скачать книгу бесплатно
Почти полгода осторожной переписки, недомолвок, отвлеченных рассуждений о литературе и жизни, чтобы он, наконец, решился приехать. Ох уж эти мужчины!.. То не дают прохода на улице, нагло пристают в троллейбусе, лезут с навязчивыми предложениями познакомиться… А когда она сама ждет хоть какого-то намека на предложение встретиться с ней… Тогда у этого мужчины находится только неуверенность, нерешительность, сомнения, и кто его знает, что у него в голове и в душе, пока она вся истомилась от бесконечного ожидания. «О, злее зла зло это…»
Почему ей все время надо что-то от них терпеть? В институте она училась на вечернем отделении и потому все дни проводила на заводе, где работал ее отец. Сидя в инструменталке с книжкой в руках, она отбывала восьмичасовой рабочий день в цеху, где работали одни мужчины. Когда симпатичная семнадцатилетняя девушка выходила из своего убежища, ее со вкусом одетая фигура притягивала к себе взоры всех мужиков. Поэтому Светлана всегда выгадывала такое время, когда они разойдутся на обед, чтобы прошмыгнуть по цеху, не чувствуя на себе их голодных, вожделеющих глаз. Ну не ходить же ей на работу в балахоне из-за них… Эта пытка продолжалась два года, пока она не перешла на работу в вычислительный центр. Там стало легче. Народ поинтеллигентнее, да и женщин больше. Неудачные ухажеры утешались с другими, и она могла спокойно работать. Но теперь все изменилось ровно наоборот.
Правда, через полгода переписки Борис стал настолько смелым, что Светлана могла идти с ним рядом, держа его под руку. Без дождя и зонта. Этот прогресс, конечно, вдохновлял. Но сколько еще впереди должно быть таких больших шажков, чтобы ей не надо было скрывать от него свои чувства, свою любовь, свое желание быть всегда с ним, и только с ним, рядом, и никогда-никогда уже не разлучаться?.. Сколько, сколько?!.
На следующий день отогнать мысль о скором расставании для Светланы стало уже невозможным. Она крепилась, старалась улыбаться, но ожидание неминуемой разлуки тенью печали легло на ее лицо. «Сегодня вечером Боря войдет в вагон, а утром проснется в своей Москве. Всего ночь езды, но сколько еще ждать следующей встречи? И будет ли она?..»
На вокзале они простились по-дружески. Борис обещал скоро написать письмо. Они помахали друг другу рукой, и поезд скрылся из глаз, а с ним и ее радость и счастье… Теперь Светлане остались лишь печаль и ожидание. Ей стало даже жаль своей прошлой жизни, когда все было так хорошо и спокойно, когда не надо было никого ждать, когда можно было спокойно пойти в кино с подругой или одной, изредка писать письма родственникам и знакомым… Ни томления, ни слез, ни ожидания. Зачем ей все это? Почему? Но теперь Светлана с удивлением убедилась на собственном опыте, что сердцу действительно не прикажешь…
* * *
Их отношения со Светланой выстраивались долго и сложно. Со временем его «командировки» в Киев стали регулярными. Светлана тоже иногда приезжала к нему в Москву, но чаще он. Однажды, расставаясь с ней в Киеве на вокзале, Борис дотянул прощание до последней минуты, когда проводница встала уже в дверях вагона и подняла подножку, готовясь давать отмашку машинисту. Борис долго молча смотрел Светлане в лицо. Ему показалось, что она что-то от него ждет. Вид ее был одновременно взволнованным и растерянным. Глаза беспокойные. Взгляд их перелетал от Бориса на вагон и обратно. Губы ее нервно подрагивали. Она теребила в руках носовой платок и повторяла: «Боря, что ты стоишь. Поезд сейчас отойдет. Ты опоздаешь…» И Борис, наконец, решился. Он внезапно взял в свои ладони ее лицо, быстро поцеловал в растерянные зовущие губы и прыгнул в свой вагон. Обернулся назад… А Светлана уже шла прочь с перрона…
«Обиделась?» По письмам было ничего не понять. В очередной раз Борис приехал в Киев в конце апреля. Город был весь в свежей зелени. Столько парков, как в Киеве, в душной и пыльной Москве никогда не было и теперь уже не будет. Но они со Светланой уехали гулять за город. Остановились на высоком берегу Днепра. Рядом резвилась сельская детвора. Борис постелил на траву свою куртку. Они сели рядом. Перед ними плюхнулось несколько мелких камешков. Борис встал и шуганул мелюзгу. Борис и Светлана помолчали. Он коснулся ладонью ее руки, плеча. Осторожно обнял, потянул к себе и почувствовал податливое, мягкое девичье тело, ее нежные губы. Нежные и отвечающие на его поцелуй… От этого можно было сойти с ума… Да возможно ли такое?.. Он положил ладонь на ее обнаженное колено. Она не воспротивилась. Это был молчаливый ответ на немой вопрос: да, я твоя…
Свадьба и переезд Светланы в Москву стал после этой встречи уже делом времени…
* * *
…Долгого времени. Впереди было еще два года переписки, редких свиданий на два, иногда три дня, которые вместе с короткой радостью встречи приносили и острую боль расставаний…
В разлуке жизнь воспоминанием, напряженным переживанием одной мысли, одного желания приводили к тому, что для Бориса реальность порою начинала размываться и терять свои четкие контуры. Временами ему казалось, что он все выдумал, что стоящий пред его мысленным взором образ Светланы – плод его мечты о близком родном человеке, который освободит его от лютого одиночества. Что одинокая тоска довела его до самообмана, до сна наяву, и на самом деле он никогда не встретит и не увидит ту, которую в своих мыслях зовет Светланой…
Но странно, когда такие сомнения накатывали на него, именно душевная боль едва обретенного и сразу же утраченного единства протрезвляла его и возвращала ему чувство реальности, в которой было достаточно дойти до железнодорожной кассы, купить билет на поезд и спустя ночь держать в руках свою воплощенную мечту. Реальную, из плоти и крови. Можно было взять ее за руку, обнять ладонями милое лицо и целовать приоткрытые ждущие губы. Подхватить на руки и закружить по комнате…
* * *
Соединив свою жизнь с Борисом, Светлана, сама того не зная, вступила в борьбу, которую он вел вот уже много лет. Свет и мрак боролись в нем. В тонкой чуткой утренней дреме он иногда видел море, сверкающее в лучах невидимого солнца. Мягко горящая светом вода сияла, но не слепила. На берегу, на ее фоне, виднелась небольшая белая церковка, чуть скрытая тенью раннего утра. Неизъяснимая тихая радость согревала душу. Он готов был вечно созерцать эту картину, не уставая и не пресыщаясь… Но такое бывало редко. Тьма не отпускала его от себя и время от времени настигала своими наваждениями.
Долгими мучительными вечерами, страдая от разлуки и одиночества, чтобы не пугать Светлану своими тяжелыми думами в письмах, Борис делал редкие записи в дневник. «Ты отняла у меня мечту о смерти. Ты лишила меня желания умереть, уйти, исчезнуть. Я потерял тягу к печальному одиночеству. Все это ты забрала у меня, заменив собой. Все мое желание жить – в тебе. Вся моя любовь к жизни – в тебе. Все мое приятие мира – в тебе. У меня была цель – смерть. Все пути ведут к ней, и я не особенно выбирал. Теперь старой цели нет. А новая – жизнь – требует выбора пути, и я не знаю и не вижу его. Но у меня есть ты». «Ты самая лучшая, самая хорошая. Но я проклят и обречен. Даже тебе я не верю». «Почему мысль о тебе вместе с радостью доставляет мне и страдание?» «Ты меня никогда до конца не понимала и теперь не понимаешь. Ну кто я для тебя? Беспомощный, неприспособленный к жизни чудак. Иногда милый, иногда невыносимый. Неприкаянный скиталец по жизни. Взрослый ребенок, которого любят, как щенка или котенка, и потеря которого будет, быть может, болезненной, но вполне переносимой. Ты же для меня всё. Больше у меня никого нет: ни друзей, ни родных. Потеряй я тебя, мне останется только одно: просить себе смерти».
Иногда он присылал ей из Москвы письма со странными стихами:
…Тяжелой поступью стату?и командора
или нечувственным движением теней
вступала смерть. Неузнаваемо. Нескоро.
Мертвея мертвых всех и всех живых живей…
Без ужаса, без радости, без страха
я пребывал, мертвее всех живых,
в ее руках невидимого мрака,
в ее глазах – бездоннее твоих…
Я воскресал. Вернее, возвращался,
сознанием коснувшись до черты,
и узнавал свой путь, он продолжался,
на нем встречались снова я и ты.
В который раз: миг встречи и разлука.
Взахлеб вдохнуть – и снова в пустоту,
Прыжок глубокий в душащую муку,
Как в призывающую бездной черноту…
Муку и пустоту разрывали редкие встречи. Однажды Борис приехал к ней в Киев в неурочное время, без предупреждения. Купил на вокзале с рук у какого-то спортсмена билет на проходящий поезд, который привез его на вокзал в четыре часа утра. Борис полтора часа промаялся в зале ожидания, дожидаясь, пока начнут ходить автобусы, и поехал к Свете. Поднялся на лифте на восьмой этаж, вышел на лестничную площадку… А дальше что? Будить людей в выходной день в шесть утра? «Здрасьте». И услышать или прочесть в глазах недружелюбный ответ или даже вопрос? Он решил еще подождать часок-другой. Переминался с ноги на ногу на лестничной площадке, уныло подпирал стены и тосковал. Несколько раз подходил к двери, собираясь позвонить, но так и не решился. Наконец за заветной дверью послышалось какое-то движение, звякнул замок, дверь открылась и… из нее вышла Светлана. Она была в светлом зеленом платье, удивительно подходящем к ее стройной фигуре, и не сразу его заметила, совсем не ожидая увидеть здесь в это время. У Бориса даже перехватило дыхание при виде ее. Он незаметно подошел ближе. Она наконец увидела его, тихо ойкнула, прильнула к нему, обвив нежными руками шею, и прошептала едва слышно: «Как хорошо, что ты приехал…» А у самой подогнулись ноги… Борис удержал ее, и так они стояли, блаженно обнявшись, забыв о времени…
О, это краткое счастье быть вместе… Это блаженное мгновение соединения двух половинок одного тела, рассеченного когда-то чьей-то жестокой рукой. За что? Зачем? Услышав как-то миф об андрогине, Борис был поражен в самое сердце. Несмотря на весь свой воспитанный советской пропагандой атеизм и вбитый в его студенческую голову диалектический материализм, он сердцем чувствовал какую-то неясную правду в рассказе об этом странном, некогда едином и потому могущественном существе, которое завистливые боги Олимпа, испугавшись, разделили на мужчину и женщину и тем обрекли каждого на мучительные поиски ради восполнения своей утраченной полноты. Как трагична жизнь! Как много в ней страдания, душевной муки, которые подстерегают человека на каждом шагу… Если о них думать. Борис думал и страдал.
* * *
Светлана думала о счастье. Она видела, что Борис – человек со сложным характером, изуверившийся, сомневающийся. Она старалась исподволь убедить его, что любовь существует, что она преображает человека, его жизнь, отношение к миру и людям… Она хотела и боялась ему открыться. Природная сдержанность и скрытность, целомудрие и женское чутье подсказывали, что ей нельзя всего говорить Борису прямо, раскрывать себя всю без остатка, всю свою обреченную любовь к нему. Поэтому она только приводила в пример других женщин, любивших так же обреченно, как и она. Светлана часто вспоминала декабристку Александрину Муравьеву, молодую светскую красавицу, которая в возрасте двадцати двух лет ради любимого мужа отреклась от дворянства и всех прав и уехала за ним в Сибирь, оставив свекрови троих малолетних детей. Там в Сибири она стала ангелом хранителем для всех заключенных, похоронила родившуюся на поселении дочку, и сама умерла на двадцать восьмом году жизни. Ее любовь к мужу была так сильна, что она, будучи глубоко верующей, говорила, что мужа любит больше, чем Бога. Почему-то на последнем утверждении Светлана делала особое ударение, хотя Борис не замечал в ней какой-то религиозности.
Борис дивился слышанному, но в его представлении это было далеко от реальной жизни. Он даже не понимал, что, рассказывая ему эту историю женской любви, Светлана говорит о себе и своих чувствах к нему. В этой истории его больше всего волновало ее завершение. Он страшился того, что его счастье со Светланой, едва начавшись, внезапно оборвется. Страх оказаться опять одному, без Светланы, один на один со своим страданием и тоской по утраченному, едва обретенному единству двух любящих сердец доводил его до изнеможения – худшая участь достается оставшемуся.
Светлана не вполне понимала Бориса и его чувства к ней, хотя почему-то считала, что видит его душу насквозь, как рентген. Она не позволяла себе думать, что Борис любит ее всецело и безраздельно. В каждой перемене его настроения ей виделся конец его любви. В каждой их ссоре – разрыв навсегда. Малейший разлад отношений, его раздражение, недовольство чем-то рушил карточный домик ее счастья, построенный из невидимой материи взаимной любви.
Несвадебное путешествие
У них даже свадебное путешествие было не как у всех. Потому что оно было предсвадебным. Когда они уже все решили и надо было идти в загс подавать заявление, Борис вдруг впал в тяжелое раздумье. Поскольку они хотели расписаться в Киеве, то с загсом все выясняла и договаривалась Светлана. Однако ее естественная организационная оживленность вызвала почему-то у Бориса тяжелое чувство несвободы, лишение его выбора. Он ничего не понимал, но чувствовал, что, если они сейчас пойдут в загс, он всю жизнь будет считать, что она женила его на себе, и их отношения будут навеки испорчены. Может быть, они даже разведутся. Он маялся, ходил по комнате ее киевской квартиры и молчал, не отвечая на расспросы.
Был теплый весенний вечер. Завтра они идут в загс. Или не идут? Он вышел на балкон, облокотился на перила. Внизу шумел и сверкал огнями проспект. Шли люди, бежали машины… Разве он сам не мечтал об этом? Разве не хотел быть с ней вместе всегда и всюду? Что же изменилось? Почему так тяжело на душе?
Светлана с тревогой заглядывала ему в лицо: «Боря, что с тобой?» Он долго молчал, мялся, не зная, как ей все объяснить, и наконец сказал: «Я боюсь тебя обмануть… Я не могу завтра пойти. Лучше в другой раз…»
Для Светланы это была катастрофа, которую Борис плохо понимал или не понимал вовсе. Проводы на вокзале были похожи на похороны. На перроне она подала ему большой пакет: «Это тебе. У тебя скоро день рождения. Потом посмотришь…» Борису было безумно жаль Светлану. Ему было больно на нее смотреть. Он чувствовал себя страшно виноватым перед ней, но как ее утешить сейчас, когда он сам своими руками все разрушил, Борис не знал. Они сухо простились. Борис сел в поезд, и Светлана сразу ушла.
Он стоял в коридоре купейного вагона, смотрел в окно на пробегающие за окном пейзажи, мысленно ругал себя, просил у нее прощения… Но знал, что по-другому поступить было нельзя. Жениться с таким чувством несвободы – значит обрекать обоих на скорый развод, а это еще хуже и непоправимее. Вот почему он сказал ей об обмане. «В другой раз…» Но когда и как теперь после такого расставания?..
Светлана думала, что между ними все кончено. Борис обманул ее, а она, глупая, верила ему, считала самым лучшим на свете… Да и сейчас считает. Только, видно, не судьба ей быть с ним вместе… А ведь какие письма писал! Как она ждала встреч с ним все эти годы, как млела и таяла в его ласковых руках… И что? «Я боюсь тебя обмануть…» – снова и снова вспоминала она его слова. А это что, не обман?! Зачем было писать стихи, рассуждать о будущей жизни вдвоем?.. Еще о детях спрашивал… Сама же его учила, что женщины любят ушами. Все признаний добивалась, чтоб сказал «люблю», а не только чернилами на бумаге изъяснялся. Вот и научила на свою голову. Одни слова только и остались. Господи, да кому же тогда из них можно верить, если даже лучшие обманывают!..
Надо было на что-то решаться. Или – или. Но решиться было тяжело. Светлана раздумывала, с кем бы посоветоваться. Мамин ответ был ясен заранее: «Я тебе давно говорила: выбрось его из головы. Не пара он тебе…» Она только рада будет. С папой об этом говорить тоже бесполезно. И он не в восторге от выбора дочери. Подруги? Оксана выскочила замуж на первом курсе, лишь бы сбежать от властного отца. Убедила себя, что перевоспитает своего недалекого жениха, да ошиблась… Теперь жалеет. Нина выбрала мужа рационально, без сильных чувств, но и без глупых мечтаний. Поймут ли они Светлану, ее обреченную любовь к Борису, ее тоску и отчаяние?.. Может, Снегирева? Когда-то Светлана работала под ее началом. Она старше Светланы. Судьба у нее нелегкая. Сын умер еще маленьким. С мужем из-за этого развелась – что-то разладилось в отношениях… Тоже не идеальный вариант, но надо же хоть с кем-то поговорить!..
Светлана позвонила Снегиревой и приехала к ней в ее однокомнатную, со вкусом обставленную квартиру. Это была еще молодая, но многоопытная женщина. Ухоженная, уверенная в себе, умная, властная, но без самодурства. В свое время работать вместе с ней было интересно. Теперь они встретились как две подруги, сели за стол пить чай. Светлана коротко рассказала Татьяне свою беду, спросила, что ей теперь делать. Сама сидела, опустив голову, вяло шевелила ложку в чашке остывающего чая.
– Знаешь, Света, что я тебе скажу? – немного помолчав, начала Татьяна. – Не руби! Я вот в своей жизни уже дров наломала. Теперь жалею. Конечно, тяжело было. Митенька мой умер, но ведь Саша ни в чем не виноват был… Психанула, развелась, как будто этим сына вернешь… Мужиков у меня, ты знаешь, много потом было. Но семью второй раз так и не создала. Детей нет, живу одна. Вот и отвожу душу с племянницей. Лучше, что ли, чем своих-то растить?
– Но ведь Боря меня бросил, Таня… – понурым голосом возразила Светлана.
– Никуда он тебя не бросил, дурочка. Сама же говоришь, на вокзале жалкий стоял. Побегает месячишко по своей Москве и приедет. Куда он денется?! Ты посмотри на себя в зеркало! Красавица, умница! Я ж тебя знаю. Мало, что ль, вокруг тебя парней все время крутилось?.. Вернется твой Боря! – сказала она убежденно. – Все мужики помешаны на своей свободе, а сами без нас жить не могут. Знаешь, сколько у меня таких было? Бывало, дам сроку десять дней. Говорю, на одиннадцатый можешь не приходить – дверь не открою. И приходит как миленький. Хоть в последний день, и злится, но приходит. Такая нам сила дана! Только надо ею с умом распорядиться и горячку не пороть. Да вы еще сто раз поссоритесь и помиритесь. Что, у других не так, что ль?
– Хорошо, если б по-твоему вышло!.. Так мне на душе тяжело. Ты не представляешь!.. – пожаловалась Светлана. – Ждешь, надеешься, все спланируешь, подготовишь, а потом р-раз, и опять с нуля начинать…
– Все обойдется, вот увидишь. Если любишь и замуж за него хочешь, перетерпи!
Две путевки в Ленинград были Светланой уже давно заказаны. И она смирилась с тем, что Борис разрушил все ее планы и теперь придется ехать не в свадебное путешествие, а просто в отпуск, как двум чужим людям. От Бориса пришло письмо, в котором он пытался объясниться. Светлана ответила, что ждет его в назначенный день для поездки в Ленинград.
И вот через месяц, в начале лета, так и не расписавшись, они поехали вместе из Киева в Питер на многодневную экскурсию в обычной тогдашней тургруппе, в основном состоящей из сотрудников какого-то «почтового ящика» (закрытого военного завода). Светлана была с Борисом сдержанна, но дружелюбна, а его почему-то просто распирало от счастья. Такой умопомрачительной влюбленности в нее он еще никогда не испытывал. Правда, город на Неве встретил их холодно, промозглыми дождями и какой-то общей неистребимой сыростью.
Но сейчас Борис ничего не замечал. Его несло. Счастье переполняло его до краев. Он не мог налюбоваться на свою девушку, и не истребленная революцией и войной архитектура старого Петербурга и его пригородов была только непривычной и роскошной декорацией к пьесе, в которой Светлана играла единственную главную роль. А Борис просто был с ней рядом. Менялись мизансцены, передвигались статисты-прохожие, одно действие сменялось другим, а неизвестные публике главные герои, взявшись за руки, переходили из сцены в сцену по мокрым от дождя улицам и красноватым гаревым дорожкам парков… Сердце Бориса так расширилось от счастья, что вместе со Светланой оно легко и радостно вмещало в себя и весь окружающий мир, служивший оправой к единственной драгоценности его жизни.
А вмещать было что. Первоначально их тургруппу поселили в еще восстанавливаемом Федоровском городке Царского Села. Шел дождь. Было холодно, мокро. На территории городка лежали доски, строительный мусор. Обойдя по краю большую лужу, они вошли в полутемный корпус, где пахло свежеструганным некрашеным деревом – он перестраивался под обычную советскую гостиницу. Старшая группы стала распределять туристов по комнатам. Поначалу она намеревалась поселить Светлану и Бориса в один номер, приняв их за молодоженов, но, с удивлением узнав, что они не расписаны, в соответствии со строгими советскими законами отправила их в разные комнаты. Борис весело балагурил, что был бы не против общего номера. Светлана лишь смущенно улыбалась.
Федоровский городок. Ленинград
Петродворец. Ленинград
На следующий день их сводили в знаменитый пушкинский Лицей и Екатерининский дворец. Потом отвезли на экскурсию в город и через день переселили во фрейлинский корпус Петродворца, обустроенный под дешевую турбазу с удобствами студенческой общаги. Выданными им талонами можно было оплатить скверный обед в столовке на территории парка, прогулочную лодку на пруду, пин-понг и прочий немудреный советский сервис.
Живя в самом Петергофе, Борис и Светлана, конечно, побывали везде, где еще шла или уже закончилась реставрация. Послушали экскурсоводов, понаблюдали за служителями петровских «шутих» – тихими мужичками, которые чинно сидят на лавочках с газетами в руках или скрываются среди кустов в неприметных будках и внезапно включают фонтанчики, встроенные в садовые скамьи или между камнями дорожек на радость простодушных туристов, с громкими женскими визгами разбегающихся от водяных струй в разные стороны…
За десять дней, в добавление к плановой экскурсионной программе, Борис и Светлана побывали почти во всех пригородных дворцовых ансамблях. Из Петергофа они сами ездили в Ленинград, где посетили музеи-квартиры Блока, Достоевского, Пушкина. Были в Исаакиевском соборе с неуместным маятником Фуко под его главным куполом. Поднялись и полюбовались захватывающей панорамой старого Петербурга, открывающейся с его смотровой площадки. Осмотрели Александро-Невскую лавру с ее старинным некрополем и некрополь Волковского кладбища – знаменитые Литераторские мостки с могилами Тургенева, Куприна, Блока. Видели Петропавловскую крепость с тонкой высокой иглой собора и низкими глухими казематами, в коридорах которых как живые стоят манекены-надсмотрщики, заглядывающие в окошки камер декабристов; заглянули в Музей истории религии и атеизма в бывшем Казанском соборе, с победными знаменами Отечественной войны 1812 года на внутренних стенах и с подвалами, в которых разместились камеры средневековой инквизиции, где посетителей встречали красноречивые орудия пыток и судьи с закрытыми монашескими капюшонами лицами…
Ленинград предстал перед ними как столица могучей империи, ее западноевропейский фасад, скрывавший исконную русскую глубинку – Новгород, Псков, Суздаль, Владимир… Как город Петра, его эпохи мощного устремления в Европу навстречу ее техническому прогрессу и духовной деградации, принимаемой за просвещенность… Гоголевская птица-тройка занесла Русь на топкие берега Невы и Балтийского моря, где ради гостей из заморских стран, наперекор наводнениям и непогоде, расчертили и по голландскому образцу построили новый город дворцов, мостов и каналов…
Казанский собор. Ленинград
О, Петербург-Ленинград! Ты густой, как древнегреческое вино, концентрат русской истории и русской культуры! Как слиты, перебродили в тебе их соки! Ты полон зримых образов и невидимых теней, созданных их добрыми и злыми гениями…
И Борис со Светланой ходили по этому городу, камни дворцов и домов которого, улицы, мосты, каналы и даже сам воздух были пропитаны прошлым, и славным, и печальным. И всюду Борис чувствовал рядом с собой присутствие Светланы. Она манила и притягивала его к себе, словно магнит железные опилки. И он не только был не в силах сопротивляться, как не может пыль противиться ветру, но и сам неудержимо стремился к ней, как перелетная птица к далекой родине. Ему хотелось обнять ее своими сильными нежными руками и целовать бесконечно долго, забыв все на свете… Иногда она соглашалась. Но поцелуй был быстрым и легким и только дразнил, и распалял его еще сильнее. А Светлана говорила ему оправдываясь:
– В своем городе я бы не стала. Там везде так много знакомых, а тут все чужие…
Борис был так намагничен ее постоянным притяжением, что временами ходил просто ошалевший от обрушившегося на него счастья. Однако он не забыл и об оставшихся в Москве друзьях. Однажды вечером, гуляя со Светланой по Невскому проспекту, он попросил у нее разрешения оставить ее на несколько минут, чтобы позвонить в Москву и поздравить с днем рождения жену своего студенческого друга. Пока Борис говорил из кабинки уличного телефона-автомата с Москвой, Светлана ждала его рядом с телефонной будкой. На том конце провода ему страшно обрадовались. Борис перекидывался со своей знакомой веселыми фразами, а сквозь стекло телефонной будки посматривал на ожидающую его Светлану. Она спокойно стояла и смотрела в другую сторону. Но когда он, радостный и оживленный, вышел, Светлана встретила его хмуро, была неразговорчива, на расспросы Бориса не отвечала.
Колоннада Казанского собора
Рядом красовался Казанский собор со знаменитым изогнутым портиком. Они прошли в сквер, отделявший его от Невского проспекта. Когда-то здесь у портика произошло решающее объяснение Блока и Менделеевой. В кармане юного Александра лежал револьвер, выстрелом которого он собирался покончить счеты с жизнью в случае отказа обоготворенной Прекрасной дамы стать его земной женой.
Гуляя со Светланой по скверу, Борис снова попытался разговорить ее, вернуть их отношениям прежний веселый и непринужденный тон. Когда он начал было оживленно рассуждать об их будущей жизни, Светлана вдруг оборвала его вопросом:
– А почему ты думаешь, что мы будем жить вместе? Может быть, я еще и не выйду за тебя замуж.
Борис осекся. Внутри у него все помертвело. Он стоял как оглушенный внезапным взрывом. Прежняя, уже позабытая тоска, черной точкой родившись в душе, густой тьмою стала опять заполнять ее все шире и шире, пока не заполнила всю без остатка. Был поздний вечер. Рядом шумел Невский проспект. Ходили какие-то люди. Сверкали огни. Но для него в этом сыром, холодном городе больше никогда не взойдет солнце. «Завтра» никогда не настанет. Его не будет. Оно бессмысленно, ненужно. Он смотрел на Светлану. Строгие глаза и сведенные брови контрастировали с мягким овалом лица. В легких сумерках светилось ее легкое бирюзовое платье, красиво обтекавшее крутые бедра и оставлявшее обнаженными белые руки и шею, которые минуту назад влекли его к себе, обещая взаимные негу и счастье… Но теперь что-то чужое, холодное появилось в ее облике. Лицо стало непроницаемым, как маска, каким оно было тогда в Новгороде, до их знакомства. «Может быть, я еще и не выйду за тебя…» – звучало у него в ушах, как эхо от выстрела в горном ущелье.
Он, как сомнамбула, вошел в портик собора и бессильно прислонился к колонне. Светлана встала рядом.
– Как же мы тогда будем жить? – тихо спросил он, не глядя на нее.
– Не знаю, – резко ответила Светлана.
Надежда на жизнь умерла. Говорить стало не о чем. Гулять бессмысленно. Надо было возвращаться в гостиницу. Они сели в электричку и поехали назад в Петродворец, чтобы там молча разойтись по своим гостиничным номерам до утра.
Вечером следующего дня по их личной программе они должны были идти в оперу на «Риголетто». Когда-то Императорский Мариинский театр, а ныне «имени С.М. Кирова» встретил их обычной суетой и шумом.
«Зачем я здесь?» – спрашивал себя Борис, глядя на стоящую перед зеркалом Светлану и других девушек, поправлявших прически, пока кавалеры терпеливо ожидали их в сторонке. «Светлане я безразличен, а до других нет дела мне. Тогда зачем мне все это? Ради чего? Ради надежды на ее жалость?»
Борис покорно ходил за Светланой по фойе, пока звонок не позвал всех в зал. Они прошли на свои места на правом балконе. Наконец свет погас, поднялся занавес и действие началось…
«Смейся, паяц, над разбитой любовью…» Подлый герой-любовник, обманутая им, но преданная своему любимому девушка, решившаяся ценой своей жизни спасти его от смерти. Несчастный отец, мстящий за дочь светскому развратнику и по неведению сам убивающий ее… Эти трагедии слились с личной драмой Бориса, и потому все представление он сильно страдал. Для него это была самая мучительная и трагичная опера в мире. Иногда он украдкой взглядывал на напряженный профиль сидящей рядом Светланы. Лицо ее было строго и прекрасно. Знакомо и не знакомо. Рядом с ним была красивая, гордая, независимая девушка. Не чужая. Не своя… Разве не ее он любил, боготворил вот уже три года? Не ей посвятил свои самые проникновенные стихи, не ей писал рукой на бумаге и мысленно в уме бессчетные письма? Не о ней думал каждый день, каждую минуту их мучительно долгих разлук? Разве вся жизнь до того страшного мгновения у Казанского собора была не их общей жизнью, а нежность – не их взаимной нежностью? Разве не ее он целовал еще вчера? А что теперь? «Смейся, паяц, над разбитой любовью…»
Когда они вышли на улицу, шел сильный дождь, было холодно. По улицам текли широкие ручьи. Ноги Светланы и платье промокли, потому что их единственный зонтик плохо прикрывал двоих и почему-то на этот раз не сближал. Она отказалась от его пиджака, и Борис сильно переживал за нее, боясь, что она простудится. С тупой болью в душе он смотрел, как она в тонком светлом платьице, совсем не защищавшем ее от ветра и дождя, пыталась перепрыгивать через широкие лужи и быстрые ручьи, несущиеся вдоль тротуаров. Легкая, как светлое облачко в этом темном, сыром городе, окружившем ее промозглым мраком. Ни солнца, ни тепла. Только полутьма и холод… От невозможности взять под руку, обнять ставшую вдруг чужой Светлану, прикрыть ее собой от ветра и дождя и тем хоть как-то защитить от враждебной непогоды Борис испытывал мучительное бессилие. Это чувство смешалось в нем с тоской по утраченной радости взаимной любви, по погибшей надежде и постепенно перешло в омертвелое душевное оцепенение.
Они возвращались назад в электричке. Через какое-то время Светлана, поначалу отчужденно сидевшая рядом с Борисом, вдруг придвинулась к нему ближе, прижалась плечом и тихо прошептала:
– Прости меня, Боря. Я сказала тебе неправду.
– Почему? – спросил он мертвым голосом.
– Мне надо было тебе отомстить…
– Зачем? – задал он вопрос без всякого интереса.
– Иначе я не смогла бы тебя простить…
Борис промолчал. Когда они вышли из электрички, было поздно, но светло: Светлана привезла его в Ленинград на белые ночи. Дождь прекратился. Ветер разогнал тучи, и вокруг развиднелось. Они шли от станции к гостинице по мокрой растрескавшейся асфальтовой дорожке.
– Ты сам во всем виноват, – торопливо оправдывалась она. – Почему ты не пошел в загс? Я уже обо всем договорилась, чтобы мы не ждали три месяца, поскольку ты иногородний, а только один. Мне перед людьми неудобно…
– Я тебе уже все объяснил в письме, – обреченным безжизненным голосом ответил он ей.
Жизнь почему-то не хотела к нему возвращаться. Он двигался как бездушный робот. Внутри была пустота. «Вот так, любя, мы убиваем друг друга. Эх, Света, Света… Конечно, я тебя прощаю. Конечно, сам виноват… Но как мне теперь воскреснуть из этой смерти? О, злее зла зло это…»
Теперь по городу на Неве бродил лишь призрак прежнего Бориса – бездушный клон того, кто умер у Казанского собора, сраженный словом, которым душа, как сущность словесная, не только питается, но и убивается.
Он вяло ходил за Светланой по улицам и проспектам, по залам Эрмитажа и Русского музея. Переходил из зала в зал, как все смотрел по сторонам, но чувствовал себя гостем на чужом празднике. Светлана пыталась его растормошить: оживленно щебетала, хватала за руку, подводила к картинам и экспонатам, что-то рассказывала… Борис делал вид, что заинтересован, но внутренне был безразличен. Душевное оцепенение не проходило. На Светлану он не сердился, но и прежнего восторга, тепла и нежности в душе уже не было. Казалось, что они никогда к нему не вернутся. Все осталось там, в скверике между двумя бронзовыми маршалами, где у колоннады Казанского собора смертельным выстрелом раздались ее слова: «…не выйду за тебя…». Револьвер не понадобился. Душа сама помертвела, как усохшее древо, и жизнь оставила Бориса. Светлана больше не манила его к себе с той непреодолимой силой, как еще совсем недавно. Древесная труха безразлична к магниту, мертвым нет дела до живых…
Светлана была удивлена и даже обеспокоена, хотя и умело скрывала это за оживленностью. Она не ожидала, что Борис так сильно переменится. Неужели она переборщила? Ходит как в воду опущенный. Вымученно улыбается, пытается показать веселость, а глаза как неживые, с прежней непонятной тоской… Когда она тогда ждала его у телефонной будки, ей вдруг стало так досадно, что вот Борис обменивается любезностями с чужой женой, в то время как она – обманутая невеста – должна ждать его возвращения как очередной милости. Опять подстраиваться под его настроение, его планы… То он не мог пойти в загс, теперь ему понадобилось срочно звонить в Москву и ради этого бросить ее одну на улице в чужом городе. Тоже мне кавалер! С одной гуляет по Ленинграду, а мыслями с другой в Москве! У той свой муж есть, так нет же, еще и от чужого жениха поздравления подавай! А она-то опять уши развесила, поверила, что кроме нее Борису никого не надо…
Прежняя обида с новой силой пробудилась в душе Светланы, ожесточила ее сердце, и потому она встретила его так холодно и отчужденно и сказала те жестокие слова. А разве ей было не больно, когда он бросил ее, можно сказать, у порога загса и уехал, ничего не объяснив? Разве намерение расписаться было не их общим решением? Разве она не страдала все эти бесконечные дни до его приезда? Не мучилась от неизвестности? Это в Ленинграде он такой влюбленный, проходу не дает. А раньше, о чем думал? О своей свободе? Ну, вот пусть ее и получит…
Теперь же ей стало его жалко. Отомстив, она отошла душой, размякла, ожесточение сменилось нежностью: «Какой он все же у меня непутевый: и любит, и мучит – и меня, и себя. Будет когда-нибудь этому конец или нет?..»
Перед самым возвращением в Киев Светлана повела Бориса смотреть ночной город. Немножко подремав после ужина в гостинице, они вечером выехали из Петергофа в Ленинград смотреть белую ночь. Вначале они долго ждали начала развода мостов. Съемочная группа Ленинградского телевидения, снимавшая здесь сюжет для новостей, собрала вокруг себя довольно приличную толпу. Осветители примеряли и опробовали юпитеры, подсвечивающие темную громаду моста. Очень гордый собой и своей профессией телеоператор, ожидая начала съемки, с видимым удовольствием отвечал на вопросы любопытных о телекамере и способах ведения съемки.
Дождавшись, наконец, развода моста и посмотрев, как по невскому фарватеру между двумя задранными вверх половинами взломанного мостового полотна пошли тяжелые баржи и морские суда, Борис и Светлана отправились бродить по ночным улицам. С погодой им повезло: было светло как днем, тепло, сухо и даже не пасмурно. Вместе с дневным шумом и суетой город словно сбросил с себя все лишнее: снующую толпу людей, неповоротливый и медлительный общественный транспорт – звенящие и дребезжащие стеклами трамваи, гудящие электромоторами усатые троллейбусы, натужно ревущие автобусы…
Ленинград стоял умытый вечерней свежестью, являя кристально ясную архитектуру бывшей столицы империи. На улице Росси Борису и Светлане встретилась одинокая патрульная машина с четырьмя милиционерами. Она медленно ехала им навстречу, демонстрируя заботу об общественном порядке. Милиционеры в фуражках, пригибаясь, поглядывали по сторонам, рассматривая прохожих. Уже порядком устав, Борис и Светлана повернули обратно. Пройдя немного, за очередным углом дома, в переулке, они вдруг наткнулись на ту самую патрульную машину и остановились как вкопанные: у тротуара стоял припаркованный автомобиль с мертвыми милиционерами. Все его пассажиры застыли в неудобных позах. Шофер лежал, повалившись грудью и головой на руль. Его сосед сидел рядом с откинутой назад головой, выставив вперед беззащитный острый кадык. На заднем сиденье виднелись неподвижные безвольные тела двух других. Светлана и Борис подошли ближе. Когда первый шок прошел, они разглядели, что кое-кто дышит, и тогда только они с облегчением вздохнули: служаки мирно спали на боевом посту самым банальным образом…
Постепенно, хотя и очень медленно, Борис ожил. Любовь и молодость взяли свое. Они вернулись в Киев, подали заявление в загс и купили два билета до Москвы. Ее мама была возмущена до предела, узнав, что Светлана едет с Борисом в Москву на несколько дней. Сообщение о поданном в загс заявлении вызвало у нее второй шок. Видимо, она надеялась, что ее частые вразумления дочери о незавидности такого жениха подействуют и свадьбы все же не будет. Ну что же, шок шоком вышибают…
Разведенный Дворцовый мост. Ленинград
Улица Зодчего Росси. Ленинград
Вместе
За время совместной жизни они, конечно, еще не раз ссорились и мирились, но судьба их была решена окончательно. «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь…» Это и про них тоже. Борис и Светлана, Россия и Украина… Кто тогда мог подумать, что Советский Союз распадется, «братские советские республики» разлучатся, вновь вспомнят про «хохлов» и «москалей»…
Борис любил Светлану страстно и чувственно, как давно изголодавшийся по теплу и ласке, одичавший от тоскливого одиночества человек. Прежде чем сделать Светлане предложение, он сомневался страшно. И в себе, и в ней. Боялся, что вдруг разлюбит ее через короткое время, сорвет с места, испортит ей жизнь…
