дом очень тщательно, не пропуская ни одного угла. А потом в крайнем окне, ближайшем к двери, зажегся свет.

– Ну всё!.. Его поймали! – в отчаянии прошептал Фидо. – Как я мог его отпустить одного! И что бы сказала Фьор…

– Фьор бы сказала, что он очень смелый, – сказал Перфидо, – и нам следует обязательно его выручить. И мы так и сделаем… раз она бы так сказала.

– Но как?

– А так. Сейчас они его точно не убьют. В доме до утра не оставят – где его держать, чтоб не набедокурил? А он обязательно набедокурит. Постирает им чего-нибудь…чего не надо. Так что скорее всего потащат в пристройку, где Фьор у них сидела. Для этого им придётся выйти во двор. И вот тут-то… Мы на них нападём и не дадим им прохода.

Перфидо рассуждал верно. Веню надо было выручать любым путём. Лисята ожесточились и приготовились к схватке. Но никто не выходил, и шума в доме никто не поднимал.

Вдруг Ури поставил уши торчком.

– Вы слышали? – тихо сказал он. – Веня как будто с кем-то разговаривает…

Остальные тоже прислушались.

– Похоже на то, – согласился Перфидо. – Ну и чудеса…

Дальше пошло ещё удивительнее: дверь приоткрылась, и из дома неторопливо вышел енот. Перед тем, как уйти, он обернулся и ответил кому-то, кто оставался там, в доме. Его будто провожали.

Лисята смотрели на малыша, потеряв дар речи.

– Ну, что там? – наконец, пришёл в себя Ури.

– Ничего. Фьор там нет, – спокойно ответил Веня, будто заходил на минутку к соседке зайчихе, а не в полный опасностей человеческий дом.

– А кто есть? – невольно спросил Фидо.

– Есть… длуг, – задумчиво сказал Веня. Он вдруг снова начал картавить, как когда-то. Но его никто не поправил.

– Человек? – ошарашенно уточнил Фидо.

Енот медленно кивнул.

– Да. Только маленький.

И тут Ури взорвался.

– С ума сошёл?! Человек не может быть другом! Только врагом! Ты что, забыл? Они убили Фьор!

– Думаю, нет. Не убили, – упрямо возразил Веня. – Наверное, она просто пошла погулять.

Никто из лисят не нашёл, что ответить на такое немыслимое заявление. Может, енот и впрямь не в своём уме? Может, чокнулся, пока по этому страшному дому лазил?

– Пошли отсюда, – опять повторил Перфидо. И первый, не оглядываясь на остальных, отправился в сторону леса. Он всё убыстрял и убыстрял шаги и вскоре скрылся из виду.

Ури и Фидо понуро брели следом, а за ними топал Веня, изредка оборачиваясь на хутор, будто запоминал дорогу. Грустным был обратный путь. Друзья молчали. Только на подходе к дому Фидо вдруг сказал:

– Пойдём сходим на ту полянку на вершине, где Фьор танцевать любила, – и, не дожидаясь ответа, свернул в нужную сторону.

Веня потопал за ним. А Ури раздражённо бросил:

– У тебя что, тоже с головой не в порядке?! Как вы не уразумеете – нету Фьор! Не-ту… Что душу травить?! – но всё-таки последовал за теми двумя, что неторопливо продирались сквозь кустарник к знакомому месту.

Пока они шли, ветер разогнал облака, которые скрывали небо последние дни. Вышла луна. И в её свете, выбравшись на вершину, друзья увидели зрелище, которое не могли забыть за всю оставшуюся жизнь: на поляне танцевала лисичка. Фьор.

Никто из троих не бросился к ней и не прервал её танца. В благоговейном молчании двое лисят и маленький енот сидели и смотрели, как танцует та, которая всем им оказалась так дорога. Наконец, Фидо прошептал:

– Это самое прекрасное, что я видел… Честное лисье слово.

– И я… – эхом откликнулся Ури – у него была какая-то пустота в голове, словно он находился в нереальном месте в нереальном времени и пространстве.

– И я. Честное лисье слово, – подтвердил Веня, хотя и был енотом, а не лисой.

Глава 8. Секреты

На следующий день, после того как Фьор вернулась домой, в лесу царило праздничное настроение. Родители и все их знакомые так радовались благополучному возвращению лисички, что на радостях ей простили даже такой грех, как походы к людскому жилью (вообще-то лисятам было запрещено туда ходить). И мама, и папа Фьор и Ури посчитали, что теперь-то лисята точно поймут смысл этого запрета, и никогда не повторят такой ошибки. Они не стали допытываться, как именно Фьор оказалась в плену и как сумела вырваться оттуда, удовлетворившись тем, что их дочь снова дома. Тем более, что стеснять свободу своих взрослеющих детей им казалось неправильным.

Фьор была благодарна, что к ней не пристают с расспросами. Но своим друзьям, рисковавшим ради неё своими рыжими шкурами, ей всё же пришлось рассказать, как было дело. Они сидели втроём – Фьор , Ури и Фидо – у ручья, неподалёку от дома дядюшки-енота и делились последними новостями. Сначала Ури и Фидо поведали о том, какую операцию спасения предприняли они вместе с Перфидо и Веней, чтобы выручить подругу, и как они все волновались и переживали за неё. Впрочем, говорил в основном Ури, а Фидо только изредка вставлял замечания, не спуская при этом глаз с коричневой лисички. И эти глаза лучились радостью и счастьем, оттого что они снова все вместе, все трое, сидят и слушают, как в кронах деревьев шелестят листья, и ручей журчит меж камней, и нет больше никакой беды. Фьор чувствовала себя несколько смущённой и пристыжённой из-за того, что задала столько хлопот своим друзьям, и что те так рисковали ради неё, проникая в человеческое жилище. Однако, вопреки всему, она ощущала также гордость и радость – за своих друзей! Нет, конечно, она и раньше знала на что они способны, и что на них всегда можно рассчитывать. Но одно дело – знать, а другое – ощутить на собственной шкурке (то есть на деле).

Наконец, Ури задал те самые вопросы, на которые лисичке совсем не хотелось отвечать, но которые волновали их всех в эти последние дни:

– Скажи, сестрёнка, зачем тебя понесло к человеческому дому? И как им удалось тебя поймать? А главное, как ты ухитрилась сбежать?

– Ну, видишь ли… – Фьор тщательно изучала камни в ручье, потом её внимание почему-то привлёк берёзовый листик, кружащийся в воздухе. Когда тот благополучно приземлился, лиска вздохнула и закончила фразу: – Это долгая история…

– Ничего, мы никуда не торопимся, – твёрдо сказал брат. – Рассказывай. Имей в виду, мы имеем право это знать. Разве мы не самые близкие твои друзья?

Фьор кивнула и опять вздохнула. Вид у неё был виноватый.

– Вообще-то это началось давно…

– Я так и думал, – не сдержался Ури.

– Просто я хотела посмотреть, как живут люди. Мне было интересно…

– Нашла чем интересоваться!..

– Пожалуйста, не перебивай Фьор, – попросил Фидо своего друга. – Ты же видишь, ей и так нелегко об этом вспоминать!

Лисичка с благодарностью взглянула на своего заступника и начала свой рассказ:

– Помните, когда мальчики поймали Перфидо… И мы подговорили бобров подгрызть сваю моста, чтобы остановить их и не дать сделать из Перфидо шапку… А я потом ходила подслушать, о чём они говорят, и не будет ли бобрам какой беды за то, что помогли нам… Помните? – Лисята-мальчики согласно кивнули. Конечно, они помнили. Разве такое забудешь? – Так вот, – продолжала Фьор, – я вам об одной вещи тогда не рассказала. Я, когда услышала, что относительно подпиленной сваи мальчики на кого-то другого грешат, а вовсе не на бобров, так обрадовалась, что просто ничего с собой поделать не могла. – Лисичка исподлобья взглянула на своих друзей. – Вы же знаете, когда разволнуюсь, мне всегда потанцевать надо, чтоб в равновесие прийти. Вот и тогда… Отошла немножко и стала кружиться, а потом смотрю – меньший из мальчиков прямо на меня глядит… и улыбается. И ни слова старшему про меня не говорит. Я тогда испугалась и убежала. Но потом всё думала-думала… Почему он так поступил? И улыбка у него была такая… хорошая. Вот мне и захотелось узнать его получше. Вообще про людей узнать – какие они на самом деле. Разве вы меня не можете понять? – Фьор с мольбой переводила глаза с одного на другого.

– Нет, не могу! – фыркнул Ури. – Как можно быть такой наивной и доверчивой?! Это же… люди! От них ничего и никогда хорошего не жди! Кроме беды – ни-че-го! Ну, скажи ж ты ей! – повернулся он к другу.

Фидо минуту ещё молчал – смотрел куда-то мимо и взгляд его был туманен, словно мысли умчались в неведомую даль. Потом медленно кивнул:

– Да…

– Что – да?! – опешил Ури.

– Могу понять.

Ури закатил глаза.

– Час от часу не легче… И сестра, и лучший друг… Полное помешательство. И что мне теперь с вами, сумасшедшими, делать?!

– Понять, – серьёзно сказал Фидо. Он умел иногда вот так – тихо и внушительно… И спорить с ним становилось как-то неловко: словно он знает гораздо больше тебя, будто совсем взрослый.

– Ну, так объясните, – простонал Ури, – у меня уже вообще дым в голове… Ты же сам говорил: с людьми связываться нельзя!.. А теперь…

– Я и сейчас так считаю – нельзя… – подтвердил Фидо. – Я сказал, что могу понять Фьор.

Теперь и брат, и сестра озадаченно уставились на своего друга.

– Ты получше растолковать можешь? – спросил Ури.

– Постараюсь, – тихо сказал Фидо. Он был всё такой же затуманенный, словно думал о чём-то своём, не сегодняшнем. – Я никогда не говорил вам о своей прежней жизни… То есть о том, что было до того, как мы с вами встретились… – Он замолчал, будто размышляя, стоит ли об этой прежней жизни вообще рассказывать.

– Расскажи, – попросила Фьор. – Ты не думай, мы тебя всегда поймём, что бы там не было…

Фидо посмотрел на подругу и медленно кивнул.

– Я родился и жил в этой же долине, только гораздо ниже по реке, недалеко от маленького городка, стоящего прямо на берегу, – начал он. – Только река, что кажется вам здесь большой, там просто огромная, несравнима со здешней; и по ней плавают пароходы.

– Что плавает? – не понял Ури.

– Пароходы. Вроде лодки, только намного-намного больше, и сами плывут – у них двигатель внутри, – объяснил Фидо. Но увидев, что его друг страшно заинтересовался и готов задать десяток вопросов по поводу этих чудо-лодок, покачал головой: – Только я совсем о другом хотел рассказать. Про пароходы как-нибудь в другой раз, ладно?

Ури с сожалением согласился.

– Ладно. В другой. Только ты не забудь…

И Фидо продолжал:

– Мои родители были совсем молодые. Я был у них первым и единственным. Они очень любили играть со мной и попутно научили очень многим вещам: и какие растения для чего годятся, и как следы путать, и даже охотиться… немножко. Мы были, практически, неразлучны: куда бы они ни шли, всегда брали меня с собой. Я всё помню, хотя и был совсем маленький.

Тут Ури с нескрываемой завистью взглянул на своего друга и хотел было что-то сказать, но передумал. А тот вроде и не заметил ничего, потому что продолжал смотреть в ту призрачную даль, где, видимо, остались его родители.

– Им тоже были интересны люди… – Голос Фидо стал глух и в нём появились горькие нотки. – Недалеко от нашей норы, на окраине города, стоял дом, куда повадились ходить мои родители… и я с ними. Они наблюдали за людьми, изучали их повадки, и многие вещи, которыми те пользовались, стали им понятны и не вызывали больше никакого страха. Помню, как мама говорила: «Люди ставят капканы, которые ловят тебя и причиняют сильную боль. Но это не слишком опасно, если ты нюхаешь землю в незнакомом месте, прежде чем наступить. Капкан пахнет железом. Запомни этот запах!» И она давала мне понюхать железо. Ещё она говорила: «Если у человека в руках ружьё, лучше не бежать, потому что ружейная пуля намного быстрее и всё равно догонит и убьёт. А твоя шёрстка очень яркая и выдаст тебя. Лучше спрятаться и не шевелиться. Если только с людьми нету собаки. У самих-то людей – совсем никакого нюха». Они были очень умные лисы, мои родители… – Фидо перевёл дух и посмотрел на своих друзей. Те слушали внимательно, даже Ури не вставил ни одного замечания. – Глядя на родителей, я почти не боялся людей… ну, может, только слегка опасался. Стал даже иногда забегать к ним во двор, если видел что-то, что меня очень интересовало. Конечно же, соблюдая осторожность, в темноте, а не среди дня. И вот тут-то… я встретил её… – словно поперхнувшись словами, лисёнок смолк.

– Кого – её? – спросила Фьор. Ей почему-то стало очень тревожно.

– Девочку. – Фидо вновь смотрел вдаль, а не на сидящих рядом с ним лисят. – Она зачем-то вышла во двор в неурочный час. Обычно там никого в это время не бывало. Так что мы столкнулись нос к носу. Вначале я испугался – я же никогда не видел человека так близко – но потом заметил, что она тоже смотрит на меня растерянно и с интересом. Тогда я подошёл совсем вплотную, чтобы понюхать её. Железом не пахло. Пахло очень приятно: от неё исходил цветочный аромат. Девочка вдруг рассмеялась тихонько, присела и протянула мне то, что было у неё в руке. Я отскочил. Но поскольку она не двигалась и продолжала сидеть с протянутой рукой, я осмелился и взял предложенное. Это оказался пряник. Очень вкусный, кстати. Никогда больше не ел ничего подобного. – Вспоминая об этом, Фидо слегка улыбнулся и покачал головой. – Я даже разрешил ей себя погладить. И это оказалось… очень приятно. – Он внимательно посмотрел на Фьор. – Понимаешь, о чём я?

– Понимаю, – шепнула та и опустила глаза.

Только Ури всё равно ничего не понял.

– Нет, вы всё-таки сумасшедшие, – расстроился он. – Позволять людям дотрагиваться до себя?! Да ещё говорить, что это приятно!

Фьор и Фидо переглянулись, как сообщники, улыбнулись друг другу, и потом, чуть виновато – Ури.

– Это не объяснить… если у тебя не было в друзьях человека, – смущённо признался Фидо.

– Вот уж чего мне даром не надо! – отрезал его лучший друг. – А у тебя эта девочка, человек, что – действительно другом была?

– Да, была, – кивнул Фидо, но глаза его стали печальны. Очень печальны.

– И что же? Чем дело-то кончилось? – не отставал Ури. – Ведь нынче ты не слишком доверяешь людям!

– Чем кончилось? – рассеянно переспросил друг. – Да плохо кончилось… Только она-то в этом не виновата! – решительно закончил он и помотал головой.

Ури прищурившись молча смотрел на Фидо, ожидая объяснений. И тому пришлось вернуться к своему рассказу, как бы ему ни хотелось на этом и остановиться.

– Как я уже вам сказал, мы подружились. Это она дала мне имя – Фидо. Что значит – Верный. До этого родители называли меня просто Малыш, или Сынок. А тут и они стали звать «Фидо»: маме это имя очень понравилось, да и папе тоже. Хотя они и беспокоились немного из-за моей дружбы с девочкой, но ничего мне не запрещали. Папа только говорил: «Друг-другом, но всё равно с человеком всегда держи ухо востро». Как выяснилось, он оказался прав… – Фидо грустно вздохнул. – А я ничего тогда не боялся. Приходил, когда хотел, и мог иногда целыми днями торчать у них во дворе. Тогда мама начинала беспокоиться и приходила за мной, чтобы увести домой. Она тогда вообще была немного нервной, потому что вскоре должна была родить мне братика или сестричку. Я так ждал этого! Мама говорила: «Ты уже подрос и сможешь многому научить малыша. Всегда защищай его от любой беды, от всякого врага. Ты будешь замечательным старшим братом, верный Фидо!»

– Так у тебя где-то есть брат или сестра?! – воскликнула Фьор. Она так искренне обрадовалась за друга, что даже совершила пируэт, как всегда в состоянии волнения.

Но Фидо посмотрел на подругу с такой тоской, что та так и замерла с поднятой лапой, не завершив круга.

– Наверное, это я виноват, что так вышло, – продолжал он. – Маму заметил отец девочки. «Эге, – сказал он, – что-то многовато лис развелось! Вон ещё одна на сносях. Пора объявить охоту». Я думал, он так шутит. Но он вовсе не шутил. Через несколько дней, когда я прибежал поиграть с девочкой, она была страшно взволнована. «Пожалуйста, останься сегодня здесь, Фидо, – сказала она. – Тебе не стоит возвращаться домой». Я удивился и встревожился – почему? Сначала она никак не хотела ничего объяснять. Просто предложила: «Давай сыграем в футбол!» Потом завела игру в салочки. И говорила, что приготовила для меня что-то вкусненькое. Но мне всё было неспокойно, и я решил вернуться в лес. Тогда она как-то заманила меня в дом, заперла дверь и сказала: «Послушай, тебе нельзя возвращаться. Если пойдёшь туда, они тебя убьют. Сегодня охота на лис. Папа и его приятели устроили облаву, потому что когда разводится много лис, они опасаются бешенства». Я был оглушён и совсем растерялся. Ведь там, в лесу, осталась моя семья! Что же делать?! Я с мольбой смотрел на девочку: неужели она не может помочь спасти их – тех, кто был для меня важнее всех?! Ведь я считал её другом! Но она совсем не так истолковала мой взгляд. «Не бойся, Фидо, – сказала она, – папа разрешил мне оставить тебя. Поэтому если будешь умницей, я спасу тебя!» Значит, она знала о том, что готовится, и не предупредила меня. Ей было всё равно, что будет с теми, кого я любил… А я потерял здесь столько времени на дурацкие игры, да ещё и должен был быть «умницей», спасая свою шкуру! И тогда я прыгнул – прямо в окно. Посыпались осколки стекла, нос обожгла боль от пореза. Девочка что-то кричала мне вслед, но я не слушал. Я бежал в лес, бежал со всех лап. Где-то вдали раздавались выстрелы, а над лесом поднимался удушливый дым. Они подожгли сухую траву, чтобы дым выгнал зверей из их нор и заставил спасаться и бежать. Задыхаясь, я ворвался в нашу нору. Она была пуста. Никого. Я опоздал… – Фидо не мог продолжать, его била мелкая дрожь от этих воспоминаний. Фьор подошла и положила голову ему на плечо. Глаза её были полны слёз, но она успокаивающе шепнула:

– Нет, Фидо, они наверняка спаслись… Ты только поверь.

Фидо мягко высвободился и грустно улыбнулся в ответ.

– Как бы я хотел в это верить… Но это не так. Я метался по дымному лесу и звал их, пока не охрип. Наконец, выбрался к реке, и там меня окликнула одна из маминых двоюродных сестёр. Она сказала: «Не ори! Твоих родителей больше нет. Я сама видела – твоя мать с таким брюхом не могла бежать быстро и упала прямо посреди дороги. Наверное, её затоптали лошади. А отец, пытаясь отвлечь охотников, помчался прямо по открытому месту, и его застрелили. Без толку звать тех, кто уже не встанет, только привлечёшь стрелков». Когда я это услышал, во мне всё замерло и одеревенело, только ноги сами несли меня – дальше и дальше от этого страшного места. Так я и шёл, всё прямо, да прямо – несколько дней, пока не уткнулся в озеро. Ваше озеро. Только тогда я остановился и стал приходить в себя. И здесь началась моя новая жизнь… А потом я обрёл настоящих друзей… вас.

Фьор плакала и не скрывала слёз. Даже Ури несколько раз хлюпнул носом.

– Вот видишь же, – обратился он к сестре, – на что они способны, эти люди. Не смей больше и думать туда ходить! Ух, я бы им всем устроил!.. Кабы смог…

Но Фидо возразил:

– Пойми, Ури, люди есть разные. Многие – да, как ты говоришь – вероломные и эгоистичные. Их понятия о том, что хорошо, а что дурно – дики и странны. Особенно те, которые охотники… Но среди них есть и другие. Если посчастливится встретить «настоящего», то… это просто блаженство. От них что-то такое исходит… Хочется быть рядом. А уж когда такой человек тебя погладит… Моя девочка поступила плохо, но я всё равно иногда вспоминаю и скучаю по ней.

Фьор энергично закивала головой в подтверждение этих слов и вытерла слёзы. Видимо, ей было хорошо знакомо то, о чём говорил Фидо. Ури же опять не понимал их, и это его очень злило. Поэтому он вновь переключился на сестру.

– Так ты нам и не поведала, как тебе удалось сбежать от ваших обожаемых людей… – сварливо заметил он.

– Сейчас расскажу, – отозвалась Фьор. После такого искреннего признания Фидо ей показалось невозможным скрывать что-либо от него и от Ури. – На чём мы закончили?

– На том, как ты решила изучать людей, – напомнил брат.

– Да… Обычно я наблюдала со склона. Оттуда прекрасный вид на весь хутор.

– Знаем, – кивнул Ури и взглянул на друга, как бы приглашая его в свидетели. – От больших камней.

– Ну да… Но иногда я прокрадывалась к самому забору, чтобы рассмотреть получше, что они делают. И знаешь, братец, я узнала много полезных вещей, которые вполне могут пригодиться в жизни. Не говоря уже о том, что я теперь отлично понимаю всё, что они говорят.

– Да ну?! – фыркнул Ури. – Назови хоть что-то, что тебе реально пригодилось!

– А не помнишь, как я помогла Перфидо избавиться от запаха скунса? – прищурилась сестра. – Да и вам всем заодно услугу оказала, а то так бы и нюхали этот аромат целый месяц.

– Припоминаю… Что-то он про это говорил, – проворчал Ури. – Очко в твою пользу.

– Ну вот, – удовлетворённо улыбнулась Фьор. – такой разговор мне уже больше нравится. В общем, потом было примерно как у Фидо, – она покосилась на приятеля, – только я подружилась с мальчиком. Его зовут Макс. Это младший из братьев, которому нравятся мои танцы.

– Значит, ты добровольно пошла на то, чтобы тебя посадили в клетку и водили на шлейке?! – воскликнул брат. Он просто кипел от возмущения. – Ну, не ожидал от тебя… А мы-то тут… Чуть от горя не поседели раньше времени.

Фьор тоже возмутилась. И обиделась (хоть и давала честное лисье слово никогда не обижаться на Ури и Фидо).

– Да за кого ты меня принимаешь! – закричала она. – Ты действительно считаешь меня сумасшедшей? Сам не дослушал, а говоришь…

Фидо не замедлил вмешаться, чтобы предотвратить начинавшийся скандал.

– Фьор, не сердись! Ури иногда говорит сгоряча что-то совсем не то, – при этом он очень выразительно посмотрел на своего друга. – Ури, давай без комментариев! Тебе бы понравилось, если бы тебя прерывали на каждом шагу?.. Расскажи нам всё как было, – опять повернулся он к Фьор.

Лисичка встала, отряхнулась и снова села – к брату хвостом, демонстративно повернувшись в сторону друга, будто бы собираясь продолжать только для него.

– Фьор… – укоризненно произнёс Фидо.

Лиска обернулась через плечо и, увидев расстроенную морду и понуренную фигуру Ури, сменила гнев на милость.

– Ладно, хотите слушать, так слушайте, – сказала она, садясь на прежнее место. – Между прочим, сначала я играла с Максом на расстоянии, и не разрешала приблизиться настолько, чтобы до меня дотронуться. Даже когда танцевала, всегда контролировала – где он стоит. И он тоже стал танцевать со мной – кружился и повторял мои движения.

– Так что можно считать, что ты служила учительницей танцев у людей, – не выдержав, усмехнулся Ури. И заметив брошенный на него грозный взгляд, нарочито скромно опустил глазки: – Ой, молчу-молчу!

– Иногда мы вместе гонялись за бабочками или кузнечиками. И он ни разу даже не попытался схватить меня, правда-правда… – продолжала Фьор. – Это всё Филип, его старший брат. Он как-то увидел меня и хотел поймать, но я убежала. И несколько дней близко к дому не подходила, наблюдала со склона, издали. Потом вижу – Макс грустит: ходит вдоль забора и в сторону леса поглядывает, меня ждёт. Мне его жалко стало. Ну, я и спустилась. Пролезаю в обычном месте, в густых кустах под забором, где обломанная штакетина и… попадаю в ловушку. Это Филип, оказывается, такую сетку к моему лазу поставил – как в неё попадёшь, сзади заслонка – хлоп! – и назад уже никак. Решил меня «подарить» младшему брату: у того как раз день рождения подошёл.

– И как тот – обрадовался? – как можно безучастнее поинтересовался Ури. Но видно было, что этот спокойный тон даётся ему нелегко.

– И да, и нет, – вздохнула Фьор. И предупреждая возглас брата, стала торопливо объяснять: – Сначала-то конечно… Он так хотел меня… погладить. Но как увидел, что мне плохо, расстроился. Люди – они такие… Сами не понимают, что делают. Не со зла, а от непонимания. Вот и Макс – сначала обрадовался, а потом загрустил, потому что я грустила. И стал говорить брату: «Зачем ты её поймал? Теперь она меня любить не будет». А Филип ему: «Бу-удет, никуда не денется. Если кормить станешь». – Фьор досадливо фыркнула. – Будто всё дело в еде… Он какой-то глупый, этот Филип. Но Макс не хотел обижать брата – они очень дружат… почти как мы, – она стрельнула глазами в сторону Ури, – поэтому во всём с ним соглашался и даже поблагодарил за подарок. За меня, то есть. А сам всё время меня гладил и шептал: «Прости, пожалуйста! Не сердись, лисичка! Я так тебя люблю… Ну, поиграй со мной». А мне совсем не хотелось с ним играть. Я очень злилась на Филипа, и на Макса заодно. Мне было так тоскливо, что даже есть не хотелось. Я и не стала у них есть. Что они ни предлагали, я отказывалась.