скачать книгу бесплатно
Уж чего там говорить, но приходили мы армию ещё детьми. Да, нам было по 18 лет и наши сержанты, старше нас всего на два года, но которые уже прошли все тяготы и лишения военной службы, смотрелись в наших глазах взрослыми парнями. А мы имели всё ещё детскую конституцию тела, худенькие, тощие шейки, детские, ещё не оформившиеся голоса. Физическими нагрузками, правильным и калорийным питанием армия лепила из наших детских тел взрослую стать. А вот именно в учебках, в линейных подразделениях этого не было, помимо наших тел, нам ломали голоса. Варварски, но быстро и эффективно. На всех передвижениях строем, на строевых занятиях на заставляли не петь песни, а орать их, перенапрягая голосовые связки. Что называлось – отработкой или постановкой командирского голоса.
– Вы должны орать команду так, – поучали сержанты, – чтобы вас во время боя даже противник слышал, тем более когда кругом рвутся снаряды… вы должны во время команды рот открывать на ширину приклада, – требовали они. И мы орали песни, мы орали на занятиях по строевой подготовке. А потом страдали от боли в горле, от застуженных глоток, хрипели в разговорах. Ночью проснёшься, идёшь в туалет и из 250 курсантов спящих на всём этаже, как минимум 150 сильно и надсадно кашляли. Кто тяжело заходился в кашле, кто легче… Меня бог миловал и этот период для меня прошёл легко, но зато через два месяца любой из нас мог рявкнуть команду так, что она могла докатиться до штаба дивизии, заставив там вздрогнуть всех, а ты сам зачарованно вслушиваешься в свой новый, мужской голос… И опять с удовольствием рявкнешь, чтобы снова получить удовольствие.
Сегодня идём первый раз в караул. Не весь взвод, а только пятнадцать человек из самых подготовленных. 15 караульных, пять постов по три человека. Тетенов разводящим, Бушмелев помощник начальника караула и командир взвода начальником караула. Поэтому после политзанятий нас посадили в класс подготовки к караулу и целый час Тетенов терзал заступающих на предмет знания положений Устава Караульной и Гарнизонной службы. Все какие положено было знать статьи Устава наизусть я знал, а остальное хорошо помнил. Поэтому этот час я просто балдел в тепле и Тетенов сосредоточил свои усилия в основном на удмуртах, на которых он ругался и обещал не давать спать в отдыхающей смене, пока они не заучат нужные статьи, что для деревенских парней было тяжело переносимой мукой. Потом минут тридцать уделили Табелю постам и практической части, когда старший сержант Бушмелев провёл нас по всем постам. А это были: пост у знамени полка в штабе полка, пост в парке с боевой и учебной техникой, пост по охране складов продовольствия и вещевого имущества, пост на прямой наводке, где у нас проходили занятия и где в окопах стояли гаубицы в боевом положение, и пост посередине поля, склад с хим. имуществом, где Бушмелев махнув в нашу сторону рукой оповестил.
– Пост № 5. Курсанты Цеханович, Дуняшин и Панков, это ваш пост. Вопросы какие-то есть? – Мы огляделись. Голое поле. С одной стороны болотистая местность полигона, это сейчас она скрыта ровной пеленой снега, искрящейся на солнце миллионами разноцветных искорок, но если пойти по снегу в глубь полигона, то уже через метров двести промочишь насквозь валенки, потому что, болото прикрытое слоем снега ещё местами не промёрзло и следы быстро темнели от болотной влаги. В полутора километрах справа виднелась куцая улица из четырёх домов деревни Порошино, почтовый адрес нашей дивизии, а в трёх километрах впереди, за Долиной Смерти, большая деревня Калиновка. Ну и слева, в пятистах метрах, на высоком пригорке парк ракетного дивизиона, столовая и дальше уже наш арт. полк с казармой танкового полка Даурия.
– Да нет, товарищ старший сержант…, – вразнобой ответили мы, а Бушмелев усмехнулся.
– А надо, хотя бы спросить – А чего этот пост Мандавошкой называется?
Мы более внимательно посмотрели на одиночное здание склада, стоявшего в голом поле, на худую ограду из ржавой колючей проволоки, на часового, бредущего в тяжёлом тулупе, с автоматом в обнимку по снежной тропе вдоль колючки и в недоумение пожали плечами.
Бушмелев рассмеялся и кивнул на часового: – Вот так и вы будете, как мандавошка бегать вокруг склада, – и все засмеялись, представив на мгновение такую яркую картинку.
Потом были практические занятия на караульном городке. После обеда снова занятия и к разводу, все уже были задёрганы. Но на укороченном из-за сильного мороза разводе отвечали на все вопросы чётко и с радостью отправились в тёплую караулку, которая находилась буквально в двухстах метрах от плаца, между кочегаркой и столовой.
Фууу…, наконец-то мы в тепле. Быстро приняли караульное помещение, Тетенов отвёл первую смену и принял посты. Ужин, моя смена третья…, то есть через четыре часа, которые пролетели в какой-то мелочной суете. Я надеялся, будучи в отдыхающей смене, хоть немного поспать, но не получилось и в одиннадцать часов выходил из караульного помещения на смену постов.
Чёрт побери, на разводе температура была около сорока градусов, а сейчас не меньше сорока пяти. Лица у нас были закрыты до глаз полотенцами, на ногах валенки, а на постах на голову, под шапку, должны одеть утеплённые маски с прорезью для глаз, одевали тулуп и на солдатские двух палые рукавицы меховые шубенки. Быстро пробежались по всем постам, сменили и Тетенов, который был одет в шинелку и уже замёрз, чуть ли не бегом погнал нас на мой пост. Дуняшин уже ждал, переминаясь с ноги на ногу у хлипких ворот, опять же из колючей проволоки. Я метнулся к единственным воротам, в ярком свете полной луны отчётливо рассмотрел заиндевевшую целую печать и быстро, насколько это было возможно снял с Володи тулуп, он помог мне его одеть и я чуть не упал от тяжести тёплого одеяния, натянул на лицо маску и надел на руки шубенки.
– Товарищ младший сержант, курсант Дуняшин пост сдал. Товарищ младший сержант, курсант Цеханович, пост принял…, – глухо доложил из-под полотенца и маски.
И Тетенов, еле дождавшись нашего доклада, галопом, во главе короткой цепочки караульных, помчался в караульное помещение, а я впервые за месяц остался один. Даже было странно. Как так…!? То всегда, вокруг меня было суетившиеся куча людей, где я сам активно суетился, гоношился, что-то делал, куда-то бежал… И вдруг я один… И никуда не надо бежать и быть в готовности выполнить любой приказ или услышать грозный рык сержанта. Какое это оказывается благо – быть одному. Даже, чёрт с ним с постом…. Ты один. И я блаженно вздохнул и побрёл по тропе вокруг деревянного склада. В таком одеяние быстро согрелся и наслаждался покоем. Единственно, что было неудобно – это держать автомат. Из-за многочисленных слоёв громоздкой одежды я был вынужден держать автомат в охапке и другой раздражающий, но смешной момент, с чем неожиданно столкнулся. Согрелся и меня стало морить сонливость и одолела зевота. И по первости не стеснялся и зевал во весь рот, из-за чего струйка пара из-под полотенца на лице, пробивались сначала под маску, а оттуда в прорезь для глаз. Влажный пар попадал на ресницы закрытых глаз в сладостном зевке и тут же замерзал, плотно склеивая льдинками ресницы.
Ёкарный бабай. Усиленное моргание, глубокое морщенье мышц лица не приносили успеха и ресницы оставались смёрзшими. Тогда приходилось доставать руку из солдатской рукавицы, из обширной шубенки и голой рукой раздирать склеенные морозом ресницы, а потом ещё оттаивать остатки ледышек на кончиках, оставшихся на глазах ресниц, а зверски выдранные ресницы убирать, чтобы они не попадали в глаза. Рука за это время успевала здорово замёрзнуть и быстро ныряла в шубенки, чтобы через пару минут всё повторилось, когда я вновь зевал. Сонливость в этой борьбе быстро пропала и теперь если хотел зевать, то приходилось большим усилием лицевых мышц задавливать зевок, но уже теперь рискуя вывихнуть челюсть… И смех и грех….
Я уже больше часа бодренько выхаживал вокруг склада, как вдруг услышал невнятные голоса и хруст снега под приближающими шагами.
Не понял??? Я быстро обежал вокруг склада и удивлённо посмотрел на единственную дорогу идущую сюда. Там никого не было, а шаги были – Хрусть…, хрусть…. Хрусть…, хрусть… Что за чёрт? Окинув ещё раз внимательным взглядом дорогу, вплоть до ракетного дивизиона на горке, чистое поле – никого. И метнулся за склад и там тоже оглядел чистое поле полигона – Никого…!!! Но обратил внимание, что звук шагов стал глуше и доносился всё-таки с той стороны. Опять выскочил… Да…, что за чёрт? Шаги есть, а никого не видно… Причём, шаги явно по укатанной дороге, но на дороге никого нет. Я скинул с рук шубенки и щёлкнул предохранителем автомата, весь обратившись в слух и вдруг услышал голос: – Маша, завтра пойдём в кино в Калиновку? – Стукнула калитка, именно звук закрывающейся калитки, и голос невидимой Маши прощебетал.
– Посмотрим… Если завтра такая холодрыга будет, какой смысл переться туда?
– Хорошо, спокойной ночи…, – и снова хрусть-хрусть…, хрусть-хрусть. А я с облегчающим матерком, вернул предохранитель на место и стал натягивать шубенки на рукавицы. Как я мог повестись на такую банальщину? Ну.., понимаю там городские, но я то не городской и прекрасно знаю, как в сильные морозы звуки распространяются далеко и чётко. Вот и сейчас слышал шаги и разговор парочки с деревни Порошино. Я вновь мерно зашагал по тропе, а ещё через тридцать минут прискакал галопом Тетенов со сменой. Быстро была произведена смена часовых и мы бегом помчались в караулку, до которой было около километра.
Оказавшись в тёплом караульном помещение, разделись и Бушмелев произвёл боевой расчёт, после чего заглянул в комнату начкара и сказал туда: – Всё, товарищ лейтенант….
Лейтенант Князев оглядел коротенький строй и качнулся на ногах с пятки на носки и обратно: – Товарищи курсанты, согласно Устава, при таком морозе, мы должны менять вас каждый час. А смена занимает около сорока пяти минут. То есть, в данном случае младший сержант Тетенов, как разводящий за эти сутки проведёт на морозе 18 часов. И придя в караулку, через 15 минут он должен снова идти на мороз. А вы на посту простоите за сутки всего 8 часов. Вот я сейчас хочу спросить вас – не трудно вам стоять по два часа на морозе?
Общий ответ был бодрым и успокаивающим: – Никак нет, товарищ лейтенант…
– То есть, мы так и оставляем несение службы на постах по два часа!? – Испытующе спросил Князев.
– Хорошо…, – услышав положительный ответ, начкар распорядился, – Бушмелев, на сегодня тогда закроем вопрос со знанием Устава отдыхающей смены. Пусть спят. А бодрствующая, в твоём распоряжение.
В три часа ночи заступил на пост и снова два часа блаженствовал в одиночестве, когда можно было помечтать или спокойно подумать о чём-нибудь приятном. А в пять часов при разряжание оружия произошёл смешной казус. Я то менялся последним и в принципе не успевал замёрзнуть за время бега до караулки. А вот остальные, особенно те, кто менялся с постов 2, 3, 4 и Тетенов, пока менялись в течение сорока минут, промерзали так, что уже плохо соображали и мысль в голове была только одна – скорей бы тепло. В этой смене на 2ом посту стоял курсант Паничкин, из глубоко интеллигентской семьи и такого же воспитания. Хороший парень, но вот это всё наложило на него определённый отпечаток – был он несколько мешковатый и лоховатый во всём. Вот он наверно замёрз больше всех и когда шагнул к месту разряжания оружия, то вместо того чтобы сначала отстегнуть магазин, потом снять с предохранителя, передёрнуть затвор, произвести контрольный спуск, он ошибся и, замороженный, снял автомат с предохранителя, передёрнул затвор и нажал на спусковой крючок. Тетенов тоже был замороженный и тупыми, воловьими глазами смотрел на неправильные действия курсанта. Естественно, грянул громкий выстрел и пуля ушла в пуле улавливатель. Все вздрогнули от неожиданности, а Паничкин в испуге отскочил назад. Тетенов тоже очнулся от своих далёких мыслей о тёплой караулке и тут же заорал: – Паничкин, ДУРАККККккк! Ты чего делаешь? Блядььььь!!! Теперь передёргивай затвор и выкидывай патрон из ствола…
Паничкин сделал шаг вперёд, передёрнул затвор и зелёный патрон вылетел на мёрзлый асфальт, а Тетенов и все мы остальные продолжали тупить. Младший сержант продолжал менторским тоном дальше учить: – А теперь делаешь контрольный спуск…, – Паничкин нажимает на курок и вновь гремит неожиданный выстрел, на который из караульного помещения выскакивают сонные Бушмелев и Князев.
– Тетенов…, – возмущённо закричал лейтенант Князев, – Чему ты учишь курсантов?
А курсанты были сами в ступоре, Паничкин больше всех.
– Паничкин, вот теперь отстёгивай магазин и укладывай его в подсумок, – Паничкин заторможено сделал, что ему велели и замер у автомата, а Князев продолжал, – чего стоишь? Делай теперь контрольный спуск и ставь на предохранитель.
Тупанули все и Бушмелев тоже, забыв, что при выстреле в стволе опять был патрон, поэтому для всех присутствующих при разряжании, новый, громкий выстрел был встречен в изрядном изумлении, а через несколько секунд досадным матом и таким же смехом старших начальников.
– Бушмелев, а ты что стоял и молчал? Видел ведь, что я вразнос пошёл… – Сквозь смех возмутился Князев.
– Да я в таком же разносе был…, – засмеялся Бушмелев, а ещё через несколько мгновений новый взрыв смеха, когда смеялись все. Князев сказал Паничкину, чтобы тот забирал автомат, а тот в ответ тихо сказал.
– А я боюсь – вдруг снова выстрелит….
На выстрелы прибежал дежурный по полку, которым стоял наш командир батареи и отругал всех, но сам через пять минут смеялся в комнате начальника караула и оттуда весело доносилось: – Ну, Князь…. Всякое видал и стрельбу в карауле при разряжание… Но вот так, чтобы три раза подряд… Никогда… Паничкин…, – дверь открылась и оттуда показалась голова комбата, глазами нашёл Паничкина и весело прокричала, – Паничкин, не горюй. Больше ты в караул не пойдёшь, будешь у меня писарем. Почерк у тебя красивый.
Так что первый караул прошёл под знаком весёлого приключения…..
А на занятиях….. На строевой подготовке нас гоняли и муштровали, заставляя отрабатывать все элементы до автоматизма, так что мы забывали о морозе в минус 40 и шагали, шагали и шагали… Оттачивая каждое движение в одиночной подготовке, в строю, в совместном прохождении в составе отделения, взвода и батареи.
– Раз-два.., раз-два…, раз-дваааа, – младший сержант Тетенов стоит посередине квадрата на плацу и мерным, медленным голосом подаёт команду, а мы шагаем по разлинованным квадратикам по кругу и также медленно подымаем ноги, отрабатывая строевой шаг, – ножку…, ножку выше… Носочек оттянут… Раз-два…, раз-два… Фока не сачкуй! Раз-два…, раз-два…
И мы идём, чётко поворачиваясь на углу большого квадрата. Ножку тянем и подымаем на 35 сантиметров, фиксируя её на верхней точке на одну секунду – Раз-два…, раз-два… И когда ноги от таких замедленных движений и фиксаций устают, слышится новая команда – Взвод ко мне! В колонну по три становись! И теперь мы отрабатываем движение строевым шагом в составе взвода. Сначала минут пять опять в медленном темпе, а потом мы переходим на нормальный шаг. И начинаются упражнение на внимательность, когда тридцать человек должны в едином движение выполнять любые команды. В быстром темпе начинают сыпаться команды – Взводдддд На-право! Взвод На-лево! Взводдддд Кругом Марш! Тут самое главное сержанту подать команду под верную ногу и нам остаётся только выполнить её. Первые десять-пятнадцать команд мы выполняем, как правило, отлично. Потом внимание притупляется и идут ошибки. Кто-то не услышал, или услышал, но опоздал с манёвром, или повернулся не в ту сторону, попутав Право-Лево от бесчисленных команд. В ходе выполнения команд солдаты сталкиваются друг с другом, кто-то падает, кого-то толкают, мешанина, а Тетенов заливается в смехе. Но и этот этап занятия проходит и мы переходим к следующему – Прохождение Торжественным маршем.
Мы идёт, стараемся, ноги подымаем высоко, носочки тянем, а Тетенов огорчённо орёт: – Горох…, горох…, – что обозначает – ноги опускаются на асфальт не одновременно и идёт не слитный, единый удар, а короткая дробь. Новый заход, сержант бежит рядом со строем прислушиваясь, и довольный кричит: – Сейчас, нормально, нормально…, – потом стремительный рывок вперёд и сержант падает на асфальт, плотно к нему примыкает и голос снова огорчённый.
– Ногу…, ногу…, выше, выше… Низко идёте. По новой на исходную – Бегомммм Марш!
А мы уже в поту, но снова идём и с досадой слышим опять горох. Тетенов, со своим ещё маленьким опытом исчерпал все свои приёмы и злится, не зная, как быть дальше. И в это время, как всегда в трудный момент, появляется замкомвзвод.
– Так…, на исходную…
И теперь он смотрит своим опытным взглядом. Взвод Стой! Звучит команда.
– Парни, горох…, херня, а всё из-за того что у вас, когда идёте строевым шагом, нет поступательного движения. Вы топчетесь на месте, отсюда и все беды.
Но видя, что мы не понимаем – Как это мы топчемся на месте? Мы же идём…
– Да…, вы идёте, а не стоите на месте. Но…, вы подымаете высоко ноги и тут же их опускаете и вместо шага в 60-70 сантиметров, у вас шаг 40-50 сантиметров. Вот смотрите…
Он выводит из строя одно отделение и запускает его вдоль строя взвода, толково показывая наши ошибки. И снова тренировка и дело идёт – гороха меньше и идём уже гораздо лучше. И последнее, завершающее занятие – прохождение с песней. Тут мы уже не орём, а поём как положено. И наконец-то желанный перекур, когда все закуривают и можно опытному и уважаемому сержанту задать интересующий всех или тебя вопрос, но как правило он общий.
– Товарищ старший сержант, зачем нам многократное выполнение таких команд, как «Разойдись», «Ложись», «Направо», «Налево», «Кругом марш»? Ведь вы же сами говорите, что мы уже на достаточно высоком уровне всё это выполняем. Зачем нам это?
Сержант, который прослужил уже два года, мудро усмехается: – Товарищи курсанты, этими командами вам в голову и в ваши мозги вбивается безусловный рефлекс на бездумное выполнения приказа командира. Почему мы требуем, чтобы по команде «Разойдись» вы через две секунды должны находиться как можно дальше от того места, где вас застала команда. Или команда «Ложись», мгновенно должны лечь, даже не раздумывая в грязь, в воду. Услышал команду командира – Лёг. А вдруг снаряд летит!? И командир вовремя подал команду – Ложись или Разойдись! И тут думать нечего – падаешь и всё. Приказал стрелять – Стреляй, не думай, что перед тобой человек. Перед тобой враг и ты должен убить его. Не думая. Занятие по строевой подготовке, это лишь кусочек той армейской системы, которая закрепляет и усиливает этот рефлекс. И вам на всех занятиях, ежечасно и ежеминутно будут его усиливать и развивать.
Занятия по строевой подготовке, как бы предваряли занятия в тепле и до обеда мы занимались в тёплых классах, где занятия проходили в борьбе со сном. А после обеда, уборка территории. Хорошо если день бесснежный, то тогда все уборочные мероприятия проходят в щадящем режиме и в ленивом выравнивание окружающих сугробов. А вот если идёт снег, вот тогда начинаются «пляски с волками….». Только закончишь убирать снег на одном конце плаца, а уже вычищенный прикрыт слоем снега. И не важно, что слой тоненький, но когда ты начинаешь убирать его с площади в почти в пять тысяч квадратных метров, снега получается ну очень много…. Мы один раз убирали его непрерывно с обеда и до полуночи. Снег уже не умещался на окружающих плац сугробах и его мы таскали на плащ-палатках за двести метров и увлечённо скидывали с Турецкого вала в Долину смерти, пытаясь её засыпать. Работа под руководством сержантов шла азартно, весело и мы были в поту, несмотря на морозяку. В самый пиковый момент засыпать Долину смерти нам не дали, пришёл дежурный по полку и прекратил работу. Пока раздевались, пока отбивались было уже без двадцати час ночи. А ведь на утреннем осмотре курсант должен быть подшит свежим подворотничком, бляха на поясном ремне должна блестеть как у кота яйца, сапоги начищены…. А ведь утром времени этим заниматься совершенно нет и алгоритм у курсантов в этом плане был следующий: завязываешь на дужке полотенце и уже дневальный по батарее, оценивает, когда тебя ночью поднять, чтобы не было толкучки в расположение. Все дела по подготовке себя к утреннему осмотру занимают около сорока минут и ты снова ложишься спать, предварительно развязывая и снимая полотенце с дужки, чтобы не путать дневальных. Также ночью пишешь и письма домой или любимой девушке. По идее после этих ночных шараханьях по расположению организм должен приходить в боевую готовность, но как только ты сделал свои дела и забрался в койку, тебя вновь вырубает практически сразу, даже не успев донести голову до подушки.
– ……Раз-два…, раз-два… Левой…, левой…, – командует сержант и строй батареи рубит асфальт чётким строевым шагом, подымаясь в небольшую, но длинную горочку напротив плаца дивизии, за которым располагался штаб и Дом Офицеров, а ещё дальше улицы жилого офицерского городка.
Мы возвращаемся из бани, помытые, чистые и упаренные от ходьбы строевым шагом. Баня располагалась на другом конце учебного центра, в километрах трёх и дорога в ту сторону шла всё время под уклон, поэтому дорога туда проходила довольно буднично, легко и развлекательно, хотя бы от смены армейской декорации и мы вместо своего плаца, трёх казарм и столовой, могли посмотреть и на другие казармы, и других, таких же как и мы бедолаг. Обычно, туда и обратно, мы шли походным шагом, периодически переходя на строевой. А сегодня сержанты были отчего-то не в духе и решили на обратном пути, когда дорога всё время ведёт в небольшом подъёме, прогнать нас строевым шагом, отчего, пройдя полтора километра от бани, мы уже упарились, несмотря на сильный мороз.
Тот кто не служил в армии, наверно удивился бы – Ну подумаешь, полтора километра прошли строевым шагом!? И я бы несколько месяцев назад тоже удивился, но сейчас тихо матерился про себя, напряжённые ноги устали при постоянном движение вверх, да с каждым шагом ты ещё должен тянуть носочек, да так чтобы нога подымалась на 35 сантиметров над землёй, да ещё чтоб был единый удар, когда твоя нога опускается одновременно со всеми, да ещё надо держать равнение в шеренге, чтоб не получить наряд на работу за ненадлежащее усердие…
Вообще-то движение строевым шагом рассчитаны на короткие дистанции – это прохождение торжественным маршем, с целью тренировки и другие перемещения, а тут гонят уже хрен знает сколько… Вот и не выдержал кто-то в середине строя и на грозный вопль сержанта оттуда отчётливо и сочно донеслось: – Да пошёл ты на Х…., – и строй сломался, все перешли на походный шаг. Молодые сержанты, которые и вели нас из бани, заметались вдоль строя, пытаясь восстановить дисциплину, но всё было бестолку. Если сержант подбегал к строю, то в этом месте все переходили на строевой шаг. Только он удалялся к другому месту, как все переходили на обычный шаг и ничего сержанты с этим поделать не могли до самой казармы, где они остановили нас перед подъездом, не разрешая заходить, а сами побежали жаловаться старшине и другим старослужащим сержантам.
Мы понимали, что возмездие со стороны старослужащих последует. Вот только в каком виде? Половина батареи, кто находился рядом с кричавшим, знали виновника и так однозначно нельзя было сказать – Сдадут его или нет?
Возмездие наступило быстро. Вышли сержанты со старшиной и тот сразу задал вопрос: – Кто кричал? Выходи…, – в ответ тишина.
– Хорошо, ставлю по-другому вопрос – Если не выйдешь, то пострадает вся батарея…, – вновь тишина и отсутствие даже малейшего шевеления.
– Что ж…, батарея выбрала себе наказание. Батарея…, На-лево! За казарму, Беееегом Марш! – И мы побежали, ещё не понимая, что задумал старшина. Впрочем, бежали недалеко, всего на край высокого и крутого Турецкого вала.
Сержанты помоложе за пять минут, цепляясь за ветки кустарника, за выступающие корни сосен, цеплявшихся за склон, спустились вниз и закричали оттуда – Готовы!!!
– А сейчас, – буднично начал старшина, – все бегом спускаются вниз. Не пять минут, как ваши командиры, а одна минута. Бегом марш!
И мы полетели вниз по крутому склону. Кто-то полетел кувырком вниз сразу, кто-то чуть позже… Мчались на заднице… Бились об стволы сосен, не успевая при спуске затормозить или уклониться от столкновения. Я закувыркался в самом низу и влетел с головой в здоровенный сугроб. Не успел вылезти, как сержанты пинками стали нас выстраивать у подножья Турецкого вала и, не дав передохнув или отряхнуться, мигом разбили на тройки, где двоих назначили в санитары, а одного раненым: – Переноска раненых…, – заорали сержанты и мы схватив своих раненых, полезли вверх по крутому склону… Чёрт побери, вот это Даааааа…. Цеплялись за ветви, стволы, использовали любую зацепку, но поднявшись метров на пятнадцать-двадцать соскальзывали и летели вниз вместе с раненым. Заново его хватали и снова тащили вверх. Те немногочисленные санитары, которые без приключений всё-таки затаскивали своего раненого на верх и с облегчением считали, что на этом для них заканчивалось занятие или они получат временный передых, пока все залезут, глубоко ошибались. Их старослужащие сержанты ногами скидывали обратно и те летели вниз, сшибая, тех кто уже хоть на какую-то высоту сумел подняться. А внизу, другие сержанты, снова гнали наверх…
Блин…, такая чехарда длилась недолго и загнанные, уставшие, мокрые от пота и снега, злые мы в конце концов залегли на середине вала и совсем не реагировали на рёв сержантов как снизу, так и сверху. Попытались сержанты снизу забраться к нам и расшевелить, но неожиданно для них получили отпор и сами полетели вниз. Те, кто был наверху, прекрасно это рассмотрели и до них тоже дошло – батарея ощетинилась и если они ещё сунутся к нам, то точно также улетят вниз и сержантский авторитет будет подорван.
– Все на верх, – прозвучала команда старшины Николаева, батарея зашевелилась и толпой полезла вверх, – в расположение Бегом марш! Строиться в центральном проходе. – И мы без строя затрусили в казарму.
Строй стоял, напротив группки сержантов и угрюмо, источая угрозу, молчал. На границе между пятой и нашей батареей начали скапливать курсанты соседей, прослышавшие о нашем маленьком бунте и сказавшие – Если что, мы поддержим…
Сержанты пятой разогнали их с границы, но в глубине расположения пятой батарее, курсанты продолжали клубиться, готовые поддержать нас. Все прекрасно понимали, конфликт надо тушить, пока он не пыханул по горячему, потому что за первый месяц службы накопилась определённая доля злобы как раз к молодым сержантам, пришедшими только-только с учебок, почувствовавших волю и власть над бесправным, как они считали, курсантским стадом. К чести дедушек нашей батареи и пятой, имевших опыт и переросшие свои амбиции, те рулили в основном справедливо и если наказывали, то за дело.
Тишину нарушил старшина, просчитав всё по-умному: – Считаю, что на первый раз вы получили достаточный урок. Кто зачинщики или зачинщик – выяснять не будем, но не забывайте, хоть нас и мало – мы власть и сила. И за нами полтора года службы, а это ещё и опыт. Так что, как заломать вас всех одновременно – опыта хватит. А теперь всем приготовиться к ужину. Разойдись!
До ГСВГ осталось 140 дней.
Глава пятая
В батарее наконец-то стало тихо. Взвода разошлись на занятия: первый и второй, одевшись потеплее, ушли на учебные точки на прямую наводку в поле, а третий и четвёртый в учебные классы, где до обеда будут заниматься в тепле. Завтра всё будет наоборот – мы пойдём на занятия в поля до обеда, а первый и второй взвода будут заниматься до обеда в тепле.
Мне повезло – наступила моя очередь стоять на тумбочке следующие два часа и я с удовольствием занял место дневального у входа в расположение. Можно было немного расслабиться, а вот остальным двум дневальным придётся эти два часа побегать и попотеть, наводя порядок в помещение. Мне, после смены с тумбочки, придётся лишь натереть мастику центрального прохода до блеска и до обеда можно будет слегка побалдеть.
Через час мне уже надоело стоять на тумбочке и я с лёгкой завистью поглядывал на остальных дневальных, которые оперативно закончив наводить порядок, сидели на табуретках и «точили лясы». Тяжело вздохнув, сменил положение ног, расслабив теперь правую ногу в стойке «Вольно», и уставился на часы, висевшие над входом. Под моим взглядом минутная стрелка дёрнулась и перескочила на следующее деление.
– Медленно, медленно, чёрт побери, – тоскливо перевёл взгляд на дверь бытовой комнаты, из-за которой внезапно послышался шум. Дверь резко распахнулась и из неё заполошно выскочил старшина батареи старший сержант Николаев с пустым цинковым ведром в руке.
– Дневальный ко мне! – Громко заорал Николаев, как будто я находился на далёком расстояние.
– Я, товарищ старший сержант, – мигом подскочил к старшине и схватил протянутое мне ведро.
– Цеханович, пулей летишь в столовую и ведро пару сюда. Пулей…, Беееггоммм!!!
Бегом, так бегом. Грохнув входной дверью казармы, метнулся через плац и через минуту залетел в столовую, где тут же уткнулся в дежурного по столовой.
– Товарищ сержант, старший сержант Николаев приказал принести ведро пару. Кто мне его даст?
Сержант, с замызганной красной повязкой на рукаве – «Дежурный по столовой», загадочно ухмыльнулся: – Что, Николаев, опять зачудил?
– Так точно. Зачудил. Только старший сержант сказал – Мигом! Так, где мне взять?
Сержант, пряча весёлые искорки смеха в глазах, сдвинул шапку на лоб и задумчиво почесал затылок: – Слушай, курсант, я паром не распоряжаюсь, поэтому иди-ка ты к заведующему столовой прапорщику Елатунцеву и у него спроси.
Прапорщика Елатунцева только что отодрал зам по тылу и расстроенный начальник столовой, накатив стакан водки, нервно курил в своём захламленном кабинете, когда я постучал в дверь.
Зашёл, принял бравую строевую стойку и, не задумываясь над содержанием, отбарабанил: – Товарищ прапорщик, старший сержант Николаев приказал принести ведро пару. Где мне его взять?
– Чего? Чего? – Старый, худой, потрёпанный жизнью и службой прапорщик, медленно выбрался из-за стола и встал передо мной. То что он был разъярён было видно даже невооружённым взглядом, но невыполнение приказа Николаева меня страшило больше, чем заведующий столовой, который в юности был партизаном и мочил фашистов.
– Товарищ курсант, – зловещим тоном прошипел прапорщик, – КРууугоМММ!
Я чётко выполнил строевой приём и не видел, как старый партизан замахнулся ногой и со всего размаху дал мне под зад хорошего пендаля.
Гремя ведром, я вылетел в зал и с яростью потёр ушибленную задницу, слушая, как прапорщик орал за дверью грозные клятвы разобраться с моим старшиной.
– Так…, здесь не получилось…, пойду к варочным. С ними быстрее договорюсь, – примерно так размышляя, направился в варочное отделение. Подозвав к себе такого же курсанта, как и я, который сегодня был в наряде по столовой, но в варочном отделение, попросил его: – Слушай, братан, набери мне ведро пару, – и протянул ему посудину.
– Не понял! Тебе чего сюда наполнить? – Удивлённо протянул варочный.
– Да вы чего тут? Вёдро пару. Понимаешь па….., блядь…, – я замолк, наконец-то поняв, за чем меня послал Николаев.
– Тьфу, ёкарный бабай…, – я с досады выматерился и уныло побрёл из столовой.
– Ну что, курсант, пару то набрал Николаеву, – встретили меня гоготом дежурный по столовой и его помощник.
– Набрал, да ещё по заднице получил, – пробурчал я и вышел из столовой.
А на подоконнике открытого окна сушилки, высунувшись в наружу чуть ли не до пояса, лежали старшина, Бушмелев и дежурный по батарее сержант Крамаренко, которые тоже встретили меня хохотом и подколками.
Долго они смеялись и потом, когда отдав ведро Николаеву, я в подробностях рассказал о своих метаньях в поисках пара, особенно над тем, как получил пендаля от заведующего по столовой. Подкалывали меня и дневальные, особенно Курбанбеков: – Боря, а чего ты не врубился сразу, что тебя за паром посылают? Я вот никак не могу понять вот этого.
Он всё приставал и приставал ко мне с этим идиотским вопросом, пока я его не послал подальше: – Вот когда попадёшь в такую же ситуацию – тогда и поймёшь.
Впрочем, ждать долго не пришлось. Следующим влетел Курбанбеков. И влетел капитально. Было двенадцать часов дня. Старшина и дежурный по батарее засели в каптёрке, а Бушмелев ушёл в класс ко взводу. На тумбочке стоял Курбанбеков и повернувшись спиной ко входу, изо всех сил жал пальцем на очередную канцелярскую кнопку, пытаясь вогнать её в полированную доску с документацией наряда по батарее. Поверхность полировки была твёрдой и жало кнопки или ломалось, или же загибалось, но упорно не хотело входить в полировку. Дневальный злился, доставал из картонной коробочки следующую кнопку и всё повторялось заново. Входная дверь не спеша открылась и в расположение появился генерал и не просто генерал, а генерал-лейтенант. Я уже прослужил больше месяца, а так как по характеру был любознательным в отличие от сына глубоких степей Курбанбекова, который первых военных в своей жизни увидел здесь, поэтому уже знал – что это генерал-лейтенант Морозов, член Военного совета Уральского округа. Генерал был очень суровым и чересчур требовательным начальником и одно только его появление в любой части, приводило офицеров и командиров в трепет. Каким образом грозный начальник незамеченным проехал в дивизию и оказался без свиты и сопровождающих в арт. полку и в нашей батарее – я не знаю. А сейчас он стоял у тумбочки и медленно наливался малиновой яростью. Курбанбеков лишь мельком глянул на вошедшего через плечо и вновь погрузился в увлекательнейшую борьбу с кнопками.
– Товарищ курсант, а почему вы мне команду «Смирно» не подали? – Спросил генерал спину дневального.
У Курбанбекова сломалась очередная кнопка и он, шуруя пальцами в коробке, даже не глядя на генерал-лейтенанта, с досадой произнёс: – А мы прапорщикам команду «Смирно» не подаём, – вытащив кнопку, дневальный вновь попытался её вогнать в доску.
Генерал озадаченно молчал, переваривая то, что он услышал. Но учитывая, что перед ним стоит молодой солдат, он сдержал свой начальственный гнев, который отдалённо прорывался в интонациях.
– Товарищ курсант, хоть я и прапорщик, но старше вас по воинскому званию, да и по возрасту, чёрт побери. Так повернитесь ко мне.
Дневальный медленно повернулся и сверху вниз посмотрел на невысокого генерала с немым вопросом: – Чего тебе надо?
