Проблемы международной пролетарской революции. Основные вопросы пролетарской революции

Политика изъятия излишков у крестьян вела неизбежно к сокращению и понижению сельскохозяйственного производства. Политика уравнительной заработной платы вела неизбежно к понижению производительности труда. Политика централизованного бюрократического руководства промышленностью исключала возможность действительно централизованного и полного использования технического оборудования и наличной рабочей силы. Но вся эта политика военного коммунизма была нам навязана режимом блокированной крепости с дезорганизованным хозяйством и истощенными ресурсами.

Вы спросите, не надеялись ли мы перейти от военного коммунизма к социализму без больших хозяйственных поворотов, потрясений и отступлений, т.-е. по более или менее прямой восходящей линии? Да, действительно, в тот период мы твердо рассчитывали, что революционное развитие в Западной Европе пойдет более быстрым темпом. Это бесспорно. И если бы пролетариат овладел в Германии, во Франции, вообще в Европе властью в 1919 году, то все наше экономическое развитие получило бы совсем другую форму. Маркс писал в 1883 г. Николаю Даниэльсону,[241] одному из теоретиков русского народничества, что если европейский пролетариат овладеет властью до того, как русская община будет окончательно ликвидирована историей, то в России и община сможет стать исходным пунктом коммунистического развития. И Маркс был совершенно прав. С тем большим правом мы могли принять, что если европейский пролетариат завоюет власть в 19-ом году, то он возьмет на буксир нашу отсталую в хозяйственном и культурном смысле страну, поможет нам технически и организационно и, таким образом, даст нам возможность, путем исправления и изменения методов нашего военного коммунизма, прийти к действительному социалистическому хозяйству. Да, мы на это надеялись. Наша политика никогда не опиралась на преуменьшение революционных возможностей и перспектив. Наоборот, как живая революционная сила, мы всегда стремились раздвинуть эти возможности, исчерпать их до конца. Это г.г. Шейдеманы и Эберты накануне революции отрицают революцию, не верят в нее и готовятся стать императорскими министрами; революция застигает их врасплох, они беспомощно барахтаются, а затем, при первой оказии, превращаются в орудие контрреволюции. Что касается господ из 2 1/2 Интернационала, то они в тот период особенно старались отличаться от II Интернационала: они провозгласили наступление революционной эпохи и признали диктатуру пролетариата. Разумеется, у них это было только на словах. При первом отливе вся эта межеумочная дрянь вернулась под кров Шейдемана. Но самый факт образования 2 1/2 Интернационала свидетельствовал о том, что революционная перспектива Коммунистического Интернационала, и в частности нашей партии, вовсе не была «утопична» – не только с точки зрения общей тенденции развития, но и с точки зрения темпа.

Чего не хватало революционному пролетариату после войны – так это революционной партии. Социал-демократия спасла капитализм, т.-е. отсрочила на годы час его гибели или, еще точнее, продлила его агонию, ибо нынешнее существование капиталистического мира есть не что иное, как затянувшаяся агония.

Но, во всяком случае, этим фактом были созданы для Советской Республики и ее хозяйственного развития наименее благоприятные условия. Рабоче-крестьянская Россия очутилась в кольце экономической блокады. С Запада к нам шла не техническая и организационная помощь, а одна военная интервенция за другой. И после того, как обнаружилось, что в военном смысле мы выйдем победителями, стало ясно, что в хозяйственном смысле нам придется еще в течение продолжительного времени рассчитывать на свои собственные средства и силы.

Л. Троцкий. «НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА»

Отсюда выросла необходимость – от военного коммунизма, т.-е. от чрезвычайных мер, имевших задачей поддержать хозяйственную жизнь осажденной крепости, перейти к такой системе мероприятий, которая обеспечивала бы постепенный подъем производительных сил страны даже и без содействия социалистической Европы. Военная победа, которая была бы невозможна без военного коммунизма, в свою очередь позволила от мер военной необходимости перейти к мерам хозяйственной целесообразности. Таково происхождение так называемой новой экономической политики. Ее часто называют отступлением, и мы сами так ее называем – и с известным основанием. Но чтобы правильно оценить, в чем, собственно, это отступление состоит, чтобы понять, как мало это отступление похоже на «капитуляцию», нужно отдать себе отчет в нынешнем нашем хозяйственном положении и в тенденциях его развития.

В марте 1917 года был низвергнут царизм. В октябре рабочий класс взял в руки власть. Почти вся земля, национализированная государством, была передана крестьянам. Обрабатывающие эту землю крестьяне обязаны ныне платить государству определенный натуральный налог, который является существенным вкладом в дело социалистического строительства. Рабочее государство владеет всей железнодорожной сетью, всеми промышленными предприятиями и, за второстепенными исключениями, ведет на этих предприятиях хозяйство за собственный счет. Вся система кредита сосредоточена в руках государства. Внешняя торговля составляет государственную монополию. Каждый, кто способен трезво и без предвзятости оценить эти результаты пятилетнего существования рабочего государства, должен будет сказать: да, для отсталой страны это весьма большой социалистический успех.

Особенность, однако, в том, что этот успех был достигнут не путем непрерывного прямолинейного развития, а зигзагообразным движением: сперва у нас был режим «коммунизма», затем мы открыли ворота рыночным отношениям. Этот поворот в политике стал трактоваться в буржуазной печати как отказ от коммунизма и капитуляция перед капитализмом. Незачем говорить, что социал-демократы разъясняют, углубляют и комментируют эту версию. Нельзя, однако, не признать, что кое-кто даже из числа наших друзей впадал в сомнение: нет ли тут действительно скрытой капитуляции перед капитализмом? Нет ли действительно опасности, что на основе восстановленного нами свободного рынка капитализм будет развиваться все больше и больше и возьмет верх над начатками социализма? Чтобы дать правильный ответ на этот вопрос, нужно предварительно устранить основное недоразумение. В корне неверно, будто экономическое развитие Советской России идет от коммунизма к капитализму. Коммунизма у нас не было. Не было у нас социализма и не могло быть. Мы национализировали дезорганизованное хозяйство буржуазии и установили, в самый острый период борьбы не на жизнь, а на смерть – режим потребительского «коммунизма». Победив буржуазию на поле политики и войны, мы получили возможность приступить к хозяйству и оказались вынуждены восстановить рыночные формы взаимоотношений между городом и деревней, между отдельными отраслями промышленности и между отдельными предприятиями.

Без свободного рынка крестьянин не находит своего места в хозяйстве, теряет стимул к улучшению и расширению производства. Только мощное развитие государственной промышленности, ее способность обеспечить крестьянина и его хозяйство всем необходимым, подготовит почву для включения крестьянина в общую систему социалистического хозяйства. Технически эта задача будет разрешена при помощи электрификации, которая нанесет смертельный удар сельскохозяйственной отсталости, варварской изолированности мужика и идиотизму деревенской жизни. Но путь к этому лежит через улучшение хозяйства нынешнего крестьянина-собственника. Этого рабочее государство может достигнуть только через рынок, пробуждающий личную заинтересованность мелкого хозяина. Первые результаты уже сейчас налицо. Деревня в этом году дает рабочему государству, в виде натурального налога, гораздо больше хлеба, чем государство получало во время военного коммунизма путем изъятия излишков. В то же время сельское хозяйство, несомненно, идет вверх. Крестьянин доволен, – а без нормальных отношений между пролетариатом и крестьянством социалистическое развитие в нашей стране невозможно.

Но новая экономическая политика вытекает не только из взаимоотношений между городом и деревней. Она является необходимым этапом в развитии государственной промышленности. Между капитализмом, когда средства производства составляют собственность частных лиц и все экономические отношения регулируются рынком, – и между законченным социализмом, который ведет плановое общественное хозяйство, имеется ряд переходных ступеней; и НЭП, по существу, является одной из них.

Рассмотрим этот вопрос на примере железных дорог. Именно железнодорожный транспорт является той областью, которая в наибольшей степени подготовлена для социалистического хозяйства, так как железнодорожная сеть была и у нас в большей своей части национализирована еще при капитализме и условиями самой техники централизована и до известной степени нормализована. Большую половину дорог мы получили от государства, меньшую – экспроприировали у частных обществ. Подлинно социалистическое управление должно, конечно, рассматривать всю сеть как целое, т.-е. не с точки зрения собственника той или другой железнодорожной линии, а с точки зрения интересов всего транспорта и всего хозяйства страны. Оно должно распределять паровозы или вагоны между отдельными линиями так, как это требуется интересами хозяйственной жизни в целом. Но перейти к такому хозяйству даже и в централизованной области железнодорожного транспорта не так просто. Тут открывается ряд посредствующих экономических и технических этапов. Паровозы бывают различных типов, потому что они строились в разные времена, разными обществами и на разных фабриках, причем разные паровозы ремонтируются одновременно в одних и тех же мастерских и наоборот: однородные паровозы – в разных мастерских. Капиталистическое общество, как известно, расточает громадное количество рабочей силы по причине излишнего разнообразия, анархической пестроты составных частей своего производственного аппарата. Необходимо, стало быть, разбить паровозы по типам и распределить их между железными дорогами и мастерскими. Это будет первым серьезным шагом на пути к нормализации, т.-е. к достижению технической однородности паровозов и их составных частей. Нормализация, как у нас не раз говорилось, и говорилось справедливо, есть социализм техники. Без нормализации техника не достигнет своего высшего расцвета. А где же и начинать нормализацию, как не на железных дорогах? И мы, действительно, приступили к этой задаче, но тотчас же натолкнулись на большие препятствия. Железнодорожные линии, притом не только частные, но и государственные, производили свой расчет со всеми остальными хозяйственными предприятиями при помощи рынка. Экономически это было, при данной системе хозяйства, неизбежно и необходимо, потому что содержание и развитие той или другой линии зависит от того, насколько она оправдывается хозяйственно. Приносит ли данная линия пользу хозяйству, это можно установить только через посредство рынка, – до тех пор, пока мы не выработали методов всеобщего социалистического учета хозяйства; а эти методы, как сказано, могут явиться только в результате продолжительного опыта работы на основе национализированных средств производства.

Итак, старые способы хозяйственной проверки ходом гражданской войны были устранены прежде, чем успели создаться новые. При этих условиях вся железнодорожная сеть оказывалась формально объединенной, но каждая часть этой сети отрывалась от всей остальной хозяйственной среды и повисала в воздухе. Рассматривая сеть, как самодовлеющее техническое целое, объединяя железнодорожный и вагонный парки всей сети, централистически сортируя паровозы и централизуя ремонт, т.-е. преследуя абстрактный, технически-социалистический план, мы рисковали окончательно утратить всякий контроль над нужностью или ненужностью, выгодностью или невыгодностью каждой отдельной дороги и всей сети в целом. Какие линии развернуть, а какие сократить, какой подвижной состав и какой рабочий персонал нужен на данной линии, сколько грузов может провезти государство для своих нужд, какую часть провозной способности оно должно предоставить для нужд других организаций и частных лиц, все эти вопросы – на данном историческом основании – не могут разрешиться иначе, как путем установления платы за провоз, правильной бухгалтерии и правильной коммерческой калькуляции. Только на основе бухгалтерского балансирования различных частей железнодорожной сети, в сочетании с таким же балансированием других отраслей хозяйства, мы придем к выработке методов социалистического учета и нового хозяйственного плана. Отсюда вытекает необходимость и после перехода всех дорог в руки государства – предоставить отдельным железнодорожным линиям или группам их хозяйственную самостоятельность, в смысле их приспособления ко всем остальным хозяйственным предприятиям, от которых они зависят, или которые ими обслуживаются. Одних абстрактно-технических планов и формально-социалистических целей недостаточно для того, чтобы перевести железнодорожное хозяйство с капиталистических рельс на социалистические. В течение определенного – и притом продолжительного – времени рабочему государству, даже для управления железнодорожной сетью, приходится пользоваться капиталистическими методами, т.-е. методами рынка.

Сказанное относится с еще большей очевидностью к промышленным предприятиям, которые и в отдаленной степени не были при капитализме так централизованы и нормализованы, как железные дороги. После ликвидации рынка и системы кредита каждый завод походил на телефонный аппарат с отрезанными проводами. Военный коммунизм создал бюрократический суррогат хозяйственного объединения. Машиностроительные заводы на Урале, в Донецком бассейне, в Москве, в Петрограде и проч. оказались объединенными в ведении единого Главка, который централистически распределял между ними топливо, сырье, техническое оборудование, рабочую силу, поддерживая последнюю при помощи системы уравнительного пайка. Совершенно очевидно, что такое бюрократическое управление совершенно нивеллировало особенности каждого предприятия и уничтожало самую возможность проверки производительности его и выгодности, даже если бы учетные данные Главка отличались большей или меньшей точностью, чего, на самом деле, не было и в помине.

Для того, чтобы каждое предприятие стало составной клеточкой единого социалистического организма, планомерно функционирующего, нужна большая переходная работа рыночного хозяйствования, которая займет долгий ряд лет. И в течение этой переходной эпохи каждое предприятие и каждая группа предприятий должны в большей или меньшей степени самостоятельно ориентироваться на рынке и проверять себя через рынок. В этом и состоит смысл новой экономической политики: если политически на первый план выпятилось ее значение в качестве уступки крестьянству, то никак не меньше ее значение, как неизбежного этапа в развитии государственной промышленности при переходе от капиталистического хозяйства к социалистическому.

Итак, для регулирования промышленности рабочее государство прибегает к методам рынка. Рынок нуждается во всеобщем эквиваленте. Этот эквивалент имеет у нас, как вы знаете, довольно жалкий вид. Тов. Ленин уже говорил о наших усилиях добиться некоторой стабилизации рубля и о том, что эти усилия не остались совсем безуспешными. Очень поучительно, что, вместе с восстановлением рынка, восстанавливаются и фетишистские явления в области хозяйственного мышления, – в том числе и у многих коммунистов, поскольку они выступают не как коммунисты, а как торговцы на рынке. Наши предприятия, как вы, разумеется, знаете, страдают от недостатка средств. Откуда их взять? Ясно откуда: из-под пресса. Достаточно увеличить эмиссию, чтобы двинуть в ход ряд фабрик и заводов, ныне затихших. «Взамен ваших несчастных бумажек, которые вы так скаредно отпускаете, – так говорят иные товарищи, – мы вам дали бы через несколько месяцев полотно, обувь, гайки и другие прекрасные предметы». Совершенно очевидна фальшь этого рассуждения. Недостаток оборотных средств свидетельствует только о том, что мы бедны, и что для расширения производства нам нужно пройти стадию первоначального социалистического накопления. Наша бедность – в хлебе, в угле, в паровозах, в квартирах и проч. – получает теперь форму недостатка оборотных средств потому, что мы перевели хозяйство на основу рынка. Тяжелая промышленность при этом с завистью указывает на успехи легкой. Что это значит? Это значит, что при начинающемся оживлении хозяйства наличные ресурсы направляются, в первую голову, туда, где они всего нужнее и неотложнее, – т.-е. в те отрасли, где производятся продукты личного или хозяйственного потребления рабочих и крестьян. Предприятия этого типа делают сейчас хорошие дела. При этом на рынке государственные предприятия конкурируют друг с другом и отчасти с частными, которые, как увидим, очень малочисленны. Только таким образом национализированная промышленность научается работать как следует быть; другим путем этой цели достигнуть нельзя: ни априорным хозяйственным планом, высиженным в канцелярии, ни отвлеченной коммунистической проповедью. Нужно, чтобы каждая государственная фабрика, ее технический директор, ее коммерческий директор подвергался контролю не только сверху – со стороны государственных органов, но и снизу – со стороны рынка, который в течение еще длительного периода остается регулятором государственного хозяйства. По мере того, как государственная легкая промышленность, упрочиваясь на рынке, начинает приносить государству доход, создаются оборотные средства для тяжелой промышленности. Разумеется, это не единственный источник государства. У него есть и другие: натуральный налог, взимаемый с крестьянина, налоги на частную промышленность и торговлю, таможенные доходы и проч.

Финансовые затруднения нашей промышленности имеют, следовательно, не самодовлеющий характер, а вытекают из всего процесса возрождения хозяйства. Если бы наш финансовый комиссариат попытался, путем расширения эмиссии, пойти навстречу каждому промышленному предприятию, рынок неизбежно изверг бы избыточную эмиссию прежде, чем нетерпеливые заводы успели бы выбросить на рынок новые продукты; другими словами, рубль потерпел бы такое падение, что покупательная сила этой удвоенной или утроенной эмиссии была бы ниже покупательной силы наличных сейчас денег. Государство, конечно, не зарекается от новых эмиссий, но они должны производиться в соответствии с реальным хозяйственным процессом и с таким расчетом, чтоб они в каждом данном случае увеличивали покупательную силу государства и тем содействовали первоначальному социалистическому накоплению. Государство не отказывается, со своей стороны, целиком от планового хозяйства, т.-е. от сознательных и властных поправок к работе рынка. Но оно исходит при этом не из априорного учета, не из отвлеченной и крайне неточной плановой гипотезы, как при военном коммунизме, а из фактической работы того же рынка, одним из орудий проверки которого является состояние валюты и централизованной системы государственного кредита.

Л. Троцкий. СИЛЫ И СРЕДСТВА ДВУХ ЛАГЕРЕЙ

Куда же ведет нас НЭП: к капитализму или к социализму? Это, разумеется, центральный вопрос. Рынок, свободная торговля хлебом, конкуренция, аренда, концессии, – что все это влечет за собою? Если дать чорту палец, то не придется ли дать ему и руку, и плечо, а в конце концов, и все тело? Уже сейчас мы наблюдаем частный капитал в области торговли, особенно на путях между городом и деревней. Частный торговый капитал у нас во второй раз проходит стадию первоначального капиталистического накопления в то время, как рабочее государство проделывает период первоначального социалистического накопления. Раз частный торговый капитал возрастает, он стремится неизбежно проникнуть и в промышленность. Государство сдает частным предпринимателям заводы и фабрики. Накопление частного капитала происходит уже, следовательно, не только в торговле, но и в индустрии. Не окажется ли, что господа эксплуататоры – спекулянты, торговцы, арендаторы, концессионеры – будут становиться все сильнее и сильнее под крышей рабочего государства, будут овладевать все большею частью национального хозяйства, рассасывая через посредство рынка элементы социализма, а затем, в известный момент, завладеют и государственной властью? Ибо, – мы знаем это не хуже самого Отто Бауэра, – экономика есть базис, а политика – надстройка. Не означает ли все это в действительности, что НЭП является переходом к капиталистической реставрации?

Отвечая абстрактно на столь абстрактно поставленный вопрос, нельзя, разумеется, отрицать, что опасность капиталистической реставрации не исключена, как вообще не исключена опасность временного поражения в процессе борьбы. Когда мы воевали с Колчаком и Деникиным, за спиною которых стояла Антанта, опасность нашего поражения была весьма возможна, и Каутский благочестиво ждал этого со дня на день. Но мы, считаясь с теоретической возможностью поражения, практически ориентировали нашу политику на победу. Соотношение сил, во всяком случае, не исключало нашей победы. К этому соотношению сил мы прибавили твердую волю и правильную стратегию. И мы победили. И сейчас тоже идет борьба между теми же врагами: рабочим государством и капитализмом, но не на военном поле, а на хозяйственной арене. Если во время гражданской войны Красная Армия, с одной стороны, а белая – с другой, боролись за влияние на крестьян, то сейчас борьба идет между государственным капиталом и частным за крестьянский рынок. В борьбе надо, по возможности, полно и точно учитывать силы и средства противника и свои. Как же обстоит дело на этот счет?

Важнейшее наше средство в хозяйственной борьбе на основе рынка – государственная власть. Только реформистские дурачки могут не понимать значения этого орудия. Буржуазия понимает прекрасно. Это доказывает вся ее история.

Другим орудием в руках пролетариата являются важнейшие производительные силы страны: весь железнодорожный транспорт, вся добывающая промышленность, подавляющее большинство предприятий обрабатывающей промышленности находится в непосредственном хозяйственном заведывании рабочего класса.

Ему же, рабочему государству, принадлежит земля, и крестьянин вносит за нее сотни миллионов пудов в год натурального налога.

В руках рабочей власти – государственная граница: иностранные товары, вообще, иностранные капиталы могут получить доступ в страну в тех пределах, в каких это признает желательным и допустимым рабочее государство.

Таковы орудия и средства социалистического строительства.

У противника есть, разумеется, возможность накоплять, хотя бы и при рабочей власти, – пользуясь прежде всего свободной торговлей хлебом. Торговый капитал может проникать и уже проникает в промышленность, берет в аренду предприятия, получает с них доход, нарастает. Все это совершенно бесспорно. Но каковы количественные соотношения борющихся сил? Какова динамика этих сил? В этой области, как и в других, количество переходит в качество. Если бы в руки частного капитала попали важнейшие производительные силы страны, тогда о социалистическом строительстве не могло бы быть, разумеется, и речи, и дни рабочей власти были бы сочтены. Как велика эта опасность? Насколько она близка? Ответить на этот вопрос могут только факты и цифры. Мы приведем наиболее важные и необходимые.

Наша железнодорожная сеть, протяжением в 63.000 верст, с числом рабочих и служащих, превышающим 800.000, составляет целиком и полностью собственность государства. Никто не станет отрицать, что железнодорожная сеть представляет собою очень важный, во многих отношениях решающий фактор хозяйства, и этого фактора мы из рук не собираемся выпускать.

Возьмем теперь область промышленности. И ныне, при новой экономической политике, все промышленные предприятия без исключения составляют собственность государства. Правда, некоторые из этих предприятий сдаются в аренду. Но каково соотношение между теми предприятиями, где государство хозяйничает за собственный счет, и теми, которые оно сдает в аренду? Это соотношение видно из следующих цифр: за государственный счет работает свыше 4.000 предприятий, занимающих в общем до 1.000.000 рабочих; в аренду сдано несколько менее 4.000 предприятий, занимающих всего на всего около 80.000 рабочих. Это значит, что на государственном предприятии в среднем работает 207 рабочих, а на сданном в аренду – 17 рабочих. Объясняется это тем, что в аренду сданы второстепенные и, главным образом, третьестепенные предприятия легкой промышленности. Но и сданные в аренду только немногим более, чем наполовину (на 51 %), находятся в эксплуатации частных капиталистов; остальные же арендаторы – отдельные государственные органы и кооперативы, берущие у государства промышленные предприятия на договорных началах. Другими словами, около 2.000 наиболее мелких предприятий, занимающих тысяч 40 – 50 рабочих, эксплуатируются частным капиталом, противостоящим 4.000 наиболее могущественных и наиболее оборудованных предприятий, занимающих около 1.000.000 рабочих и эксплуатируемых советским государством. Смешно и нелепо говорить о победе капитализма «вообще», игнорируя эти факты и цифры. Разумеется, арендные предприятия конкурируют с государственными и, рассуждая отвлеченно, можно сказать: если бы на арендных предприятиях хозяйство велось очень хорошо, а на государственных – очень плохо, то, по истечении значительного числа лет, частный капитал всосал бы в себя государственный капитал. Но пока что до этого еще далеко. Контроль над хозяйственным процессом – в руках государственной власти, а эта власть – в руках рабочего класса. Восстановив рынок, рабочее государство, разумеется, ввело ряд правовых изменений, необходимых для того, чтобы обеспечить возможность рыночного оборота. Постольку, поскольку эти законодательные и административные реформы открывают возможность капиталистического накопления, они являются косвенными, но очень важными уступками буржуазии. Но использовать эти уступки наша новая буржуазия может лишь в меру своих экономических и политических ресурсов. Экономические ее ресурсы мы видели: они более чем скромны. Политические ее ресурсы равны нулю. И мы постараемся, чтобы в политической области у нее не было никакого «накопления». Не забудьте, что кредитный и налоговый аппарат находится в руках рабочего государства и представляет собой очень важное орудие в борьбе между государственной промышленностью и частной.