скачать книгу бесплатно
– Это еще почему?
– Я виделся с Максимом за день до его отъезда, – усмехнулся Решкин. – Он сказал мне, что в последний момент передумал ехать по Золотому кольцу. Слишком много туристов. И памятники известные, давно набившие оскомину. Все эти церкви увидишь на настенных календарях и в буклетах. Он сказал: нужно что-то новое, свежее. Короче, у него другой маршрут.
– Какой именно? – Колчин вытащил бумажник. – Сведения будут оплачены. Щедро.
– Так не пойдет. Вот если бы мы работали вместе, другой разговор. Я не хочу смотаться из Москвы. Словом, я поеду с вами. В дороге расскажу все, что знаю. Это мое условие. Без меня у вас нет шансов найти брата.
– Если ты соврал, придется долго жалеть об этом.
– На хрен мне врать? Смысл?
Колчин на минуту задумался. Пожалуй, Решкин не будет тяжелой обузой, сжав зубы, его можно терпеть. Некоторое время. Если парень сделается совершенно невыносимым, Колчин купит ему билет до Москвы, проводит до вокзала и даст пинка под зад.
– Годится, – кивнул Колчин. – Завтра заеду ровно в семь утра. Не забудь вымыть голову. Если ты мне поможешь, получишь премиальные в конверте. Обставишь квартиру не пустыми ящиками из-под бутылок, а приличной мебелью.
* * *
Москва, Данилов монастырь. 18 августа.
Священник Владимир Федорович Сальников уже больше недели проживал в монастырской гостинце. Каждый день он любовался на храм в честь святых отцов Семи Вселенских Соборов, ежедневно в шесть утра посещал братский молебен, в прошлое воскресенье в храме Святых Отцов присутствовал на божественной Литургии. Он молился за здравие сына и ставил свечи перед монастырской святыней иконой Божьей Матери «Троеручницы», и становилось легче, но душевное умиротворение длилось недолго. Отец Владимир возвращался в гостиницу, в свой аскетичный, напоминающий монашескую келью номер и коротал время за чтением Библии. Постепенно со дна души поднималась серая муть, мысли путались, чтение не давалось, душой вновь овладевала тревога.
Похитители сына обещали, что свяжутся с Сальниковым по мобильному телефону еще четвертого дня. Все сроки вышли, но телефон молчал. По приезде в Москву отца Владимира принял священник Протоирей Николай Минаев, на встрече присутствовал работник Министерства иностранных дел, эти люди дали слово не обращаться в правоохранительные органы и по своим каналам оказать Сальникову помощь в поисках сына, но дни шли, а благих вестей как не было, так и нет. Надо крепиться, набраться терпения, ждать и молиться. Другого все равно не остается. Если Сальников пойдет на контакт со Следственным управлением МВД или ФСБ, об этом могут узнать похитители. Небольшая утечка информации – сыну и его невесте вынесут смертный приговор. Следственные органы – это шаг отчаяния, крайняя, последняя мера.
Вот и сегодня день прошел в молитвах, ожидании чего-то, хорошего или плохого. За окном уже начинали сгущаться сумерки, над городом повисли пепельные облака. Отец Владимир решил, что на вечерний молебен, начинавшейся в пять часов, он не пойдет. Сальников встал со стула, задернул шторы, когда в дверь постучали. Порог номера переступил молодой послушник монастыря, который помогал в гостинице. Одетый в цивильную одежду, молодой человек протянул постояльцу запечатанный конверт из грубой почтовой бумаги. Ни штемпеля, ни обратного адреса, только надпись «Владимиру Федоровичу Сальникову», выполненная то ли на пишущей машинке, то ли на принтере.
– Кто передал письмо? – спросил Сальников.
– Этого человека никто не видел. Сегодня на вечернюю Литургию пришло много прихожан. Возможно, кто-то из них зашел в гостиницу, оставил письмо внизу, на конторке.
– Хорошо, иди, сын мой.
Чувствуя предательское волнение, Сальников сел к столу, ножницами отрезал от края конверта полоску бумаги. Внутри сложенная вдвое страничка, вырванная из ученической тетради. Сальников трижды пробежал глазами машинописные строки. «Сегодня в шесть тридцать вечера жду вас на середине станции Площадь революции. Наденьте цивильный костюм, а не рясу». Ни подписи, ни слова о деньгах.… Положив письмо в ящик стола, он несколько минут просидел неподвижно, обдумывая ситуацию. Логичнее всего прямо сейчас, не медля ни секунды, связаться по телефону с доверенным лицом Патриарха, сообщив ему о письме. Но что сообщить? Сальникову назначали встречу, ни больше, ни меньше.
Отец Владимир открыл дверцу шкафа, выбрал коричневый старомодный костюм с широкими лацканами, повязал черный галстук, надел плащ. Вышел из гостиницы, поймав машину, сел на заднее сидение, чтобы не вести разговоры с водителем. Через полчаса машина остановилась у Манежной площади. Сальников никуда не спешил, потому, что времени в запасе много. Он прогулочным шагом дошел до входа в метро Площадь революции. Время от времени оглядывался назад. Возможно, ему на загривок сели оперативники ФСБ. Закончился рабочий день, и народу вокруг столько, что определить, есть ли слежка, невозможно.
Сальников спустился в метро, сел на свободную скамейку в центре зала и начал беспокойно осматриваться. Поезда приходили и уходили. Служащие спешили домой, сновали молодые парочки, подростки и старики, и увидеть в этом человеческом водовороте чей-то внимательный взгляд, обращенный на отца Владимира, задача из разряда неразрешимых. Волнение, владевшее им, ушло, Сальников был сосредоточен и хмур. Он часто смотрел на циферблат часов. Без четверти семь, а человек, назначивший встречу, не появился. Спиной к Сальникову на шаг впереди встала женщина в три обхвата, загородившая спиной весь обзор.
Сальников беспокойно завертелся, подумав, что за женщиной его не видно, уже хотел привстать, когда проходивший мимо мужчина бросил на скамейку свернутую трубочкой газету. Человек скрылся в толпе. Сальников развернул сегодняшнюю «вечерку», еще пахнувшую типографской краской. Так и есть, внутри газеты листок, на котором от руки печатными буквами написано. «Доезжайте до станции Текстильщики, сделайте пересадку на электричку до Подольска. От станции каждые четверть часа уходит автобус в сторону области. Сойдите на предпоследней остановке. Пойдете по асфальтовой дороге в сторону садоводческого товарищества „Сосновая роща“». В левом нижнем углу номер автобуса, обведенный в кружок. Сальников сунул скомканную бумажку в карман.
– Подольск, – сказал он шепотом. – Подольск…
Пригороды столицы отец Владимир знал плохо.
Глава 7
Московская область,
Подольский район.18 августа
Ближе к концу маршрута в автобусе осталось всего четыре пассажира, пара хмельных юношей и какой-то запозднившийся грибник в старом брезентовом плаще с плетеной кошелкой, прикрытой марлей. Дорога шла лесом, изредка, когда машина выезжала на открытое пространство, у самого горизонта светились огоньки. Отец Владимир вышел вместе с грибником. Остановившись, осмотрелся вокруг, спросил своего попутчика, как добраться до садоводческого товарищества «Сосновая роща». Показывая направление, грибник, молча, махнул рукой куда-то в сторону, мол, дуй туда, не ошибешься. И, повернувшись, быстро зашагал по дороге вслед за ушедшим автобусом.
Действительно, за спиной Сальникова, если хорошо присмотреться, угадывалась узкая асфальтовая дорога, на развилке врыты столбики, на них укреплен жестяной щит, что-то вроде указателя. На ржавой поверхности можно разобрать буквы, выведенные масляной краской. Итак, до садоводческого товарищества добрых пять километров. «Сосновая роща» где-то там, за лесом. Впрочем, путешествие должно закончиться раньше. Погода разгулялась, гроза, бушевавшая здесь недавно, ушла к Москве, небо очистилось. Сальников шагал по неосвещенной дороге, стараясь не наступать в глубокие лужи, блестевшие в темноте, как нефтяные пятна. Но уже через пару минут промочил кожаные ботинки.
Высоко над головой, светя сигнальными огнями, пролетел пассажирский лайнер, порыв ветра принес заливистый собачий лай. Кажется, хмурый лес, подступавший к дороге с обеих сторон, тихо дышал, как спящий человек. Увидев за спиной свет, отец Владимир вздрогнул от неожиданности, отошел к обочине, остановился. Не сбавляя хода, мимо проскочила, ослепив фарами, темная машина, еще несколько секунд, и она исчезла за поворотом. Потоптавшись на месте, Сальников двинулся дальше. Не прошел и ста метров, как снова увидел свет за спиной. Он встал, прикрыв глаза ладонью. Машина остановилась так близко, что боковое зеркальце едва не задело отца Владимира.
Человек в темной куртке и кепке, надвинутой на глаза, вылез с переднего сиденья. Быстро подошел к Сальникову, приказав, упереться ладонями в крышу автомобиля, расставить ноги и не шевелиться. Унизительный обыск длился минуты три, показавшиеся вечностью. Мужчина встал сбоку, больно наступив ботинком на ногу отца Владимира. Убедившись, что за воротом плаща и пиджака нет специального кармана, в котором можно спрятать оружие или диктофон. Проворными руками расстегнул пуговицы, прошелся по карманам костюма, ощупал предплечья, похлопал по голеням и отступил.
– Садитесь в машину.
Распахнул перед Сальниковым заднюю дверцу, мужчина сел впереди. Стекла оказались затемненными. Человек, занявший водительское кресло, разговаривал, не поворачивая назад головы.
– До меня дошел слушок, будто вы общались с ментами. Или…
– Нет, – ответил Сальников. – Это не в моих интересах.
– Допустим.
– Уверяю вас, вы похитили не того человека, – горячо заговорил отец Владимир. Он старался, чтобы голос звучал твердо, не дрожал от волнения, снова подкатившего к сердцу. – Мой сын не банковский воротила, не нефтяной магнат. Он всего лишь вольный фотограф. Нерегулярные заработки, жизнь от гонорара к гонорару, иногда – персональные выставки. Но и они не приносят серьезных доходов.
– Ладно, – мужчина повелительно махнул рукой. – Любимое занятие всех русских, даже тех, кто живет в Париже, – прибедняться. Оставьте лирику нищим.
– Около месяца назад у меня состоялся разговор с Максимом на эту тему, – Сальников продолжал говорить, прижав руки к груди. – На его счете в одном из французских банков что-то около тридцати пяти тысяч евро. Но договор с банком составлен таким образом, что получить эти деньги, как говорят у вас, обналичить, может только мой сын. Лично он и никто другой. Даже в том случае, если он напишет доверенность на мое имя, а французский адвокат ее заверит, денег мне не дадут. У Максима есть несколько пластиковых карточек, которые он не брал в Россию. Но на них мизерные суммы, ну, две-три тысячи евро, не больше.
– Такими деньгами, мы не интересуемся. А как же с вашими накоплениями? Верой и правдой многие годы служить церкви и остаться на склоне лет без гроша в кармане?
– Я не настоятель большого храма, подворья или монастыря. Я – иерей домового храма святого апостола Иоанна Богослова. Этот храм открыт при православной классической гимназии для учащихся, в основном детей русских эмигрантов, и, разумеется, прихожан. Поверьте, что церковь – не рынок, не доходное место. Я живу скромно в казенной квартире с минимумом удобств. Но у меня есть небольшие накопления. Кроме того, мои друзья в Париже помогли собрать восемьдесят тысяч долларов.
– Сколько реально вы можете заплатить? Сумма?
– Двести тридцать тысяч долларов – это все, что у меня есть. Включая долги, которые я набрал. Эти деньги я перевел в один из московских банков. Получить на руки всю сумму можно дня через два-три, предварительно сделав заказ.
– Вы можете обратиться за материальной поддержкой к Московскому Патриархату…
– Церковь не дает денег на подобные дела. Это вопрос принципиальный.
Молчание длилось долго. По крыше машины стучали капли, слетавшие с веток деревьев. Сальников тер ладонью лоб, испытывая приступ мигрени. Он думал, что в Париже, возможно, удастся продать старинные драгоценности покойной матери, серьги с бриллиантами и диадему, выручив за них некоторую сумму. Сколько точно, скажет только ювелир. Еще тысяч двадцать-тридцать долларов можно взять у банка,… Однако, как ни крутись, это не те деньги, на которые рассчитывают похитители.
* * *
Наконец, мужчина сказал:
– Вы ставите меня в трудное положение, почти безвыходное. Когда вы сможете передать те двести тридцать тысяч?
– Мне нужно нечто, подтверждающее, что Максим и его невеста живы. Я бы мог поговорить с ним по телефону и тогда…
– Слушайте, вы не ребенок. Разговор исключен. Телефоном можно пользоваться только в крайнем случае.
– И, тем не менее, мне нужно знать, что Максим жив. Иначе вы не увидите даже этих денег.
– Хорошо, – неожиданно согласился человек. – Вы получите подтверждение прямо сейчас.
Не оглядываясь назад, он бросил на сидение пластиковый пакет. Сальников вытащил из него две видеокассеты.
– На одной из пленок вы увидите Максима его невесту живыми и здоровыми. Там проставлена дата и время записи. Другая кассета убедит вас в том, что мы серьезные люди. Вы узнаете, что произойдет с вашим сыном, если вы не выполните наших условий. Как только просмотрите записи, сломайте кассеты, размотайте пленку, порежьте ее ножницами. Затем прогуляйтесь по московским дворам и выбросите все, что осталось от кассет, в мусорные контейнеры.
– Чего вы хотите?
– Вы не можете выплатить даже четвертой части выкупа. Поэтому должны кое-что сделать для нас. Услуга за услугу.
– Что ж, я готов, – поспешил с ответом Сальников.
Слова сами сорвались с губ, и священник тут же пожалел, что, еще не выслушав предложения, согласился его принять. Но теперь поздно.
– Вам предстоит перевести во Францию некий груз, для этого потребуется трейлер. Посетите оптовые магазины, торгующие церковной утварью. Московская Патриархия, точнее один из ее магазинов, оптовым покупателям отгружает товар багажными вагонами, железнодорожными контейнерами или автомобильным транспортом. Сделайте предварительную заявку и внесите предоплату из тех денег, что вы перевели в Москву. Наберите в ассортименте церковную литературу, предметы православного обихода и богослужения, рукописные и шелкографические иконы, художественные изделия народных промыслов в подарочных наборах, греческий ладан, церковные благовония и всякую такую дребедень. Ни у кого из ваших коллег из Московской Патриархии закупка крупной партии церковных принадлежностей и богословской литературы здесь в России не вызовет подозрений.
– Что вы хотите провести в грузовике?
– Пятьдесят плоских и длинных коробок с грузом. Будем считать, что в ящиках разборная корпусная мебель или что-то вроде этого. На них будет выведена по трафарету церковная символика: часовня и парящий над ней голубь. Вам предстоит надеть рясу и проделать весь путь от Москвы до пригорода Парижа в грузовике. Вместе с водителем и моим экспедитором. В сопроводительных документах должны стоять печати Московской Патриархии. Подобные транспорты таможенники не досматривают. Особенно когда грузовик сопровождает священник. Товар выбирайте с тем расчетом, чтобы ваши коробки заполнили примерно три четверти места в кузове. Как только мои ящики окажутся на месте, под Парижем, Максим с невестой будут освобождены. А с вас не возьмут ни копейки выкупа. Кстати, перед отправкой груза вы получите письмо от сына и его фотографию, сделанную накануне. Чтобы убедиться: все без обмана. Ну, что скажете?
– Хорошо, – вздохнул Сальников. – Будь, по-вашему.
– Я свяжусь с вами дней через десять, – сказал мужчина. – Там в пакете вместе с кассетами мобильный телефон. Всегда держите его при себе. Если поспешите, вы успеете на последний автобус, который идет к станции. Кстати, мы должны как-то обращаться друг к другу. Можете называть меня Юрием.
Через минуту Сальников снова оказался один на пустой дороге. Машина с номером, забрызганном грязью, скрылась из вида. Он медленно зашагал обратно к остановке, помахивая пакетом с видеокассетами. Над макушками елей повис узкий серп луны.
* * *
Москва, Ясенево, штаб-квартира
Службы внешней разведки
22 августа
В кинозале на тридцать мест выключили верхний свет. Техники выкатили стоявший на тумбе проекционный телевизор и ушли. Генерал Антипов и подполковник Беляев, устроившись на мягких креслах в первом ряду, готовясь к просмотру, как по команде расстегнули пиджаки.
– Видеозаписи сделаны на полупрофессиональную камеру, затем переписаны на бытовые кассеты, – пояснил Беляев. – Запись аналоговая, не цифровая. Поэтому различные специальные эффекты, кровь и все такое, исключены. Эксперты подтвердили подлинность пленки. Теперь мы знаем, что Максим Сальников жив. А его отец каким-то образом вошел в контакт с похитителями, получив от них эти кассеты. Его мобильный и стационарный гостиничный телефоны на прослушке, никаких подозрительных звонков не было.
– Каким-то образом вошел в контакт, – механически повторил Антипов. – С кем? Когда? Содержание разговора? Личность злоумышленника? Мы научились хлопать ушами, превратились в дилетантов, если какой-то священник, человек не от мира сего, играючи, уходит от слежки.
– Сотрудники службы наружного наблюдения потеряли его в метро в час пик, когда он пересаживался на Кольцевую линию. Народу вокруг столько, что из пушки не прошибешь. Видимо, тем же вечером, он встретился с бандитами где-то в пригороде. Вернулся в гостиницу при Даниловом монастыре по ту сторону ночи в мокром плаще. Утром попросил администратора принести в его номер видеомагнитофон, просмотрел записи. В обед, поломав кассетные коробки, вышел на прогулку, выбросил их в мусорный контейнер. Пленку он смял и вдобавок порезал ножницами. На видео и звуковых дорожках повреждения серьезные. Наши специалисты сделали склейки и восстановили все, что смогли.
– Хорошо, – кивнул Антипов. – Что от Колчина?
– Пока никаких результатов, – ответил Беляев. – Но мы не надеялись на быстрый успех. Решкин по дороге сообщил, что первую остановку его старший брат решил сделать в одной из гостиниц города Владимира. И не соврал. Есть запись в регистрационной книге. Колчин передал, что Сальникова и его невесту там хорошо запомнили. Они провели в городе двое суток. Максим много фотографировал, Татьяна сопровождала его. Обедали в одном из центральных ресторанов. Там Сальникова тоже запомнили: красивый иностранец с русской подружкой. Рассчитавшись за постой, выехали из гостиницы. Но мы знаем пункт следующей остановки Сальникова. Решкин утверждает – это Нижний Новгород. Сегодня спутники будут там.
– А как там этот братец?
– Колчин сказал, что работе он не очень мешает. Наших путешественников сопровождают три опытных оперативника, едут следом за ними, выполняют все поручения, чтобы Колчин не тратил время на ерунду. И, само собой, обеспечивают силовое прикрытие. В Нижнем наши опера поселятся в разных гостиницах «Заречная», «Октябрьская» и «На Ильинке». В случае необходимости эти люди будут рядом с ним.
Антипов достал очки и протер стекла платком. Беляев поднялся, вставил кассету в видеомагнитофон. Взяв пульт, сел на прежнее место, нажал кнопку «пуск». На экране появилась серая рябь, пошли горизонтальные полосы, из динамиков донеслось змеиное шипение. Наконец в кадре появился Максим Сальников, он сидел на венском стуле с гнутой деревянной спинкой. Слегка подавшись вперед, положил запястья, скованные наручниками, на колени. В правом нижнем углу экрана можно разглядеть дату съемки и время, семь вечера, запись сделана пятнадцатого августа. На Сальникове черный свитер и неопределенного цвета мятые штаны. Снимали в темном помещении, в подвале или погребе. Горела тусклая лампочка, подсветка, установленная на камере, оказалась слишком слабой. Лицо казалось желтым, под левым глазом расплылся овал синяка. На скуле ссадина, а нос распух, сделался сизым и повис, как у старого пьяницы.
– Мне очень жаль, что я втравил Татьяну, а теперь и тебя, отец, в это сомнительное приключение, – Максим говорил медленно, с усилием подыскивая нужные слова. – Но, думаю, плохое рано или поздно кончается. Как говорится, и это пройдет. Мне хочется снова стать свободным человеком. Хочется уехать отсюда, куда глаза глядят. Снова оказаться в Париже, в своей квартире. Прилечь на софу, достать с нижней книжной полки томик Александра Блока. Отправиться в гараж, взять в руки инструменты. И наконец довести до ума тот старый кабриолет «Гольф», который купил еще два года назад. Ну, ты помнишь эту машину. Славная. У меня есть…
По экрану пошли волнистые зигзаги, голос пропал.
– Эта часть записи оказалась утерянной, – пояснил Беляев. – Кусок вырезанной ленты мы так и не обнаружили. Обратите внимание, как он говорит, едва языком шевелит. Зрачки глаз сужены, радужка блестит, усиленно потовыделение. Вялый и сонный. Максиму, видимо, колят лошадиные дозы транквилизаторов или наркоту.
Изображение снова появилось. Максим продолжал говорить. На заднем плане у кирпичной стены сидела женщина, одетая в голубое платье и серую кофту. Женщину можно было назвать миловидной, даже красивой, если бы не темно землистый цвет кожи и не синяк в пол-лица. Стальных браслетов на руках нет, но левая нога прикована длинной цепью к торчащему из стены кольцу. Женщина, сидела, не двигаясь, опустив взгляд.
– Я очень устал за последние дни, – Сальников поднял скованные руки и вытер испарину, выступившую на лбу. – Но, отец, теперь, ты знаешь, как нас отсюда вытащить. Расплатись с этими людьми, собери деньги…
Изображение снова поплыло. Пару минут Антипов сидел, глядя в серый экран, нетерпеливо хлопая себя по колену. Но вот динамики зашипели, изображения по-прежнему не было, но появился голос Максима.
– Крепко обнимаю, отец. И очень на тебя рассчитываю. Но, если больше не встретимся, прости за все. И не горюй.
– На том утерянном куске пленки что-то важное, – сказал Антипов.
– Все могло ограничиться просьбами и мольбами о спасении.
– Может нам все-таки поговорить с отцом Владимиром начистоту? Сделать его союзников в нашей работе, предложить ему деньги для выкупа Максима?
– Только все испортим. Он боится за жизнь сына, поэтому не пойдет на сотрудничество.
* * *
Беляев вставил в видеомагнитофон вторую кассету, экран телевизора засветился. Похоже, снимали все в том же подвале, где сейчас держат Сальникова с невестой, только на этот раз освещение ярче. Возле деревянного столба стоял голый по пояс мужчина со связанными за спиной руками и ртом, заклеенным полосками пластыря. На вид лет сорок с гаком, худой и жилистый, лицо и руки по локти дочерна загорелые, а грудь бледная, как простыня. Пегие, давно не знавшие мыла волосы, всклокочены, кажется, они встали дыбом от страха. Глазами, вылезшими из орбит, человек пялился в камеру, мотал головой из стороны в сторону и мычал.
В кадре появилась спина другого человека, одетого в черный кожаный жилет на голое тело, на уровне пояса завязки фартука, на голове то ли черный вязаный чулок, то ли шапочка по самую шею. Палач, не произнеся ни звука, наотмашь ударил пленника кулаком, с зажатым в нем вентилем от пожарного крана. Отошел в сторону и снова ударил, на этот раз снизу вверх, под нижнюю челюсть. Жертва замычала громче. Из щеки, рассеченной поперек, глубоко, до самых зубов, потекла кровь. Челюсть съехала на бок, деформировалась. По экрану пошли полосы.
– Человека медленно убивают перед объективом камеры, – сказал Беляев. – Снято для устрашения отца Владимира. Жертву выбрали случайно. Возможно, он какой-нибудь приезжий строитель, сезонный рабочий.
По экрану снова пошли полосы. Появилось изображение, но тусклое. Антипов наклонился вперед. Палач хлестал свою жертву цепью поперек торса, оставляя на груди и животе кровавые отметины. К концу цепи прикрепили грузило, по виду килограммовую гирьку. Человек захлебывался слизью, сочащейся из носа, но не терял сознания. Палач намотал цепь на кисть руки, отвел плечо назад, и ударил, как молотом, кулаком в грудь. Кажется, этот чудовищный по силе удар должен выбить из тела душу. Голова пленника дернулась, он повис на ремнях. На объектив попала капелька крови. В следующую секунду беднягу окатили холодной водой из ведра. Он пришел в себя и замычал, как корова на бойне.
Кровь, смешанная с водой, стекали под решетку в бетонном полу. Палач не терял времени, вытащил из-за пояса отвертку и от пояса нанес жертве удар в живот. И снова полосы и рябь по экрану. Когда изображение появилось вновь, жертву было трудно узнать. Левый глаз вытек, тело превратились в сплошное дырчатое месиво из мяса и кожи. Человек висел на ремнях, не подавая признаков жизни, палача в кадре не было. Видимо развязка истории уже наступила. Мужчина скончался от большой кровопотери, когда с него спустили брюки и оскопили. Беляев нажал кнопку «стоп».
– Там дальше покажут женщину, – сказал он. – Ну, в сравнении с этим горемыкой ей досталась легкая смерть. Ей вскроют живот от ребер до лобка. А потом перережут горло. Будете смотреть?
– Ты что, думаешь, я таких видов не видел? Жалеешь старика?
– Никак нет. Толку от этого просмотра никакого. Рот жертвы забит тряпкой и заклеен. Палач не сказал ни слова во время казни, не издал ни звука. На голых руках нет татуировок, характерных родимых пятен или шрамов. Ни малейшей зацепки, которая бы помогла идентифицировать личность.
В зал вошел дежурный офицер, одетый в штатское. Бесшумными шагами он подошел к Антипову, наклонившись, что-то прошептал в ухо. Генерал, отпустив офицера, повернулся к Беляеву.
– Твоя взяла, просмотр отменяется, – Антипов не смог скрыть вздох облегчения. – Только что наш отец Владимир по телефону заказал авиабилеты до Парижа. На завтрашний рейс, эконом-класс.
– Что это значит?
– Вот и я хотел бы знать: что все это значит?
