Шатун. Шаг в неизвестность

– А не боишься, почтенный, что я про тебя таможенникам расскажу? – хмыкнул Шатун, отлично понимая, что все предложенные товары это чистая контрабанда.

– Не скажешь, – лукаво усмехнулся торговец. – Тебе самому это не интересно, а вот то, что я могу рассказать, для тебя важнее. А скажешь, так ничего знать не будешь.

– Ты меня напугать решил, уважаемый? – удивился парень.

– Нет, князь. Пугать тебя, дураком надо быть, – качнул торговец головой, прямо глядя ему в глаза. – На этом базаре любой торговец за тебя молиться готов. Все знают, как ты бандитов ловил, которые караваны грабили. Нет, я не пугать тебя хочу. Я тебе дело предлагаю.

– Дело? – переспросил Руслан, окончательно запутавшись. – Какое?

– Князь. Ты дом строишь. Тебе и ковры, и мебель, и всякие ткани нужны будут. Я тебе все привезу, а ты мне позволишь для своих караванов у твоего мастера оружие покупать.

– И много тебе того оружия надо? – насторожился Шатун.

– Десять штуцеров твоих и столько этих новых пистолетов. Ну и припас к ним весь, какой положен, – быстро перечислил торговец. – Кузнец, кроме военных и казаков, их никому не продает, – пожаловался он, разведя руками.

– Подумать надо, – насупился Руслан, которого это странное предложение несколько насторожило.

– Что тут думать, князь? – возмутился торговец. – Всего десять стволов у тебя прошу. Не для разбоя, для защиты своих караванов только.

– Это я понимаю, – кивнул Шатун. – Но вся беда в том, что за моими винтовками всякие иностранцы охотятся. И я не хочу, чтобы из моих винтовок чуть позже моих же людей убивали.

– Нет, князь, – решительно возразил торговец. – Я тоже не дурак. Знаю, что такие вещи продавать нельзя. Если бы такие люди, как ты, по всей стране были, я бы и оружия не покупал. А то, когда за Урал-камень идешь, то и дело всякие бандиты нападают. А места там дикие, каторжных много. Вот и приходится не только возчиков, а еще и бойцов нанимать. Хочешь, после каждого возвращения сам тебе буду все оружие привозить и показывать? Даже если сломается.

«Серьезно мужика припекло, если он с таким предложением выступает», – подумал Руслан и, помолчав, решительно кивнул.

– Хорошо. Будут тебе винтовки. И револьверы. Скажу Митричу, сделает. Но учти. Пропадет хоть один ствол, не бойцы твои, а ты, своей головой отвечать будешь. Согласен?

– Согласен, князь, – твердо кивнул купец. – А за ковры и материи не беспокойся. Все лучшее прямо к тебе домой привезу, там выберешь. И отдам по цене, за которую сам купил.

– Не разоришься? – не удержавшись, поддел его Руслан.

– Голова дороже, – усмехнулся купец в ответ. – Меня уже пять раз грабили. Я лучше тебе отдам, чем такие убытки впустую терпеть стану. Ты хоть как-то в этих местах порядок держишь.

«Вот именно, что хоть как-то», – хмыкнул про себя Руслан, кивая.

Они отошли от прилавка, и Шатун, дернув за рукав ближайшего казака, тихо спросил:

– Кто-нибудь из наших этого купца знает?

– Так местный он. Давно тут торгует. От отца дело получил, – так же тихо поведал казак. – А что не так?

– А ты не слышал? Он же у меня оружие просил, – напомнил Руслан.

– Так то невелика беда, – пожал казак плечами. – Караваны и вправду грабят. А так ему хоть какая защита будет.

– Поспрашивай наших, кто чего про него знает, – приказал Шатун.

Согласился он на просьбу торговца только потому, что идея магазинных винтовок и револьверов давно уже носится в воздухе, и очень скоро подобное оружие начнет появляться в самых разных странах. Секрет это уже небольшой. Обиднее всего было, что правительство при наличии уже действующих образцов не мычит, не телится. Шатун точно знал, что генерал Татищев подавал несколько докладных на высочайшее имя о появлении в его ведомстве толкового изобретателя и о возможности провести перевооружение армии на новое, прогрессивное оружие. И о наличии уже действующих образцов тоже докладывал. А самое главное, что примерно сотня казаков принимала участие в войне именно с этим оружием. То есть имеется наглядный пример его использования в боевых условиях. Вспомнив, что плетью обуха не перешибешь, Руслан плюнул на косность мышления придворных генералов и повел свою команду в чайхану. Встретивший их хозяин лично проводил гостей к отдельному столику и, то и дело косясь на перевязанную голову парня, принял заказ. Вернувшись с подносом, Арам ловко накрыл на стол и, отступив на шаг, неловко замялся. Заметив это, Руслан молча указал чайханщику на пустующий стул и, дождавшись, когда он устроится, негромко спросил:

– Случилось что, Арам-джан?

– Нет, князь, не случилось. Я спросить хотел, – смущенно признался хозяин чайханы.

– Спрашивай, – кивнул Шатун, пригубив чашку с кофе.

– Тут недавно земляк мой был. Варданом зовут. Говорил, что ты его семье землю дал, и что скоро всех сюда привезет. Так ли?

– Так, – спокойно кивнул Шатун, наслаждаясь напитком.

– И он у тебя егерем служить будет?

– Я тоже охоту люблю, – пожал парень плечами.

– А еще людей на землю примешь? – сделав глубокий вдох, решился спросить Арам о самом главном.

– Твои родственники? – задумчиво уточнил Руслан, поворачиваясь к нему.

– Да, – быстро кивнул армянин. – Я детей оттуда увез, но с одной чайханы всех не прокормишь. Да и не умеют они ничего, кроме обычной работы. Зато на земле все могут. И скот разводить, и землю пахать, и птицу всякую держать.

– А Вардан рассказал, какие условия у его семьи? – уточнил Шатун. – Я ведь его семью не в крепость беру. Они арендаторы будут. Пока живут, землей пользуются. Мне только аренду платят. Что вырастили, сами продают и мне только деньги приносят. Мне этой торговлей заниматься некогда. Так же и со всем остальным. Шерсть состригли, продали, мне мою долю отдали. Птицу продали, заплатили. Дом могут поставить, какой сами решат. Тут я и слова не скажу. Захотят два поставить, значит, два будет. Все от них зависит.

– Да, он рассказал, – быстро кивнул Арам. – Так даже лучше. Сами знать будут, что продавать, а что оставлять. Только кто все это считать станет?

– Управляющего искать буду, – вздохнул Шатун. – Говорю же, мне всем этим заниматься некогда. Да и не умею я, – грустно усмехнулся парень. – Я только воевать хорошо умею. И с железками всякими возиться.

– А много земли дашь, князь? – помолчав, уточнил Арам.

– Сколько попросят, – пожал Руслан плечами. – Сам подумай, кто кроме человека может сказать, сколько земли он вспахать сможет? Какой надел попросят, такой и дам. А дальше сами. С меня в этих делах толку мало.

– Хорошо. Я им все расскажу, – быстро кивнул чайханщик и, поднявшись, отправился на свое место, за стойку.

* * *

Рождество праздновали скромно. Полковник так и не оправился от своей болезни. Из-за постоянных ноющих болей некогда жизнерадостный, сильный человек превратился в склочного, желчного ворчуна, которому не нравилось все вокруг. Катерина, которой такое состояние отца было словно ножом по сердцу, то и дело сбегала из дому. То на верховую прогулку, а то и вовсе на охоту. На ее удачу, волков этой зимой появилось много, и крестьяне то и дело подавали управляющему жалобы на бесчинства серых разбойников. Загоны на флажки пользы не приносили. Волк – зверь умный и хитрый, и дважды в одну ловушку не пойдет. Так что Катерине оставалось только устраивать засидки и отстреливать зверей с полатей, на приманке. Благо зима выдалась снежная, и к Рождеству волки успели оголодать, идя на запах свежей крови, словно завороженные. Мать девушки, зная, чем она занята, пыталась запретить Катерине подобные развлечения, но полковник в очередной раз проявил настойчивость, напомнив жене, что сам он в своем нынешнем состоянии защитить крестьян не может. В итоге Марфа Ивановна ночами простаивала перед киотом, отбивая поклоны и молясь за здоровье и жизнь своей отчаянной доченьки. Но едва только закончились праздничные гуляния, как Катерина своей волей приказала начинать сборы к поездке. Матушке своей, на ее возмущение, девушка твердо заявила, что больше не имеет сил смотреть, как мучается отец, и лечение нужно начинать как можно скорее. Сообразив, что дочь права, Марфа Ивановна махнула на все рукой и приняла в сборах самое деятельное участие.

Спустя три недели после Рождества из имения выехал поезд в трое саней и крытый возок, в котором и везли болезного полковника. Понимая, что лечение может затянуться, Катерина приказала упаковать все, что может понадобиться полковнику и ей не только зимой, но и летом. Тратиться и приобретать тряпки на месте она не собиралась. Рачительное отношение к деньгам Вяземский привил ей с самого детства.

Праздник Крещения они встретили в дороге. Морозы застали их в степи у Воронежа. Благо обошлось без метели, и выезд переждал холод на постоялом дворе. Катерина, не расстававшаяся в дороге с парой капсюльных пистолетов, командовала возчиками и парой слуг так, что гости постоялого двора только диву давались. Сам полковник, передав бразды правления в руки дочери, скрупулезно выполнял предписания врача и втихомолку посмеивался, глядя на решительные действия своей любимицы. Спустя неделю, когда крещенские морозы пошли на убыль, Катерина приказала запрягать, и караван снова выкатился на тракт.

Поправив жаровню, наполненную раскаленными углями, девушка выразительно покосилась на свой любимый штуцер и, вздохнув, попыталась хоть что-то рассмотреть в разукрашенное морозом стекло. Заметив ее взгляд, полковник едва слышно хмыкнул и, вздохнув, принялся набивать трубку.

– Что, Катюша, скучно тебе? – закурив, спросил он нейтральным тоном.

– Скучно, папенька, – нехотя призналась девчонка.

– А ты книжку почитай, – посоветовал Вяземский, отлично зная, что дочка дамские романы терпеть не может, а церковные тексты навевали на нее тоску.

– Не брала я с собой книжек, папенька, – скривилась Катерина. – Вон, только газеты и имеются, да и те уже читаны.

– И чем же прикажешь тебя развлекать? – не унимался полковник. – Разве что в картишки перекинуться.

– Я и карт не взяла, – развела девушка руками.

– А вот это ты зря. Дорога долгая, говорить толком не о чем, а молчать столько времени и сама устанешь, – наставительно высказался Павел Лукич.

– Вы же знаете, папенька, я к картам равнодушна, – отмахнулась Катерина. – Мне б сейчас в седло, да наметом по полю, – мечтательно протянула она.

– Тебе б не девчонкой, а казаком родиться, – хмыкнул полковник. – А еще лучше черкесом каким. Те почитай из седла только в постель слезают. И что ты делать будешь, когда замуж пойдешь?

– Не хочу я замуж, папенька, – помолчав, неожиданно высказалась Катерина.

– Как это?! Ты в своем ли уме, дочка?! – всполошился полковник. – Это что за речи такие?

– Не серчайте, папенька, да только нет среди наших знакомых тех, к кому сердце бы лежало, – вздохнула Катерина. – Все они какие-то слабые. Огня в них нет. Даже в офицерах. Только и знают, что бахвалиться делами, которых не совершали. Вы, вон, к слову, о походах своих только с сослуживцами и говорите. Никогда в обществе попусту не хвалились. А эти… два раза выстрелили, а рассказов про целую баталию. Словно в одиночку Бородино или Ватерлоо выиграли.

– Ну, так давно известно. Не приврешь, добрую историю испортишь, – усмехнулся Вяземский.

– Так ладно бы, если добрую, – отмахнулась Катерина. – А то вранье одно. Давеча поручик гвардии бахвалился, что на дуэли дрался.

– Ну-ну, и что? – оживился Вяземский.

– А ничего. Ту дуэль Танечка Лопухина видела и мне рассказала. А он такое понес, что хоть святых выноси. И ведь врет и не краснеет, поганец.

– Поэтому ты предложила на спор стрелять? – сообразил полковник.

– Ага, – озорно усмехнулась девчонка.

– Да, славно ты его окоротила. Из трех выстрелов три раза попала. А он только раз, – рассмеялся Вяземский, вспомнив скисшее лицо гвардейца.

– Да чего там попадать-то было, – небрежно фыркнула юная оторва. – Свечи у стены в десяти шагах стояли. Это не оленя с седла бить и не утку влет.

– Да, Катюша. Тяжко нам с тобой придется, – отсмеявшись, покачал полковник головой.

– Чего? – не поняла девушка.

– Где ж я тебе такого жениха возьму, чтобы и в седле крепко держался, и стрелял тебя не хуже, да еще и охоту любил? А мне уж внука нянчить хочется. Стар я, Катюша. И не спорь, – рыкнул Павел Лукич, заметив, что дочка открыла рот, чтобы возразить. – Вон, болячки уж одолели. Запомни, дочка. Всему живому есть свой предел. И потому душевно тебя прошу, Катя, прими уж хоть какое решение.

– Ну какое тут решение, папенька? – чуть не взвыла Катерина. – Выйти абы за кого, а потом всю жизнь в подушку плакать, на нелюбимого глядя? Да я ж его от такой жизни сама удавлю ночью.

– Ох, беда мне с тобой, Катерина, – сокрушенно покачал полковник головой. – Ну да сам виноват. Надо было тебя не забирать от матери и в седло не сажать. Сейчас бы умела все, что другие девки умеют, и не дурила мне голову бреднями своими.

– Ну, вы меня за дуру-то не держите, папенька, – неожиданно возмутилась девчонка. – Умею я все, что другие женщины умеют. Надо будет, и сготовлю, и приберу, и посуду помою, и белье постираю. Ничего тут сложного нет. Да и за имением присмотреть тоже могу. Даром, что ли, маменька из дому и не ездит никуда. Я у нашего управляющего давно все вызнала.

– Ой, не ври мне, Катька, – погрозил ей полковник пальцем.

– Вот вам крест, папенька, – не уступила девушка, широко перекрестившись.

– Вот, значит, как, – озадачился Вяземский и, замолчав, принялся усиленно пыхтеть своей трубкой, окутываясь клубами сизого дыма.

– Это вам, небось, маменька про меня всякого наговорила, – насупившись, буркнула Катерина.

– И зачем бы ей это надо? – спросил полковник, пытаясь хоть как-то защитить жену.

– А затем, чтоб вы мне охотиться запретили и к ней в обучение отправили, – моментально сообразила девчонка. – Да вы не хмурьтесь, папенька, не хмурьтесь. Я и ее и ваши хитрости все давно уже знаю. Потому и решила сама все выучить, чтобы было, что вам ответить.

– Умная больно, – смущенно проворчал полковник, не зная, как реагировать на ее слова.

– Да уж не дура, – фыркнул в ответ Катерина. – Вы уж простите, папенька, но мечту вашу про внука я исполню, только когда сама решу, что сыну своему достойного отца нашла.

– Это как? Это что ж, без свадьбы, без венчания, во грехе?! – тут же завелся полковник, от возмущения чуть не выпустив из зубов чубук трубки.

– Господь с вами, папенька, – возмутилась Катерина в ответ. – Что ж вы мне страсти такие пророчите? Как это можно, без венчания?

– Так это ты сказала, – буркнул Вяземский, успокаиваясь.

– Я про греховную связь ничего не говорила, – тут же пошла Катерина в отказ. – Я сказала, что внука вам подарю только от того, кого сама отцом выберу. Отцом, папенька, а не полюбовником.

– Тьфу! Чтоб тебя, балаболка, – не удержавшись, выругался полковник. – Чуть до кондрашки не довела.

– Вы, папенька, хоть ругайтесь, хоть деритесь, а всякого слизняка я в отцы своему ребенку не хочу, – решительно отрезала Катерина. – Ну сами посудите, какой с такого прок? Ни обучить чему толковому, ни семью защитить. Как вы там повторять любите? Ни богу свечка, ни черту кочерга.

– Гм, ты полегче с выражениями, – смутившись, посоветовал полковник. – Не гвардеец в казарме, а девица из хорошей семьи. Не позорь отца.

– Господь с вами, папенька. Это я с вами могу говорить, что думаю. А на людях – глаза долу, ручки сложены, голосок тихий, – пряча в глазах пляшущих бесенят, ответила девчонка.

– Угу, только гвардейского поручика стрельбой окоротить, как воды попить. Скромница, – фыркнул полковник в ответ и, не удержавшись, снова рассмеялся.

– Я, папенька, полковничья дочка, и всему, что толковый солдат уметь должен, обучена, – гордо подбоченившись, отозвалась Катерина. – А про домашние дела и думать забудьте. Умею я все, что любая девица на выданье уметь должна. А что охоту люблю да волю вольную, так характер такой.

– Норов у тебя, а не характер, – отмахнулся Вяземский, мысленно признавая правоту дочери.

С самого детства девочка больше напоминала язычок пламени, чем обычного ребенка. Половецкая кровь в ней взыграла сильнее, чем в нескольких предыдущих поколениях. Порывистая, ловкая, смелая, она и вправду напоминала тех своих пращуров, что верхом покоряли степи на долгие переходы вокруг и разносили в пыль любых врагов. Именно поэтому Павел Лукич и взялся учить дочку всему тому, чему обычно учат сыновей. И теперь пожинал плоды своего собственного воспитания. Покуривая трубку, полковник вдруг очень остро осознал, что Катерина вот уже в который раз сумела взять верх в споре с ним и настоять на своем решении.

«Выросла девчонка, – думал он, разглядывая дочку сквозь клубы табачного дыма. – Уже не девчонка, девица. А характером все тот же сорванец. Может, и вправду дать ей благословение, да пусть сама решает, как судьбу свою строить? Настоять на своем я смогу, да как бы бедой все не кончилось. Уж чего-чего, а крови она точно не боится. Сильна девка. Ох, сильна. Решено. За кого попросит, с тем и обвенчаю. А дальше пусть сама решает, как жить. Если уж совсем невмоготу будет, подам прошение на высочайшее имя, чтобы развод дозволили». Вздрогнув от собственных мыслей, полковник мелко перекрестился и, выбив о край жаровни погасшую трубку, вздохнул.

– Что, папенька, опять болит? – всполошилась Катерина.

– Ноет, проклятая, – отмахнулся Вяземский, возвращаясь к размышлениям.

– Может, молока вам налить? – не унималась девушка.

– После, дочка. После, – качнул Вяземский головой. – Ты лучше вот что мне пообещай. Ежели с мужем вдруг невмоготу станет, мне скажешь. Я попробую на высочайшее имя прошения для развода подать. Не бери греха на душу. Но учти. Ребенок должен в законном браке быть рожден. Он наследником моим станет. Так что, прежде чем делать чего, дважды подумай. Обещаешь?

– Обещаю, папенька, – пролепетала Катерина растерянно.

Она и предположить не могла, что ее суровый отец примет подобное решение. По сути, это был полный карт-бланш на построение собственной дальнейшей жизни. А самое главное, на выбор будущего мужа и отца ее будущего ребенка. Зная отношение Павла Лукича к подобным вещам, она и мечтать не могла, что такое вообще может случиться. Полковник, зная характер дочери и будучи уверенным в том, что данное слово она сдержит, испустил тяжелый вздох и, отвернувшись к заиндевелому окошку возка, задумался. Катерина же, обдумывая полученное разрешение, притихла, краем глаза наблюдая за отцом и пытаясь понять, что подвигло его на подобное решение. Но вспомнив его слова о внуке, вдруг поняла, что он и вправду очень хочет иметь наследника знаменитой и почтенной фамилии. А значит, пришло время и ей подумать о том же.

* * *

История с избиением жандармского подполковника неожиданно получила продолжение, но не то, которого ожидал сам Шатун. После Рождества, когда Руслан уже начал постепенно возвращать себе прежнюю физическую форму, вошедший в кабинет денщик угрюмо доложил:

– Княже, там к тебе какой-то чин жандармский просится. Прикажешь пустить, или сразу с лестницы скинуть?

Поступив к Руслану на службу и лично коснувшись некоторых дел господ из полиции и жандармерии, Мишка утерял перед ними любой пиетет и готов был в любой момент встретить этих господ кулаками, а то и пулей. К огромному удивлению самого Руслана, для паренька теперь существовало только два авторитета. Казачий круг и служба контрразведки. Даже обычные армейские офицеры вызывали у Мишки только презрительную усмешку. Слишком хорошо паренек знал уровень их подготовки.

– А что за чин? – оторвавшись от бумаг, удивленно уточнил Шатун. – Кто-то серьезный, или так, ротмистр какой?

– Полковник. Говорит, что из Краснодара.

– Веди сюда, – чуть подумав, приказал Руслан, окидывая кабинет внимательным взглядом.

Тут и вправду было на что посмотреть. Оружие, развешанное на коврах, письменный стол, за которым он сидел, и стол, перед которым на стене были развешаны инструменты, которыми он доводил свои задумки до рабочего состояния. В общем, нормальная, рабочая обстановка. Перед письменным столом были установлены два полукресла для посетителей, так что принять гостя было можно. Вошедший жандарм, с интересом оглядевшись, хмыкнул и, расправив щегольские усы, представился:

– Полковник жандармского ведомства Васильев, Модест Петрович. Я имею честь говорить с князем Ростовцевым?

– Именно так, ваше высокопревосходительство, – не спеша поднимаясь, ответил Шатун. – Штабс-капитан контрразведки, князь Ростовцев, Руслан Владимирович, к вашим услугам. Чему обязан?

– Я вынужден беспокоить вас, князь, вот по какому поводу, – присаживаясь в указанное полукресло, не спеша заговорил полковник. – В прошлом году у вас случилась стычка с подполковником нашей службы. Как вы понимаете, вами было нанесено подполковнику серьезное оскорбление. Я уже не говорю о том, что вследствие ваших оскорбительных действий сей офицер долгое время не мог исполнять свой долг.

– Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, вы его секундант? – предельно вежливо перебив оратора, уточнил Руслан.

– Э-э, нет, – сбившись, протянул полковник с некоторой растерянностью.

– Дело в том, что я по сию пору жду его секундантов. Ваш подполковник осмелился нанести мне словесное оскорбление, после чего и был спущен с лестницы. Так что, если вы пришли не для того, чтобы оговорить условия поединка, то я не понимаю причины всего этого разговора.

– Думаю, секундантов не будет, – окончательно сбившись с мысли, протянул жандарм. – К тому же особы, находящиеся на службе в ведомствах, подобных нашему, не имеют права рисковать жизнью по частным случаям.

– В нашем ведомстве те же правила, – спокойно кивнул Руслан. – Но не мне вам объяснять, что бывают частные случаи, задевающие вопросы чести, а значит, приходится принимать тяжелые решения. Как говорится, душу Господу, жизнь Родине, честь никому.

– То есть вы готовы настаивать на дуэли? – растерялся жандарм.

– Ну, если господин подполковник готов забыть эту историю и не вздумает делать мне гадости исподтишка, то я готов отказаться от поединка. По сути, дело-то уже улажено. Он мне нахамил, в ответ получил в морду. Всё.

– Как у вас все просто, князь, – делано возмутился полковник. – Бьете человека выше вас по званию, а после заявляете, что готовы все забыть.

– Даже высокое звание не дает ему права оскорблять титулованную особу, – жестко отрезал Шатун. – Впрочем, как и всем остальным тоже.

– Не хотелось этого говорить, но папаша ваш покойный имел не только титул, но и весьма неприятную славу, – аккуратно припомнил полковник.

– Папаша, земля ему пухом, проживать изволил в столице. Я же долгое время жил за границей, а после несу службу здесь. И осмелюсь напомнить, что я не мой папаша. В отличие от него, я боевой офицер.

– Да, о подвигах ваших мы наслышаны, – нехотя признал полковник. – И должен признать, что рассказы о них даже в столице ходят. Знатную баню вы туркам устроили.

– Благодарю, – с достоинством кивнул Руслан. – Но я так и не понял причины, по которой вы были вынуждены оставить дела и тратить свое время на этот частный случай.

– Потому что случай этот повлек за собой некоторые последствия для подполковника и для всей нашей службы в этом уезде, – вздохнул жандарм.

– Что-то я не слышал ни о чем подобном, – насторожился Шатун.

– Вы и не могли о том слышать. Все прошло, можно сказать, кулуарно, – снова вздохнул полковник. – Ну да бог с ним. В конце концов, подполковник и сам виноват. Думать надо было, кому и что говоришь. Слухи о князе Лютом в Краснодаре как сказки на ночь рассказывают.

– Надеюсь, детей еще моим именем пугать не начали? – едва заметно усмехнулся Руслан.

– Пока нет, – усмехнулся в ответ полковник.

За время этого странного разговора у Руслана вдруг стало складываться впечатление, что жандарм приехал о чем-то его просить, но никак не может решиться сказать, что именно ему нужно. Откуда это понимание взялось, он и сам не очень понял, но решил слегка подтолкнуть полковника в нужном направлении.

– Я так понимаю, что после всего случившегося в вашей службе было принято решение что-то изменить, и это что-то как-то касается меня именно, – задумчиво протянул Шатун, внимательно отслеживая реакцию жандарма.

– Приятно иметь беседу с умным человеком, князь, – быстро кивнул жандарм. – Вы абсолютно правы. Нам указали даже на историю с фальшивыми ассигнациями, не говоря уже о том, что служба прошляпила покушение на генерал-губернатора. Хотя все это случилось довольно давно и, к счастью, закончилось благополучно.

– И что же вы решили поменять? – поинтересовался Руслан. Он уже приблизительно догадывался, чего у него попросят, но хотел услышать это от самого полковника.

– Принято решение закупить для службы револьверы вашей оружейной мастерской, но ваш мастер прямо сказал, что продаст нам оружие только по вашему прямому указанию. К слову, с чего бы вдруг такие ограничения?