скачать книгу бесплатно
Через две минуты Устав был в моих руках, я сидел на табурете по середине широкого коридора. Солдат выстроил в две шеренге спиной друг к другу и поставил их тоже по середине коридора. И приступил к громкой читке Устава с первой страницы. Как по заказу бортовая качка усилилась и шеренги подчинённых стало болтать от одной стенки к другой. Я читал в слух нудным голосом статьи и с интересом смотрел, как шеренги мотались от стенки к стенке. Спящих и дремлющих в строю, как это бывает при таких читках, не было. Сначала бойцы веселились, шутили, потом стали чертыхаться, затем посыпались тихие матюки. А через час они просто угрюмо бегали от стены к стене. Ещё через час взмолился Воробьёв.
– Товарищ старший лейтенант, мы всё поняли и больше этого не повторится.
Мне тоже до чёртиков уже надоело, да и устал читать, но «упёрся рогом» – я же им пообещал воспитательную работу до обеда. Значит надо до обеда.
В двенадцать часов в наш отсек случайно забрёл парторг экипажа, понаблюдал минут десять и поинтересовался – Что тут происходит?
Услышав мои слова о воспитательной работе, он возмущённо хрюкнул и умчался, а через десять минут появился с подполковником Шкуматовым и стал ему жаловаться, что я издеваюсь над солдатами.
Подполковник Шкуматов с непроницаемым лицом выслушал стенанье гражданского политработника. Потом выслушал мои объяснения и язвительно спросил парторга – Служил тот в армии или нет?
– Ах нет!? Ну, тогда, Максим Иванович, не будем мешать командиру взвода проводить занятия, – Шкуматов взял под локоть парторга и потащил его из моего отсека, бросив напоследок через плечо, – Цеханович, потом зайдёшь ко мне.
Еле дотянул занятие по Уставам до обеда, но добился своего – бойцы были злые на меня, на корабль, на бортовую качку и на сон тоже. А когда я предупредил, что если что – то «Повторение – мать учения». Ответ был един – НИКОГДАааааа…
Шкуматов, когда я появился на его очи, махнул мне рукой отсылая – Потом…, после обеда, на совещании….
Приняв доклады от командиров рот и решив ряд мелочных вопросов, начальник эшелона сначала высказал своё виденье на состояние дел в эшелоне: – Товарищи офицеры и прапорщики, в моих планах было дать ещё пару дней на отдых, на изучение личного состава и лишь потом начинать с солдатами работать плотно. Но сегодняшний случай в первой роте, – командир роты недоумённо поднял голову и посмотрел на подполковника, – заставил меня резко изменить весь предыдущий план. Паршиков не смотри на меня так удивлённо… Ничего там у тебя особенного не произошло, но тем не менее, слава богу, что именно так и произошло. И твой командир взвода Цеханович первый отреагировал и вовремя. Причём сразу стал работать с личным составом неординарно, с выдумкой, но думаю эффективно…
Теперь все смотрели на меня, а ротный немо кивнул мне – Что там у тебя было? Но я лишь скорчил рожу, типа – Всё нормально. Потом…
– Так вот, убедившись, что в первом взводе всё нормально, взводный на месте и работает, прошёлся по другим подразделениям. Вывод один – личный состав брошен и занимается чем хочет. Хорошо если он спит, но много кто не спал. Кто сидел в каюте, кто бесцельно шатался по палубам. В одной каюте сидели две молоденьких девочки из экипажа. Так в каюте солдат набилось человек пятнадцать. Они только на плафоне не сидели. Офицеры, за кем закреплены солдаты, тоже ничем кроме как балдежа не занимаются. Ещё пару дней и у нас будут и изнасилования и падение личного состава за борт, самоубийства и чёрте что ещё… Исходя из этого, принимаю решение. С завтрашнего дня занятия. Это первое. Второе. Пошёл к капитану и договорился с ним о выделении наряда по ресторанам – двадцать человек на сутки. Пять человек пойдут в помощь механикам в трюмы к машинам. Ещё десять человек ежедневно будет выделяться экипажу в помощь на разные работы. Помимо дежурного по эшелону и его помощника дополнительно ввожу следующих лиц суточного наряда. Посыльный и два патруля. Патруль по правому борту, патруль по левому борту. Солдат и прапорщик. Так чтобы у нас были заняты как можно больше людей. Теперь по занятиям….
Со следующего дня наша жизнь покатилась по военным рельсам. Даже будущий наш начальник медицинской службы майор Антонов стал периодично собирать жён офицеров и прапорщиков и проводить с ними беседы, где он рассказывал об особенностях жизни в жарком климате. Майор был с многочисленными «тараканами в голове», любил похохмить на занятиях и после них наши жёны возвращались в ужасе – Куда мы едем?
– Боря, а ты знаешь? – После очередного такого занятия жена с содроганием в голосе вывалила на меня «страшилки», рассказанные медиком, – что там есть лягушки, которые если прыгнут на человека то, так прилипают к нему, что их не оторвать рукой. А чтобы оторвать – их надо посыпать солью. И эти лягушки с помощью своих присосок могут по стене дома забраться аж на пятый этаж… А вот он ещё говорит, что там пауки размером больше чем кулак взрослого мужчины. И такие ядовитые, что не всякая вакцина действует… И живут они прямо в домах, где люди живут. Боря, куда мы едем…?
– Валя, ты чего? Приедем и разберёмся на месте. Живут ведь там люди….
Последующие два дня прошли нормально. Солдаты были даже рады нарядам и работам, воспринимая это как приятное разнообразие и дополнительное общение с экипажем. До обеда были занятия и обязательная учебная тревога для всех. По тревожным сигналам, мы доставали из шкафчиков в каютах оранжевые спасательные жилеты, одевали их и организованно выходили на палубы, каждый к своему спасательному средству. Где проходила тренировка по посадке в большие шлюпки или на спасательные плоты. Показывали, где лежит неприкосновенный запас пищи и воды и другие вещи необходимые при таких случаях. Очень подробно и познавательно рассказывали, как вести себя, если вдруг оказался в воде или же если благополучно все расселись и отплыли от тонущего корабля. Там правило было одно – держаться вместе, в куче и помогать друг другу. А после обеда можно было всем и расслабиться. Бойцы спали, но уже гораздо меньше, а мы отдыхали на палубах с семьями. Тем более что погода располагала. Чистое и ясное небо, море солнца и температура в среднем около 25 градусов тепла. Даже не верилось, что сейчас начало ноября и на Урале минус десять-пятнадцать и лежит снег. Мы шли ближе к африканскому берегу, который иной раз смутно просматривался с корабля и оттуда веяло жаром африканской пустыни.
Когда подошли к Сицилии, я достал купленный в Одессе телевизор на дециметровых волнах, а включив его, был поражён обилием телевизионных каналов. Мы то в Союзе смотрели только два канала, а тут их было около восьмидесяти только итальянских. Музыкальные, новостные, киношные, рекламные, спортивные…. Я крутил маховичок каналов, пытаясь найти что-то приемлемое и интересное, но телевизор по звуковой дорожке не совпадал с европейскими стандартами и был глух и нем. Я ещё по Германии знал, что в советских телевизорах надо что-то перепаивать, чтобы был звук. Уже устал палец от постоянного кручения, когда наконец-то наткнулся на военный фильм про наших советских подводников. Ну, хоть что-то, но посмотрев минут десять, плюнул с досады, поняв что наткнулся на очередную антисоветскую хрень самого низкого пошиба. Как это всегда показывали подлую советскую военщину, которая с помощью ядерной подводной лодки хочет нанести удар по мирным и пушистым капиталистам и по их свободной демократии. Но на защиту этой свободной жизни становится красавец супермен, нырнувший в море и проникший на ходу во внутрь подводной лодки. В течение пяти минут он уничтожает этих глупых и неуклюжих русских, потом взрывает подводную лодку и ровно за две минуты до взрыва, преодолевая вдруг возникающие препятствия, благополучно покидает её и со стороны наблюдает гибель врагов. Короче, чушь несусветная…. Выключил телевизор и спрятал его обратно в чемодан.
Следующее утро встретило нас низкими, наполненными влагой облаками, ветром и сначала небольшой волной. Экипаж начал споро крепить всё, что по их мнению было не совсем закреплено. А следующим верным признаком, что нас ждёт хороший шторм, стали характерные серые пакеты из плотной бумаги, которые стюарды стали раскладывать и крепить на всех видных местах. Постепенно волна стала усиливаться и весь состав воинского эшелона встретил начинающийся шторм с нарастающей тревогой. Кораблекрушения как бы никто особо не боялся, но все с опасением ожидали начала морской болезни, признаки которой начали постепенно проявляться. Сначала откуда-то изнутри и глубины организма тихо накатывала тошнота… С ней ещё можно бороться, пытаться не обращать внимание, но она всё усиливалась и отмахнуться от неё уже не получалось. Появились первые следы рвоты на ковровых дорожках в коридорах и стюарды тут же хлопотливо их убирали, но в воздухе всё равно витали неприятные запахи, усиливающие позывы к рвоте.
Я тоже с тревогой ожидал шторма, не зная как поведёт себя мой организм. Но сколько не прислушивался к своим ощущениям, даже малейшего признака морской болезни обнаружить не мог. А вот моя семья и многие другие уже лежали в лёжку. Но когда по корабельной связи объявили, что старший стюард раздаёт таблетки против рвоты, практически все рванулись в холл музыкального салона за таблетками. Но они мало кому помогли. Мою жену и сына сильно тошнило, но не рвало. А когда наступил обед, то при одной только мысли о еде их чуть не вырвало и они отказались идти кушать. В ресторане пустовало половина столов, а прежде чем подать пришедшим еду, официанты щедро поливали из чайников скатерти, чтобы по ним не скользила посуда и только потом ставили тарелки.
Шторм уже был девять баллов и по морю гнало огромные волны. Корабль то зарывался носом в водяные валы, до наоборот задирал его куда то в небо и по коридорам уже можно было ходить только цепляясь за поручни, тянущиеся вдоль стен. Впереди меня брёл с обеда ныряющей походкой бойчина, внезапно он рванул вперёд и попытался добежать до очередного серого пакета, торчавшего из-за поручня, но не успел. Тело изогнулось в непонятный знак и солдатский желудок в один момент исторгнул из себя только что проглоченный обед и наверно остатки завтрака. Увидев густую струю и ощутив желчный запах, я сам чуть не метнул обед на красную ковровую дорожку. Резко развернулся и побежал на палубу, где часто и быстро задышал широко открытым ртом. Вернулся к себе в каюту уже другим путём. Стюард только что убрал остатки блевотины, как из-за поворота коридора послышались новые звуки рвоты и стюард, матерясь на ходу, ринулся туда.
Жена и сын несчастными глазами встретили моё появление и выглядели они совсем не хорошо. Их не рвало, не ныли, но их здорово мутило. Я прилёг на кровать и решил немного вздремнуть, но не тут то было. Корабль был в килевой качке и когда нос задирался в небо меня сильно прижимало к переборке, а через сорок секунд нос уходил вниз и я съезжал по одеялу к краю постели. Хорошо, что на краю был небольшой бортик, который не давал мне каждые полторы минуты падать на пол каюты. Тоже самое происходило и с моими на противоположной постели, только в обратном порядке. Помучившись так минут десять и услышав, как по внутрикорабельной связи передали сообщение о запрете выхода на палубу в одиночном порядке и без причин, я решил сходить во взвод и проверить подчинённых. Каюты встретили меня сплошной лёжкой. Только замкомвзвод Воробьёв и другой сержант Перминов были свежими и сытыми, с сонной поволокой в глазах, встретили появление командира взвода. Из туалета доносились бессильные стоны, где над унитазом страдало сразу и одновременно трое солдат.
– Воробьёв и Перминов, отгадайте загадку. Что могут сделать одновременно трое мужиков, а что не могут две бабы? – С ходу весело мотнул головой на дверь туалета.
– Ну…, товарищ старший лейтенант, это бородатая загадка, – протянул Воробьёв, а Перминов задумался. Замкомвзвод посмотрел на товарища и, не дождавшись успеха локального мозгового штурма, весело выдал разгадку, – две баба не могут поссать одновременно в один унитаз, зато трое мужиков могут.
– Молодец, – я щёлкнул щелбан в лоб Перминову, который призывался из глухой сельской местности, – учись, пионер, и ощущай какая разница между городом и деревней. Видишь, как шустро замок ответил.
– Парни, вы мне нужны для одного дела. Я хочу на кинокамеру снять шторм с кормы, но сами видите как швыряет корабль с носа на корму. Поэтому достаньте верёвку, привяжете ко мне и я с кинокамерой вылезу к самой корме и оттуда снимаю шторм во всей его красе, а вы меня держите и страхуете. Давайте, я пошёл за камерой.
Через пятнадцать минут мы сосредоточились у дверей, выходящей на кормовую палубу, где находился прапорщик Лукин со своим патрульным. Даже через стекло двери было достаточно страшно смотреть на разгулявшуюся стихию. Волнами, в отличии от носа, корму не захлёстывало, но она гуляла как взбесившийся лифт, который сам по себе то уносился в небо, то ухал вниз.
Но мы были молодые, безбашенные и это был наш первый в жизни шторм. И мы даже не представляли какие опасности могли поджидать меня на корме.
С весёлыми шутками и подколками, меня обвязали крепкой капроновой верёвкой и открыли дверь. Первые десять шагов, прикрытый надстройкой я прошёл легко, но как только пересёк безопасную границу, как меня ударил с боку плотный поток ветра и чуть ли не потащило к борту, но в это время нос корабля пошёл вниз, корма наоборот стала задираться вверх, а от такого неожиданного манёвра я, не удержавшись, попятился назад, за что-то зацепился пяткой кроссовок, грянул спиной на палубу и покатился хрен его знает в какую сторону, не заботясь о своей безопасности, лишь переживая за сохранность камеры. Может быть, меня и выкинуло бы за борт, но страховочная верёвка сильно и больно впившаяся в тело, остановила моё беспорядочное кувыркание.
Сев на задницу и помахав весело рукой выглядывающим из дверей подчинённым и Юре Лукину, типа – Всё в порядке…. Я огляделся. Пока кувыркался и елозил спиной по палубе, корма ушла глубоко вниз и я с ужасом увидел, что вокруг, по крайней мере кормы, громоздятся водяные горы а мы находимся как бы на дне водяной долины. И эти водяные горы, высотой с трёхэтажный дом вот-вот обрушатся всей своей массой на корму и утопят нас к чёртовой матери…
Я остолбенел от страха и это спасло меня от паники и от необдуманных действий, когда запросто мог вскочить на ноги и с дуру метнуться куда-нибудь спасаться. А так, немо и сидя на заднице, таращил глаза на жуткую водяную мешанину и пропустил тот момент, когда корма благополучно взлетела вверх и огромные волны, готовые нас утопить, пропали где-то внизу. Мне только и оставалось стереть со лба то ли холодный пот, то ли водяную взвесь…. Страх сразу улетучился от понимания, что если сейчас не утопило – то и дальше не потопнем. Я встал на ноги и стал пробираться к поручням кормы, опасно балансируя телом, чтобы опять не свалиться и не уехать к бортам. Через минуту добрался до поручней и намертво одной рукой ухватился за них. И остолбенел от открывшейся картины буйства водной стихии, где наш корабль был обыкновенной щепкой, но щепкой управляемой и потому ещё державшейся на поверхности.
В этот момент корма опять поднялась на самую верхнюю точку, на какую-то секунду замерла, перед тем как ухнуть вниз, но мне этого хватило чтобы оглядеть и оценить грандиозность шторма. От самого горизонта до нас и мимо нас катились водяные валы и ни что не могло остановить их бег, им можно было только подчиняться. Мы пошли вниз и вот уже оказались на самом дне водяной котловины, когда нашу железную скорлупку опять обступили горы воды, готовые обрушиться на нас, но не успевали, потому что корма уже подымалась вверх уходя из под удара. Постояв так минуты три, наслаждаясь буйством природы, я стал снимать и в очередной раз, когда мы опустились вниз, в объектив камеры попались следы безвестного кораблекрушения. Трупы нескольких коров, разбитые и целые деревянные ящики, клоки сена и другой бытовой мусор колыхался рядом с нашей кормой. Я откинулся от видоискателя и пристальным взглядом попытался охватить всё это разом и попытаться разглядеть – Есть ли там и люди? Но корма пошла вверх, а когда мы опустились вниз, то оказались в соседней уже водяной впадине, где ничто не напоминала о том, что я видел минуту назад. А с самой верхней точки не было видно ничего и никого кроме нас. Может быть и это и не было кораблекрушением…, может быть большая волна просто слизнула всё это с палубы какой-нибудь низко посаженной баржи?
Плёнка закончилась, я ещё с минуту полюбовался стихией, старательно отбрасывая мысли о том, что вполне вероятно кому-то в этот шторм и не повезло…. Благополучно добрался до своих и решил больше не испытывать судьбу.
К ужину, разгул стихии даже увеличился и влёжку лежал практически весь эшелон. Но на меня морская болезнь вообще не подействовала и на ужине, в пустом ресторане, нас было всего несколько человек, в том числе и ротный. Глянув на всё это, Паршиков глубокомысленно хмыкнул: – Давайте со столов собирайте закусь и за мой стол. Раз такое дело, сейчас я кое-что принесу…., – ротный ушёл, а мы с энтузиазмом собрали со всех столов колбасу. Наделали кучу здоровенных бутербродов. Часть их отложили, чтобы отнести своим в каюты. Вскоре появился Паршиков и из пакета достал две бутылки водки, чем привёл нас в приятное оживление.
Ужин затянулся и я попал к себе в каюту лишь часов в десять вечера. Открыл дверь каюты и постарался показать жене, что меня мотает и бьёт об стены не от выпивки, а от шторма, потому что где было две бутылки, каким-то чудом оказалось четыре. Но, слава богу, мои, измученные морской болезнью, спали тяжёлым сном. Я бухнулся на постель и постарался уснуть, но не тут то было. Качка из килевой, давно стала боковой. И если до обеда шторм старался меня выкинуть из постели, то теперь с периодичностью в полторы минуты меня то ставило чуть ли не стойке «Смирно», то наоборот – я становился «на голову».
Честно говоря, боковая качка была даже страшнее килевой. У меня каюта находилась примерно в середине корабля и когда нос или корма попадали под волну, то весь корпус корабля периодически сотрясал мощнейший, гулкий удар от хлопка об воду. Но такие удары были довольно редки, хотя и тревожащие. А при боковой качке, особенно когда ты лежишь в постели поперёк корпуса происходило следующее. Вроде бы сначала забавно, но вот потом….
Я лежу. Корабль начинает заваливаться на левый бок. Валится…, валится…, всё больше и больше. Ноги постепенно опускаются вместе с постелью вниз и естественно, что верхняя часть туловища наоборот начинает подыматься относительно продольной части корабля. Корабль продолжает валиться влево… И вот ты уже на спине и жопе, по простыни, начинаешь съезжать к переборке туалета и пятками упираешься в неё. А корабль продолжает валиться влево… И ты понимаешь, что ещё несколько томительных мгновений и ты уже будешь уверено стоять обеими ногами на переборке и начинаешь паниковать: – Ёб тв…ю м…ь.., ну сколько можно валиться на бок? Ёлки-палки… Пора бы уже останавливаться….
При этом как-то в невзначай вспоминается и утонувший «Нахимов» и то, что наш корабль идёт в последний рейс, и что ты плаваешь херово, и твои близкие тоже… и много чего другого, очень даже не интересного, но довольно тревожного. И вот когда ты чуть ли не по стойке «Смирно» стоишь на переборке, корабль перестаёт валиться и начинает своё боковое движение в обратную сторону. Ты облегчённо переводишь дух, ощущая, как твоё тело начинает принимать нормальное горизонтальное положение, а корабль начинает валиться вправо. Валится…, валится, внося уже привычное тревожащее ощущение опасности. Привычно едешь на спине и жопе, и также привычно упираешься, но уже головой в переборку. А корабль невозмутимо продолжает валиться вправо. И в какой-то момент твоя шея начинает судорожно сигнализировать о том что ты стоишь на голове, а твои ноги хрен его знает где… И вновь немой крик души: – Да ёлки палки… да вались ты обратно, а то ведь мы сейчас перевернёмся….
И так полночи. Хмель от такой эквилибристики куда-то улетучился, туда же улетучился и сон. Но вторая половина ночи обнадёжила, качка становилась всё слабее и слабее и под утро шторм закончился и я смог забыться тяжёлым сном. Лишь к часам одиннадцати утра все реанимировались от последствий шторма и уже на обед шли с энтузиазмом и здоровым чувством голода. А после обеда вывалили на палубу под тёплое средиземноморское солнышко. С капитанского мостика гаркнул электроматюгальник, объявив нам, что по правому борту наблюдается стадо то ли касаток, то ли кашалотов…, не расслышал. И действительно, в метрах четырёхстах плыли четыре огромные особи. Чёрные спины, которые мы видели на поверхности были размером метра четыре и воображение дорисовывало, что могла скрывать морская вода. Подавляющее большинство из нас крупнее селёдки или выпотрошенного Хека на витрине магазина и не видели рыб, а тут такая громадина, которую все рассматривали с почтением, пока они плыли рядом с нашим кораблём.
Вечером я заступил дежурным по эшелону и всё дежурство свелось к вечерней поверке, ночного патрулирования, чтобы ночью бойцы не лазили по палубам. Утром подъём, а всё остальное ерунда. Мы входили в Гибралтарский пролив и своими глазами увидели это чудо. Гигантская скала и небольшой городок Гибралтар у его подножья. Из иностранных фильмов я знал, что там, чуть подальше, располагался аэропорт и уходящая в море взлётная полоса. Много что знал по фильмам и по телевизору и всё это теперь видел воочию. Тем более что мы проходили близко от берега. Африканского берега видно не было, он был за горизонтом в сорока километрах от нас. Три часа мы любовались красивеными видами, пока шли по проливу. И вот вышли в Атлантический океан. Тут даже волны были другие. И их даже волнами не назовёшь – величественные, пологие, изумрудно-зелёные валы нескончаемой чередой катились навстречу нам и корабль лишь плавно колыхался на них.
Капитан обещал, что после пролива он наполнит бассейны морской водой и все сгрудились на палубе перед большим бассейном и детским, куда лилась чистая забортная вода и как только она заполнила бассейн, я прямо с повязкой дежурного нырнул в воду, тем самым открыв купальный сезон.
А вечером, в музыкальном салоне, был праздничный концерт, посвящённый 69ой годовщине Октябрьской революции. Замполит неплохо поработал с бойцами и я даже погордился нашими солдатами, видя удивление экипажа, что за несколько дней можно организовать на приличном уровне и сбацать неплохой концерт. Парторг корабля был уязвлён и пообещал в свою очередь через неделю дать ответный концерт силами экипажа. Ну, а после концерта все достали свои заначки и мы, разбившись по компаниям, неплохо закончили праздник.
Корабль после Гибралтарского пролива свернул в сторону Африки и шёл сейчас строго на юг. Через два дня мы зайдём на Канарские острова – в город-порт Санта Круз на острове Тенерифе. Пора бы уже. Опреснителей на корабле не было и если первые три дня мы пресной водой пользовались, можно сказать, без ограничения, то сейчас был введён экономный режим. Пресная вода по каютам давалась практически на минуты, три раза в день, только чтобы помыть руки и лицо перед приёмом пищи. Ну и в это же время все запасались водой для питья. А там…, в Санта Крузе, заправимся водой, продуктами и пойдём уже строго на запад через океан.
Погода эти два дня стояла жаркая и бассейны в какой-то степени спасали, в отсутствии нормального душа, нас от вонизма. Но солёная океанская вода, после купания мгновенно высыхала и тело, покрывшись мельчайшими крупинками соли, активно чесалось. Один боец решил океанской водой помыть себе голову с мылом. Намылить то он намылил, но вот смыть мыло с волос не смог и все уржались, когда он с растопыренными в разные стороны, стоявшими колом волосами метался по кораблю. Посмеялись, потом сжалились и отвели на кухню ресторанов, где он уже горячей и пресной водой вымыл голову. Но всё равно – мы балдели. В Союзе народ ходил в шубах и валенках, а мы запросто сидели в палубных шезлонгах в плавках и загорали. А ночью…., жара спадала и на бархатно-чёрном небосклоне высвечивались во множестве яркие и крупные звёзды. Вот это красота. Я выходил на палубу в часов двенадцать ночи, ложился в шезлонг и часами пялился на небо, звёзды и растущий серп луны. И на красоту ночного океана.
Утром проснулся и первым делом выскочил на свою сторону борта глянуть – Где тут остров Тенерифе? Но океан был привычно пуст. Вышел на палубу, к бассейнам и, кинув уже безразличный взгляд на другую сторону, был ошарашен открывшейся картиной. Когда шли через Эгейское море, то видели по всему его пространству большое количество островов самых разных размеров и видов. Были маленькие, были совсем крошечные, были и большие, и совсем огромные. Как правило, они были скалистые и серым камнем вздымались из морских волн. Что-то подобное ожидал и здесь увидеть, но был поражён. Огромная, гигантская гора величественно вздымалась из океана и тянулась на долгие, долгие километры до самого горизонта, но не казалась частью материка, а именно, несмотря на свои размеры, она и ощущалась островом. Гора вздымалась пологими, но крутыми берегами, а вдоль неё узкое побережье, где виднелись цистернами нефтебазы, небольшие посёлки или предприятия и бежала бесконечная, с оживлённым автомобильным движением, дорога. Мы шли вдоль побережья около полутора часов, успели позавтракать, а берег всё разматывал и разматывал всё новые и новые картины островной жизни.
После завтрака нас срочно собрали в музыкальном салоне, где рядом с начальником эшелона удобно и вальяжно расположился полковник КГБист. Надо сказать, что полковник до этого времени не докучал нас и полностью отдался всем прелестям отдыхающего туриста. Мигом сошёлся с медсестрой и мы их видели весьма периодически. Как правило, входящими или выходящими или из его каюты, или из её. Мужиком он оказался сильным и этому сексуальному марафону можно было только позавидовать. В одну из последних ночей я оказался невольным и случайным свидетелем страстного траха в бассейне, а потом около него. Они не заметили меня, лежащего в шезлонге и глазеющего на небо, а я сразу как-то не среагировал, да и было потом поздно. Поэтому пришлось затаиться и молить бога, чтобы меня не заметили и не подумали чего лишнего. Вернувшись потом к себе в каюту, я долго не мог заснуть, ворочаясь в постели, невольно вспоминая все сопутствующие моменты случайного подслушивания и подглядывания.
Сейчас полковник сидел рядом со Шкуматовым со слегка утомлённым видом и, источая невольную радость от того, что он оторвался от приятного, но утомительного секса и сегодня посвятит себя работе.
Проверив офицеров и прапорщиков, начальник эшелона сразу же представил слово КГБисту.
– Долго рассусоливать не буду. Через полчаса прибываем в порт города Санта Круз. И будем там стоять до вечера. Данный порт является военно-морской базой НАТО и там будут находиться и стоять рядом с нами НАТОвские корабли. Поэтому задача наша следующая – Ни в коем случае не расшифровать истинное предназначение нашего корабля. Зачем и куда мы идём. И кто на самом деле находится на корабле. Всех солдат загнать по каютам, причём в каюты того борта, который будет обращён в сторону рейда и там они сидят до вечера закрытыми на ключ. Во время следования на обед на палубу не выходят и после обеда сразу же возвращаются в каюты и опять закрываются. Ну а вы, товарищи офицеры и прапорщики, вместе с членами семей усиленно изображаете беззаботных советских туристов. Задача ясна? – КГБист суровым взглядом оглядел сидевших перед ним.
Вопросов не было, одно только задумчивое выражение лиц, на котором явно читалось, что так просто изобразить «беззаботных туристов» как-то «сумнительно». Юрка Лукин эту общую мысль озвучил тут же вслух и открыто, «наивно» захлопав глазами.
Полковник ядовито усмехнулся и спросил: – А что без этого нельзя что ли сыграть?
– Да…, как-то с этим более интересно будет беззаботных туристов изображать….
– Кто вы такой? Представьтесь…
Юрка встал и оттарабанил: – Старшина первой роты прапорщик Лукин.
– Понятно, – веско произнёс, как припечатал полковник, – у прапоров только одно на уме – либо украсть, либо выпить….
Но увидев на лицах присутствующих офицеров, даже у подполковника Шкуматова, стойкое и упрямое желание выпить, да на халяву, с досадой крякнул и сожалеюще произнёс: – Ладно, через полчаса ко мне в каюту зайдёте…. Получите…
Получив через полчаса по бутылке 0.7 литра «Солнцедара» с напутствием растянуть бутылку хотя бы на пол дня и, увидев наплывающий из-за горы город и порт, мы стали загонять бойцов по каютам. А сами с жёнами и детьми вывалились на палубу полюбопытствовать на первый в жизни капиталистический город, да ещё и порт НАТО, нашего потенциального противника.
Порт, в том классическом виде, когда видны кучи портовых кранов, бесчисленные пакгаузы, рельсы, горы морских контейнеров, мы не увидели. Часть моря была отгорожена длинным бетонным сооружением, который служил достаточно широким пирсом и одновременно волноломом. Может быть грузовой морской порт был в другом месте, а здесь сейчас пришвартовалось несколько небольших пассажирских лайнеров, штук пять военных кораблей, выкрашенных серой шаровой краской, а когда мы встали у бетонного причала, то под нашей кормой оказалась английская подводная лодка, всей своей людской суетой показывающая скорый уход. Да ещё стояли несколько сухогрузов под нашим флагом. Встали мы совсем близко к городской набережной, совершенно не огороженной от порта, как принято у нас в Союзе. Тут же вполне свободно ходили гражданские люди, катил городской транспорт, а чуть дальше начинались городские кварталы со своей жизнью, распахнутой нашим любопытным взглядам. Основная часть города располагалась на достаточно ровной части суши острова, но равномерно подымалась от моря. И уже бело-жёлтые окраины карабкались вверх по крутым склонам высоких гор, высотой метров восемьсот-девятьсот. Хорошо были видны извилистые дороги и улицы, тянувшиеся к живописным вершинам, где вольготно располагались многочисленные виллы с висячими бассейнами.
Посмотрев вдоволь на подводную лодку, на английских моряков, на двоих полицейских, лениво фланирующих, вдоль «Аджарии», мы как-то незаметно переместились на капитанский мостик, где второй помощник капитана, вооружив нас биноклями, начал показывать местные достопримечательности, доступные взгляду.
– ….А вон там местное гетто, – парторг корабля протянул руку в направление высокой горы на противоположной стороне порта и показал нам один из кварталов на недалёкой окраине города, обнесённый трёхметровой белой стеной. Мы впились биноклями в двух, трёхэтажные, аккуратные домики.
И через пять минут рассматривания в сильные бинокли жизни в гетто, капитан Паршиков с сожалением опустил оптический прибор: – Хотел бы я жить в таком гетто. Офицером восемь лет, а всё по «убитым» общагам скитаюсь с семьёй…
Потусовавшись на капитанском мостике, мы спустились на кормовую палубу, где наши жёны и дети вокруг бассейнов весело изображали безмятежных советских туристов. Самое интересное, что без «Солнцедара», которым как говорят англичане красили у себя заборы, а американцы распыляли над джунглями во Вьетнаме против партизан, это у них получалось хорошо, а мы, мужики, никак не могли органично включится в это безмятежье. По поводу волшебного появления «Солнцедара» у КГБиста существовали две версии – Откуда у чекиста винище? Первая: это вино специально предназначено для этого дела и было закуплено ещё в Одессе. Вторая: КГБист, видя наше упорство в желание выпить, выпросил вино у капитана из его запасов. Хотя, нам до лампочки, чьё это вино – мы его получили и сейчас выпьем. Вольно невольно образовались компашки и семисотграммовые бутылки из тёмного, толстого стекла были опорожнены в рекордно быстрое время и первая бутылка, сверкая тёмными и стеклянными боками, полетела за борт. Только она плюхнулась в небольшие волны, как недалеко бодренько затарахтел двигатель небольшого катера и судёнышко с большой и густой металлической сеткой впереди устремилось к нашему кораблю. Подплыв к уже двум торчавшим горлышкам из воды, сетка окунулась в воду под бутылки и, резво подняв их из воды, перекинула через себя в контейнер из под мусора. После чего катерок стал шнырять вдоль нашего борта, вылавливая из воды окурки, щедро летевшие из иллюминаторов кают, где были заперты бойцы.
Глядя на эту, постыдную для нас картину, невольно вспомнился годишней давности случай. Вечером, перед вечерней поверкой, я случайно зашёл в спальное расположение батарее и невольно прислушался к рассказу рядового Прошкина. Прошкин прослужил уже год, был старше других по возрасту на четыре года и до армии плавал в загранке на торговом флоте. И вот он рассказывал, что самый чистый порт, который он видел – это порт Сингапура.
– …..Вода чистая, никакого мусора там не плавает…., очень уж они за чистоту борятся….
Я тогда его поднял и как секретарь партийной организации дивизиона отчитал: – Не может быть, чтобы в капиталистическом мире было чисто. Тем более в Сингапуре, в этой сраной и нищей Азии…. Врёшь ты всё.
И вот сейчас я воочию видел подтверждение слов солдата, а не секретаря партийной организации. Перегнулся через борт и внимательно осмотрел поверхность воды. Потом перешёл на корму оглядел подводную лодку, и другие корабли, стоящие недалеко от нас. Да…, только от нашей «Аджарии» радужная плёнка от просачивающегося топлива, расплывалась по воде.
Посетовал и забыл. Выпитое винище, особенно на щедром и тропическом солнце, так же хорошо ударило по мозгам и мы, под пристальным взглядом полковника КГБиста, полностью отдались отдыху. Купались, фотографировались, общались с семьями. КГБист тоже внёс свою лепту в это дело и вместе с медсестрой жизнерадостно резвились в бассейне под любопытными взглядами наших жён. И было на что посмотреть – пара смотрелась отлично. Он высокий, стройный и мускулистый. Она тоже ему под стать – стройная, с весьма привлекательным и соблазнительным бюстом. Мы, мужики, по хорошему завидовали полковнику, для которого данная командировка на Кубу и обратно – отличный отдых и разлекаловка.
Через полчаса они удалились в каюту для продолжения активного и интересного отдыха в духе советского туризма, напрочь опровергая тезис, что – В Советском Союзе секса нет! А в наших, одурманенных алкоголем мозгах появилась «дурная» идея – Чего это наши бойцы сидят взаперти в каютах?
Сказано – сделано и через пятнадцать минут новая, мощная волна «советских туристов» запрудила все палубы корабля. Сначала многочисленная толпа «туристов» скопилась на корме и просто молча разглядывала подводную лодку. Здесь уже приготовление к отходу заканчивались. На нескольких машинах подъехало местное городское начальство и из машин на лодку понесли в картонных коробках подарки от города. Это были в основном местные деликатесы, от вида которых у всех нас потекли слюнки. Потом среди бойцов нашлись знатоки английского языка и когда КГБист вальяжно и удовлетворённо, ничего не подозревая, вышел на палубу с медсестрой он чуть не упал в обморок от того активного общения между нашими бойцами и английскими моряками снизу. И в этот пикантный момент ему надо было поступить умнее. Тихо вклиниться в толпу солдат и тихонько их оттуда выгнать, создав впечатление, что наверно русским туристам надоело общаться и они разошлись по каютам. Но полковник тупо сглупил. С руганью и матом он ворвался в толпу бойцов и стал их разгонять с кормы. И появление атлетически сложенного, подтянутого русского «туриста», с руганью разогнавшего толпу молодых «туристов», явно укрепило «простодушных и наивных» английских моряков во мнении «что тут, что-то не всё в порядке».
Бойцы плавно перетекли в другое место и теперь оттуда кучами глазели на военные корабли, откуда им тамошние моряки что-то кричали и махали руками. КГБист ринулся туда и там навёл временный порядок, но теперь часть солдат вернулись на корму, а другая переключилась на полицейских, бродящих под бортом «Аджарии».
Подводная лодка к этому времени закончила приготовление к выходу из порта. Но тут возникла проблема. Наш корабль встал очень близко от лодки и её теперь нужно было вытаскивать чуть ли не из под наших винтов. Мощный буксир вытащил лодку назад, пробуксировал её немного в сторону и отцепился. Вода за кормой забурлила и лодка, низко посаженная в воде, плавно тронулась на выход из порта. К этому времени скандал с выпуском солдат на палубу достиг своего апогея. На палубе появился подполковник Шкуматов, «заведённый» КГБистом, сам полковник и начальник эшелона стал собирать вокруг себя офицеров и прапорщиков, чтобы отдать приказ загнать личный состав обратно по каютам. Но было поздно. Все, члены семей, бойцы, столпились у бортов, с интересом наблюдая за манёврами британцев. Английская подводная лодка, к этому времени, тихим ходом подошла на расстояние сто метров к нам. На центральной рубке толпились офицеры, а на корме у флага застыл моряк в белой форме с огромной коричневой кобурой на ремне. Как только лодка поравнялась с кораблём, офицеры на центральной рубке и моряк у флага, как по команде повернулись в нашу сторону, приняли строевую стойку «Смирно» и, приложив руки к головным уборам, отдали воинское приветствие глазевшим на них «советским туристам», а КГБист закрыл глаза и бессильно застонал.
– Сволочи…, я на всех вас напишу рапорт, как вы своим бездействием сорвали скрытность переброски военнослужащих на Кубу… И на вас, товарищ подполковник, тоже напишу…, – злобно пообещал КГБист, повернувшись к Шкуматову.
Всё это: и проход подводной лодки мимо нас с отданием воинского приветствия и всю эту перепалку я сумел незаметно заснять на кинокамеру. Жалко только что она звук не писала, а то бы
можно было услышать, как Шкуматов зло прошипел в ответ: – Товарищ полковник, не забывайте что я тоже могу написать, как вы тут выполняли свои обязанности…. Умерьте свой пыл – они и так знали кто и куда плывёт на этом корабле….
Обменявшись злыми и едкими репликами, начальник эшелона и КГБист удалились во внутренние помещения выяснять и далее отношения, забыв совершенно про свободно болтающихся по кораблю личного состава.
А подводная лодка, приведшая в ужас чекиста, спокойно прошла, не отдавая никакого приветствия, мимо стоявших далее советских сухогрузов, уменьшилась в размерах и вскоре вовсе исчезла с наших глаз.
Оставшийся день прошёл в вялом слоняние по палубам, в периодическом купание в бассейне и под знаком банного дня. Все мылись и стирались в пресной воде, совершенно не думая об экономии, так как сразу же по причаливанию, корабль был подсоединён к водной магистрали города. Лишь вечером на ужине нашим жёнам пришлось пережить небольшой ударный шок. Мы думали, что как только причалим, так свободные от вахты моряки пойдут в город до вечера. Но никто из экипажа не пошёл на берег. Лишь сошли директор ресторанов, парторг, хорошо владеющий испанским и ещё кто-то с ними, для закупки продуктов и организации их погрузки. Из разговора с экипажем выяснилось, что сейчас на берег сходить просто не выгодно. Им платили суточные в валюте. И за девять дней там набежало лишь чуть-чуть, а вот на обратном пути будет уже приличная сумма и тогда с корабля сойдут многие. Мы, опять же из общения с моряками, знали, что в Санта Крузе есть куча комиссионных магазинов, которые с довольствием покупали у советских моряков советские товары, которые потом с хорошей надбавкой перепродавали местным. Так здесь были в цене наши фотоаппараты с маркой «Ломо», особенно с олимпийской символикой. У меня как раз имелся такой фотоаппарат. Так вот его можно было сдать за 10-15 тысяч песет, а на эти деньги можно было запросто одеть и обуть семью из четырёх человек. Ценились и радиоприёмники «Океан», бинокли, кинокамеры. То есть всё, что у меня было сейчас в наличии и если через два года мне повезёт пойти через Канарские острова, то всё это можно будет неплохо сдать через моряков и здесь подзатарится. Моряки же на обратном пути сдав в комиссионки заготовленные товары и получив валюту на руки, тоже закупались. В основном, сейчас хорошо шёл модный материал… «Люстрин» что ли… И по прибытию всё это тоже сдавалось в Одесские комиссионки с большой выгодой для сдавших.
Закупив продукты и обсудив все вопросы с их погрузкой, сошедшая троица прогулялась по магазинам и вечером директор ресторана вышла в зал в сногсшибающих импортных шмотках, где из-под заводящей мужиков мини юбки, струились по длинным и стройным ногам колготки с искрящимися по бокам драконами.
Если мы, мужики, просто «раздели» её глазами и, мысленно облизнувшись, подумали о вечном (о чём думает мужик, глядя на кирпич), то наши жёны с чёрной завистью пожирали взглядами сверкающие колготки и страстно желали иметь на своих ножках тоже самое.
Примерно в десять часов вечера, корабль плавно отошёл от причала и уже через тридцать минут, только зарево над горизонтом напоминала о призрачном и сверкающим острове.
Последующий переход через Атлантический океан не запомнился ничем примечательным, за исключением нескольких моментов.
Появились «летающие» рыбы и с ними, вернее с их участием, произошёл смешной случай. Как бы они и не летали совсем… Просто в воде рыбы набирали скорость, выскакивали из воды и с помощью особых плавников, подобием крыльев, могли пролететь над водой от пятидесяти до ста пятидесяти метров, на небольшой высоте. Камбуз или ресторанная кухня располагалась на нижней палубе. Там тоже была небольшая открытая палуба и до воды было совсем чуть-чуть. И вот боец, с кухонного наряда вышел на корму с полным ведром, чтобы вылить за борт содержимое. И в тот момент, когда он плесканул с кормы, одна из летучих рыб, размером с хорошую селёдку прилетела ему прямо в лоб. Неожиданный, резкий и ослепляющий удар, заставил выронить солдата ведро за борт, а сам он, опрокинувшись на спину, завопил в страхе, тонким голосом, переходящим в визг: – Ааааа…, аааааааяяяййй акулааааа…, акулаааа…., меня ударила хвостом акулааа….
Я был дежурным по эшелону и в этот момент находился на кухне, поэтому выскочил к нему в числе первых, а увидев лицо солдата в рыбьей чешуе и в кишках минут пять хохотал вместе со всеми в полный голос. Переставал и вновь начинал хохотать, слушая лепет пострадавшего.
– Да.., да…, это была акула… Я плеснул за борт, а она меня в рожу хвостом как даст, – рассказывал боец, глядя на ржущие лица обступивших его людей. Кто-то подобрал останки летучей рыбы и сунул их под нос виновнику смеха, но тот твёрдой рукой отстранил от себя погибшую рыбу и продолжал талдычить про акулу.
Отсмеявшись и отчаявшись донести до него банальную истину, мы переместились на кухню, где я рассказал смешной случай уже из своей жизни, где пострадавший точно также был уверен на всю оставшуюся жизнь, что при копке могилы его в лоб пнул покойник.
Я тогда был пацаном и проживал с родителями в далёком таёжном посёлке Лопач, где располагался большой лагерь с заключёнными, отбывающими свой заслуженный срок. Такие посёлки и лагеря были временными и существовали лет двадцать-тридцать на одном месте, пока в окрестностях ещё была деловая древесина. Потом, как правило, они закрывались и создавались уже в другом месте. Поэтому своих кладбищ в таких посёлках не было. Умерших зеков хоронили тут же при лагере, под безымянными столбиками, без имени и фамилии. Лишь цифры на небольшой табличке указывали месяц, год и порядковый номер умершего. А умерший гражданский и вольный персонал возили хоронить за сорок километров в старинное уральское село Ныроб, на местное, такое же старое кладбище. И вот у одного из офицеров в лютую, морозную пору умерла старуха-мать. Надо было кого-то посылать в Ныроб, чтобы он на кладбище выбрал хорошее место и выкопал могилу. И этим делом занимался у нас местный пьянчужка Ваня Агишев. Маленький, сухонький, глава большой семьи, где одних детей было пять штук… Тут вкалывать надо, чтобы обеспечить всю такую орду, а Ваня пил, уходил в запои, поэтому охотно откликнулся на предложение офицера поехать в сорокаградусный мороз и выкопать могилу. Тем более, что офицер с собой ему дал три бутылки водки, закуску и ещё 25 рублей. Да и ещё пообещал потом. Ваня двадцать рублей отдал жене, а с пятёркой и выданной выпивкой помчался на попутной машине в Ныроб. Выбрал тихое и уютное место среди высоких тёмно-зелёных ёлок. Разжёг здоровое кострище, чтобы растопить промёрзшую землю и так и работал. Потюкает ломиком, выкинет землю, сделает пару глотков – закусит и опять потюкает. И суровый уральский мороз нипочём и работа двигается. Выкопав таким образом могилу необходимой глубины, Ваня решил подравнять дно могилы, благо там образовался непонятный земляной бугор, откуда торчал измазанный землёй угол какого то ящика. Агишев спрыгнул вниз, примерился и коротким ударом ударил ломиком по деревяшке. Эффект был мгновенный. На кладбище хоронили ещё со времён «царя Гороха» и кладбище было перенаселено. Вот Ваня, сам того не зная, и раскопал старинную могилу. Гроб был сколочен на совесть и из образовавшейся дыры вырвался скопившийся за века трупный газ, вырвался с силой, выкинув в образовавшуюся дыру мусор из полусгнивших остатков одежды, щепки и даже старый, полуистлевший ботинок. Что уж с испугу и по пьяни привиделось на тот момент Агишеву одному богу известно, но он мигом выскочил из могилы и, не видя перед собой ничего, ломанулся сначала по густо заросшей ёлками части кладбища, потом вырвался на поле, на противоположном конце которого виднелись избы. Рядом, в ста метрах от летящего по глубокому снегу Ваньки, проходила широкая, уезжанная дорога с оживлённым автомобильным движением, соединяющие две части Ныроба и можно было туда свернуть и бежать по лёгкому, но испуганный и бывший в ужасе Агишев, мчался по снежной целине, раскидывая снег как бульдозер, оставляя даже небольшие отвалы по бокам борозды, а удивлённые пассажиры автомобилей с любопытством разглядывали бегущего в снегу и с азартом гадали – Сколько бедняга принял на грудь?
В доме, куда ввалился Ваня и упал без памяти на пороге, гулянка была в самом разгаре. Мужики, хорошо подогретые водкой, подняли забежавшего и быстро привели того в чувство, дали выпить стакан водки и только после этого нежданный гость смог рассказать, как он копал могилу, выкопал гроб и оттуда выскочил покойник и пнул его ногой в лоб. Лоб действительно был разбит, но хороший водочный перегар и безумный вид Агишева навевал мысль о «безумной Белочке», неожиданно посетившей мужика. Потом Ваня рассказал, как покойник бежал за ним по кладбищу и отстал только на поле. Мужики вышли на крыльцо – прямая и широкая борозда на поле, уходящая на кладбище, слегка развеяла сомнения в правдивости и мужики, лихо намахнув по стакану водки, решили сходить и поглядеть на такого наглого покойника. Вооружившись чем попало, по той же самой борозде и пошли. Нашли место, где Ваня разбил себе лоб. Даже показали ему ёлку и место, куда он въехал головой.
– Нет…, – не верил Ванька, – я точно помню, как он пнул меня ногой в лоб….
Нашли могилу – дыра в гробу, гнилой ботинок и прочий мусор и ни следа покойника….
– Нет…, был покойник, – твердил Ванька, но мужики от мороза стали трезветь, а дома ждала водка и ядрёная закуска и они утащили с собой Ваньку. Это для него была последняя пьянка. До того было сильное потрясение, что Агишев завязал вообще с выпивкой и с той поры стал примерным семьянином, но до конца жизни был уверен – что его покойник пнул ногой в лоб….
Вторым хохмачём на корабле был наш медик. Майор, сумел найти выход на выпивку, а может это было у него затарено заранее. И вот он намахнёт, выйдет на палубу и начинает всем нашим женщинам рассказывать, что он только что видел перископ английской подводной лодки, которая пасёт нас от Канарских островов. И что лодка находится в готовности к торпедной атаке… Раз предупредили – Не хохми…, второй раз… Не понял. После третьего раза, он понял – либо ему офицеры и прапорщики набьют банально рожу, чтобы не пугал баб. Либо…., вот этого либо он больше всего и испугался.
Да…, ещё парторг корабля устроил шахматный турнир между воинским эшелоном и экипажем и к его горькому разочарованию солдаты, офицеры и прапорщики позорно разгромили экипаж.
А так погода стояла отличная, мы наслаждались нечаянным отдыхом и с нетерпением ждали окончания рейса. Я, ночами, уложив своих спать, выходил на палубу, ложился в шезлонг и любовался, усыпанный яркими звёздами небом. Ставил рядом радиоприёмник, он как раз с середины Атлантики стал ловить радиостанции с островов Карибского моря и теперь с удовольствием слушал испаноязычную речь с ихним раскатистым РРРРРРррррр…. – АррррррриБооооо….
И вот наконец то показался берег Кубы. Правда, это была провинция Сантьяго де Куба и до Гаваны плыть ещё два дня и тысячу километров. Но всё равно это была уже Куба, хоть и в виде размытой полоски земли на горизонте. Всем уже слегка надоело это путешествие и все теперь с нетерпением ожидали свидания с островом Свободы.
И это свидание наступило. До Гаваны оставалось часа два ходу и мы уже плыли в двух километрах от берега, где виднелись настоящие, высокие пальмы, широкие песочные пляжи с белоснежными пенными волнами, чистые и аккуратные посёлки и городишки. Всё это, с большого расстояния, казалось красивым и прекрасным. И чем ближе к Гаване, тем нам казалось всё красивее и красивее. Вот и Гавана. Перед нами раскинулась прекрасная панорама латиноамериканского города с одной из самых красивейших набережных мира. Небоскрёбы, старинные здания, пальмы, памятники на набережной, оживлённые улицы и проспекты стекающиеся к океану с одной стороны и величественные бастионы средневековой крепости Моро с другой стороны, своими старинными пушками, контролирующие узкий проход в чашу порта, где толпилось множество кораблей под разными флагами. И в который раз, после Канарских островов и порта Санта Круз я вспомнил рассказ своего бывшего подчинённого рядового Прошкина. Чем ближе мы подплывали к порту, тем сильнее был запах фекалий. Наш белый корабль величественно прошёл между набережной и крепостью и стал тихо приближаться к назначенному нам грузовому причалу и длинному ряду пакгаузов закрывающих припортовую улицу Гаваны. Тихий толчок и корабль замер у бетонной стенки. Мы повисли на бортах, глядя на толпу гражданских, явно ожидающих наш корабль. Уже познакомившись с южным солнцем, мы ожидали увидеть до черна загорелых соотечественников, но к нашему удивлению все они были лишь слегка загоревшими. Они также, с любопытством задрав головы, рассматривали нас. А так больше рассматривать и нечего было. Только спустился трап, как на борт корабля поднялись кубинские таможенники и нагруженные лёгким водолазным снаряжением кубинцы-водолазы. Они должны сейчас были опустится под воду и осмотреть днище корабля. Что они там смотреть будут не знаю, но меня и не только меня вдруг брезгливо передёрнуло – Брррррр…. Вода в порту была загажена до предела и имела коричневый вид плохого кофе. А вдоль корабля и по всей поверхности воды во множестве плавали какашки. И туда им надо было спускаться. Но водолазов это не смутило и через десять минут они уже жизнерадостно нырнули в отвратительную муть. Таможенники тоже особо себя не утруждали. Что-то там подписали и быстро удалились, а по громкой корабельной связи нас пригласили на выход. В это время наши подписанные чемоданы и крупногабаритный багаж, солдаты из прибывшей разгрузочной команды, стали таскать на пирс и грузить на военные грузовики. При себе мы имели лишь сумки и лёгкий, самый необходимый груз и поэтому мы довольно непринуждённо спустились на пирс и стали садиться в подогнанные автобусы.
Вот оно. Конец нашего путешествия, которое будет помнится всю жизнь и день прибытия 21 ноября 1986 года тоже.
Глава вторая
– Мне сказали, что вы старший лейтенант Цеханович…
– Да, – передо мной стоял мужчина лет тридцати пяти – сорока, в гражданке, среднего роста, худощавый, глядящий на меня внимательными и спокойными глазами. – А вы кто такой?
Тот слегка усмехнулся и спокойно отрекомендовался: – Я ваш начальник, подполковник Подрушняк, начальник Учебного центра «Д».
Мигом принял строевую стойку и представился по форме: – Товарищ подполковник, старший лейтенант Цеханович.
