Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил

Советской Республике необходима крепкая революционная армия, способная сокрушить буржуазно-помещичью контрреволюцию и дать отпор натиску империалистских хищников.

2. Старая царская армия, которая создавалась путем насилия и во имя поддержания господства имущих верхов над трудовыми низами, потерпела страшный разгром в империалистской бойне народов. Она оказалась окончательно добитой ложью кадетской и соглашательской политики, преступным наступлением 18 июня, керенщиной и корниловщиной.

Вместе со старым строем и старой армией рухнул и рассыпался старый аппарат военного управления в центре и на местах.

3. В этих условиях рабочая и крестьянская власть не имела на первых порах других путей и средств создания армии, кроме набора добровольцев, которые оказались готовы стать под знамена Красной Армии.

4. В то же время Советская власть всегда признавала – и V Всероссийский Съезд Советов снова торжественно подтверждает это, – что на каждом честном и здоровом гражданине, в возрасте от 18 до 40 лет, лежит долг по первому зову Советской Республики встать на ее защиту от внешних и внутренних врагов.

5. В целях проведения обязательного обучения военному делу и обязательной воинской повинности, Совет Народных Комиссаров установил советские органы местного военного управления, в виде окружных, губернских, уездных и волостных военных комиссариатов. Одобряя эту реформу, Всероссийский Съезд Советов вменяет в обязанность всем местным советам строжайшее ее проведение на местах. Условием успешности всех мероприятий в деле создания армии является последовательный централизм в деле военного управления, т.-е. строгое и безусловное подчинение волостных комиссариатов уездным, уездных – губернским, губернских – окружным, окружных – Народному Комиссариату по военным делам.

6. V Съезд Советов требует от всех местных учреждений строгого учета военного имущества, его добросовестного распределения и расходования по штатам и положениям, утвержденным центральными органами Советской власти. Произвольный захват военного имущества, его сокрытие, незаконное присвоение, недобросовестное расходование должны отныне быть приравнены к тягчайшим государственным преступлениям.

7. Период случайных формирований, произвольных отрядов, кустарного строительства должен быть оставлен позади. Все формирования должны производиться в строгом соответствии с учрежденными штатами и согласно разверстке Всероссийского Главного Штаба. Рабочая и крестьянская Красная Армия должна быть построена так, чтобы при наименьшей затрате сил и средств давать наибольший результат, а это возможно только при планомерном применении всех выводов военной науки, какой она вышла из опыта нынешней войны.

8. Для создания централизованной, хорошо обученной и снаряженной армии необходимо широкое использование опыта и знаний многочисленных военных специалистов из числа офицеров бывшей армии. Они все должны быть взяты на учет и обязаны становиться на те посты, какие им укажет Советская власть. Каждый военный специалист, который честно и добросовестно работает над развитием и упрочением военной мощи Советской Республики, имеет право на уважение рабочей и крестьянской армии и на поддержку Советской власти. Военный специалист, который попытается свой ответственный пост вероломно использовать для контрреволюционного заговора или предательства в пользу иностранных империалистов, должен караться смертью.

9. Военные комиссары являются блюстителями тесной и ненарушимой внутренней связи Красной Армии с рабочим и крестьянским режимом в целом. На посты военных комиссаров, которым вручается в руки судьба армии, должны ставиться лишь безупречные революционеры, стойкие борцы за дело пролетариата и деревенской бедноты.

10. Важнейшей задачей в деле создания армии является воспитание нового командного состава, целиком проникнутого идеями рабочей и крестьянской революции. Съезд вменяет Народному Комиссару по военным делам в обязанность удвоить свои усилия на этом пути, посредством создания широкой сети инструкторских школ и привлечения в их стены способных, энергичных и мужественных солдат Красной Армии.

11. Рабочая и крестьянская Красная Армия должна быть построена на основе железной революционной дисциплины. Гражданин, который получил оружие от Советской власти для защиты интересов трудящихся масс, обязан беспрекословно подчиняться требованиям и приказам поставленных Советской властью командиров. Хулиганские элементы, которые грабят и насилуют местное население или устраивают мятежи, шкурники, трусы и дезертиры, которые покидают боевые посты, должны караться беспощадно. Всероссийский Съезд вменяет в обязанность Военному Комиссариату привлекать в первую голову к ответу тех комиссаров и командиров, которые попустительствуют бесчинствам или смотрят сквозь пальцы на нарушения воинского долга.

12. До тех пор, пока буржуазия не экспроприирована окончательно и не подчинена всеобщей трудовой повинности, до тех пор, пока буржуазия стремится к восстановлению своего былого господства, вооружать буржуазию значило бы вооружать врага, который в любой момент готов предать Советскую Республику иностранным империалистам. Съезд подтверждает постановление Совета Народных Комиссаров о создании из призывных возрастов буржуазии тылового ополчения на укомплектование нестроевых частей, служительских и рабочих команд. Перевода в строевые части могут удостаиваться только те буржуазные элементы, которые на деле обнаружат свою верность трудящимся классам.

13. Съезд вменяет в обязанность всем советским учреждениям, всем профессиональным фабрично-заводским организациям всемерно содействовать военному ведомству в сфере проведения обязательного обучения военному делу рабочих и не эксплуатирующих чужого труда крестьян. Необходимо повсеместное создание стрелковых обществ и тиров, устройство маневров и военно-революционных празднеств и широкая агитация, направленная на повышение интереса к военному делу в рабочем классе и крестьянстве.

14. Приветствуя призыв рабочих двух возрастов в Москве и Петрограде, а также приступ к мобилизации на Волге и на Урале и принимая во внимание стремление мировых хищников снова вовлечь Россию в империалистическую бойню, Съезд считает необходимым в самый короткий срок произвести мобилизацию нескольких возрастов рабочих и трудовых крестьян во всей стране. На Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров возлагается обязанность издать декрет, определяющий число возрастных категорий, подлежащих немедленному призыву, а равно и сроки и условия приема.

15. Окруженная со всех сторон врагами, лицом к лицу с контрреволюцией, опирающейся на иноземных наемников, Советская Республика создаст крепкую армию, которая охранит рабочую и крестьянскую власть до того часа, как восставший европейский и мировой рабочий класс нанесет смертельный удар милитаризму и создаст условия мирного и братского сотрудничества всех народов.

2. Вопросы внутренней организации армии

Л. Троцкий. НЕОБХОДИМОЕ РАЗЪЯСНЕНИЕ

(О военспецах)

Некоторые из военных специалистов обратились ко мне с представлениями по поводу оскорбительных выражений, которые вкладываются буржуазными газетами в уста председателя Петроградского совета относительно участия бывших генералов в работе по созданию рабочей и крестьянской армии. В официальных отчетах советской печати я указанных выражений не встречал и считаю наиболее вероятным, что в основе инцидента лежит злостная газетная интрига, целью которой является – сорвать работу Советской власти по обеспечению обороноспособности страны.

Во всяком случае, я считаю здесь необходимым установить нижеследующие положения, нашедшие полное одобрение со стороны Центрального Исполнительного Комитета, т.-е. высшего органа власти в стране:

1. Нам необходима действительная вооруженная сила, построенная на основах военной науки. Активное и систематическое участие во всей нашей работе военных специалистов является поэтому делом жизненной необходимости. Военным специалистам должна быть обеспечена возможность добросовестно и честно прилагать свои силы в деле создания армии.

2. Нам необходима советская армия, т.-е. такой военный организм, который отвечал бы общей природе рабочей и крестьянской власти. Обеспечение этого соответствия является основной задачей института комиссаров по военным делам.

3. Трудящиеся классы, которым принадлежит власть в Советской Республике, имеют право требовать от военных специалистов, каковы бы ни были политические убеждения последних, лояльного отношения к тому режиму, в рамках которого они выполняют свою работу. Всякое злоупотребление доверием Советской власти должно встретить суровую кару. Вместе с тем, рабочие и крестьяне должны и умеют с полным уважением относиться к тем специалистам, военным и иным, которые прилагают свои усилия к поднятию хозяйственной и военной мощи нашей истощенной и временно обессиленной страны.

Со своей стороны, считаю необходимым присовокупить, что те бывшие генералы, хотя бы и консервативного образа мыслей, которые добросовестно работают в настоящих трудных и неблагоприятных условиях, заслуживают несравненно большего уважения рабочего класса, чем те лже-социалисты, которые интриганствуют в разных щелях и в бессильной злобе выжидают падения власти рабочих и крестьян.

23 апреля 1918 г.

Л. Троцкий. ПЕРВАЯ ИЗМЕНА

(Дело А. М. Щастного[233])

I. Показания, данные члену ЦИК В. Кингиссепу

(4 июня 1918 г.)

Щастный во время своих докладов и в разговорах с членами морской коллегии всячески старался скомпрометировать личный состав флота, доказывая его полную непригодность. Так было в частности и в вопросе об уничтожении флота.[234] «Все приготовления сделаны, но будут ли они исполнены – ручаться нет никакой возможности при нынешнем составе флота», – таков был ответ Щастного Альтфатеру, переданный последним нам из Петрограда в Москву. И дальнейшими своими сообщениями Щастный стремился внести в вопрос о возможной судьбе флота наивысшую неопределенность, как бы с тем, чтобы оставить свои руки развязанными в ту или другую сторону. Я предложил, ввиду этих постоянных ссылок на неудовлетворительность личного состава флота, отобрать на каждом корабле при посредстве главного комиссара известное количество безусловно преданных революции надежных, пристойных людей, поговорить с ними раз и другой и третий об огромном значении для страны своевременного уничтожения кораблей, в случае, если не останется другого исхода. Морскими специалистами, в частности, английским морским офицером, имя которого я сейчас позабыл, но могу восстановить через Альтфатера, а также самим Альтфатером обращалось мое внимание на то, что немцы, в случае нападения на флот, могут вызвать заранее такое паническое настроение в командах, что эти последние физически помешают предназначенным для этого лицам взорвать корабли. Моя мысль о необходимости отобрать, – разумеется, негласно, чтобы это не дошло до сведения контрреволюционных элементов во флоте и наших неприятелей, – отобрать ударные группы из надежных людей для подрывных работ встретила в общем полное признание со стороны морских специалистов. Они же обратили внимание на то, что важно у этих лиц, предназначенных для уничтожения флота в минуту крайней опасности, создать настроение полной уверенности в судьбе их семейств. Они должны знать, что в случае, если они погибнут или окажутся искалеченными и лишенными трудоспособности, государство примет на себя заботу о существовании их семей. Наиболее демонстративной формой такого обеспечения я считал немедленное внесение в банк известных вкладов на имя тех лиц, которые призваны будут для выполнения указанных ответственных и рискованных операций. Ни один из немногих, впрочем, моряков (пять-шесть человек), с которыми я об этом совещался, не возражал против этой мысли; наоборот, все находили ее вполне отвечающей обстоятельствам. Ожидать, что Щастный усмотрит в этой мере нечто противоречащее морали флота, я мог тем менее, что именно Щастный во всех своих разговорах, суждениях и докладах о флоте стремился до последней степени унизить личный состав флота, его матросскую массу, изображая моряков, как шкурников, у которых нет никакой нравственной дисциплины и никаких высших интересов.

Само собою разумеется, что успех всего предприятия зависел от степени его конспиративности. Главный довод Щастного, выраженный им Альтфатеру, состоял именно в том, что команды могут в критический момент помешать заранее намеченным исполнителям путем насилия над ними. Ясно, стало быть, что команды не должны были знать не только имен исполнителей, но и самих планов, дабы не иметь возможности помешать им. Этого требовала прежде всего точка зрения самого Щастного. Но и не относясь с таким предубеждением к команде в целом, необходимо было действовать строго конспиративно, имея в виду германский шпионаж, представленный несомненно и во флоте. Как же поступает Щастный? Если у него были свои возражения и сомнения делового или морального свойства, он должен был немедленно доложить их Народному Комиссариату. Он этого не делает. Наоборот, от Щастного мы совершенно ничего не узнали относительно тех шагов, которые были предприняты в связи с этим вопросом и той агитацией, которая выросла на почве этих шагов. Щастный созывает флагманов, Щастный же созывает уже упраздненный на Съезде совет комиссаров[235] и переносит на суждение людей совершенно безответственных, ибо не занимающих никакого официального поста, и озлобленных, ибо удаленных с постов, вопрос, требующий чрезвычайно осторожного, добросовестного и конспиративного к нему отношения. Если Щастный хотел воздействовать на коллегию в смысле отмены распоряжения, то ясно, что он должен был обратиться к Флеровскому, к Саксу или в Москву к Народному Комиссару. Он не мог думать, что сможет импонировать нам авторитетом упраздненного совета комиссаров Балтийского флота. Его задача была явно другая: пропустить сведения о денежных вкладах во флот в широкие массы его, вызвать подозрения, что кто-то кого-то хочет подкупить за спиной матросских масс для каких-то действий, о которых гласно и открыто говорить не хотят. Совершенно ясно, что таким путем Щастный делал совершенно невозможным подрыв флота в нужную минуту, ибо сам же искусственно вызывал у команд такое представление, будто бы этот подрыв делается не в интересах спасения революции и страны, а в каких-то посторонних интересах, под влиянием каких-то враждебных революции и народу требований и покушений. Какие именно требования и покушения, на это достаточно красноречиво намекают копии подложных телеграмм, найденных в портфеле Щастного.[236] Своим обращением к совету флагманов и к упраздненному совету комиссаров Щастный прямо и непосредственно и, разумеется, сознательно давал питание той гнусной агитации, которая велась во флоте и питалась паникой. Основная «идея» этой агитации состояла в том, что, как сказано у самого Щастного в его конспекте, немцы поддерживают Советскую власть, и потому мы у них в руках. Немцы требуют уничтожения флота, и поэтому Народный Комиссариат подкупает отдельных матросов, чтобы выполнить пожелания немцев. Если принять во внимание, что наиболее ответственный за судьбу флота пускал этот слух, не доводя, повторяю, своих соображений и возражений до нашего сведения, наоборот, всячески уклоняясь от прямого объяснения по этому вопросу и явно стараясь выиграть время, для того чтобы пущенный во флот слух произвел необходимое действие, если принять все это во внимание, то станет совершенно ясным, что Щастный самым преступным образом играл судьбою флота, рискуя тем, что он действительно станет достоянием немцев, лишь бы противопоставить личный состав флота правительству Совета Народных Комиссаров.

Высший Военный Совет[237] в конце апреля предложил Щастному впредь до установления демаркационной линии путем переговоров центральной Советской власти с германским правительством попытаться установить временную демаркационную линию путем прямых переговоров с ближайшим немецким морским командованием на Балтике. Щастный с явной враждебностью отнесся к этому предложению, хотя никаких конкретных возражений представить не мог. У меня тогда же сложилось впечатление, что Щастный как бы относится враждебно ко всему, что может внести определенность в положение флота. Весь апрельский доклад Щастного был построен на том, чтобы подчеркивать отрицательные стороны положения и отвергать всякие конкретные предложения, намечавшие тот или другой путь выхода. Вот схема его доклада:

– Флот может быть атакован, флот в опасности.

– Примите меры предосторожности для отражения.

– Но мы не имеем права по Брест-Литовскому договору.

– Это Вас не касается. Если нападут, Вы обязаны обороняться.

– Но флот абсолютно не боеспособен, это – железный лом при нынешнем состоянии команды.

– В таком случае примите меры к уничтожению флота.

– Но при нынешнем состоянии команды нет уверенности и даже надежды уничтожить своевременно флот.

– Примите меры к немедленному установлению демаркационной линии.

– Это не наша задача, а задача центральной власти.

– Но центральная власть приказывает немедленно сделать шаги к установлению временной демаркационной линии на месте.

Тут возражения Щастного приобрели характер совершенно неопределенных и расплывчатых отговорок. Я формулировал приказ в письменном виде. Я особенно напирал на необходимость немедленно в тот же день приступить к переговорам с немецким командованием. Однако, прошло несколько дней, а сведений Щастный по этому поводу не давал. На вторично поступившие запросы он приблизительно на шестой или седьмой день ответил, что Зеленый, находившийся в Гельсингфорсе, считает несвоевременным поднятие вопроса о демаркационной линии. И только. При этом Щастный не отзывал Зеленого, не предавал его суду, не начинал переговоров сам, а совершенно объективно, как если бы это было в порядке вещей, оповещал нас о том, что срочный приказ Высшего Военного Совета в течение недели не выполняется, потому что подчиненный Щастного считает это несвоевременным. Мое первоначальное впечатление, что Щастный отталкивает все, что может внести определенность в положение флота, сделать положение менее безвыходным, укреплялось. Я послал угрожающую телеграмму по поводу его донесений о Зеленом. Только после этого Щастный побудил Зеленого к начатию переговоров о демаркационной линии. На мое указание о необходимости строгого выполнения приказа Щастный ответил самой презренной уловкой, что так как-де в настоящее время не существует устава и положений, то он не знает, нарушал или не нарушал Зеленый дисциплины, когда отказывался выполнить приказ о переговорах с немецким командованием. Если принять во внимание крайне критическое и острое положение флота, когда тот или другой шаг, то или другое промедление могло оказаться роковым, то действия Щастного в этом вопросе – особенно, если сопоставить их со всеми другими его действиями – приобретают более чем подозрительный характер. Если формулировать совершенно точно, к чему сводились мои подозрения, ныне вполне оформившиеся, то получится следующее: Щастный не хотел связывать себя ни в одном направлении. Сохраняя неопределенное положение во флоте – неопределенное по отношению к немцам (демаркационная линия), не выполняя своих обязанностей по отношению к Советской власти (невыполнение и полувыполнение приказов), компрометируя матросов в глазах Советской власти, Советскую власть – в глазах матросов, играя на панике матросов и питая эту панику, пользуясь открытой агитацией контрреволюционеров и пускавшимися ими слухами, и сам пуская темные слухи, Щастный хотел сохранить за собой возможность либо овладеть властью, если бы условия сложились для этого благоприятно, либо войти в связь с немцами и финскими белогвардейцами, если бы счел это выгодным, в то же время прикрывая свой тыл в том смысле, что сдача кораблей немцам в глазах команды вызвана предательством Советской власти, в глазах Советской власти вызвана предательством, развращенностью и недисциплинированностью команды и т. д. Наконец, Щастный, действуя крайне осторожно, стремился не оборвать связи с Советской властью на случай, если два другие исхода окажутся закрытыми и ему придется служить под Советским флагом. В этом отношении крайне характерна его попытка овладеть положением на кронштадтском съезде. Он разрабатывает строгий план в виде конспекта, но, боясь внести сразу определенность в свое положение, не идет прямо на съезд, а делает рекогносцировку в совет съезда, где говорит несомненно осторожно, уклончиво, нащупывает почву. Не встретив там надлежащего отлика своим политическим замыслам, он отступает.

II. Показания перед Верховным Революционным Трибуналом

(20 июня 1918 г.)

Товарищи-судьи! Я впервые увидел гражданина Щастного на заседании Высшего Военного Совета в конце апреля, после искусного и энергичного проведения Щастным нашего флота из Гельсингфорса в Кронштадт. Отношение Высшего Военного Совета и мое личное к адмиралу Щастному было в тот момент самое благоприятное, именно благодаря удачному выполнению им этой задачи. Но впечатление, произведенное всем поведением Щастного на заседании Военного Совета, было прямо противоположное. В своем докладе, прочитанном на этом заседании, Щастный рисовал внутреннее состояние флота крайне мрачными, безнадежными красками. По его словам, флот в техническом смысле еще хорош, но состояние команд делает его совершенно небоеспособным. Щастный позволил себе назвать флот «железным ломом», хотя эти самые суда, эти самые команды совершили только что вполне благополучно труднейший переход по льдам.

Было совершенно очевидно, что Щастный сильно сгустил краски. В первый момент я объяснял его преувеличения желанием повысить свои заслуги. Это было не очень приятно, но не столь уж важно. Когда же впоследствии оказалось, что Щастный всемерно пытался очертить столь же мрачно состояние центральной Советской власти в глазах самого флота, то стало ясно, что дело серьезнее.

Личная негодность флота сводилась, по словам Щастного, к «паническому настроению», которое питалось, главным образом, неопределенностью положения, отсутствием определенной демаркационной линии. Это признавал сам Щастный. Когда же на том же заседании Высшего Совета выдвигались определенные предложения, с целью упорядочить международное положение Балтийского флота, выяснив, прежде всего, вопрос о демаркационной линии, Щастный, не приводя никаких доводов, отбрасывал эти предложения. Ему нужно было безнадежное положение, но не пути выхода.

Щастному было тогда же предписано Военным Советом обратиться к немецкому командованию с предложением путем переговоров упорядочить вопрос о демаркационной линии. Тем не менее, этого прямого и точного приказа Щастный не выполнил.[238] Он охранял «безвыходное положение».

Такая же игра видна и в истории с фортом Ино.[239] На вопрос о судьбе этого форта я ответил на этом же заседании Щастному, что в этом частном вопросе морское командование должно согласоваться с нашей общей политикой. Мы должны стремиться установить демаркационную линию. Флот ни в каком случае не должен брать на себя почин военных операций, но, в случае нападения, должен обороняться, в крайнем же случае, т.-е. если другого исхода нет, – уничтожить суда. Я давал только общую директиву, все же командные распоряжения должны были, разумеется, делаться, в зависимости от обстоятельств, начальником морских сил, каковым и был гражд. Щастный. В оперативных вопросах Щастный обладал неограниченными полномочиями, и вся ответственность в этой области лежала на нем.[240]

На полученное от Щастного через некоторое время из Кронштадта сообщение об угрожавшей форту Ино опасности со стороны будто бы внезапно появившегося немецкого флота я ответил, согласно общей директивы, что, если создавшаяся обстановка окажется безвыходной, нужно будет взорвать форт. Что же сделал Щастный? Он передал эту условную директиву в форме моего прямого приказа о взрыве форта, хотя никакой надобности во взрыве не было. Через два-три дня я получил запросы из Петрограда. Тов. Зиновьев сообщал мне о тревоге в городе по поводу моего приказа о взрыве форта Ино. Пораженный, я ответил, что подобного приказа я не отдавал; что взрыв форта может быть вызван лишь безнадежностью положения по оценке Начальника Морских Сил и за его личной ответственностью. Но во флоте и в Петрограде всюду говорили о моем приказе. Темные силы пустили в городе слух о тайном обязательстве со стороны Советской власти перед немцами совершить этот взрыв. Я запросил адмирала Зеленого: неужели же со стороны Щастного не было никакой попытки разъяснить свои действия? Так оно и оказалось. Отдавая Зеленому (от моего имени!) приказ о взрыве форта Ино, Щастный вовсе не ссылался на непосредственную опасность захвата форта немцами. Наоборот: он передавал свой (будто бы мой) приказ, как совершенно немотивированный. Выходило, что форт должен быть уничтожен не по военной обстановке, а в силу каких-то таинственных видов Москвы. Мало того: на самом деле никакого немецкого флота не появлялось у форта Ино, обстановка была вовсе не такова, как ее изобразил Щастный в донесении по прямому проводу. Щастный пытался ложным донесением терроризировать флот.