Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России

Следует рассмотреть реальность атаки Иркутска «каппелевцами» и степень готовности т. н. «контрреволюционного восстания» в городе. В этом отношении показателен следующий документ.

«Разговор по прямому проводу.

Ввиду нездоровья ген. Войцеховского, уполномоченный им ген. Щепихин передает следующее: «Противобольшевистские армии могут отказаться от прохождения через Иркутск при выполнении иркутским гарнизоном следующих условий:

1) Беспрепятственный пропуск армий за Байкал по всем путям в обход Иркутска.

2) Немедленный категорический приказ Иркутского Ревкома всем властям, всем советским регулярным и нерегулярным войскам на пути армий прекратить враждебные действия против нас. Копия этого пункта одновременно с его рассылкой должна быть сообщена мне.

3) Временное до прохода армии за Байкал прекращение пропаганды и клеветы, распространявшейся до сих пор в различных воззваниях и приказах Ревкома с обвинением армий в зверствах над населением.

4) Снабжение армий деньгами, имеющими широкое хождение на Дальнем Востоке, в сумме 200 миллионов рублей, в том числе на 50 миллионов рублей звонкой монетой. Из этой суммы не менее 100 миллионов рублей, из которых 25 миллионов звонкой монетой, должны быть высланы навстречу на ст. Черемхово. Это решительно необходимо, дабы дать возможность войскам жить, не обижая населения и не давая повода тому же Ревкому провоцировать армию.

5) Передача в мое распоряжение и беспрепятственное движение на восток в Забайкалье санитарного поезда № 8 Колесникова, состоявшего при группе Нестерова и находящегося в данное время близ ст. Зима, а также беспрепятственный пропуск раненых, больных и семей военнослужащих противобольшевистских войск на восток, в Забайкалье, в каких бы эшелонах они ни следовали.

6) Освобождение адмирала Колчака и арестованных с ним лиц, снабжение их документами на право выезда их в качестве частных лиц за границу. Просьба к представителям иностранных государств взять названных лиц под свое покровительство и гарантировать им свободный проезд за границу.

7) Приказ Ревкома городским и сельским властям на путях следования наших армий заготовлять продукты и фураж, перевязочные средства, считаясь с численностью армий в круглых цифрах 50 000 человек и 30 000 лошадей.

8) Как гарантия бескровного обхода Иркутска, все советские регулярные и нерегулярные войска должны быть выведены немедленно из района на запад от Иркутска до Черемхова включительно, на север из 150-верстной полосы и на юг из 100-верстной полосы.

Точное выполнение этого условия необходимо также и потому, что наши части при встрече с советскими частями неизбежно будут их разоружать и возможно боевое столкновение.

9) После прохода наших армий меридиана города Иркутска в течение недели не производить никаких продвижений советских войск восточнее Иркутска.

10) Для наблюдения за выполнением изложенных условий с нашей стороны Иркутский Ревком должен командировать в мой штаб трех своих представителей. Наблюдение за выполнением тех же условий противной стороной просьба принять на себя представителей иностранных государств.

11) Независимо от хода настоящих переговоров я продолжаю движение на Иркутск.

Ввиду движения штаба на восток за ответом к прямому проводу можем быть здесь на станции Зима 2 февраля 1920 года иркутского времени. В дальнейшем же продвижении на остановках будем запрашивать вас ежедневно между 20 и 22 часами иркутского времени, если вам угодно, с ближайших нашему ночлегу телеграфных станций. Другим способом переговоры по прямому проводу невозможны ввиду секретности нашего маршрута».

Доктор Благож:

«До принятия ваших условий здесь по телеграфу дошла до представителя Чехословацкой республики следующая нота советского командарма Зверева в Иркутске:

«Предлагаю вам во избежание напрасных человеческих жертв и в интересах беспрепятственного продвижения чеховойск на восток немедленно предложить ген. Войцеховскому сложить оружие и передать его в распоряжение Восточносибирской советской армии. Войскам, добровольно сложившим оружие, дается полная гарантия неприкосновенности личности.

Зверев»[8].

Речь, как можно заметить, идет здесь отнюдь не о «штурме Иркутска» ради освобождения Колчака (это лишь 6-й пункт переговоров), а о возможности «беспрепятственного пропуска» «каппелевцев» в Забайкалье.

Схожую оценку перспектив «штурма Иркутска» давал в своих воспоминаниях генерал-майор П. П. Петров: «…В Иркутске поднялась тревога, и, видимо, по просьбе иркутских властей, чешский представитель начал переговоры с Войцеховским об условиях прохода армии через Иркутск.

На станции Зима я видел текст ответа Войцеховского, что посылался в Иркутск. В общем, выражалось согласие не трогать Иркутска при условии, если: 1) Верховный Правитель адмирал Колчак будет освобожден и передан под охрану иностранных военных частей; 2) выдачи части золотого запаса; 3) удовлетворения войск из иркутских складов одеждой, продовольствием и пр.

Переговоры ни к чему определенному не привели. Скоро стало известно, что чехи вообще настаивают на том, чтобы станция Иркутск и район около станции не были местом боевых действий, угрожая разоружением, если будет столкновение.

На 7 февраля мы ночевали в переходе от Иркутска; днем левая колонна 2-й армии вела бои с иркутскими красными севернее Сибирского тракта; решительных успехов не было. 7 февраля все наши части сосредоточились перед Иркутском; занята была станция Иннокентиевская с большими запасами военного имущества. Командование решало, что дальше делать – брать ли Иркутск силой или обходить. Известно было, что красные в городе не уверены в себе и обеспечивают отход на север; на станции железной дороги – эшелоны иностранных войск, которые заявляют нейтралитет и требуют, под угрозой разоружения, чтобы боевые действия в районе станции не происходили.

Наши части к моменту подхода к Иркутску представляют сплошные транспорты тифозных. У нас в дивизии можно набрать 200–250 здоровых, за исключением тех, кто приставлен к больным как возчик. При неудаче может создаться чрезвычайно тяжелая обстановка для всей этой массы, так как других путей на восток, кроме проходящих через Иркутск, нет. Вечером узнали, что решено не задираться, а ночью обойти Иркутск с юга с тем, чтобы выйти восточнее на тракт, а затем продолжать движение к Байкалу и в Забайкалье. Мы должны выступить около 10 часов вечера.

Я не знаю сущности происходивших в тот день разговоров командного состава, но слышал, что генерал Сахаров порывался бросить свою колонну в бой, а Войцеховский не соглашался; он будто выговорил у чехов, что они не будут мешать проходу колонны сначала вдоль полотна железной дороги, а затем у самого Глазковского предместья и станции, так как другой дороги в обход Иркутска не было, а без дороги здесь движение невозможно. Мы должны были ночью быстро подойти к Глазкову и от него свернуть на Смоленское, а затем пройти на Марково, оттуда повернуть на север на Кузьмину или Ершово.

С вечера все были готовы к движению. Часов в десять началось движение вдоль железной дороги к Глазкову. Настроение нервное, особенно там, где дорога спускается под гору, и сани, дровни закатываются так, что опрокидываются; ломаются оглобли, рвутся завертки. Положение саней с больными ужасно, многие, потерявшие сознание, как-то заражаются общей нервностью и в полусознании начинают тревожиться. Подходим к Глазкову – полная тишина; что бы здесь было, если бы раздалось тявканье пулемета. Сворачиваем на юг и едем, едем довольно быстро всю ночь. Отдыхать нельзя, так как нужно до рассвета быть восточнее Иркутска. Часов в девять утра выходим на тракт – с высот виден город. Оттуда скоро доносятся пушечные выстрелы. Неизвестно по ком, по нам ли или по хвостам. В общем, все сошло благополучно. Только поздно вечером 8 февраля мы стали на ночлег в деревне Тальцы, двигаясь почти беспрерывно не меньше 18 часов. Лошади заморились страшно…»[9]

Правда, генерал-майор С. А. Щепихин в своих неопубликованных воспоминаниях писал несколько иное – про своеобразную «маскировку» требования о выдаче Колчака:

«…Ответ просили прислать часа через два, вызвав к аппарату д-ра Благож… Я собрал ленту и спешно направился к Войцеховскому. О моем разговоре с Иркутском уже знали некоторые старшие начальники, которых я и застал у нас на квартире. Здесь были кроме меня и Войцеховского еще Сахаров 1-й, Вержбицкий.

Предоставив высказаться, Войцеховский стал записывать лично сам, мнения и сводку их я должен был передать немедленно на телеграф.

Первым заявлением было сахаровское предложение: «Освобождение адмирала Колчака». Пункт был боевой и неотклоняемый: разве кто-либо из присутствующих мог решиться возразить или смягчить его форму? Уже тогда этот человек не нашел бы себе места на земном шаре за это – вторичное – предательство адмирала Колчака.

Теперь, когда события уже известны всему миру, возможно поставить такой вопрос – не побудило ли это наше, поставленное намеренно первым, требование нашим противникам ускорить расправу с адмиралом Колчаком?

Если, конечно, вообще все эти переговоры не затеяны с целью затянуть время, необходимое противнику… Если эти переговоры – ловушка, и ловушка двойная:

Во-первых, увидеть, что нам наиболее дорого,

Во-вторых, затянуть время.

Вот, принимая во внимание весьма вероятные причины начатия таких переговоров, некоторым из нас казалось не политическим и тактически неправильным обнаруживать наши скрытые желания.

Но как высказать это на нашем собрании, чтобы не показалось это странным? Я отозвал Войцеховского в сторону и высказал ему свои соображения. Оказывается, на самом деле он такого же мнения, и тут же решил поделиться своими соображениями с остальными… Его-то никто не мог в чем-то заподозрить.

Сахаров высказался принять к сведению, но все же настаивал на включении этого пункта.

Чтобы примирить два мнения, решено было пункт о Колчаке не выдвигать выпукло в наших пунктах, а поставить между другими и пункты разработать с вероятно большей подробностью…»[10]

Таким образом, подведем первый итог. Иркутский ВРК, зная об отмене смертной казни СНК и ВЦИКом при отсутствии непосредственной угрозы, тем не менее применяет ее в отношении Колчака и Пепеляева, мотивируя это угрозами наступления «каппелевцев» и «восстания» в Иркутске. Но – ни та, ни другая угрозы не осуществляются…

Как определялись «преступления» Белого движения?

Рассматривая причину расстрела Колчака и Пепеляева в 1920 году, необходимо учитывать характерную для тогдашней «революционной эпохи» форму обвинения – объявление «вне закона». Именно оно стало гораздо более, чем ссылки на угрозы наступления «каппелевцев» и «контрреволюционного восстания» в Иркутске, очевидной причиной смертной казни, вынесенной ревкомом.

Данная мера наказания обозначалась в принятых 12 декабря 1919 г. Народным Комиссариатом Юстиции РСФСР «Руководящих началах по уголовному праву». В них (статья 25), «в соответствии с задачей ограждения порядка общественного строя от нарушения», предусматривалось, в частности: «объявление врагом революции или народа», «объявление вне закона», а также, отдельно, «расстрел» (его не могли применять только «народные суды»). При этом считалось допустимым «сочетание видов наказания». Правоприменительная практика данных обвинений восходит к первым дням существования советской власти, в этом видна прямая связь с традициями «якобинского террора» периода Великой Французской революции, заимствования из терминологии которой (ennemi du peuple – «враг народа») были весьма популярны среди большевиков. А применялись данные обвинения и наказания исключительно за «преступления» политического характера.

Вот яркий пример подобного рода:

«Обращение «Ко всему населению» о борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина и Дутова от 25 ноября (8 декабря) 1917 г.

В то время, как представители рабочих, солдатских и крестьянских Советов открыли переговоры с целью обеспечить достойный мир измученной стране, враги народа империалисты, помещики, банкиры и их союзники казачьи генералы предприняли последнюю отчаянную попытку сорвать дело мира, вырвать власть из рук Советов, землю из рук крестьян и заставить солдат, матросов и казаков истекать кровью за барыши русских и союзных империалистов. Каледин на Дону, Дутов на Урале подняли знамя восстания. Кадетская буржуазия дает им необходимые средства для борьбы против народа. Родзянко, Милюковы, Гучковы, Коноваловы хотят вернуть себе власть и при помощи Калединых, Корниловых и Дутовых превращают трудовое казачество в орудие для своих преступных целей. Каледин ввел на Дону военное положение, препятствует доставке хлеба на фронт и собирает силы, угрожая Екатеринославу, Харькову и Москве. К нему на помощь прибыл бежавший из заключения Корнилов, тот самый, который в июле ввел смертную казнь и шел походом на революционный Петроград.

В Оренбурге Дутов арестовал Исполнительный и Военно-революционный комитет[ы], разоружил солдат и пытается овладеть Челябинском, чтобы отрезать сибирский хлеб, направляемый на фронт и в города. Караулов громит чеченцев и ингушей на Кавказе. Политическим штабом этого восстания является Центральный комитет кадетской партии. Буржуазия предоставляет десятки миллионов контрреволюционным генералам на дело мятежа против народа и его власти. Буржуазная Центральная рада Украинской республики, ведущая борьбу против украинских Советов, помогает Калединым стягивать войска на Дон, мешает Советской власти направить необходимые военные силы по земле братского украинского народа для подавления калединского мятежа. Кадеты, злейшие враги народа, подготовлявшие вместе с капиталистами всех стран нынешнюю мировую бойню, надеются изнутри Учредительного собрания прийти на помощь своим генералам – Калединым, Корниловым, Дутовым, чтобы вместе с ними задушить народ.

Рабочие, солдаты, крестьяне, революция в опасности. Нужно народное дело довести до конца. Нужно смести прочь преступных врагов народа. Нужно, чтобы контрреволюционные заговорщики, казачьи генералы, их кадетские вдохновители почувствовали железную руку революционного народа. Совет Народных Комиссаров распорядился двинуть необходимые войска против врагов народа. Контрреволюционное восстание будет подавлено, и виновники понесут кару, отвечающую тяжести их преступления.

Совет Народных Комиссаров постановляет:

1. Все те области на Урале, Дону и других местах, где обнаружатся контрреволюционные отряды, объявляются на осадном положении.

2. Местный революционный гарнизон обязан действовать со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху.

3. Какие бы то ни было переговоры с вождями контрреволюционного восстания или попытки посредничества безусловно воспрещаются.

4. Какое бы то ни было содействие контрреволюционерам со стороны местного населения или железнодорожного персонала будет караться по всей тяжести революционных законов.

5. Вожди заговора объявляются вне закона.

6. Всякий трудовой казак, который сбросит с себя иго Калединых, Корниловых и Дутовых, будет встречен братски и найдет необходимую поддержку со стороны Советской власти.

Совет Народных Комиссаров»[11].

Важно обратить внимание, на то, что Совнарком предписывает здесь не только вышеупомянутые виды наказаний (объявление «вне закона» и «врагом народа») по отношению к представителям зарождающегося Белого движения на Юге России, но и объявляет эти районы «на осадном положении» и реально угрожает не только «контрреволюционерам», но и «местному населению» (тому самому «гражданскому», «мирному» – в терминах современных публицистов).

Вот и еще один, более известный пример из декретов Совнаркома:

«Декрет об аресте вождей гражданской войны против революции 28 ноября (11 декабря) 1917 г.

Члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов.

На местные Советы возлагается обязательство особого надзора за партией кадетов ввиду ее связи с корниловско-калединской гражданской войной против революции. Декрет вступает в силу с момента его подписания.

Председатель Совета Народных Комиссаров Вл. Ульянов (Ленин). Народные комиссары: Н. Авилов (Н. Глебов), П. Стучка, В. Менжинский, Джугашвили-Сталин (при обсуждении декрета в СНК Сталин, единственный из его членов, выступил «против» данного декрета. – Прим. В.Ц.), Г. Петровский, А. Шлихтер, П. Дыбенко, Управляющий делами Совета Народных Комиссаров Влад. Бонч-Бруевич, Секретарь Совета Н. Горбунов. Петроград, 28 ноября 1917 г. 10½ час. вечера»[12].

И вот, собственно, тот самый документ («Обращение к рабочим, крестьянам и всем трудящимся Сибири»), на основании которого действовал Иркутский ревком:

«…1. Бывший царский адмирал Колчак, самозванно наименовавший себя «Верховным правителем», и его «Совет министров» объявляются вне закона. Все ставленники и агенты Колчака и находящегося в Сибири союзнического командования подлежат немедленному аресту… 16 августа 1919 г.»[13].

Вообще, уже с 25 октября 1917 г., с момента опубликования знаменитого обращения Петроградского Военно-революционного комитета «К гражданам России», в котором говорилось о «низложении» Временного правительства, любые действия, направленные на противодействие советской власти, расценивались уже как «мятеж». Так, например, 29 октября ВРК в воззвании «Ко всему населению» так «юридически» охарактеризовал действия Керенского, ведущего полки 3-го конного корпуса на Петроград: «Бывший министр (даже не премьер и не Главковерх. – В.Ц.) Керенский, низложенный народом, отказывается подчиниться решению Всероссийского съезда Советов и пытается преступно противодействовать законному правительству, избранному Всероссийским съездом, – Совету Народных Комиссаров… Фронт отказал Керенскому в поддержке. Москва присоединилась к новому правительству. В целом ряде других городов (Минск, Могилев, Харьков) власть перешла к Советам.

Граждане Петрограда! Мы знаем, что огромное большинство вас за власть революционного народа, против корниловцев, руководимых Керенским. Не давайте обманывать себя ложными заявлениями бессильных буржуазных заговорщиков, которые будут раздавлены беспощадно.

Рабочие, солдаты, крестьяне, мы требуем от вас революционной готовности и революционной дисциплины.

Многомиллионное крестьянство, многомиллионная армия – с нами. Победа народной революции неизбежна.

Военно-революционный комитет Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов»[14].

Если же «расшифровывать» юридическое положение «вне закона», то можно заметить, что его правоприменительная практика в первую очередь должна была показать, что все обширное законодательство Российского правительства адмирала Колчака юридически ничтожно, не имеет никаких правовых последствий. В условиях Гражданской войны это вполне понятная, оправданная мера. Объявление «вне закона», по существу, означало, что к лицам, получившим такой «статус» от революционной власти, уже не могут применяться ни базовые международные правовые акты (в силу отсутствия международного признания РСФСР на тот момент), ни, тем более, базовые нормы дореволюционного права, декретивно отмененного в РСФСР. В историческом прошлом это фактически означало, что даже убийство этих лиц ненаказумемо. Поэтому «судьба» Колчака и членов его правительства, по большому счету, была предрешена не в январе 1920-го, а еще в июле 1919-го.

Подтверждением этого тезиса является и судьба последнего премьера Российского правительства Виктора Николаевича Пепеляева. Перечень «Документов к следственному делу В. Н. Пепеляева» включает в себя, в частности: «…Паспорт В. Н. Пепеляева… (фирменный бланк). Б. м. (16 сентября 1918 г.); …Удостоверение об отсрочке от призыва в армию (фирменный бланк), г. Омск. (25 сентября 1919 г.); Заявление Пепеляева в ЧСК о нежелании своего освобождения из тюрьмы (своеобразное подтверждение некоей «трусости» Пепеляева, якобы «просившего о пощаде» революционную власть. – Прим. В.Ц.) в ожидании суда (рукопись, подлинник), Иркутская тюрьма. (03 февраля 1920 г.); Прошение вдовы Е. Пепеляевой с просьбой выдать ей вещи мужа. (Рукопись, подлинник), г. Иркутск. (09 февраля 1920 г.); Расписка Е. Пепеляевой в получении вещей мужа. (Рукопись, подлинник), г. Иркутск. (11 февраля 1920 г.); Постановление ЧСК о прекращении следственного дела на Пепеляева, ввиду его казни, с выдачей предсмертной записки Е. Пепеляевой (Рукопись, подлинник), г. Иркутск (12 февраля 1920 г.); Расписка Е. Пепеляевой в получении переписки и бумаг, относящихся к делу ее мужа (рукопись, подлинник), г. Иркутск. (17 февраля 1920 г.); Постановление ЧСК о препровождении заявления Е. Пепеляевой в губревком с просьбой о выдаче тела мужа, с заключением, что со стороны ЧСК препятствий к ее просьбе не имеется (рукопись, подлинник), г. Иркутск. (20 февраля 1920 г.); Служебная записка управляющего делами губревкома (подпись неразборчива) о том, что тело В. Н. Пепеляева погребено и выдано быть не может (машинопись, подлинник), г. Иркутск. (23 февраля 1920 г.); … Справка, составленная товарищем председателя ЧСК Поповым о том, что с В. Н. Пепеляева не снято ни одного допроса ввиду смертного приговора… (рукопись, подлинник), г. Иркутск (10 марта 1920 г.); Опись документов и переписки В. Н. Пепеляева (машинопись, подлинник), г. Иркутск. (март 1920 г.)…»

Таким образом, в отличие от Колчака, которого все-таки допрашивала Следственная комиссия, по отношению к главе Совета министров этого сделано не было…

Правда, нужно учитывать «революционную специфику» законодательства первых лет советской власти. В. И. Ленин как выпускник юридического факультета и глава правительства, призванного осуществить «построение социализма», определял их достаточно своеобразно. В «Проекте программы РК (б)» судьям предлагалось, например, «…осуществлять волю пролетариата, применяя его декреты, а в случае отсутствия соответствующего декрета или неполноты его, руководствоваться социалистическим правосознанием, отвергая законы свергнутых правительств»[15]. Из этого же принципа исходил и декрет о суде (№ 1), принятый 5 декабря 1917 г., утверждавший «демократические выборы судей» одновременно с введением революционных трибуналов. Прежнее законодательство сохраняло силу законов «свергнутых правительств» исключительно в том случае, если оно не противоречило «революционной совести» и «революционному сознанию». Как известно, принцип «государства диктатуры пролетариата» и «классового правосознания» закрепляла и Конституция РСФСР, единогласно принятая однопартийным большинством 5-го Всероссийского съезда Советов 10 июля 1918 г. «…Мы не обещаем, – отмечал Ленин, – свободу и равенство вообще… Это и сказано в Конституции: диктатура рабочих и беднейшего крестьянства для подавления буржуазии»[16].

Таким образом, говорить о правопреемственности, о соблюдении общепринятых норм тогдашнего государственного, гражданского, международного, да и любого другого права при таких «базовых ценностях» не приходилось. Господство политики, господство принципов классовой борьбы, наказания за преступления политического характера, преступления против государства «диктатуры пролетариата» здесь несомненны.

Преамбула «Руководящих начал по уголовному праву» в этом отношении еще более конкретна:

«…Пролетариат, завоевавший в Октябрьскую революцию власть, сломал буржуазный государственный аппарат, служивший целям угнетения рабочих масс, со всеми его органами, армией, полицией, судом и церковью. Само собой разумеется, что та же участь постигла и все кодексы буржуазных законов, все буржуазное право как систему норм (правил, формул), организованной силой поддерживавших равновесие интересов общественных классов в угоду господствующим классам (буржуазии и помещиков). Как пролетариат не мог просто приспособить готовую буржуазную государственную машину для своих целей, а должен был, превратив ее в обломки, создать свой государственный аппарат, так не мог он приспособить для своих целей и буржуазные кодексы пережитой эпохи и должен был сдать их в архив истории. Без особых правил, без кодексов вооруженный народ справлялся и справляется со своими угнетателями. В процессе борьбы со своими классовыми врагами пролетариат применяет те или другие меры насилия, но применяет их на первых порах без особой системы, от случая к случаю, неорганизованно. Опыт борьбы, однако, приучает его к мерам общим, приводит к системе, рождает новое право.

Почти два года этой борьбы дают уже возможность подвести итоги конкретному проявлению пролетарского права, сделать из него выводы и необходимые обобщения.

В интересах экономии сил, согласования и централизации разрозненных действий пролетариат должен выработать правила обуздания своих классовых врагов, создать метод борьбы со своими врагами и научиться им владеть. И прежде всего это должно относиться к уголовному праву, которое имеет своей задачей борьбу с нарушителями складывающихся новых условий общежития в переходный период диктатуры пролетариата. Только окончательно сломив сопротивление повергнутых буржуазных и промежуточных классов и осуществив коммунистический строй, пролетариат уничтожит и государство как организацию насилия, и право как функцию государства. Этой задаче – задаче помочь органам советской юстиции выполнить свою историческую миссию в области борьбы с классовыми противниками пролетариата – идет навстречу Народный Комиссариат Юстиции, издавая настоящие руководящие начала по уголовному праву РСФСР: