скачать книгу бесплатно
Майкл, риэлтор с двенадцатилетним стажем, нажил дурную привычку подробно объяснять каждую мелочь, ерунду, не стоящую и пары слов. Фирма, где он работал последние годы, брала с продаж шесть процентов комиссионных, и только одна четвертая часть из этих шести процентов оседала в кармане Майкла. Да, он жаловался на жизнь, но тому были причины. Застой на рынке жилья, спад продаж, больная престарелая мать, страховка которой не покрывала всех медицинских расходов. А эти расходы – чистая астрономия.
– Тогда так: я прилечу к тебе, – сказала Джейн. – Сниму номер в гостинице и буду ждать, когда ты освободишься. Даже если пакистанцы задержат тебя до полуночи, я все равно буду ждать. Кстати, у меня для тебя небольшой подарок, сувенир.
– Прошлый раз небольшим подарком оказались швейцарские часы за три тысячи восемьсот шестьдесят пять баксов, – голос Майкла неожиданно сделался раздраженным. – Я хочу сказать тебе кое-что. Собирался это сделать раньше, но все случая не было. Так вот, хочу сказать, что дорогих подарков больше принимать не стану. С твоим чувством деликатности трудно понять, что ты обижаешь человека. Ты даришь элегантные пустячки, цена которых превышает мою зарплату. До тебя не доходит, что это унизительно для меня. Всякий раз ты хочешь подчеркнуть разницу в нашем с тобой имущественном положении. Ты уже во второй раз даришь мне дорогие часы…
Майкл замолчал. Несколько секунд Джейн не могла сообразить, что ответить. Только беззвучно шевелила губами и терла пальцами кончик носа. Так всегда получалось, когда хотелось расплакаться от незаслуженной обиды. Кажется, возникшая пауза могла затянуться на целый год или даже столетие.
Она подумала, что Майкл не пропускает ни одного праздника, чтобы не сделать ей презент. Его подарки, в которых всегда лежали магазинные чеки, чтобы Джейн могла в случае чего вернуть вещи и получить обратно деньги, – это вещи утилитарные, сугубо практические. И, как правило, стоят не дороже тридцатки. Ежедневник в кожаном переплете, практичная ручка в металлическом корпусе с запасным стержнем, керамическая ваза для фруктов или сухого печенья, электронные напольные весы, пористый резиновый коврик для ванной комнаты.
– Прости, пожалуйста, – сказала она. – Честно, мне в голову не приходило, что какие-то часы могут тебя так огорчить. Я всегда делала подарки от чистого сердца. Господи, Майкл, неужели ты этого не понимаешь? В нашем имущественном положении нет почти никакой разницы. Я зарабатываю немногим больше твоего…
– Ты зарабатываешь на пятьдесят тысяч долларов в год больше, – фыркнул Майкл. – Теперь это называется «немного»? Хорошо, буду знать, что пятьдесят штук – это мелочь. А деньги, которые оставил твой отец?
– Прекрати, Майкл, слушать не хочу, – Джейн почувствовала, что заводится. – Отец жив. И, слава богу, не собирается ложиться в гроб. Он сказал, что в случае его кончины мне достанется триста тысяч долларов. И ни центом больше. Основной его капитал поступит в гуманитарный фонд его имени, у которого есть управляющий. И еще в штате Мэн будет построена библиотека.
Майкл замолчал, выдержав паузу, сказал виноватым голосом:
– Да, не стоило об этом. Черт, мой язык рано или поздно доведет меня до беды. Я погорячился. Ну, мой дед был мексиканцем. Кровь, горячая, как кипяток, и сдобренная красным перцем. Эта гремучая смесь, она досталась мне по наследству. Прости, теперь мне надо идти, созвонимся завтра.
– Ты не ответил: мне прилететь? – Джейн подумала, что стала слаба на слезу. Любая неприятность может вывезти из душевного равновесия. – Ты этого хочешь? Или я слишком настойчиво себя предлагаю?
– В субботу все равно ничего не получится, – вздохнул Майкл. – Дело не в пакистанцах. Вечером я ужинаю с одним русским по имени Алекс Шатун. Этот не парень, а мешок, набитый деньгами.
Слово было произнесено. Джейн слегка удивилась и подумала, что в Атланте не часто встретишь русских, им там просто нечего делать. Как правило, это туристы, а реже бизнесмены, совершающие пересадку с рейса на рейс в местном аэропорту.
– Мой новый знакомый собирается купить дом за наличные, – Майкл покашлял в трубку. – Огромную усадьбу и полторы тысячи акров земли. За наличные… Представляешь? Это будет второй случай за мою десятилетнюю риэлтерскую карьеру, когда дом покупают за наличман. В субботу предстоит очень важная встреча. Пожалуй, самая важная в этом году. Если все склеится, я стану немного богаче.
– Что ж, позвони, когда разгребешь дела, – сказала Джейн. – Я тебя все равно люблю, хотя, наверное, ты этого не стоишь.
– И я люблю тебя, – кажется, Майкл обрадовался, что разговор подошел к концу. – Я знаю: мы скоро увидимся, но все рано скучаю.
За несколько минут озеро и небо изменились. Солнце, опускавшееся все ниже, окрашивало окружающий мир в цвет малинового желе. Джейн еще пару минут смотрела на лодки, медленно исчезавшие где-то в розовой дали, и старалась понять, почему тяжело и тревожно на сердце. Но так ничего и не поняла, вернулась к столу и постаралась сосредоточиться на работе.
* * *
Около четырех утра свет в окнах погас, Девяткин выждал тридцать минут и выбрался из машины, прихватив фонарь с длинной рукояткой. Дошагав до незапертой калитки, ступил на раскисшую от дождя тропинку и осторожно двинулся дальше. В затылок дышал старлей Лебедев.
Поднявшись на крыльцо, Девяткин остановился и прислушался. Капли дождя шуршат по крыше, будто сверху кто-то сыплет мелкую крупу. Где-то далеко воет собака. Девяткин толкнул обитую клеенкой дверь и, убедившись, что она закрыта, отступил в сторону, давая место старлею. Тот надавил плечом, кажется, только коснулся двери, как с другой стороны, на деревянный пол упало что-то железное, то ли крючок, то ли задвижка.
Затаив дыхание, Девяткин переступил порог, сделал пару шагов и остановился. Темнота кромешная, хоть глаз коли. Пахнет мокрой шерстью и разлитым по полу десертным вином. Не хочется включать фонарь, но иначе нельзя.
Девяткин нажал кнопку, за секунду, когда горел свет, оценил обстановку и прикинул варианты. Если двинуть направо, миновать маленький коридор, попадешь в комнату, где был накрыт стол, где заводили музыку и танцевали. Там, кажется, никого нет. Левая дверь распахнута настежь, там кухня. Впереди коридор, он ведет в задние комнаты.
Видимо, там отдыхают хозяйка, два мужика, что были в гостях и выходили курить на крыльцо, и еще какая-то дамочка. Девяткин пошел вперед. Одной рукой он касался стены, чтобы не заблудиться. Другой рукой сжимал ручку фонаря. Скрипнула под ногой половица, снова скрипнула. Но уже не под ногой, где-то впереди, метрах в трех. Девяткин вжался в стену, почувствовав, как кто-то движется навстречу из темноты.
Чужое дыхание, чужой запах. Не осталось и доли секунды на размышление, Девяткин включил фонарь. Полукруг желтого света наткнулся на мужскую физиономию. Незнакомец застыл на месте в двух шагах от Девяткина.
Мужчина не шевелился, словно принимал участие в детской игре и услышал команду «замри». Трехдневная щетина, на лбу челка темных волос. От удивления он открыл рот и забыл его закрыть. Девяткин не успел нажать на кнопку, чтобы выключить свет, как из-за его спины вылетел тяжелый, как молот, кулак старлея Лебедева.
Прямой удар по лицу срубил мужчину с ног. Тихо вскрикнув, он полетел куда-то в темноту, неудобно упал, приложившись головой к ведру с водой, стоящему на табуретке. Еще стараясь сохранить равновесие, зацепился за велосипед, висевший на стене, рванул его на себя, сорвав с гвоздей. Девятнин почувствовал, как на ноги выплеснулась вода, обод велосипедного колеса больно задел колено. От неожиданности Девяткин шагнул назад, натолкнувшись спиной на Лебедева, выронил фонарь.
– Эй, кто там? – женский голос прозвучал так близко.
Вспыхнул свет в спальне, распахнулась дверь. Впереди Девяткин увидел силуэт женской фигуры, плохо скрытый полупрозрачной рубашкой. Женщина глянула на Девяткина и амбала с разбитой физиономией, стоявшего за его спиной.
И вдруг закричала тонко и визгливо:
– Менты… Суки драные… Менты…
Девяткин рванулся к женщине, ухватил ее руку, дернул на себя, вывернул по часовой стрелке, стараясь болевым приемом повалить женщину на пол. Но рука оказалась скользкой, словно маслом намазанной, девица вырвалась, метнулась к кровати, вскочила на нее. И, прижимая руки к груди, закричала еще громче и пронзительней.
Лебедев уже нащупал выключатель и врубил свет в коридоре. Девяткин подумал, что дамочка очень из себя фигуристая, под рубашкой просматривается тонкая талия и высокая грудь. Красивый прямой нос, ярко-голубые глазки и пухлый подбородок с ямочкой. С такими данными можно выступать в массовке кордебалета. А если очень понравишься режиссеру, пожалуй, большую роль дадут. Все эти мысли за долю секунды ураганом пронеслись в голове.
Девяткин кинулся к женщине, но та, стоя на кровати, ловко выбросила вперед босую ногу и врезала пяткой в плечо майора. Девяткин, охнув, отлетел в сторону, выбил спиной дверцу стенного шкафа. Оказавшись внутри кладовки, запутался в каких-то тряпках, едва устоял на ногах. И бросился в новую атаку.
Лебедев, разогнавшись, высадил плечом запертую дверь в соседнюю комнату, врубил свет и с порога заорал:
– Милиция. Всем на пол. Руки за голову. Лежать, я сказал…
Не ожидавший грозного отпора, Девяткин получил удар ногой в грудь, отступил назад, запоздало решив, что явился сюда вовсе не для того, чтобы заковать в наручники эту красотку. Но и оставлять ее так нельзя. Он кинулся к кровати, ухватил выброшенную для очередного удара ногу, вывернув ступню, бросил на женщину матрас, сам навалился сверху. Стащил ее вниз, на пол, подмяв под себя, перевернул на живот и вытащил наручники.
– Насилуют, – во всю глотку закричала женщина. – Менты насилуют. Ублюдки… Слезь с меня, мразь. Люди, посмотрите, что твориться. Менты вломились, чтобы женщин насиловать. Господи, да что же это делается… Люди… Менты убивают. Честных граждан убивают.
– Заткнись, дура, заглохни, – повторял Девяткин, сидя на женской спине, он старался завести руки назад и замкнуть на запястьях стальные браслеты. Когда задуманное наконец удалось, запихнул в рот женщины, голубые трусики.
* * *
Девяткин хотел уже подняться на ноги, но тут грохнул первый выстрел, пуля пробила стену между большой комнатой, где недавно шла гулянка, и спальней. Второй и третий выстрел Девяткин услышал, когда падал на пол.
Посыпалась сырая труха. Отлетевшая щепка, поцарапала щеку. Девяткин уже сжимал рифленую рукоятку пистолета, готовый стрелять в ответ. Только куда стрелять и в кого. Четвертая и пятая пуля прошли над головой, прошила перекладину кровати и застряли в матрасах. Пятая разбила стекло окна. В соседней комнате слышалась какая-то возня и властный голос старлея.
– Сказано тебе – лежать. И не кусаться.
Снова ударили выстрелы, что-то загромыхало, будто на пол упали пара кастрюль, донесся звук бьющегося стекла. Девяткин, лежа на полу, подумал, что в соседней комнате человек, а этот человек не иначе как Тост, сбросил с подоконника горшки с цветами и пытался раскрыть створки окна. А когда не получилось, разбил стекла пистолетом. И теперь пытается пролезть в узкое пространство между рамами. Это займет несколько секунд. А там – поминай как звали.
Девяткин вскочил на ноги, рванулся в коридор. Поскользнулся на полу, залитым водой. Тот мужчина в майке, получивший удар по лицу, еще пребывал в глубоком нокауте. Он лежал в луже, разметав руки по сторонам и раскрыв рот. Повернув налево, в узкий проход между двумя комнатами, Девяткин не успел тормознуть, налетел грудью на дверь и распахнул ее настежь. И дважды выстрелил в потолок.
Ослепили вспышки ответных выстрелов. Тост не жалел патроны, видно, успел перезарядить пушку. Девяткин рухнул на пол и подумал, что худшие прогнозы сбываются. Тост, не сумев открыть окно, разбил стекла, и теперь выбирается наружу. Одна нога уже на подоконнике. Еще секунда, и он окажется во дворе, перемахнет забор и скроется в темноте дождливой ночи. Девяткин, не поднимаясь с пола, перекатился от порога к дивану. Крепко захватив рукоятку пистолета, и выстрелил, целя в ногу.
Мужчина вскрикнул, громко застонал, выпустил пушку из рук. Ствол упал на пол, отскочив от досок исчез в темноте. Человек сидел на подоконнике, одна нога в комнате, другая снаружи.
* * *
В небе появились первые звезды. Джейн вдохнула прозрачного воздуха. Пахло дикими травами и теплой землей. Наступила тишина, только где-то далеко серебряным голоском пела птичка. Из этой тишины, донесся мужской голос. Джейн открыла глаза. В тени дерева лежал Рахат Садыков и таращил в небо темные глаза. Только что он сытно поел и теперь, кажется, не хотел немного пошевелить языком.
– Зарплата у меня была сто пятьдесят баксов в месяц. По здешним понятиям – прилично. Только делать целыми неделями нечего. Приехала одна женщина из Москвы с инспекцией. Такая видная из себя, гладкая. Зовут ее Эльвира Пузач. Не слыхали? Мы поужинали в «Восточных узорах»… И пошло… Да, есть, что вспомнить. Как-то лежим мы с Эльвирой на веранде моего дома…
– Простите, я спать хочу.
– Конечно, конечно, – согласился Садыков. – Спите. Я и сам того…
Джейн почувствовала новый приступ дремоты. Веки снова налились тяжестью, предметы потеряли очертания. Перед ней раскрылся темный мир космоса, небо с выпуклыми звездами и яркий месяц. Но голос Садыкова, неумолимый, как смерть, снова зазвучал где-то совсем близко, кажется, у самого уха.
– Я проводил Эльвиру до самолета. Пузач сказала, что никогда меня не забудет. Потому что ее муж… Ну как бы это поделикатнее… Короче, полный козел. Он даже не может с женой… Он вообще ни фига не может. Это по медицинской части. Эльвира Пузач говорила про него…
– Не могли бы вы опустить интимные подробности?
– Понял, – кивнул Садыков. – Только два слова напоследок. Когда приехали начальники из Москвы и начали строить эту фабрику, – я обрадовался. Настоящее дело начинается. Но скоро строительство бросили. За последний год только вы одна из Москвы и нагрянули…
Джейн, решив, что поспать все рано не удастся, полезла в рюкзак за книгой в мягком переплете. Перевернула несколько страниц, пыталась читать. Но не пошло. Она положила книгу на прежнее место и стала наблюдать за орлом, парящим высоко в небе.
* * *
Девяткин врубил свет и осмотрелся. Мужчина сидел на подоконнике неподвижно, он свесил голову на грудь и опустил руки, будто собрался отдохнуть перед побегом. Девяткин подошел ближе, коснувшись подбородка, приподнял голову, заглянул в открытые глаза.
Отступил в сторону и услышал, как всхлипнула женщина. На разобранном диване в углу лежала девица, она закуталась в толстое одеяло, из которого вылезли клочья ваты. Голову накрыла огромной пуховой подушкой, будто подушка могла спасти от пули. Наружу высовывалась одна нога, на щиколотке татуировка в виде змейки.
– Вставай, красавица, и одевайся, – сказал Девяткин.
Он вышел в коридор, наклонился над мужиком, лежавшим в луже. Перемешавшись с кровью, вода приобрела зловещий бордовый цвет. Девяткин прочитал блеклую татуировку на запястье: Вова. Пульса у Вовы не было, шальная пуля попала в правую часть груди, вышла из левой части, видимо, зацепив позвоночник.
Девяткин прошел дальше, осмотрел кухню, зажег свет во всех комнатах и быстро обследовал их одну за другой. В спальне слева лежала уже знакомая девица, которая так ловко дралась ногами. Закованная в наручники, она снизу вверх смотрела на Девяткина, полные слез глаза молили о помощи. Светлый ковер впитал в себя кровь, сочившуюся из простреленной ягодицы.
Пуля вырвала кусок плоти, изменив направление, вылетела в окно. Девяткин, снимая с женщины наручники и освобождая рот от кляпа, думал, что задница девчонки никогда не будет такой как прежде, гладкой и твердой. На месте, куда вошла и откуда вышла пуля, останутся шрамы и вмятины, как на бампере разбитой машины.
– Вызови врача, – женщина выругалась, перевернулась на бок, ощупала пальцами мягкое место. Она облизала окровавленные пальцы и заплакала еще горше. – Сволочи вы все… Выродки…
В соседней комнате Девяткин увидел двух голых мужчин среднего возраста, валявшихся на полу. Между ними лежала закутанная в простыню женщина с короткой стрижкой крашеных волос и золотыми кольцами в ушах. Она курила, стряхивая пепел на доски пола, и материлась. Закованные в наручники мужчины лежали спокойно, один беспрерывно икал и просил воды, другой оказался настолько пьяным, что выстрелы разбудили его лишь на минуту.
Лебедев вопросительно посмотрел начальника. Девяткин внимательно вгляделся в лица мужчин, вздохнул и покачал головой.
– Во время разведки ты не увидел еще одно окошко – в сортире, – сказал Девяткин. – Жора Тост и хозяйка дома Люда Зенчук ушли через него. Ушел он… Но этого мало: в доме двое убитых и одна раненая.
– Как же так? – физиономия Лебедева вытянулась.
– Тост и Зенчук постелили себе у окна в большой комнате. Там второй диван стоит. Видно, Тост увидел, как мы через калитку заходим. Через минуту они с Зенчук уже заперлись в туалете и открыли окно. Звони, Саша, вызывай бригаду из уголовного розыска и «скорую помощь».
– Ранение у женщины тяжелое? – спросил старлей.
– Да как сказать, – помялся Девяткин. – Скажи: средней тяжести.
– А стрелял кто? – не унимался Лебедев.
– Какой-то человек, уголовник, судя по татуировкам. Он перепил водки или наркотиками накачался. Ну, и начал палить, куда попало. Три обоймы расстрелял. Теперь вместо печени у него фарш.
Он присел на стул и подумал, что все выходные ему писать объясниловки. Прокурор приехал только после обеда, задал Девяткину несколько вопросов, неторопливо выкурил сигарету и стал осматривать дом.
Глава четвертая
В кромешной темноте ехали недолго. Грунтовка, петляя, вырывалась из-под колес. Впереди показались редкие тусклые огоньки. Посередине пустой улицы, привязанный к столбу, стоял ишак. Он проводил машину тусклым равнодушным взглядом, открыл пасть и заорал «а-а-а-и-и». Где-то далеко залаяла собака.
Садыков сказал, что совсем недавно здесь было богатое селение, но пересохли почти все колодцы, вода ушла. И люди разбрелись, кто куда. Уехали к родственникам в другие аулы или в город. В Ташкенте найти работу очень трудно, но здесь ее совсем нет.
– Может, заночуем? – предложил Рахат. – В крайнем доме живет знатный человек. Чабан. У него восемьсот баранов. Мой старый знакомый. Встретит нас как родных.
– Вы же хотели ехать ночью, а днем отдыхать…
– Ничего, завтра будем на месте. Ночью какая езда. Одно наказание.
Рахат свернул направо, в сторону от поселка, и вскоре остановил машину возле вросшего в землю дома с плоской крышей. Видно, здесь недавно готовили пищу, на земле тлели угли костра. Виднелась двухколесная арба, стоявшая возле овечьей кошары. В одном из окошек блеснул тусклый свет керосиновой лампы. Садыков сказал, что вернется через пять минут и ушел. Он вернулся раньше, чем обещал, сказал, что его знакомого в доме нет, сейчас он на верхних пастбищах. Но в доме Бахтияр, его брат с женой и двумя младшими детьми.
– Сюда, – Садыков поманил за собой.
Джейн вышла из машины, прошагала через двор. Сдвинув кусок мешковины, висящий в дверном проеме, оказалась в комнате. Посередине на самодельной табуретке сидел мужчина. Он подобрал длинную рубаху, опустил ноги в таз, на дне которого плескалась мутная вода. Женщина, стоявшая на коленях возле таза, поливала ноги водой из кувшина, терла мочалкой из конского волоса и снова поливала водой.
Бахтияр что-то коротко сказал по-таджикски, женщина исчезла в темноте, а вместе с ней пропали таз и кувшин. Круглое дочерна загорелое лицо Бахтияра было похоже на подгоревший блин, на котором выросла реденькая с проседью бородка. Джейн прищурилась. Сколько же ему лет? Тридцать? Сорок? Семьдесят? Не угадаешь.
Поднявшись на ноги, хозяин протянул ей горячую и сухую ладонь и, коверкая русские слова, пригласил присесть на покрывало, расстеленное на земляном полу у окна, и поужинать, чем бог послал. Джейн, испытавшая еще в дороге приступы зверского аппетита, не стала отказываться. Здесь же, на полу у окна, стояла керосиновая лампа с закопченным стеклом, Бахтияр прибавил света и долго, не отрываясь, смотрел в лицо Джейн. Садыков уселся тут же, по правую руку от Джейн, лицом к входной двери.
Вскоре все та женщина, что мыла хозяину ноги, принесла бараний плов в закопченном дочерна медном казане, кукурузные лепешки, чайник с помятыми боками. И еще чашки без ручек, по здешнему, – пиалы. Женщина встала у входной двери, рядом с ней пристроилась, ожидая чего-то, девочка лет двенадцати, одетая в полосатое платье. Есть пришлось руками из казана, кусочки бараньего мяса попадались редко, жирный рис сыпался на покрывало.
– Значит, из самой Москвы сюда занесло? – переспрашивал хозяин и все не мог поверить, что на свете существуют дела настолько важные, что способны выдернуть человека из цивилизованного мира и забросить к черту на рога, в богом забытую глушь. – В командировку, значит? Надо же… Вот наказанье вам выпало…
Утолив первый голод, Джейн попробовала зеленого чая, терпкого, с горчинкой. Глотнула хмельного напитка под названием кумыс, сделанного из лошадиного молока и напоминающий вкусом прокисший йогурт.
Покончив с расспросами, Бахтияр, перемежая русскую речь с таджикской, рассказал, что лето в этом году слишком жаркое, травы на верхних пастбищах сгорели, порезали много скота. Дочь подросла, двенадцать лет, настоящая невеста. Нежная, как степной цветочек. А вот жениха ей найти трудно. Одна голь перекатная. Себя прокормить не могут, не то что молодую жену.
Бахтияр отдал замуж уже три дочери, и за каждую взял хороший калым. За Лейлу в позапрошлом году получил двадцать восемь баранов, верблюда и сто долларов деньгами. Да, настоящие доллары, не рубли. Зеленые такие, на ощупь приятные. Жених десятками отсчитал. Хороший был человек, недавно головой с лошади упал. Теперь он инвалид, от государства помощь материальную получает. За инвалидом Лейла не пропадет, за нее отцовское сердце спокойно. А вот с младшей что делать…
Женщина и девочка, стоявшие у двери, услышали, что говорят о них, и в пояс поклонились гостям. Глаза Бахтияра увлажнились. Он сказал, что за младшую дочь не рассчитывает взять и пятидесяти долларов, двух десятков баранов или тонкорунных коз. Правда, добрые люди обещали свести с одним женихом, богатым уважаемым человеком. Но возьмет ли он девчонку? Своих жен одиннадцать, детей – без счета, да и года почтенные – седьмой десяток разменял. И оттого болит отцовское сердце. Оттого ночами не спится, оттого вся душа почернела.
В комнату вошел мальчик, отец жестом велел ему подойти. Мальчуган что-то прошептал ему на ухо.
– Хочет в машине, на водительском месте посидеть, – сказал Бахтияр. – Проездом тут был один шофер на самосвале. Разрешил ему на гудок нажать.
Сыдыков поднялся, отвел мальчишку к «Волге» и посадил на водительское место, разрешив сигналить, сколько тот захочет. Разошлись по комнатам, когда мужчины допили кумыс, а глаза Джейн, разомлевшей от еды и зеленого чая, стали закрываться сами собой, против воли.
– Вот вам простые люди, – говорил захмелевший Садыков. – Не люди – чистое золото. Смотрите на них и запоминайте доброту человеческую.
Женщина отвела Джейн в крошечную комнату, где в углу на соломенной подстилке лежало ватное одеяло и плоская, твердая подушка, пропахшая потом. Пыталась помочь гостье снять с себя серую хлопковую ветровку, но Джейн наотрез отказалась, мол, так ей удобнее. Она повалилась на подстилку, закрыла глаза и уснула бы тотчас же. Но на дворе мальчик все баловался в машине, нажимая на кнопку предупредительного сигнала. «Волга» гудела, словно паровоз под парами.
Уже позже, в середине ночи, Джейн просыпалась от этих звуков, хотела даже разбудить Садыкова, cпавшего в соседней комнате. Чтобы тот вывел мальчишку из машины. Но тут же проваливалась в глубокий колодец сна. Снова просыпалась и засыпала.
* * *
Партнер юридической фирмы «Саморуков и компаньоны» Дмитрий Радченко, оставшись один в просторном служебном кабинете, распахнул окно, выходившее в старый московский дворик. Пахло летним дождем и солнцем.
– Хорошо, – Дима упал в кресло и смежил веки.
