Deus ex machina

“Да” – говорил себе Мэтью, – “есть число Пи. Оно указывает на какую-то удивительную регулярность, на какое-то вселенское правило. Но что значит это правило? Насколько обширно его применение и какова задача? Да и число ли это? Если мы смогли выразить это правило через число Пи, которое даже не сумели рассчитать полностью, то значит ли это, что это и на самом деле число, а не что-то совершенно другое?”

Да, мы можем оперировать числами и формулами для своих целей, для своих собственных реальностей внутри реальности, но это не значит, что мы знаем что-то о мире. Мы как дети, которые разбирают неведомый аппарат, делают себе игрушки из деталей, но не знают ничего ни о деталях, ни о самом этом аппарате.

Да, каждая личность – это во многом виртуальная реальность. Но она уникальна, и создает уникальный симбиоз с окружающей действительностью.

И еще, все-таки в основе Системы лежал старый добрый двоичный код. А что такое двоичный код? Нули и единицы. Каждый ноль тождественен всем остальным нулям во Вселенной, не так ли? Ноль – это просто ничто, а единица – просто единица. А человеческая мысль всегда уникальное и непредсказуемая комбинация непредсказуемых побуждений.

Мэтью быть может и понял, как это устроено, но едва ли мог объяснить, как именно и почему это работает. И никто не мог. Но что Мэтью знал твердо, так это то, что в ограниченных данностях Системы человеческий гений невозможен. Да, они сумели создать алгоритм расшифровки и сохранения уже накопленных воспоминаний. Но сумели ли? Почему воспоминания, даже самые волнующие и важные, стали похожи на пыльную коробку с документами в доме его детства? Они превратились в данные, они перестали быть ценностью. Знание превратилось в память. Чувства и эмоции превратились в алгоритмы. Человек стал почти идемпотентен. Да, к его услугам возможности суперкомпьютера, но что суперкомпьютер знает об аромате скошенной травы? Для него это лишь значение на шкале концентрации химических элементов. Более того, даже значение не имеет для компьютера смысла.

И еще, хотя Пифагор и считал, что в основе мира лежит число, и мы это за ним повторили, компьютер не знает даже, что такое число. Да, процессор направляет импульсы, обрабатывает код, но компьютер не знает, что такое число. Например, “десять”. Компьютер не создал этого слова путем опыта многих поколений, компьютер не сделал его частью обязательных знаний ребенка, который только входит в мир, он только обрабатывает данные, смысл которых для него не существует. А запах скошенной травы для него и вовсе абстракция, для которой пришлось разрабатывать несколько шкал, хотя что может быть конкретнее?

Так думал Мэтью и записал в своем дневнике, который вел довольно старым способом, в виде симуляции текста. Ему казалось, что так он точно не сойдет с ума. А, кстати, можно ли сойти с ума в цифровой реальности? Конечно, Система отвечает за стабильность индивидуума, но лишь в определенных пределах. В основном она фиксирует изменения, “обучаясь”.

Еще он написал о своих мыслях Марте. Не мог не написать. Все свои лучшие и главные мысли он всегда поверял ей. Не выдуманной сущности, не виртуальной любовнице, воображаемому другу или ассистенту, а ей – самому достоверному своему зеркалу, в котором он мог увидеть себе цену. Он отправил сообщение, хотя и знал теперь, что ответа скорее всего придется ждать годы и десятилетия, которые пройдут прежде, чем Марта захочет снова выйти на связь.

Марта. Воспоминания

Марта Якоби все еще оставалась “девочкой из бедной семьи”, которая ходила в элитную школу. Ходила, несмотря на насмешки над своим платьем “зимой и летом одним цветом” и пальто, рукава которого давно стали коротки долговязому подростку.

Даже теперь, в буквальном смысле слова вечность спустя, Марта злилась, вспоминая как однажды богатые одноклассники принялись кидаться в нее мелкими купюрами. Тогда еще были в ходу бумажные купюры. В долгу Марта, конечно, не осталась. Грубоватая, нескладная, крупная девчонка-подросток с пацанскими замашками, она накопала на школьном дворе дождевых червей, сложила их в большую лопату и принялась ждать обидчиков после уроков. Едва те показались в дверях школы, на них обрушился червячный дождь. Как же они визжали…

“Попасть снова в тот день?”, – мелькнул в ее сознании ответный импульс-реакция, созданный симуляторами гормонов и нейромедиаторов. И Марта могла бы с легкостью воссоздать тот день, вернее, свои о нем воспоминания в своем уголке Элизиума. Могла бы даже сделать картинку еще ярче. Ярче? Как басы не выкручивай, запись живым звуком не станет. Марта это интуитивно понимала еще перед Загрузкой. Так оно и вышло. Собственно и спонтанных воспоминаний никаких не было, как не было спонтанной злости на них или радости при мысли о мести. Марта вполне осознанно рылась в данных своей памяти, зафиксированных раз и навсегда перед Загрузкой, подыскивая что-то интересное, вдохновляющее, чтобы вызывать какую-нибудь мотивирующую реакцию. К воспоминаниям о школе прилагались эмоции (отношение к действию по Мэтью), они интерпретировались алгоритмами Элизиума определенным образом. Вот вам и злость, и месть.

В последнее время она много думала о прошлом, вернее сказать, искала в прошлом. Воссоздавала виртуальные образы из рассказов своей бабушки о том, как жили их предки в ХХ веке. Обезличенность чужих воспоминаний воспринималась легче, чем железобетонная точность своих. Марта любила подтрунивать над Мэтью и его “славянской рефлексией”, но о своих сомнениях предпочитала помалкивать.

Иногда, крайне редко, если срабатывал ассоциативный механизм алгоритма Системы, тасующий воспоминания случайным образом (на самом деле, даже подлинной “случайности” они не смогли добиться), она вспоминала свою двоюродную сестру Марию. Та отказалась от Загрузки даже тогда, когда это стало бесплатно. И даже когда это стало обязательно. Самой Марии к тому моменту уже перевалило за 90, и она ушла в коммуну Воплощенных. Кажется, у нее даже был муж, дети и внуки, которые ушли вместе с ней…. Сохранилась ли та коммуна? Помнят ли дети первых отказников о том, что где-то есть Бессмертие? Или продолжают верить в Бога предков, который не давал уверенности, но давал веру, не давал покоя, но торопил действовать и велел любить ближнего своего пока есть время?

Марта никогда не смеялась на “ересью” Воплощенных, как не смеялась и над их предшественниками, Молчальниками. Все они верили в Бога не более, чем она сама. Но и не менее. Наверное, им там было легче рефлексировать, но труднее было перестать это делать.

А еще там сохранилась ложь. Марта никогда в жизни не поверила бы, что тоскует по лжи, по ложным воспоминаниям, ошибкам, опискам, опечаткам, очиткам, по лжи спасительной, по лжи творческой, даже по лжи преступной, которую теперь она была склонна расценивать как плату за способность творить.

Воплощенные

Сначала они жили в городах, вместе со всеми, а обыватели называли их “бургерами” и “грязнулями”. Дескать, они не желают расставаться с мясными оболочками, которые нужно полжизни обслуживать, принимая пищу, умываясь, причесываясь, подстригая ногти, подбирая подолгу одежду и так далее, по кругу. Эту травлю поддерживала технохунта. Нет, Воплощенные не были опасны для властей, но любые власти должны куда-то направлять недовольство масс, предлагать им подходящий объект для ненависти. Дошло до того, что Воплощенным пришлось уйти из городов, чтобы после окончательной загрузки вернуться в опустевшие мегаполисы.

Некоторые искали точки подключения Элизиума, “порталы”, чтобы разрушить его, но или ничего не находили, или получали жесткий отпор от охранных систем. Кто-то исчезал. Их считали предателями. Однако мало кто из Воплощенных так уж поддерживал эмоциональные призывы уничтожить порталы: у каждого или почти каждого по ту сторону Вечности были друзья, родственники, знакомые, иногда и дети. После всплеска революционных настроений и споров наступила апатия.

Оставшиеся вне Элизиума не могли поддерживать устойчивую социальную систему, собственно, цивилизацию, да и не стремились к этому. Сначала возникшие по всему миру группы утратили связь друг с другом на фоне деградации технических средств. Потом начали дробиться и локальные сообщества. Люди разбредались кто куда семьями, небольшими компаниями. Оставаться в мертвых городах больше не было смысла: разрушенная инфраструктура только мешала выживать, а восстанавливать ее было некому.

Сами Воплощенные полагали, что в мире их несколько миллионов человек, может быть три или четыре. Но с каждым годом и днем их становилось все меньше из-за старости, болезней и низкой рождаемости в условиях практически полного возврата к натуральному хозяйству, навыки ведения которого несколько подзабылись.

Так уж вышло, что среди Воплощенных почти не было технарей, способных воспроизвести самые привычные предметы быта типа электрической лампочки или кипятильника, не говоря уж об автомобиле. И дело даже не убеждениях, просто большинство молодых инженеров выбирали специальности, связанные с развитием Системы, и шли работать на предприятия технохунты. В итоге, их навыки оказывались бесполезными вне кибернетики. В конце концов, все они ушли в Элизиум, но, честно говоря, города начали деградировать даже раньше. Никто не хотел и не умел заниматься дорогами, мостами, канализацией, транспортом. Те, кто умел и мог, были уже слишком стары.

Давно прошли те времена, когда человек мог найти дорогу по звездам без мобильного устройства или изобрести колесо, испечь хлеб в печи или построить саму печь. Забылись даже многие слова, связанные с бытом и выживанием. Кому охота их вспоминать или создавать заново? Люди просто пассивно терпели растущий дискомфорт. Поэтому большинство очень быстро согласилось на Загрузку, когда она стала бесплатной. Снаружи остались лишь ярые противники прогресса, натуры романтические, религиозные, восторженные, порой несколько истеричные. Типа Хесуса или Хесу.

Хесу – это, разумеется, не настоящее имя, а псевдоним, которым подписывались статьи, обличающие Систему, в первые годы эры Загрузки. Именно вокруг Хесу сформировалось ядро Воплощенных, именно он сформулировал их идеологию и призвал не сдаваться. Никто не знал, кто такой Хесу на самом деле. Некоторые еще долго верили, что он бродит где-то среди разрозненных племен Воплощенных, несет слово Правды. Одни говорили, чего убили люди Системы. Но другие возражали. Хесу якобы выбрал Загрузку, предав общее дело и Веру. Их быстро заставляли замолчать и не порочить светлый образ Пророка Воплощенных. Так или иначе, однажды Хесу исчез, но его идеи остались, а история жизни обрастала легендами за неимением фактов.

С годами Воплощенные уходили все дальше в леса, что плотной стеной подступили к руинам цивилизации. Вымершими городами пугали детей. Старики населили их фантастическими чудовищами, одичавшими гигантскими крысами, псами и котами, непонятными явлениями, которые для них самих когда-то были обыденной реальностью прогресса, но для их детей снова стали волшебством. Портал, умные машины, им управляющие, ушедшие в неведомое люди – всё это превратилось в мир ушедших Богов, новых атлантов, растворившихся в невидимом потоке…чего? Детям при этих рассказах представлялся яркий белый свет, льющийся откуда-то сверху, и призрачные фигуры, воспаряющие к его источнику. Кто-то из детей пугался этих историй, кто-то просил рассказать еще и еще. Но по-настоящему они не верили, что все это могло быть на самом деле.

Лукас и Барбара

Лукас Фейт загрузился одним из последних, перед самым закрытием сервисных порталов. Сперва-то он присоединился к Воплощенным и даже стал заметной фигурой в этом движении. Мечтая о лаврах литератора, он видел во сне авторские экземпляры своего бестселлера (непременно на бумаге) и говорил, что лишь сила искусства может сделать человека бессмертным. Он ругал Систему с первого дня ее появления, называя делом дьявола, хотя не сказать, чтобы он был сильно религиозным или верующим человеком. Идеи эти Лукас публиковал онлайн под псевдонимом Хесу, раздавал распечатки на улицах, иногда произносил восторженные речи. За ним не пошли народы, но о нем узнали или услышали очень многие. Лукас посеял сомнения во многих головах и даже, сам того не ожидая, стал своего рода идеологом отказа от загрузки, но самого себя так и не смог убедить в верности своих идей.

Жена тоже скептически относилась к его обличениям и не верила в пафос отречения от Вечности. Барбара, Бася, была гораздо старше Лукаса, хотя новые знакомые всегда думали, что она моложе. Они не замечали усталости от гонки со временем в ее глазах, не замечали вороватых движений ее рук, поправлявших складки одежды так, чтобы прикрыть очередную складку кожи на сгибе локтя, не замечали, что она чуть выпячивает нижнюю челюсть, чтобы скрыть наметившиеся брыли, не знали, сколько часов она каждый день тратила на уход за лицом, тренировки и скрупулезное планирование рациона.

Прагматичная Бася родилась в семье, доходы которой позволяли мечтать, но не тратить. Она знала о роскоши, но не имела шансов к ней приблизиться. Это проклятие основной массы среднего класса, который порой порождает образованных людей с кругозором и менталитетом аристократов, но без пассивного дохода и, как правило, без деловой хватки. Бася же с раннего детства поставила себе цель научиться делать деньги, чтобы никогда не экономить на себе и не бояться.

Басе это удалось. Вера в силу денег и собственные возможности продлила и ее жизнь, и в известной степени молодость, вернее, позволила сохранить иллюзию молодости. Сама-то Бася давно поняла, что молодость – это состояние души, которое мы растрачиваем по дороге на сверхусилия в погоне за чем-то или бегстве от чего-то. Мы можем удержать, восполнить, сохранить это состояние, но для этого нужны не только деньги и воля, но еще и огромная удача встретить Человека и найти Дело. Только сделать это очень трудно, если твоя цель – богатство, а ценность – деньги. Очень трудно отказаться от гонки, в которую вложено столько времени и сил.

Настоящее Дело редко приносит богатство и далеко не всегда приносит счастье, оно почти никогда не приносит покоя, но дает смысл продолжать и продолжаться. Деньги способны подарить более или менее достоверную иллюзию избранности, принадлежности к элите, но и только. Бася довольно неплохо научилась играть в эту игру, ей покорились многие квесты типа покупки элитной сумки или получения приглашения на модную церемонию. Венцом ее достижений стал сертификат на загрузку в Систему тогда, когда эта услуга еще стоила сумасшедших денег, а сами эти деньги еще имели смысл. Не раздумывая слишком долго и не поддаваясь сантиментам, она записалась на процедуру в первый же доступный день.

Бася относилась к тому поколению, в котором на момент первых загрузок уже началась заметная естественная убыль. Да и результаты обязательного вскрытия после процедуры показали, что 70-летняя Бася едва успела вскочить в последний вагон. Перед уходом она дала Лукасу свободу.

Он не судил и не упрашивал ее остаться с ним в реальном мире. В глубине души он прекрасно всё понимал.

Когда и ему самому исполнилось 70, загрузка уже была бесплатна и практически обязательна. Внешняя экономика очень быстро отмирала, на деньги уже почти ничего нельзя было купить, а Система из невероятного и безумно прибыльного эксперимента технохунты превращалась в единственный выход из тупика для самих представителей элиты, которые так и не дождались эликсира бессмертия и вечной молодости. Система поглощала всё и заменяла собой всё.