скачать книгу бесплатно
Глава 8
Нижний Новгород. 19 августа
Телефонный звонок заставил Колчина открыть глаза. Сев на кровати, он протянул руку и снял трубку.
– Слушаю.
– Это дежурный администратор, – женщина говорила заспанным голосом. – Звонят из вытрезвителя. Хотят с вами поговорить. Соединить?
– Вы не ошиблись?
Колчин взял с тумбочки часы и посмотрел на циферблат: пять часов утра. Это что, сон, продолжение ночного кошмара? Или неудачная шутка?
– Соединяйте, – в трубке что-то щелкнуло.
– Дежурный смены старший лейтенант Горобцов, – кажется, мужчина на другом конце провода не расположен к юмору. – Вы друг Олега Решкина?
– Не совсем. То есть…
– К нам попал человек, назвавшийся Решкиным, вашим лучшим другом, – сказал лейтенант. – Мы пробили его по ЦАБу, ну, по центральному адресному бюро. В нашем городе человек с таким именем не проживает.
– Да, да, Решкин мой друг, – слово «друг» Колчин выдавил из себя с усилием. – Мы туристы.
– Хорошо, – смягчился лейтенант. – Тогда приходите до шести утра.
– Почему так рано? Я бы не возражал, если бы он погостил у вас целый день, до самого вечера. Пусть отоспится, придет в себя и все такое.
– Мы вытряхиваем отсюда алкашей не позднее шести тридцати. Не забудьте его паспорт и деньги, потому что в бумажнике вашего друга нет ни копейки. Если не успеете до шести, отправим его в изолятор временного содержания. На предмет проверки в совершении какого-либо преступления. Вытащить Решкина оттуда будет труднее.
– Надо заплатить штраф?
– Не штраф, это плата за услуги.
Лейтенант назвал адрес, сообщив, что от гостиницы до вытрезвителя десять минут пешим ходом. Колчин выругался, встал и натянул брюки. Через пять минут он спустился в холл, разбудил администратора, дремавшего за стойкой, и попросил ключ от четыреста второго номера.
– Там живет мой друг. Ну, по поводу, которого звонили из милиции, мне нужен его паспорт.
– А что случалось?
– Человек перешел улицу в неположенном месте. Надо заплатить штраф, а денег при себе не оказалось.
– Поэтому его отправили в вытрезвитель? – усмехнулась женщина, поправляя прическу.
Колчин беспомощно развел руками, мол, чего в жизни не бывает. Администратор сурово покачала головой, сняла ключ с крючка и положила на стойку. Убогому вранью постояльца она не поверила. Поднявшись наверх, Колчин открыл дверь. Темно серые предрассветные сумерки, пробиваясь сквозь легкие занавески, медленно вползли в номер, пахло сивухой, на столике у окна выстроилась батарея пивных бутылок, пепельница, переполнена окурками, под столом початая бутылка водки. Вчерашним вечером после ужина в ресторане, Решкин сказал, что устал, мертвецки хочет спать. Посидел в своем номере, балуясь пивом, но быстро заскучал в одиночестве и отправился на поиски развлечений, которые закончились в вытрезвителе.
Паспорт, поверх которого лежала пачка презервативов и пакетик с анашой, нашелся в тумбочке. Вскоре Колчин шагал по пустым улицам, на ходу размышляя о делах, которые сулит новый день.
* * *
Накануне удалось выяснить, что Сальников проживал в этой гостинице, видимо, вычитал в буклете, которые пачками пылятся в холле на первом этаже, что отель – самое уютное гнездышко для усталых путников и всех влюбленных. На вкус Колчина уюта гостинице немногим больше, чем в ночлежке для бродяжек. Но раз уж тут оказался, надо извлечь пользу из своего положения. Сальников, наметив Нижний Новгород как место для съемок, рассказывающих о российской провинции, собирался пробыть в городе неделю или того дольше. Однако, судя по записям в книге регистраций, провел в двухместном полулюксе всего две ночи. Утром вместе со своей женщиной съехал неизвестно куда.
В других городских гостиницах человек с такой фамилией не зарегистрирован. Морги, где ждали опознания криминальные трупы, больницы, куда могли бы доставить пострадавших в бессознательном состоянии, – проверены. Дорожных происшествий, где бы засветился «Форд Эксплорер» изумрудного цвета с иностранным номером, не случалось ни в городе, ни в области. Правда, удалось найти гостиничную уборщицу, слишком любопытную и памятливую, с феноменальным слухом и к тому же не избалованную деньгами. Просто из любви к живому художественному слову, не помышляя о чаевых, она в лицах очень образно пересказала ссору между парочкой, мужчиной и женщиной. Ссору якобы случайно услышанную в тот момент, когда тетя Маруся чистила плевательницу, стоявшую возле приоткрытой двери в семьсот десятый номер.
Мужчина был явно не в настроении, а женщина, спорившая с ним, тоже не хотела уступать. «Но ведь мы даже не успели посмотреть город, я никогда не была здесь, – в голосе женщины слышалась нотка обиды. – И для тебя работы непочатый край. Сфотографируй Нижегородский кремль, здание музыкального музея, театра, Дом фольклора». «Темы, которые ты предлагаешь – дешевка низшей пробы. Они не годятся даже для настенных календариков или путеводителей, – мужчина повысил голос. – Для моей выставки и для альбома вся эта ерунда, кремль и памятники, не нужны. Требуется нечто другое. Русская провинция в ее первозданном виде. Простые люди, галерея портретов. Вот это будет в точку». Дальше тетя Маруся поняла разговор плохо, дверь в номер захлопнули перед самым ее носом, спасибо не прищемили. Постояльцы еще долго вяло переругивались и спорили.
«Может быть, в разговоре они упоминали какое-то имя или название? – чтобы оживить угасающую память уборщицы, Колчин достал бумажник. – Имя. Ну, вспомнили?». Не отрывая взгляда от роскошного портмоне, тетя Маруся облизнусь. «Не называли они имен, – уборщица хорошо понимала, что честность когда-нибудь доведет ее до нищеты, но солгать не смогла. – Правда… Я уж не знаю, название это или что другое. Тот мужик несколько раз повторил слова „волжские дали“. Есть такие шоколадные конфеты». Колчин отслюнявил пару купюр и показал уборщице, пораженной щедростью гостя, фотографии Сальникова и его невесты. «Они самые, – кивнула любопытная баба, запихивая деньги в лифчик. – Она такая складная, вся из себя, фигуристая. Другой мужик с такой девчонкой в номере закроется и неделю не выходит. А у этого голова забита черт знает чем. Фотографии… Тьфу, да пропади они пропадом».
Следующий час Колчин провел в своем номере, заперевшись изнутри, включив портативный компьютер, он выяснил, что словосочетание «волжские дали» понравилось не только кондитерам, выпускающим одноименные конфеты. В городе и области мирно уживались два ресторана с таким названием, летнее кафе, чебуречная, комбинат бытовых услуг и дом отдыха, расположенный примерно в тридцати километрах от центра. Заезды отдыхающих по пятницам, отъезд в воскресенье. Но все желающие могут на месте купить путевки и жить в прекрасном четырехэтажном здании со всеми удобствами весь остаток лета и осень. Возможно, уборщица ослышалась. Но проверить эти «Дали» все-таки нужно, а тридцать километров для бешеного пса не крюк. Он отправил в Москву короткое донесение и закрыл компьютер. Сегодня же Колчин выедет на место, а там разберется.
* * *
Вытрезвитель помещался в двухэтажном здании еще купеческой постройки, отгороженный от мира бетонным забором, вдоль которого росли чахлые деревца. Ворота распахнуты настежь, на дворе милицейский «газик», напоминающий мятую консервную банку. Поднявшись на три ступеньки крыльца, Колчин нажал кнопку звонка, через секунду лязгнул замок. Толкнув железную дверь, Колчин оказался в узком коридоре, который заканчивался в помещении дежурной части. За деревянной стойкой, сидел лейтенант, видно, тот самый, что звонил в гостиницу. Еще один милиционер, немолодой сержант, пристроился на диване возле зарешеченного окна и, позевывая в литой кулак, переворачивал страницы засаленной книжки.
– Я по поводу Олега Решкина.
Колчин положил на стойку паспорт.
– Приведи задержанного. И одежду выдай.
Лейтенант привстал со стула, махнул рукой сержанту, мол, действуй, а не ворон считай. Сам углубился в изучение паспорта. Горобцов внес запись в журнал регистраций, заполнил квитанцию и огласил сумму, которую предстояло заплатить за вытрезвление гражданина. Колчин выложил деньги.
– Мой приятель ничего не начудил? Случайно не разбил витрину или чью-то физиономию?
– Если бы разбил, мы встретились в суде, – ответил лейтенант, пересчитывая деньги. – Он был настолько пьян, что стоял, привалившись к фонарному столбу.
– Надо же, как его угораздило, – Колчин щелкнул себя пальцем по горлу. – Не рассчитал свои силы. Впрочем, с кем не бывает.
– Со мной почему-то не бывает.
Милиционер снял фуражку и снизу вверх настороженно посмотрел на посетителя, видимо заподозрив его в либеральном отношении к пьяницам.
– Кстати, – Колчин добродушно улыбнулся. – У меня приятель дней десять назад останавливался в той же гостинице, где сейчас живу я. Мы договорились вместе порыбачить. Я привез снасти и все остальное. А мой друг съехал неизвестно куда. Теперь не знаю, где его искать. У меня возникла шальная мысль: не воспользовался ли он услугами вашего заведения.
Колчин достал фотографию Сальникова в обнимку с невестой.
– Вам не доводилось видеть этого человека?
– Не могу же я запомнить в лицо каждого ханыгу, – лейтенант внимательно, щуря глаза, смотрел на фотографию. – В мою смену такого не было. А женских вытрезвителей в городе вообще нет. Пьяные бабы проводят ночь в обезьянниках изоляторов временного содержания. Это, конечно не отель. Но все лучше, чем быть изнасилованной и убитой на улице.
– Может быть, посмотрите в журнале, а? Не в службу, а в дружбу. Моего друга зовут Максим Сальников. По национальности русский, но подданный Франции.
– Это можно. Пожалуйста, хоть сами посмотрите, – сменив гнев на милость, лейтенант положил на стойку журнал регистраций. – Иностранцы к нам не попадали. Если бы произошел такой случай, мне рассказали.
Колчин, перевернул несколько страниц, пробежал взглядом по строчкам, поблагодарил Горбцова за любезность и вернул журнал.
– Ваш друг любил выпить?
– Только легкое пиво и немного коньяка. Но это русское гостеприимство, хлебосольство… Не удивлюсь, если Сальников после обильного застолья проснулся в вытрезвителе. Я по специальности фармацевт, знаю, как водка действует на людей, не готовых к возлияниям.
– В милицию заявление подавали? Ну, об исчезновении человека?
– Такое заявление не примут. Факт исчезновения не доказан.
– Вы правы. Летом исчезает слишком много людей. А потом они чудесным образом находятся. Живыми и здоровыми.
Колчин обернулся, услышав за спиной тихие голоса. В помещение дежурки вошел Решкин, уже одетый, в сопровождении того самого сержанта. Помятый и несвежий, Решкин глядел на своего спасителя, как побитая собака, тяжело вздыхая и шмыгая носом, давал понять, что вину сознает и после опохмелки готов исправиться. Подойдя к стойке, расписался в какой-то бумажке, дескать, претензий не имею, все вещи возвращены в сохранности. И следом за Колчиным вышел из помещения. Обратной дорогой, продолжая вздыхать и оступаться на ровном месте, Решкин плелся за следом и шепотом самому себе жаловался на жизнь и произвол, творимый ментами.
– Иди в номер, переоденься и прими душ, – Колчин вложил в ладонь Решкина ключ. – Через полчаса мы прокатимся.
– Валера, может, вы один прокатитесь? А я бы поспал немного. Стыд, какой… Господи, что бы сказала моя бедная мамочка, царство ей небесное? – Решкин вытер хмельную слезинку. – Пожалуй, ничего не сказала. Накатила стакан наливки. И на боковую.
– Что бы ни сказала твоя мамочка, одного я тебя в гостинице не оставлю. Иначе очутишься в спецприемнике для бродяг. Вытащить человека оттуда трудней, чем из трезвяка. Собирайся.
Колчин вернулся в номер, вытащил из сумки мобильный телефон со встроенным скремблером, защищавшим от прослушки, набрал номер одного из оперов, помогавшим ему в Нижнем Новгороде.
– Володя, есть поручение, – сказал он. – Мы с моим подопечным отправляемся в дом отдыха «Волжские дали», примерно в тридцати километрах от города. Вернемся завтра к вечеру, часам к шести. До этого времени мне нужно все знать о дежурном смены местного вытрезвителя лейтенанте Александре Горобцове.
Колчин назвал адрес трезвяка.
– Что именно вас интересует?
– Все, абсолютно все. Семейное положение, где живет, как с деньгами, есть ли любовница, долги, играет ли в карты. Ну, ты понимаешь. Постарайся выяснить, что за порядки в этом вытрезвителе. А именно: были случаи исчезновения людей, которые воспользовались услугами борцов за трезвость. Работа большая, подключи своих парней, и не жалей казенных денег. И еще. Следует проверить, не продавался ли за последние десять дней на автомобильном рынке «Форд Эксплорер» Сальникова.
– Что, появился след?
– Пока только предположение. Очень зыбкое.
* * *
До дома отдыха «Волжские дали» езды на доброй машине всего ничего. Колчин, сверяясь с картой, быстро нашел дорогу. На заднем диване разметался Решкин, он спал как ребенок, причмокивая губами и пуская слюну. Когда джип въезжал в ворота, Олег неожиданно проснулся и озвучил мысль, которая не давала покоя все утро.
– Менты совсем совесть пропили, – сказал он. – Вчера вечером у меня был полный лопатник денег, а теперь там вошь на аркане. И еще за мифические услуги содрали, что б их вырвало, сук.
Прекрасным зданием со всеми удобствами оказалась невзрачная кирпичная коробка, сложенная торопливыми шабашниками и обнесенная деревянным забором. К основному корпусу пристроили стекляшку столовой, напоминающей аквариум с немытыми стенками. Оставив машину на пустой стоянке, спутники вошли в холл, остановились перед стойкой администрации, заполнили регистрационные карточки. И долго ждали появления, как значилось на табличке, старшего администратора Лидии Петровны Скоковой. Наконец пришла женщина средних лет с золотой мушкой на щеке, приклеенными ресницами и такой высокой прической, будто волосы она все утро взбивала миксером. Если администратор и удивилась, что в «Волжские огни» в будний день пожаловали два хорошо одетых мужчины из самой Москвы, то виду не подала.
– Нам, пожалуйста, один двухместный номер, – сказал Колчин. – Желательно с видом на Волгу.
– Один на двоих? – женщина, сморгнув длинными ресницами, посмотрела на Колчина поверх очков. – Сейчас у нас есть одноместные номера, разница в цене мизерная. Сущие копейки. Кроме того, в двухместных номерах нет вида на реку. По ту сторону только забор и поляна, заросшая лопухами. Первобытный пейзаж.
– Сойдет и поляна, – не сдался Колчин. – Нам нужен именно двухместный номер. Понимаете?
Администратор на секунду глубоко задумалась. Наконец ее озарило.
– А, теперь, кажется, понимаю.
Скокова обвела внимательным взглядом Колчина и его спутника, многозначительно улыбнулась, давая понять, что она человек широких либеральных взглядов и к однополой любви относится терпимо.
– Наверное, гости из Москвы у вас не часто останавливаются? – Колчин положил на стойку паспорта.
– Из Москвы? Обижаете, – патриотически-настроенная администратор надула губы. – У нас недавно даже гражданин Франции останавливался. И пришел в тихий восторг. Вот так. От природы, погоды и всего такого прочего.
– Из самой Франции?
Колчин, не рассчитывавший на скорую удачу, от удивления задержал дыхание. Он вручил Решкину ключ от номера, наказал не прикасаться к початой бутылке, лежавшей в чемодане, не ходить в буфет за пивом, а ждать его наверху. Сам наклонился к дорожной сумке, расстегнув «молнию», поставил на стойку флакон духов «Кашарел».
– Конечно, я не француз, – сказал он. – Но в женской парфюмерии немного разбираюсь. Запах духов – очень изысканный.
– Это мне? – на этот раз удивилась Скокова.
Через двадцать минут Колчин узнал все, что даже не мечтал узнать, направляясь сюда. Мужчина по имени Максим Сальников, предъявивший при регистрации паспорт гражданина Франции, и его подружка Татьяна Гришина поселились здесь одиннадцать дней назад в единственном номере люкс, заплатив вперед за неделю. Это были очень воспитанные господа, с манерами, умеющие одеваться и достойно держать себя. Одно слово, порода. Когда они первый раз вышли в столовую, даже повара побросали работу, чтобы взглянуть на эту парочку. Мужчина увлекался фотографией, весь вечер он провел на воздухе, вытащил с собой целую сумку аппаратуры, камеры, объективы и даже штатив. Темно багровый солнечный шар медленно садился за лесом на том берегу реки, оставляя на мертвой зыби красную дорожку, у воды сидел одинокий рыбак, разложив удочки на рогатках. Клев был так себе. Но Сальникова эта картинка вдохновила. Он вернулся в корпус, когда стемнело, и пребывал в прекрасном настроении, даже на ужин не пошел. Сказал, что сыт еще с обеда.
Со своей красоткой заперся в номере и, обвешенный фотокамерами, снова появился в холле ни свет, ни заря. Он где-то пропадал до обеда, вернулся уставшим, будто пешком исходил весь дальний лес. Около пяти часов вечера на стойке администратора зазвонил телефон. В доме отдыха всего одна телефонная линия, в номерах телефонов нет. Как правило, постояльцам, если им звонят из города, администрация не разрешает пользоваться служебным аппаратом. Если хочется поболтать, в холле установлены три таксофона. Но тут случай особый.
В тот вечер выпало дежурить Скоковой. Она вежливо поинтересовалась, кто беспокоит постояльца и что ему передать. «Мне он нужен срочно, по делу, – мужчина говорил глухим отрывистым голосом. Впечатление такое, будто телефонную мембрану прикрывали носовым платком. – Если вас не затруднит, позовите его. Я подожду, сколько надо». Скокова возражать не стала, вылезла из своего закутка, поднялась лифтом на четвертый этаж, постучала в дверь. Сальников, одетый в спортивный костюм, сидел перед столиком, на котором стояла вазочка с печеньем и бутылка породистого коньяка. Кажется, парочка отмечала какое-то событие или дату. Скокова передала просьбу звонившего. И вместе с Сальниковым спустилась вниз.
Разговор продолжался недолго. Максим отвечал односложно: «Да, да… Понимаю… Очень странно. Я ни от кого не жду посылку. Может быть, это ошибка? Моя фамилия Сальников. Проверьте еще раз». Когда он положил трубку, лицо оставалось напряженным. Он секунду постоял в раздумье и сказал, что они с подругой должны срочно выехать в город, вернутся сегодня же вечером, в крайнем случае, завтра утром. Ни вечером, ни утром Сальников и Гришина не появились. Их чемоданы с вещами и фотокамеры остались в запертом номере.
На следующий день позвонил мужчина, который представился референтом какой-то крупной западной фирмы, где по договору работает Сальников. Якобы референт уполномочен передать просьбу бывшего постояльца. Оставленные вещи упаковать в чемодан и оставить в камере хранения дома отдыха, если такая имеется, или в какой-нибудь подсобке. Максима срочно отозвали в Москву для заключения финансового соглашения. Но он обязательно вернется через неделю, в крайнем случае, через две недели.
– Я записала название фирмы и фамилию референта на отрывном листке. Но бумажка где-то затерялась. Возможно, выбросила уборщица. Фамилия… Кажется, Жуков. А вот название фирмы не вспомню, что-то на французский манер.
– И где же сейчас вещи Сальникова?
– У нас здесь воров нет. Чемоданы и сумка с аппаратурой в кабинете заместителя директора по хозяйственной части. Лежат на антресолях и ждут хозяина.
Колчин поднялся в номер, толкнул приоткрытую дверь. На подоконнике – пустая бутылка, которую успел-таки прикончить Решкин. Из пепельницы торчал мундштук скуренной папиросы, а по номеру плавал сладковатый запах анаши. Сам обитатель вытрезвителя, раздетый до трусов, даже не сняв с кровати, покрывало, валялся на боку и сопел в обе дырочки. Открыв окно настежь, Колчин, повесил брюки и пиджак на спинку стула, растянулся на соседний кровати. Подложив ладони под голову, он смотрел в потолок, слушал монотонное сопение соседа и думал, что администратор Скокова права: следовало поселиться в отдельных номерах, за Решкиным все равно не углядишь, а перевоспитывать этого хмыря уже поздно.
Глава 9
Нижний Новгород. 21 августа
После развода с женой, случившегося около года назад, старший лейтенант Александр Горобцов, не без помощи бывшей супруги Евгении, строивший милиционеру жуткие козни, неудачно разменял общую квартиру. Пережив два гражданских суда, раздел имущества и множество мелких унизительных дрязг и скандалов с бывшей супругой, он оказался в большом минусе. Жена получила прекрасную двухкомнатную квартиру и спустя пару месяцев после развода выскочила замуж за адвоката, совладельца юридической фирмы. А спустя еще три месяца, съехавшись с этим плешивым уродом, переселилась в шикарные хоромы аж в восемь комнат. А несчастный Горобцов очутился в убогом домике на окраине города. Три небольшие комнаты, летняя веранда с прогнившими шаткими полами, за штакетником забора палисадник, заросший диким шиповником и какими-то сорными цветочками, название которых лейтенант не помнил.
Впрочем, дом, – красивое название для этого курятника. Построенный лет сорок назад из негодного бросового материала, домишко медленно, но верно приходил в упадок, здесь кишели мыши, а стены грыз жучок. Окончательно испортила существование соседская собака, умеющая тявкать часами напролет без перерыва, она не давала спокойно спать ночами. По мере сил Лейтенант привнес сюда некое подобие уюта. Перевез от бывшей жены кое-какую мебель, купил спальный гарнитур, ковер и огромную вазу богемского стекла.
К следующей весне Горобцов, попытается начать новую жизнь и выберется из этой помойки. Сделает косметический ремонт, чтобы сбыть дом каким-нибудь лохам, хачикам с центрального рынка, которые гоняются за новгородской пропиской. И возьмет подобающую цену, сам в убытке не останется, даже заработает на этой халабуде. Купит новую квартиру и, когда выпадет свободное время, через знакомых ментов вплотную займется теперешним мужем Евгении, устроит ему лично и его юридической шарашке такую веселую жизнь, распугает всех клиентов. Эти адвокаты, бумажные твари, перестанут думать о прибылях, поглощенные подсчетами убытков.
А пока Горобцов ишачит в поте лица, устроившись сразу на две работы. Сутки дежурит в вытрезвителе, по окончании смены топает домой и отсыпается. К четырем вечера снова надевал форму и отправляется в офис коммерческой фирмы «Дикая магнолия», разбогатевшей на продаже женского белья и постельных принадлежностей. До одиннадцати ночи, пока не уходила последняя уборщица, он торчит на вахте. На следующий день смена в «Магнолии» начинается ровно в полдень и продолжается до восемнадцати ноль ноль. Этот сумасшедший ритм предельно спрессовывал свободное время милиционера и его частную жизнь. Женщина, с которой Горобцов состоял в интимных отношениях, не выражала восторга оттого, что ее любовник где-то телепается ночами, а днем пропадает в своем трезвяке, ей же достаются какие-то жалкие крохи его свободного времени. А плотской любви и вовсе нет. Он вечно уставший, сонный, да и относится к ней по-скотски: отвернется к стене и захрапит.
Но женские капризы не в счет. Деньги то текли к Горобцову полноводной рекой, то бежали веселым ручейком, – а это главное. Сегодня Горобцов освободился, отдежурив в «Магнолии» по укороченной программе, на час раньше обычного. Он вышел на воздух, остановил какого-то чайника азербайджанца, выехавшего подработать, и назвал свой адрес. Водителю не хотелось переться на другой конец города, гробить машину на разбитых окраинных дорогах, но милиционер, очень приличный на вид и, что удивительно, трезвый в столь поздний час, обещал не обидеть, заплатить вдвое больше обычной таксы. Когда подъехали к частному дому в глухом переулке, освещенным одиноким фонарем, Горобцов даже не подумал выполнить свое обещание.
– Спасибо за помощь милиции, – сказал он и уже собрался вылезать. Но тут водитель попытался робко возразить, напомнить о денежном долге. Горобцов покрыл его матом и добавил:
– Еще одно слово, чурка долбанная, и ты у меня просидишь в кандее трое суток. Это как минимум. А твои безутешные родственники будут шастать по всему городу, и искать тебя, козел, с фонарями. Живого или мертвого. Ясно?
– Ясно, гражданин начальник, – водитель вжал голову в плечи, будто опасался удара кулаком по макушке.
– Ты подвез работника милиции, выполнил свой гражданский долг, – сказал Горобцов. – И еще смеешь клянчить у меня, у офицера, какие-то деньги? Ты знаешь, что бывает за такие вещи? И вообще у тебя совесть есть или ты ее съел вместе с дерьмом?
