
Полная версия:
Femme fatale выходит замуж
Жанна передернула плечами, но тем не менее смотреть на своего коллегу напротив не перестала.
У Юры были темно-зеленые глаза, печальные и добрые. «Кроткие глаза», – определила Жанна. Юра Пересветов много курил – пальцы его были желтоваты от никотина. Это сейчас, при Жанне, он не дымил, но говорили, что когда открываешь дверь информационного отдела, то оттуда вырывается клуб дыма. Курительную комнату Пересветов игнорировал.
Жанна никогда не обращала на Юру внимания, но сейчас словно завороженная разглядывала его. И находила, что он очень мил, несмотря на перхоть и растянутый свитер. В нем было нечто, что трогало сердце…
– Юр…
– Что? – не сразу отозвался он.
– У тебя иконописное лицо, знаешь?..
– Какое-какое?
– Иконописное. Тебе не нужен Шекспир в дореволюционном издании, кстати?..
– Нет, – лаконично ответил тот.
Потом нашарил в кармане смятую пачку сигарет и в первый раз взглянул на Жанну прямо.
– Юр…
– Что? – Он нахмурился и засунул пачку обратно в карман.
– У тебя глаза зеленые, ты знаешь?
Юра Пересветов вздохнул.
– Послушай, Жанна Геннадьевна, ты чего ко мне пристала? – устало спросил он. – Тебе Руслана с Яшкой мало?
– Ты о чем? – строго спросила Жанна.
– О том, что таким женщинам, как ты, такие мужчины, как я, неинтересны. Не стоит на меня тратить время.
– Что-то я тебя не понимаю. – Жанна села прямо на его стол, положила ногу на ногу. – За кого ты меня принимаешь, Пересветов?
Щеки у него слегка порозовели.
– За очень красивую, эффектную женщину. Красивую настолько… – выделил он голосом, – …настолько, что о такой даже думать нельзя.
– Уж думать-то всегда обо всем можно! – возмутилась она. – Я вот знаешь что о тебе сейчас подумала?
Он улыбнулся краешком губ.
– Что?
– Что ты очень хороший человек. – Она положила поверх его руки, лежавшей на «мышке», свою ладонь. Юра Пересветов оцепенел. – И еще у тебя глаза зеленого цвета. Как крыжовник!
– Жанна… – едва слышно пробормотал он. – Жанна, ты…
Но продолжить он не успел – в этот момент в комнату заглянула Нина. Увидела Жанну на столе возле Юры – сжала губы. «Правда, похожа на сову… – неожиданно мелькнуло у Жанны в голове. – И взгляд тяжелый. Она что, ревнует? Юру? Ко мне?..»
– Юра, можно тебя на минутку? – ровным голосом спросила Нина.
– Да…
И Юра Пересветов вышел, даже не оглянувшись на Жанну.
Жанна лежала на диване, положив мокрое полотенце на лоб. Голова невыносимо болела.
Всему виной был Хэллоуин – они с Сидоровым и Айхенбаумом все-таки отправились в ночной клуб. Ничего особенного – обычная костюмированная пьянка с танцами и глупыми розыгрышами… Не страшно и даже не смешно.
«Господи, мне тридцать два года, а я веду себя точно студентка-первокурсница, впервые вырвавшаяся из-под маминой опеки! – Жанна мучилась угрызениями совести. – И эти два дурака тоже… Ну надо было им мешать водку с пивом! И пиво-то в этом клубе было дрянное…»
В это время в дверь позвонили.
Жанна с трудом поднялась, проклиная незваных гостей. Потом вдруг вспомнила – Селена Леонардовна обещала прислать своего двоюродного брата, любителя книг.
За дверью стоял мужчина очень неприятной наружности – по крайней мере такое было у Жанны первое впечатление.
– Василий Кириллович, – представился он. – Добрый день… Я что, не вовремя?
– Да нет, заходите… – уныло произнесла Жанна.
– Селена сказала, что вы хотите продать…
– Я могу и так отдать, – перебила Жанна Василия Кирилловича. – Вот сюда, пожалуйста… Выбрасывать жалко, оставлять тоже нет смысла. Тут много классики, между прочим…
Василий Кириллович остановился посреди комнаты, слегка ошеломленный. Разобранная постель, разлетевшаяся по углам одежда, коробки…
– Только что переехали?
– Да, практически… – Жанна бросила взгляд в зеркало – бледное лицо, под глазами синяки (забыла вчера смыть тушь с ресниц), спутавшиеся волосы… – Берите все, что считаете нужным. Это от моей бабушки осталось.
Она села в кресло.
Василий Кириллович принялся разбирать стопки книг. Был он среднего роста, плотный, какой-то белесый – светлые волосы, светлые брови с ресницами, щеточка светлых усов. Одет очень прилично (уж в чем в чем, а в одежде Жанна разбиралась!), но тем резче был контраст между откровенной – а-ля рюс, лапотной какой-то – внешностью и безупречным итальянским костюмом.
– А разве вы книг не любите? – спросил он.
– Я их все давно прочитала.
Василий Кириллович посмотрел на Жанну дико. Глаза у него тоже были светлыми, белесыми…
– Но Толстой, Достоевский… – нахмурившись, произнес он. – Есть вещи, которые все время хочется перечитывать.
– Мне – не хочется, – держась пальцами за виски, безапелляционно произнесла Жанна. – Я работаю. У меня времени нет. И, вообще, я сейчас только детективы могу в руках держать… Или что-нибудь современное.
Ее совершенно не заботило, что подумает о ней двоюродный брат Селены.
– Хорошо, – сухо произнес тот. – Я возьму Тургенева, Плиния, этого вашего Шекспира… Господи, я вас не понимаю – такое издание, гравюры Доре! – вырвался у него стон.
– Ну и берите себе на здоровье, – махнула рукой Жанна, переполняясь еще большей неприязнью к Василию Кирилловичу.
– Я готов вам заплатить…
– Да не надо мне платить! – рассердилась она. – Берите все и уходите!
– Но в букинистическом ваш Шекспир потянет на…
– Нет, это невозможно… – Жанна едва не заплакала. – У меня голова просто раскалывается, а вы…
– Я не могу это взять бесплатно, – насупился гость. – Возможно, вы, Жанна Геннадьевна, не понимаете…
– У меня голова болит! – с яростью повторила она. – Если вас что-то не устраивает – уходите. Я все это завтра на помойку выкину!
Разумеется, она не собиралась ничего выкидывать, но надо же было как-то осадить этого типа.
– Куда? На помойку? – дрожащим голосом переспросил тот.
– Вы не ослышались, – злорадно произнесла Жанна.
– Вы чудовище… – неожиданно произнес родственник Селены.
Жанна опешила.
– Василий Кириллович, а вы… простите, вы кто по профессии?
– Я? Я главный экономист в…
– Нет, где именно вы работаете, меня не интересует, – перебила Жанна. – А семья, дети… у вас есть? И еще – сколько вам лет?
– Нет, семьи у меня нет. Мне тридцать пять лет. Но я не понимаю… почему вы об этом спрашиваете? – с раздражением спросил гость, моргая белесыми глазами.
– Потому что чудовище – это вы, – спокойно произнесла Жанна. – Мужчине скоро сорок – а у него ни жены, ни детей! У него зануднейшая профессия, и он не любит никого и ничего, кроме книг!..
– Да с чего вы взяли?.. – возмутился Василий Кириллович. – И вообще, кто вам дал право…
– Молчите! – закричала Жанна, чувствуя, как пульсирует кровь в висках. – Вы… О, я прекрасно знаю подобный тип мужчин – бессердечных, сухих, которые, кроме своей работы и какого-нибудь скучнейшего хобби, ничего не видят… Книголюб! Шекспира он пожалел, видите ли! Да этот Шекспир уж пятьсот лет как в могиле, и еще тысячу о нем будут помнить… Кто-кто, а Шекспир в вашей жалости не нуждается! Вы меня пожалейте!..
– А вам?.. Сколько вам лет?.. – быстро спросил гость, багровея. – Где ваш муж, дети?.. Ау… Где все? – Он демонстративно огляделся. – В третьем часу дня вы еще валяетесь в постели в совершенно жутком виде…
– Вон! – закричала Жанна. – Вон отсюда!!!
– А я и не собираюсь здесь задерживаться, – торжественно произнес тот и решительно зашагал к входной двери. Принялся щелкать замками. – Еще и не выпускают, елки-палки…
Жанна мрачно наблюдала за его возней у двери, сложив руки на груди.
Василий Кириллович обернулся.
– Послушайте, Жанна Геннадьевна… – уже другим голосом произнес он. – Как все странно получается… За пять минут мы успели разругаться в пух и прах.
– Да я вообще бы вас убила, – откровенно призналась она.
– Гм, сходное желание… – усмехнулся он. – Редко когда приходится наблюдать столь спонтанно возникшую антипатию.
– А по-моему – часто. Каждый день. Всегда. Люди не понимают друг друга, – мрачно произнесла Жанна. – Что иногда на дорогах творится…
– Это точно, – кивнул Василий Кириллович. Дернул дверь за ручку, и она неожиданно открылась. – Надо же, как просто!
Он шагнул на лестничную клетку, а потом повернулся:
– Вот что, Жанна Геннадьевна… я был не прав. Прошу извинить меня. Судя по всему, вы неважно себя чувствуете, а тут я… Можно, я к вам в другой раз загляну? Только, умоляю, не выбрасывайте ничего!
– Посмотрим, – буркнула Жанна и захлопнула дверь.
Удивительно, но перепалка с родственником Селены произвела на нее бодрящее действие. После его ухода Жанна наконец смогла привести себя в порядок. Умылась, расчесала волосы, сварила кофе…
И в этот момент в дверь снова позвонили.
Она почти не сомневалась, что это снова был Василий Кириллович. «Быстро же он вернулся… Защитник Шекспира!»
Она распахнула дверь и увидела на пороге Марата.
Он ни о чем другом не мог думать – только о ней. Уже несколько дней находился в какой-то эйфории. Он был счастлив, потому что она была рядом, за соседней стеной…
Несколько раз они сталкивались у лифта, и каждый раз она столь искренне радовалась встрече с ним, что у Марата перехватывало дыхание. Он едва мог произнести пару слов – «как дела», «привет», «пока»… На большее его не хватало.
То, что он испытывал к Жанне, было больше чем любовь. Нечто такое, о чем Марат раньше и не подозревал…
В последний раз она выглядела какой-то печальной, озабоченной. Махнула просто рукой и скрылась у себя. Марат сразу понял, что у нее не все в порядке. «Она одна, ей плохо, а я сижу у себя как дурак!» – рассердился он.
И в воскресенье – Жанна была дома, он это знал точно – решил нанести ей визит. Ведь она сама приглашала к себе…
Для начала он заглянул в цветочный.
– Чего желаете? – скользнула к нему продавщица. – У нас очень большой выбор сегодня, молодой человек…
– Минутку, – отстранил ее Марат, стоя посреди душного, пропитанного сладковатым ароматом помещения. – Я сам хочу разобраться…
Он не помнил, кому и когда в последний раз дарил цветы.
…Может быть, Жанна любит лилии? Белоснежные лилии? Или огромные осенние хризантемы? Яркие орхидеи? Розы? Да, пожалуй, розы – это самое оно.
Он заметался перед прилавком, на котором стояли батареи роз – самые разные, любых оттенков и размеров, – и взгляд тут же остановился на золотисто-желтых, розоватых соцветиях. Ее цвет. Чайные розы.
И купил именно их.
– Марат! – обрадовалась Жанна, открыв ему дверь. На этот раз – в домашних коротких брючках и белой майке. – Маратик мой! Боже, какие цветы…
Она была бледна. Покрасневшие глаза – словно плакала недавно.
– Хочешь кофе? Идем на кухню…
Жанна поставила розы в вазу, потом налила кофе.
– У тебя все в порядке? – осторожно спросил Марат.
– Да… – улыбнулась Жанна. – Голова только немного болит. Сейчас один тип заходил, я с ним ругалась. Такой странный!
– Кто? – едва смог выдавить из себя Марат.
– А… никто, – Жанна пренебрежительно махнула рукой. – Столько в этом мире идиотов! Но какие цветы… – Она откровенно любовалась букетом, стоявшим перед ней. – Чайные розы! Что-то такое… декадентское.
Марат сделал вид, что пьет кофе – на самом деле горло сковал спазм. Во-первых, он ревновал ее к «типу», а во-вторых, не понимал смысла слова «декадентское», а в-третьих, ее близость лишала сил. Сковывала.
– Завтра понедельник… – болтала она. – Ненавижу понедельники! Может быть, мне стоит сменить работу?.. Ах, была бы моя воля, я бы вообще ничего не делала… Вот ты, Марат, любишь свою работу?
– Не знаю, – пожал он плечами.
– Как это – не знаешь? – удивилась она. – Странно… Значит, любишь, если не испытываешь никаких отрицательных эмоций!
Она была так близко, что можно было поцеловать ее. Запах ее духов смешивался с запахом цветов. Бледное милое личико. Она держала чашку в руках – тонкие запястья, длинные ногти, покрытые розовато-бежевым лаком…
– Марат, расскажи о себе. Как ты живешь?
– Нормально, – пожал он плечами. – А ты?
– Тоже ничего… – засмеялась Жанна. – Где твоя мама?
– Мама умерла несколько лет назад.
– О, прости…
– Ничего. А у твоей мамы как дела? Ты, правда, никогда не говорила о ней…
– Моя мама – Ксения Дробышева! – весело произнесла Жанна. – Певица. Исполняет русские народные песни.
– Та самая?
– Ага! Я не всем в этом признаюсь, но от тебя скрывать не стану… Мама вечно занята. Помнишь, тогда, в детстве – я была не с ней, а с гувернанткой?..
– Да, да…
– Мама моя – еще ого-го! Собирается снова замуж. Ты знаешь, за кого?
– Нет, – покачал головой Марат, не отрывая глаз от губ Жанны.
– За Сэма Распутина. Это виджей на музыкальном канале. Стоит перед камерой и болтает всякую чепуху. Ему, между прочим, двадцать четыре… Ты чувствуешь, какая у них разница в возрасте?..
Жанна болтала и болтала, а Марат все смотрел на нее, не отрываясь.
Чайные розы стояли перед ними на столе…
Перед гигантской деревянной дверью, узорной, с железным орнаментом, больше напоминающей ворота готического собора, стояли двое: Юра Пересветов и его отец. Юра казался клоном своего отца, только в два раза моложе того.
Горели оранжевые фонари, и мела легкая поземка.
Из подъезда выскочила Жанна – на шпильках, в распахнутой легкой дубленке, золотые кудри поверх пушистого воротника. Едва не поскользнулась – Юра едва успел подхватить ее за локоть.
– Осторожней…
– Юр, какой ты милый! Ты меня просто спас… А это твой папа? Очень приятно…
Она, то и дело оглядываясь на ходу, пошла к своей машине.
– Кто это? – спросил отец.
– Жанна.
– Очень-очень красива.
– Не ты один так считаешь… – усмехнулся Юра.
Снег падал на ее золотые волосы. Она засмеялась, помахала им издалека рукой. Юра махнул в ответ.
– Невероятно хороша.
– Да это я понял… Но что ты об этом думаешь?
– Это не твое, – пожал плечами отец.
– Почему?
– А разве ты сам не понимаешь?
– Ну, в общем…
– Эта твоя Жанна – муки и страдания. А с Ниной все по-другому. Нина о тебе будет заботиться. Будь реалистом.
Из подъезда выскочили Сидоров с Айхенбаумом.
– Жанна, стой! – крикнули они на бегу.
– Вот именно поэтому… – тихо произнес отец, провожая их взглядом.
А потом из двери вышла Нина.
– Ты куда? – спросил Яша Сидоров, распахнув переднюю дверцу.
– Домой. Все, пока, мальчики…
– Жанна, у меня гениальная идея, – сказал Руслан Айхенбаум, заглядывая в машину с другой стороны. – Я знаю одно очень хорошее место…
– Мне некогда, – покачала она головой. – Нет, нет, только не сегодня.
– Ну, как знаешь… – обиделся Сидоров, и они с Айхенбаумом, недовольно переглянувшись, ушли.
А Жанна сидела, положив руки на руль, и издалека смотрела на Юру Пересветова.
Мелкий снег сыпался у него перед лицом, делая черты лица смутными, смазанными… Но Жанна все равно смотрела на него – благо, он уже отвернулся и говорил со своим отцом. Смотрела, не моргая, пока на глаза не навернулись слезы.
«Что со мной? Почему я все время думаю о нем? Почему – о нем?»
Жанна хотела сформулировать для себя, почему негоже ей было держать все время в голове образ невзрачного, странного мужчины, пусть даже трижды талантливого программиста… И внезапно поняла – она не может сказать о нем, что он невзрачный, странный или неряшливый. Юра Пересветов был удивительным человеком. И он нравился Жанне – вместе со своими странностями, растянутым свитером, китайскими кроссовками, прокуренными желтыми пальцами и даже перхотью.
Когда Жанна осознала это, ей сделалось страшно. До того она относилась к противоположному полу очень избирательно, и любая мелочь, любая несуразность могла оттолкнуть ее – во внешности, в словах, во взгляде мужчины… Но Юре Пересветову она простила все, она приняла его целиком и полностью.
– Люблю… – пробормотала Жанна, кончиком пальца смахнув у себя со щеки слезу, и тут же засмеялась. – Надо же, я люблю его!
Открытие это поразило Жанну своей простотой. Господи, да она же давным-давно могла догадаться, что любит Юру Пересветова!
В этот момент появилась Нина Леонтьева – в длинном темном пальто, меховом берете, стекла ее очков призрачно блеснули при свете фонарей. Юра и его отец взяли Нину под руки, и они все вместе дружно направились куда-то.
Жанна вцепилась в руль.
– А как же Гурьев?.. – пробормотала она растерянно.
– А я вас жду, жду… – Дверь распахнула Раиса Романовна в бархатном, с блестками, платье.
– Мама, это Юра, а это Олег Иванович, – представила гостей Нина.
В большой комнате был накрыт стол.
– Вот это да… – тихо произнес Юра. – Раиса Романовна, вы потрясающая хозяйка.
Салаты в хрустальных ковчегах, заливное, домашние пироги…
Олег Иванович просто онемел. Потом наконец тоже тихо забормотал:
– Господи, зачем же?.. Стоило ли так стараться? Раиса Романовна, Ниночка…
– Будет вам, Олег Иванович! – потупилась хозяйка. – В кои-то веки к нам такие гости приходят…
– Мама… – едва сдерживая раздражение, прервала ее дочь.
«Нет, кажется, я все это зря устроила, – подумала Нина. – Можно было и без родителей обойтись!»
Сели за стол. Нина решительно, не давая матери открыть рот, заговорила о погоде, потом о новом фильме, который только что вышел на экраны. Юра молчал, ел, и вид у него был довольно унылый. «Да, все эти церемонии не для него…»
Олег Иванович, немного освоившись, начал вспоминать, как он в студенческом стройотряде ездил на картошку и потерял в поле командирские часы, оставшиеся от деда. Раиса Романовна принялась ахать и ужасаться столь невосполнимой потере.
Нина шепнула Юре на ухо:
– Пойдем отсюда!
– Куда? – удивился тот.
– Ты хочешь остаться?
– Нет, лучше пойдем! – Юра принялся быстро доедать заливное. Подумав, положил себе на тарелку еще винегрета. Нина улыбнулась, глядя на него. – Я сейчас…
Они незаметно выскользнули из квартиры, спустились по лестнице этажом ниже. Нина открыла чужую дверь, втянула за собой Юру.
– У меня здесь подруга живет. Она сейчас в отъезде, я к ней захожу цветы поливать…
Нина включила торшер, села на диван.
Юра медленно приблизился к ней, сел рядом, обнял за плечи.
– Нина, мне иногда кажется, что мне снится сон… – прошептал он.
– Какой сон? – засмеялась она.
– Ты удивительная женщина… Умная, красивая. У тебя чудесная мама!
– Ты тоже умный и красивый. У тебя чудесный папа.
Она отложила очки в сторону и поцеловала Юру. Он обнял ее еще сильнее, и нечто вроде стона вырвалось у него:
– Если бы ты знала… Мне с тобой так хорошо, так спокойно! Я тебя люблю…
Было тихо, очень тихо – и лишь их прерывистое дыхание.
Потом она лежала у него на плече, разглядывая потолок, по которому бежали тени. «Он слишком худой… Но ничего, мы с мамой его откормим. Волосы… Нет, определенно с его волосами надо что-то делать! Отведу к Лизочке, у нее чудо как хорошо удаются мужские стрижки. Куплю специальный шампунь, лечебный… И постепенно отучу его от сигарет – он просто пропитался весь никотином!»
Для Зины Рутковской настали горячие денечки.
Она решила заказать для офиса рождественские венки, те самые, которые было принято на Западе вешать на двери, на стены – не так давно эта традиция перешла и к нам. Еловые ветки, перевитые лентами, колокольчиками, искусственными цветами, еще бог весть чем…
В среду венки наконец привезли, и Зина, появившись в «Минерве-плюс» задолго до прихода всех остальных сотрудников, усердно развешивала эти веночки – куда только можно, заполняя любое свободное пространство.
Помогал ей охранник – Борис Борисович Нечаев, он же румяный Барбарисыч. Вбивал гвозди, потом достал стремянку и принялся развешивать под потолком блестящие гирлянды – Зина нарадоваться не могла. Обычно сотрудники относились к ее деятельности весьма критично, иногда даже занимаясь откровенным вредительством. Вот, например, расставила она в одном из помещений душистую пеларгонию, то бишь герань (очень от моли помогает) – так нет, эти нахалы Сидоров с Айхенбаумом герань взяли и загубили. Выплескивали в горшки с цветами остатки кофе, чая, еще какую-то дрянь туда бросали… Естественно, герань зачахла.
Зина еще много чего могла припомнить своим коллегам, но, к счастью, она была человеком незлопамятным и старалась концентрироваться только на хорошем. Вот и сейчас она искренне радовалась помощи Барбарисыча.
«А он ничего… – неожиданно подумала она, глядя снизу вверх на конторского охранника, который, балансируя на стремянке, тянул под потолком гирлянды. – Симпатичный. Добрый… И всего-то на два года меня моложе!»
Зине Рутковской было двадцать восемь – возраст, еще очень далекий от преклонного. Но она принадлежала к тому типу женщин, которые даже в юности выглядят старыми. Цвет лица у нее был неровный (Зина хоть и самоотверженно, но безуспешно боролась с угрями), глаза вечно слезились (хронический конъюнктивит) – посему она контактных линз не могла использовать и ходила в очках, которые ей не шли (в отличие, например, от Нины Леонтьевой, которая выглядела в них такой милочкой!). Очки еще, ко всему прочему, искажали боковое зрение, и Зина все время спотыкалась, роняла что-то – в общем, со стороны она казалась особой суетливой и бестолковой, и однажды Платон Петрович Крылов в сердцах назвал ее «глупой курицей» – это когда на него упало в коридоре мозаичное панно «Битва при Грюнвальде», только что установленное Зиной.
Зина долго плакала в подсобке, потом пришел Крылов и тоже долго, вздыхая, извинялся за «курицу»…
Так вот, красавицей Зину назвать было трудно. Зато у нее была роскошная рыжая коса!
– Кто-то умер? – вздрогнула Жанна, увидев висящий на входной двери огромный венок.
– Свят-свят-свят! – засмеялся Яша Сидоров. – Это, наверное, Зиночка наша расстаралась… Называется – рождественский венок.
– Очень уж похож на похоронный… – пробормотала Жанна, с мистическим страхом разглядывая еловые ветки, перевязанные красными лентами. – Интересно, где она его заказывала?
– Гнать ее надо в шею! – сурово заявил Айхенбаум. – Толку от этой Зины никакого. Помните, она нас какой-то геранью травила? Я чуть не сдох от этого запаха…
– Платон Петрович ее не уволит, – возразила ему Жанна. – Он ее жалеет.
– Лучше бы нас пожалел! – захохотал Сидоров, нажимая на звонок. – И вообще, наше Рождество еще нескоро… Айхенбаум, или ты, как немецкий протестант, будешь мне возражать?..
– Я православный! – возмутился Руслан. – А тебе стыдно… Каббалист!
– Да за такие слова…
Барбарисыч, с ожерельем из мишуры, распахнул им дверь.
У входа стояла искусственная ель, напоминая о том, что скоро Новый год.
– Ноги вытирайте! – выглянув из-за угла, раздраженно закричала Людмила Климовна, техничка. – Боря, чего они у тебя прямо с улицы в помещение прутся?..
– Очаровательно… – ядовито произнесла Жанна. – Вы, Людмила Климовна, с утра задаете трудовой настрой.
– Я тоже человек, между прочим! – огрызнулась техничка. – У меня, между прочим, уже руки отваливаются за вами грязь убирать…
Техничка грубила всем подряд, но Платон Петрович Крылов тоже не мог уволить ее, поскольку у Людмилы Климовны был пьющий зять, трое внуков и больная дочь. Она, Людмила Климовна, была единственной добытчицей в семье…
Жанна прошла к себе в комнату, поздоровалась с Кариной, которая усердно пудрилась перед зеркалом.
– Как там наш Котик поживает?
Котик – сын Карины, в первоначальном варианте – Костя.
– Прекрасно… Отведу его сегодня к бабушке, – озабоченно ответила Карина. – Ты в курсе, что вечером наши решили устроить небольшой сабантуй?
– Серьезно? – удивилась Жанна. – Платоша же запретил распитие спиртных напитков в офисе!
– Платоша свалит сегодня пораньше – у него с супругой билеты на «Щелкунчика».
Жанна повесила свою шубку в стенной шкаф. Зеркало на дверце отразило ее – в бледно-розовом свитере с мягким широким воротом, темно-синих широких брюках. Вообще, можно было одеться и поэффектнее в честь Нового года, но утром Жанна проспала и выскочила из дома в том, что под руку попалось.
– Ты будешь участвовать?
– Что? – вздрогнула Жанна.
– Я говорю, ты будешь участвовать в посиделках? – переспросила Карина.
– Я? Не знаю… – Первая мысль у Жанны была о Юре Пересветове. – А все будут?
– Кажется, все… Кроме Потапенко и еще, кажется, Рыльцевой из бухгалтерии. Можно было, конечно, снять на вечер какое-нибудь кафе, но сейчас все забито, и цены дикие. Канун Нового года!
– Да, я буду участвовать, – сказала Жанна.