Сколько весит сердце жирафа

– Доброе утро, – говорит Алиса, и мама чмокает нас в макушки.

Чемоданов уже четыре: два больших маминых, один средний мой и маленький с блестящим единорогом – Алисин. Алиса свои вещи перекладывает каждый день – никак не может определиться, что ей особенно дорого. Я свой чемодан собрал давно, и ничего особенного там нет – просто одежда. То, что мне дорого, в чемодане не увезёшь.

– Мам, представляешь… – начинает Алиса, но я хватаю сестру за руку и тащу в ванную.

– Сначала чистить зубы! – говорю я тоном старшего брата и уже в ванной, включив воду на полную, предупреждаю: – Маме про дедушку – ни слова.

– Почему? – Алисины огромные глаза становятся ещё огромней.

– Потому что это секрет.

Я умываю лицо холодной водой, и вчерашний вечер теряет равновесие. Утро – самое безжалостное время суток. Всё, что произошло вечером или ночью, утром подвергается проверке на подлинность.

– Это только твой и мой секрет? – уточняет Алиса, выдавливая разноцветную пасту на розовую щётку, облепленную единорожками.

У Алисы все вещи с единорожками. И когда в школе сказали нарисовать любимое животное, Алиса нарисовала единорога. Маргарита Валерьевна написала на Алисином рисунке, что единорог – не животное, а сказочное существо. «Разве сказочное существо не может быть животным?» – удивилась Алиса. «Животным может быть тот, кто существует на самом деле», – объяснила Маргарита Валерьевна. «А как вы поняли, что единорогов не существует?» – спросила Алиса. «Их никто не видел», – ответила Маргарита Валерьевна. «Откуда мы тогда знаем, как они выглядят?» – продолжала допытываться Алиса. «Их такими нафантазировали», – не теряла терпения Маргарита Валерьевна. «Нафантазировали – это то же самое, что родили?» На этом вопросе Маргарита Валерьевна сдалась и пообещала поговорить с мамой. Но мама в это время была занята влюблённостью, любимой работой и сомнениями по поводу переезда. Алису из школы стабильно забирал я, поэтому рисунок вместе с пересказом дискуссии тоже достался мне. «В этом возрасте надо уже уметь разделять вымысел и правду», – сказала Маргарита Валерьевна, и я быстро увёл сестру из класса.

– В первую очередь, это дедушкин секрет, и в школе о нём тоже рассказывать не надо, поняла? – Я легонько дёргаю Алису за волосы.

– Дедушка всё равно пропал, – шепелявит Алиса, размазывая по зубам пахнущую жвачкой пасту.

– Дети, завтрак на столе! – кричит мама.

Алиса убегает, наспех смочив лицо водой, а я ещё долго тру щёткой зубы, пытаясь разделить вчерашний вечер на вымысел и правду. С одной стороны, всё случившееся – чистой воды вымысел. Но с другой – у меня есть доказательство, что дедушка реально приходил. В комнате остался дедушкин свитер, на всякий случай я спрятал его под подушку.

– Тима, ты решил стереть зубы до дыр? Бегом за стол!

Чемоданы толпятся у двери, готовые в любой момент за неё выкатиться. Мама раскладывает на полу украшения для ёлки.

– Новый год уже прошёл, а до нового Нового года ещё далеко, – напоминаю я на всякий случай.

– Очень смешно, – отзывается мама и тут же отвлекается на дзинькающий сообщениями смартфон. Мамин телефон не замолкает ни на секунду – непонятно, когда Костя спит, во Владивостоке сейчас час ночи.

Костя маму любит. Это понятно не только по бесконечным звонкам и сообщениям, но и по тому, как он на маму смотрит. Подделать можно всё – слова, голос, интонацию, а взгляд – нельзя. Костя приезжал к нам всего один раз. Мы вместе ходили в кафе, ели толстую пиццу из печки и говорили много разных слов. Алиса потом вспоминала, что Костя сказал, будто всё, о чём мы фантазируем, может произойти на самом деле. Я такого не запомнил. Я вообще ничего не запомнил из наших разговоров. Зато я запомнил, как Костя на маму смотрел. Взгляд, особенно чужой, описывать сложно. Костя смотрел на маму так, как будто увидел Деда Мороза, в которого давно перестал верить, и теперь радуется, что можно верить снова.

– Во Владивостоке не продаются ёлочные игрушки? – Я достаю из коробки шарик с Дедом Морозом внутри.

Мама постоянно твердит про ограниченное количество багажа и про то, что взять нужно только самое необходимое. Как в список необходимого попали новогодние игрушки, непонятно.

– Чтобы новая жизнь скорее стала привычной, нужно принести в неё что-то из старой, то, что тебе дорого, понимаешь?

Мама набирает сообщение и одновременно вытягивает из коробки колючий серебристый дождик вперемешку с разноцветными стеклянными бусами. Чем маме дороги старые ёлочные украшения, я не спрашиваю. Вообще, это ещё та задача – разделить жизнь на дорогое и не очень и впихнуть её в четыре чемодана. Ну или в пять.

После того как вещи из шкафов и с полок перекочевали в чемоданы, наша квартира стала похожа на одинокую старушку. Такие старушки – низенькие, сгорбленные, в вязаных кофтах и одинаковых платках – продают около магазинов букеты. Мишке родители специально дают деньги, чтобы он покупал у этих старушек сирень, ромашки, астры и всякие другие цветы. «Кто знает, может, и мы такими будем», – вздыхает Мишкина мама. Мишка морщится и говорит, чтобы она не выдумывала. Мне тоже кажется, что Мишкиной маме одинокая старость не грозит. Кроме Мишки, у его родителей есть ещё один очень мелкий сын и две дочки – десяти и четырёх лет.

Алиса допивает чай и что-то нашёптывает плюшевому не пойми кому.

– И кем он проснулся сегодня? – Я намазываю гренку абрикосовым вареньем.

– Фу, они и так сладкие! – морщится Алиса. Она реально ненормальный ребёнок, ненавидит сладкое и даже чай пьёт без сахара. – А то ты сам не понимаешь?

– Не-а.

– А если подумать? – Алиса включает Маргариту Валерьевну.

– Откуда я знаю, что у тебя сегодня в голове?

Гренка и правда получилась слаще, чем я ожидал.

– То же, что и у тебя.

Алиса встаёт и сажает на свой стул плюшевого не пойми кого. Голова игрушки заваливается набок, и кажется, что плюшевый не пойми кто подмигивает.

– Это же дедушка Витя, – шепчет Алиса.

Мог бы и догадаться. В прихожей звонит мамин телефон. У Кости точно бессонница.

– Привет, мамочка.

А нет, это бабушка Таня.

Мама заходит в кухню, включает кофемашину.

– Что значит – приходил? Дети, поздоровайтесь с бабушкой. – Мама тыкает в кнопку громкой связи.

– Привет, бабуль, – говорю я, Алиса уже ускакала в комнату собирать рюкзак.

– Приходил – это значит приходил, – бабушка игнорирует моё приветствие, – говорил: «Никак не могу до тебя добраться».

– Ты мерила давление?

Мама подставляет чашку, кофемашина громко перемалывает кофейные зёрна.

– Что у тебя за шум? – Бабушка пытается перекричать кофемашину.

Та сначала замолкает, а потом медленно выпускает тёмную струйку эспрессо.

– Делаю кофе, – оправдывается мама. В разговоре с бабушкой мама всегда оправдывается.

– Только и думаешь, что про свой кофе, – ворчит бабушка и неожиданно всхлипывает.

– Мам, ты чего? – Мама делает мне глазами какие-то знаки и кивает на телефон.

– Бабуль, – я подсаживаюсь ближе к смартфону, – а кто приходил?

Мама закатывает глаза.

– Привет, Тимоша, – говорит бабушка непривычно тонким голосом, – дед ваш сегодня приходил.

– Дедушка приходил к тебе домой? – переспрашиваю я.

– Прекратите болтать глупости! – перебивает мама и делает большой глоток кофе.

– Стоит себе – длинный, худющий, как будто не кормят его там, и руками разводит…

– Стоит где? – Я отключаю громкую связь и подношу телефон к уху.

– Вы решили свести меня с ума, да?

Мама подставляет чашку за новой порцией кофе.

– На станции какой-то, насыпь там высокая и лес тёмный. В рубашке одной стоит, руки в карманах держит. Я ему говорю: «Давай домой быстро, замёрзнешь!» А он мне: «Не могу». Не могу, говорит, до тебя добраться. Тут я и проснулась. – Мамин смартфон опять всхлипывает.

– Он тебе приснился, что ли?

– Конечно, приснился! А ты что подумал? – Бабушка возвращает свой обычный голос.

– Потому что на ночь надо пить ромашку! – громко говорит мама и одним глотком выпивает вторую чашку эспрессо.

– А что он ещё говорил?

Я выхожу из кухни. За спиной оглушительно визжит кофемашина – закончились зёрна.

– Да ничего не говорил! Ты что, деда не знаешь? Из него и при жизни-то слова было не вытянуть. Чемоданы собрали?

Способность быстро переключаться с одного на другое у мамы от бабушки. Когда ушёл папа, мама выглядела так, как будто никогда больше счастливой не будет. А сейчас она выглядит такой счастливой, как будто ни разу в жизни не была несчастной. Я прощаюсь с бабушкой и снимаю с вешалки куртку.

– А ты раньше знал, что всё не навсегда? – Алиса стоит у двери уже полностью собранная. Ещё пара таких Алисиных вопросов, и я решу, что сестра всё-таки умеет читать мысли.

– Мам, пока!

Мы выходим из квартиры. Мама машет рукой, продолжая разговаривать с бабушкой, пить кофе и распутывать ёлоч-

ные украшения. А ещё пытается отвечать на Костины сообщения.

– Ты сколько раз влюблялся? Раз, два, три, четыре… – Алиса, когда спускается по лестнице, всегда считает ступеньки.

– Нисколько. – Я перешагиваю через несколько ступенек, чтобы быстрее оказаться на улице и отвязаться от Алисиных вопросов.

– А я два с половиной. – Алиса догоняет меня у второго подъезда.

– Один раз в саду, а остальные полтора? – Мне уже становится интересно.

– Второй – у нас во дворе. Он живёт во-он в том подъезде и гуляет вечером с бульдогом.

– Не знаю таких.

– Ты точно его видел – у него ещё оранжевая шапка и высокие кеды!

В последнем подъезде точно есть парень в оранжевой шапке и с бульдогом. Но ему лет двадцать пять, не меньше.

– Взрослый парень? – спрашиваю я.

– Ну не ребёнок же, – возмущается Алиса.

– Так он для тебя слишком старый.

– При чём тут возраст? – Алиса смотрит на меня укоризненно. – Но это уже в прошлом.

– Ты его разлюбила?

– У него появилась девушка. С некрасивым шарфом и в очках, и я решила не мешать чужому счастью.

– Так. А ещё один раз? – Я еле сдерживаю смех.

– Это не целый раз.

– Ты влюбилась наполовину?

– Я сначала влюбилась, а потом передумала. Смотри – дедушка! – Алиса подпрыгивает на месте и показывает на другую сторону улицы.

По обледеневшему тротуару в сторону магазина действительно шагает дедушка Витя. Мы несёмся к переходу, и, как только добегаем, светофор загорается красным. Алиса стучит по нарисованной на столбе ладошке. «Пожалуйста, подождите», – высвечивается в ответ. Пока светофор меняет цвет, проходит целая вечность. Мы знаем, что дорогу надо переходить спокойно, внимательно глядя по сторонам, но в этот раз мы её перебегаем так, как будто за нами гонится призрак. Хотя в нашем случае всё наоборот – это мы с Алисой гонимся за призраком.

– Дедушка, стой!

Дедушка медленно поворачивается, я ещё не вижу его лица, но уже понимаю, что это не он. У дедушки Вити никогда не было куртки с капюшоном. Он любил шляпы и ненавидел капюшоны.

– Извините, мы ошиблись, – говорит Алиса чужому дедушке, и тот просто пожимает плечами.

До школы мы доходим молча.

– Ты думаешь, нам всё это приснилось? – спрашивает Алиса уже на крыльце.

– Не знаю, – честно отвечаю я.

– Значит, сны можно смотреть вместе, как кино? – Алиса стягивает с головы шапку и засовывает в рот кончик своего длинного хвоста.

– Перестань жевать волосы, ты же не маленькая.

– То маленькая, то не маленькая, мы сейчас опоздаем! – Алиса забегает в школу, а я остаюсь стоять.

Звенит звонок, хлопает дверь, запуская опаздывающих. Первый урок – русская литература. К Людмиле Николаевне я опаздывать не люблю, но в школу сегодня совсем не хочется. Из-за тяжёлого серого облака, как из-под одеяла, то показывается, то прячется краешек солнца. Я берусь за ручку двери и на секунду оборачиваясь. Мимо школы, в сторону нашего дома, идёт мужчина в куртке без капюшона и бежевой шляпе. У него длинные худые руки, и сутулится он совсем как дедушка Витя. Я опоздал всего на три минуты, Людмила Николаевна ругаться не будет.

ИНТЕРМЕДИЯ НОМЕР ОДИН. ЗАЯВКА

Виктор Петрович разглядывал верхушки берёз и не понимал, как такое может быть. Верхушки были широкие, ветвистые, густо усыпанные листьями – сразу видно, что за окном не низкие саженцы, а высокие взрослые деревья. И это запутывало ещё больше. Кабинет с написанной от руки табличкой «Обращаться сюда» находился на первом этаже. Можно было бы, конечно, допустить, что Виктор Петрович задумался и не заметил, как поднялся на второй или на третий этаж, но в том-то вся и штука, что ни лестницы, ни лифта, ни даже коридора здесь не наблюдалось. Здание было одноэтажным. Одноэтажным и однокабинетным.

Виктор Петрович подошёл к окну и попытался заглянуть вниз. Но никакого низа за окном не оказалось, только верхушки больших спокойных деревьев.

– Берёзы, – зачем-то сказал Виктор Петрович.

Любочка кивнула, не поднимая головы от тетрадного листа, плотно исписанного узкими, жмущимися друг к другу буквами.

– Я старался писать разборчиво, но сами понимаете…

Что должна была понимать Любочка, Виктор Петрович не знал, поэтому на всякий случай просто развёл руками. Любочка неопределённо качнула головой. Белые пушистые кудряшки легонько взлетели и тут же вернулись на место. «Как облако», – подумал Виктор Петрович, разглядывая Любочкину причёску. В этом сходстве было что-то успокаивающее – как будто оправдались ожидания. Что за ожидания и почему им важно оправдаться, Виктор Петрович думать не стал – это была длинная и, скорее всего, запутанная мысль, а такие мысли уже давно в голове Виктора Петровича не задерживались, ускользали, уступая место коротким и ясным.

– Вы писали в школе сочинения? – спросила вдруг Любочка и подняла на Виктора Петровича глаза очень светлого и очень голубого цвета.

– Сочинения? – К такому вопросу Виктор Петрович был не готов. Виктор Петрович вообще не ожидал, что ему будут задавать какие-то вопросы, и уж тем более про школу.

– Сочинения, – терпеливо повторила Любочка и постучала карандашом по своему гладкому, без единой морщинки, лбу. – Например: как меняется Евгений Онегин под влиянием жизненных обстоятельств.

– Евгений Онегин? – Виктор Петрович почувствовал себя двоечником.

– Евгений Онегин – это первое, что пришло в голову. – Любочка взяла листок и подошла к Виктору Петровичу.

За столом Любочка выглядела низенькой, как первоклассница. На самом деле она оказалась точь-в-точь такого же роста, как Виктор Петрович.

– Аргументация. – Любочка потрясла листком. – Вашей заявке, Виктор Петрович, не хватает элементарной аргументации. «Я позвонил, а ответил незнакомый голос. И так пять раз подряд с интервалом в один день». Разве это аргумент?