скачать книгу бесплатно
Прозвучавший вопрос был для Андрея настолько неожиданным, что он удивлённо вскинул голову. Олег Алексеевич испытующе смотрел сыну в глаза.
– Ты ж не рыбак! – сказал Андрей.
– А ты рыбак? – парировал Олег Алексеевич.
Андрей слегка растерялся. Молчал, не зная, что ответить.
– Тут такое дело, сынок, – как-то смущённо начал говорить отец. – Объявился мой однополчанин, мы с ним в Афгане воевали. Друзьями были хорошими, а потом нас жизнь в стороны развела. Сначала часто друг другу писали, потом реже, а потом… Бывает такое в жизни… Последнее письмо от него лет шесть назад получил. Каюсь: не ответил. Замотался. Потом очередной инфаркт, госпиталь. Потом в отставку ушёл…
«Ну, что он передо мной оправдывается? – подумал Андрей, – Я ему судья, что ли?»
Отец продолжал, спросил, с какой-то странной надеждой глядя в глаза сыну:
– Ты, наверное, слышал его фамилию от меня. Мы с мамой о нём говорили. Сидоров. Михаил Иванович Сидоров. Помнишь?
Андрей пожал плечами, не помнил он такого человека. Может быть, и слышал когда-то о нём, но забыл. А многое ли мы знаем о жизни своих родителей? Многое ли запоминаем из их рассказов? Запоминаем мы лишь то, что когда-либо коснулось нас напрямую. Помним людей, бывающих у родителей в гостях, но не всех. Только тех, которые дарили нам игрушки и угощали какой-нибудь вкуснотой. Иногда мы помним их фамилии, иногда – имена и отчества, но чаще – лица. А потом и лица забываются. Свою жизнь – события, происходящие с нами, людей, с которыми мы встречаемся и расстаёмся – мы помним лучше. Потому, что эта жизнь – наша. А жизнь родителей всё-таки немного чужая. Родители наши, а жизнь чужая. Мы не можем повлиять на неё – вот в чём дело. Мы не можем выбирать тех, с кем нам интересно, кто нам приятен, как не можем повлиять на желание родителей общаться с теми, кто нам не нравится, и кого мы видеть не хотим. А уж что касается родительских воспоминаний и их разговоров о делах давно минувших дней, так это вообще очень долгие годы не кажется нам достойным нашего внимания. И только потом, когда мы достигаем того возраста, когда всё в жизни испытано и проверено на собственной шкуре, когда груз разочарований и потерь уже начинает понемногу перевешивать чашу весов, на другой половине которых лежат наши победы и находки, мы начинаем осознавать, что впереди – всё то же самое, те же радости и те же печали, а позади осталось что-то нами не замеченное, мимо чего мы пробежали и даже не оглянулись.
– Я не помню, папа. Прости…
– Письмо я от него месяц назад получил, – продолжал отец. – Оказывается, он тут рядом обосновался. Егерем работает под Манжурском. Как и я – отставник. Уже два года как. А я ничего не знал… Может, съездим, сынок, а? Погостим недельку, порыбачим? И тёщу с тестем успеешь попроведовать – у тебя перед Японией твоей ещё неделя останется.
Андрей был в явном замешательстве. Алёна так рассчитывала на этот его отпуск, хотела подольше побыть вместе, ведь всё-таки мало он уделяет ей внимания. Работа допоздна, командировки. Да и с родителями своими Алёна виделась уже давно, скоро год, соскучилась. Хотя Клара Захаровна (так в шутку называл тёщу Андрей; на самом деле её звали Анной Анатольевной, но она была здорово похожа на одного из персонажей популярного ещё недавно телешоу), могла бы и сама почаще приезжать. Хозяйства нет, нигде не работает, днями сиднем сидит и сериалы про чужую жизнь смотрит. Тесть-то ясно – ответственный работник районной администрации, дел хватает. А вот тёща могла бы порадовать дочку своим присутствием. Алёшка вторую бабушку практически не знает, зовёт по имени-отчеству.
– А что, Михаил Иванович один в тайге живёт? – спросил Андрей просто так, чтобы оттянуть момент принятия решения.
– С сыном. Игорем сына зовут. Ему примерно столько, как тебе.
– А семьи?
– Нет у них никого. Вдвоём. Жена Мишкина с невесткой и внучкой погибли в авиакатастрофе. Два года назад это как раз и случилось. Игорь после этого в отставку ушёл. Он тоже военным был, воевал в Чечне, потом в Подмосковье служил. С ним после этой трагедии какая-то история приключилась на службе, нехорошая история. Мишка подробно в письме рассказывать не стал, пообещал всё при встрече рассказать. Ну, в общем, теперь они оба отставники и оба егерями в тайге работают… Съездим? Для меня это важно.
В дверь постучались.
– Мужики! – Это была мама. – Кончай перекур. Самовар на столе.
– Идём, – отозвался Андрей, но выходить из кабинета не поторопился, посмотрел в ожидающие глаза отца и пообещал: – Съездим.
– Так может быть, прямо завтра с утра и…
Андрей улыбнулся. Олег Алексеевич привык ничего не откладывать в долгий ящик. Если всё решено – чего тянуть? Тревожный чемодан собран и лежит на антресолях, мама – верная солдатская жена – к подобным неожиданностям давно привыкла, а сам он, генерал Инзарин, всегда готов в поход.
– Хорошо, – согласился Андрей. – Завтра, так завтра. Как поедем?
– На внедорожнике естественно. Дороги у нас сам знаешь какие. Только, извиняй, не «Лексус». Козёл военный. Комфорта мало, но проходимость получше будет…
Глава 3. Рэбэ
До сорока лет дожил, а на Дальнем Востоке впервые. Везде побывать пришлось – и в Европе жил, и в Азии, и на Кавказе, даже в Африку судьба забрасывала. Нигде такой благодати не видал. Буйство природы. Симфония жизни. Для большей части России август – исход лета, его, так сказать, заключительный аккорд. Здесь в августе погожие дни только наступили. Совсем недавно небо прояснилось, солнышко тёплое, ласковое, доброе. Ни одного облачка на горизонте. Кусты, деревья и трава просохли наконец-то, нет этого тумана и солёной липкой мороси. Сейчас бы забыть обо всём, взять правее, к океану, искупаться в чистой океанской волне и поваляться на рыжем крупнозернистом песке, отдав своё разгорячённое и уставшее тело во власть морского бриза, превращающего солнечные лучи в вазелин, нет, не в вазелин, в крем для загара, и размазывающего, втирающего этот крем в кожу спины и плеч…
А Выкидыш оказался более выносливым, чем я от него ждал. От Хохла почти не отстаёт, шагает след в след, хотя у Хохла ноги вдвое длиннее. Первым я, конечно, поставил Славку. Он самый мощный, за ним идти, как за танком. Легко. Идём друг за дружкой, я сзади, маскирую следы как могу. Идти в тайге группой, пусть небольшой, но всё же, можно только так. Особенно, если опасаешься преследования. А оно будет, чует моё сердце, догонят – в живых не оставят.
Куда мы идём? Все уверены – я знаю, куда нужно идти. А я не знаю. Сейчас главное – уйти как можно дальше от лагеря.
Ночью мы двинулись на юг, оставив обманный след, потом поднялись по Вонючке и пошли на север по каменному дну левого пересохшего притока нашей «любимой» речушки. Так на север и идём. На обманку потратили половину ночи. У меня были большие сомнения в том, что наши возможные преследователи купятся на простейшую обманку, но на изобретение более серьёзной, времени не было.
Интересно было бы посмотреть на Японца, когда он будет докладывать Носорогу о нашей самоволке! А, может, уже доложил? Шум вертолёта Выкидыш услышал часа два назад, ещё темно было. Вёз ли этот вертолёт Носорога, или это была какая-то другая вертушка? Сейчас шесть утра. По субботам и воскресеньям подъём в девять. Так что, наше отсутствие обнаружится часа через четыре, ну может, через три. Обычно, Японец, как и любой другой инструктор, по ночам по казармам не бродит, здесь не принято. Но кто его знает? В любом случае держаться надо поближе к густым кустам, открытые пространства не для беглецов.
Изредка, во время нашего марш-броска я давал команду остановиться и приказывал Выкидышу, как человеку с более тонким слухом, прозондировать тылы. Мы все замирали, а бывший Маркони шевелил своими локаторами. Потом ложился на землю и пытался уловить волны, идущие по ней. Всё было тихо. Один раз Выкидыш что-то уловил, и мы заняли оборону. Но это был кабан…
Славка, казалось, совершенно не устал, продвигался по этим джунглям так же быстро, как и в начале пути. Но аккуратно: веток не ломал и траву здорово не приминал. Славка – разведчик со стажем.
Тьфу ты, чёрт! Нужно определиться с именами. Не Славка, а Гуинплен, так безопаснее для всех. Пусть другие ничего не знают. Чем меньше знаешь друг о друге, тем меньше можешь выболтать, когда тебя будут допрашивать с пристрастием.
Гуинплен. Если я в мыслях буду называть Гуинплена Славкой, то рано или поздно оговорюсь, и все поймут, что мы с ним знакомы ближе, чем должны быть знакомы друг с другом курсанты спецотряда. Я и так уже Хохлу сболтнул лишнего.
Выкидыш резко остановился, и я ударился подбородком о его затылок. Выкидыш поднял вверх указательный палец левой руки, правой он держался за ремень автомата.
– Стоять! – тихо приказал я, и Гуинплен с Хохлом остановились.
– Вертушка, – сообщил Выкидыш. – Сзади.
– Точно? – спросил я. – Не ошибся?
Выкидыш отрицательно помотал головой:
– В нашу сторону летит.
Я огляделся. Мы находились в непроходимой тайге, но я хотел отыскать место ещё более кудрявое. Справа рос огромный орех лещина, обвитый виноградной лозой, под его широкую крону я усадил Выкидыша с Гуинпленом. Сам с Хохлом забрался в гущу кустов, растущих слева, максимально замаскировав наши следы. Передёрнули затворы автоматов, загнав патроны в патронники, и сидели тихо, как мышки. Через пару минут и я услышал шум винта. Посмотрел на Хохла и по тому, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих цевьё автомата, понял, что и он слышит.
Вертушка шла низко. Листья кустов, под которыми мы спрятались, забились в истерике, когда она пролетела над нами. Пролетела, а потом ушла на восток, к океану. Мы сидели ещё минут десять, пока шум винтов не стал едва различимым. Видимо, не заметили. Но искали нас, это точно! Наша вертушка! Номеров я, естественно, не разглядел, но жёлто-зелённые полосы на промелькнувшем фюзеляже увидел.
– В лагерь полетел, – тихо подал голос Выкидыш из-под лещины.
– А может, на пляж? – попытался пошутить Хохол. – Погодка сегодня, судя по всему, классная будет.
– Ага, – согласился Гуинплен. – Жарко будет… судя по всему.
Не думаю, что Гуинплен хотел Хохла зацепить, скорей всего он сам с собой разговаривал, но я увидел, как сверкнули в тени кустов глаза Хохла. Но сдержался Хохол. Пока держится, молодец! Нужно бы примирить их как-то, нужно бы какие-то слова найти, но я не смог, думал о том, что дальше делать. Хохол подсказал:
– Пожрать бы. Всю ночь ничего не ел.
– А это? – Я указал на свисающую гроздь винограда. – Чем тебе это не еда? Глюкоза, фруктоза и прочая сахароза. – И я сам оторвал ягодку от грозди. Виноград был чёрным и без косточек, но мелким и кислым – глаз вырвет!
– Идите к нам, – позвал Выкидыш. – У нас орехи!
– А у нас глюкоза с сахарозой, – серьёзно ответил Хохол. – Но они немного кисловатые.
– Виноград и у нас есть, – сказал Выкидыш, – если ты его имеешь в виду. И ещё на стволе грибы какие-то. Интересно, их сырыми есть можно?
Неизвестные никому грибы есть не рискнули, да и от винограда пришлось отказаться. Мы с Хохлом перебрались к орехам поближе, и минут пять под лещиной раздавалось щёлканье, хруст и наше дружное чавканье.
– Слышь, Рэбэ, – спросил меня Хохол. – А орехи это пища кошерная?
– Не знаю.
– Как это, ты не знаешь? – не унимался Хохол. – Ты ж еврей. Должен знать. Любой еврей кошерную пищу от некошерной отличать умеет.
– Я – русский еврей. Да и вообще я не еврей. У меня отец еврей, а мать русская. Если бы наоборот…
– То ты бы сейчас арабов мочил в секторе Газа. Или они тебя.
– Я бы сейчас по миру разъезжал со скрипичными концертами. Дурак, не слушал своего папу-скрипача… Ну, всё, – я встал и поправил автомат за спиной. – Завтрак окончен. Пора в путь-дорогу.
И тут мы услышали эхо далёкого взрыва. Потом ещё одного. А потом ещё три взрыва прогремели почти одновременно. Звуки взрывов донеслись со стороны покинутого нами лагеря.
– Пять, – сказал Выкидыш, и у него затряслись губы.
– Пять взрывов – пять казарм, – проявил чудеса смекалки Хохол. – Пипец нашему лагерю…
– Всех взорвали! – Выкидыш чуть не плакал. – Спящими.
– А ты чего ждал? – спросил я со злостью. – Ты думал, что они будут дожидаться пробуждения двух десятков тренированных злодеев вроде нас с тобой?
Выкидыш не счёл нужным мне отвечать или не смог ответить. Лицо его застыло и стало похожим на восковую маску со стеклянными неживыми глазами. Я отчётливо увидел печать смерти на его лице и понял, что наш доблестный Викинг не жилец, что обречён он на скорую смерть. И ещё я подумал о том, что в спецотряд Выкидыш попал совершенно случайно. Ну и дурак! Ему бы чем-нибудь мирным заниматься, часовым мастером работать или шеф-поваром. Мы-то в спецотряде не по случаю оказались, мы контракт подписали, как само собой разумеющееся. Судьба у нас такая. А куда нам ещё, ежели не в пекло? Мы все – солдаты удачи, а удача приходит не часто. Мы не знаем, когда умрём и надеемся, что ещё не завтра, но смерть уже давно нас облюбовала и только ждёт удобного момента, чтобы прибрать нас к себе. Вряд ли кто из нас умрёт дома в окружении членов семьи. Да и семей то у нас нет и быть не может. Мы сами выбрали такую судьбу, а может, и не выбирали ни черта, может, просто кому-то нужно, чтобы по Земле бродили злые, жестокие и неприкаянные отморозки вроде нас, убивающих за деньги. Для баланса. В противовес праведникам.
Я прислушался к себе: жаль ли мне погибших в лагере? В зачерствевшей моей душе была пустота. Нет, мне не жаль их. А почему я должен горевать об их смерти? Они – не дети неразумные, они – солдаты удачи, такие же, как мы. Только нам повезло, а от них удача отвернулась. Минуту назад… И не обязан я себя в этом винить! Каждый из них сделал свой выбор. Каждый. А как нас учили? Каждый сам отвечает за свою жизнь. Человек человеку – волк. И не Носорог нам эту истину в головы вбил, мы её сами открыли. Давно. Когда от пуль уворачивались и в окопах от них прятались, когда пайку свою добывали, чтобы с голода не подохнуть, когда выбор между жизнью и смертью делать приходилось… Но, что это я? Расфилософствовался! Может, не пуста моя душа? Может, в ней ещё не всё обуглено? Может, живёт ещё в ней эта… как её? Совесть. Может, я этой своей философией себя оправдать пытаюсь? То, что от погибших товарищей по несчастью информацию утаил? То, что оставил их умирать, а сам ушёл? Один. Ну почему один? Вон, Гуинплена с собой увёл, Хохла. Того же Выкидыша… Вру! Ведь вру же сам себе. Гуинплена взял, потому, что с его помощью выжить собирался. Хохла – потому, что он мне о готовящейся акции рассказал. А Выкидыша – потому, что Хохол настоял…
Так. Всё. Хорош философствовать! Пора шкуры свои никчёмные спасать.
Я оглядел своё воинство: Гуинплен грыз орехи, смерть тех, кого мы оставили в лагере, его тревожила ещё меньше, чем меня. Выкидыш продолжал стоять, как истукан. Хохол приводил амуницию в порядок и старался ни на кого не смотреть.
– Куда направим стопы свои? – мрачно спросил он.
– На запад. Вглубь лесного массива. Отдых через каждые два часа пути. Открытые места обходим стороной. Водные преграды форсируем после проведения разведки… Идём в том же порядке… Гуинплен, вперёд.
Я шёл замыкающим, маскировал наш проход и мысленно восстанавливал в памяти карту дальневосточного побережья. Карту я более или менее вспомнил, но что толку? Где мы сейчас находимся, я же не знал. На вертушке, на которой меня доставили в лагерь из Уссурийска, иллюминаторы были задраены железными шторками. По времени полёта получалось, что лагерь расположен километрах в трёхстах от Уссурийска, и это при условии, что мы летели по прямой. Но в каком направлении? Строго на восток? На юго-восток? На северо-восток? А, может, вертолёт летел зигзагом? По прямой от Уссурийска до побережья, если лететь на восток километров… а чёрт его знает, сколько километров от Уссурийска до побережья! Я ж не географ! Да и зачем нам Уссурийск, что я к нему привязался? Нам в Уссурийск нельзя. Нас там без документов мигом задержат. А кто его знает, может, у наших, так называемых, работодателей в Уссурийске этом всё схвачено? Да, скорей всего, так и есть… У нас теперь главная задача – не попасться. Потом надо отсидеться где-нибудь, разжиться документами. А документы либо за деньги можно получить, либо за услуги. Ясно, какие услуги мы можем предложить. И кому.
Я посмотрел на часы – два часа прошло.
– Братва, привал, – скомандовал я, и Выкидыш сразу отошёл в сторону, чтобы я на него снова не наткнулся. Отойдя, упал как подкошенный, отбросив от себя калаш. Видать крепился, а сам шёл из последних сил.
– Деньги есть у кого? – спросил я.
Хохол тихо заржал:
– Ты чё, Рэбэ, в магазин решил сходить?
– Деньги на паспорта понадобятся, – пояснил я, – когда мы до цивилизации доберёмся.
Самым запасливым оказался Выкидыш. Аванс, полученный при подписании контракта, он сохранил почти полностью, потратил только полтинник. У Гуинплена осталась сотня баксов, у Хохла не было ни цента, у меня двести долларов двумя бумажками и любимая американцами купюра – двадцатка. Итого семьсот семьдесят долларов. Не густо. Но у нас есть четыре автомата и четыре десантных ножа, да Хохол прихватил тэтэшник, а Гуинплен – арбалет. Всё это богатство на четыре липовых ксивы обменять в принципе можно.
Гуинплен разыскал в высоком папоротнике с десяток переросших и сильно червивых белых грибов. Хохол поймал ужа. Орехов и здесь было много, но на орехи охотников не оказалось. Зато тут рос шиповник, плоды его были крупные и безвкусные, но вполне шли в пищу. Разводить огонь я запретил, хоть никто и не предлагал это сделать, все понимали, что можно, а чего нельзя. Не новички. Разве что Выкидыш, но он вообще лежал на траве, смотрел в небо и молчал, думал, небось, какие мы сволочи. И он в том числе.
Тишину тайги нарушали только естественные лесные звуки, ничего постороннего, механического. Может быть, нас искали в другом направлении, а может, решили наплевать. Нет, это вряд ли…
– Эй, Викинг, – позвал я. – Так нельзя. Нужно жрать, чтобы у тебя силы были. Станешь выдыхаться, смотри… нам якоря и грузила не нужны.
Выкидыш привстал на локтях и, дерзко взглянув мне в глаза, спросил:
– А то что, пристрелишь?
– Пристрелю, не сомневайся, – пообещал я.
– А что тянуть? – вскинулся, как на пружине, Выкидыш. Глаза его пылали ненавистью, по небритому подбородку текла слюна. – Давай сейчас. А может, спарринг проведём? С применением подручных, – в его руке сверкнуло лезвие тесака.
Я и опомниться не успел, как Выкидыш оказался снова на траве, рылом вниз. Рука с клинком была заломлена назад, а на его широкой спине восседал Гуинплен.
– Зря ты это затеял, Выкидыш, – рассудительно произнёс Гуинплен и аккуратно отнял у него тесак. – Нам покуда ссориться нельзя.
– Отпусти, кабан, – задыхаясь и отплёвываясь травой, выдавил из себя Выкидыш. – Отпусти, сказал.
– Рыпаться не будешь?
Выкидыш промычал что-то маловразумительное. Гуинплен посмотрел на меня, взглядом спрашивая разрешения.
– Отпусти, – сказал я.
Выкидыш, тяжело дыша, встал на ноги.
– Я виноват в твоих бедах? – спросил я у Выкидыша. Он молчал. – Что я сделал не так? Что ты на меня окрысился? Я тебя с собой не звал, тебя Хохол позвал. И ты пошёл, а мог бы остаться. Сейчас бы уже больше двух часов находился в Раю. Хотя, вряд ли в Раю. Нам всем место в другой организации. Её по-разному называют: ад, чистилище, преисподняя, геенна огненная. Слышал о такой организации? Там нас ждут. Там вообще всем грешникам самое место. Туда бы ты и попал. Ведь ты же грешник, Викинг? Конечно, грешник. Иначе, почему ты с нами? Почему ты не дома, с женой любимой и с тёщей? Ты грешник, Викинг. Ты такой же, как мы. Ну, может, не такой же, может, твой грех меньше нашего. Но это сути дела не меняет… Ну да, мы грешники со стажем. У нас у каждого на совести не один десяток мертвяков. Но мы этого не стыдимся, не рвём на себе волосы, не корчим из себя праведников или раскаявшихся проституток. Какие есть, такие есть!.. Хохол, дай закурить.
Хохол протянул мне кривую мятую сигарету и щёлкнул зажигалкой.
– Давай, Викинг так поступим, – примиряюще сказал я, без удовольствия затягиваясь кислым дымом. – Тех, которых Носорог со своими подручными взорвали, уже не вернёшь. С этим надо смириться и не рвать себе нервы. И нас пожалей, нам нервы тоже ещё пригодятся. Неизвестно, удастся ли выжить? Может, придётся тех, других, догонять. Так что, хочешь, не хочешь, а мы не враждовать, а помогать друг другу должны. Сейчас нам надо добраться до какого-нибудь населённого пункта, где могут проживать нужные люди, я бандитов имею в виду, а там можешь валить на все четыре стороны. Можешь в монахи подаваться, грехи замаливать. Можешь в ментуру идти… Хотя, этого я тебе не советую делать.
Гуинплен протянул Выкидышу гнилой гриб, Выкидыш взял его и принялся меланхолично жевать, не обращая внимания на беленьких червячков, выползающих из шляпы. Так же меланхолично он сжевал и кусок ужа.
Понимая, что для дальнейшего продвижения по тайге нам надо немного восстановить силы я приказал всем спать. Целый час. Дневальным определил Хохла, незаметно подмигнув ему, чтобы за Выкидышем присмотрел. Гуинплен тут же уснул, наверное, он спал уже в тот момент, когда опускался на землю. Я, засыпая, услышал, как Выкидыш спросил у Хохла:
– А ты, скольких человек убил?
– Не человек, а чичей, – справедливо поправил его Хохол. – А хрен бы я этих зверьков считал? Штук сто, наверное… Спи, давай. Будешь тормозить, я тебя лично пристрелю… Ладно, не ссы, шутка.
Час сна – это для обычных людей, как слону дробина. Для нас, профессиональных боевиков, часа достаточно. Мы привыкли сон на потом откладывать. Если сложить все часы, отложенные на потом, года три натикает. Не меньше… Все, кроме Выкидыша, выглядели бодрыми. Даже Хохол, хоть он и не спал.
Через час пути я заметил, что тайга стала какой-то низкорослой и редкозубой. Да и идти стало значительно легче, причиной тому была трава – раньше она была по пояс, теперь едва доходила до колен.
– Впереди поле, – сообщил Гуинплен и остановился.
