Безобразное поведение

– Что еще за канал? – раздраженно бурчит бородач. – У моей Арианы нет никакого канала.

– Вы не в курсе того, что творят в интернете ваши дети? – Наталья Николаевна демонстративно хватается за голову. – Боже, в какое время мы живем! Ну, ознакомьтесь на досуге. Канал называется «Ла-ла-ла-2013». Кстати, если вы не в курсе, по закону ваши девочки не имеют права заводить никаких каналов. Они для этого слишком малы.

Мне чертовски не по себе. У меня даже в животе чуть-чуть бурчит из-за нервного напряжения. Люся как-то рассказывала мне, что снимает с подругой видео, но я не придала этому значения. Мне и в голову не приходило, что моя дочь выкладывает что-то в интернет, тем более – вот такое.

Видео Люси меня шокировало. Я и не подозревала, что моя добрая милая девочка способна снять столь жестокую пародию. Бред какой-то! Если бы я не увидела ролик собственными глазами, ни за что бы не поверила в его существование.

– Я могу лично принести извинения Татьяне Андреевне, – предлагаю я. – Я уверена, Люся не хотела ее обидеть. Просто у подростков довольно специфическое чувство юмора…

– Вы думаете, это видео единственное в своем роде? – замогильным голосом спрашивает Наталья Николаевна. – Ошибаетесь.

Она забирает у нас свой телефон, водит по экрану пальцем.

– На канале девочек полно других роликов – не менее оскорбительных, – брюзжит Наталья Николаевна. – Вот тут, например, девочки глумятся над учительницей музыки. – Она снова кладет перед нами свой мобильник.

В новом видео Люся сидит за столом в парике уже из красного дождика. На ее пальцы налеплены длиннющие искусственные ногти ярко-розового цвета. Люся с увлечением листает какой-то модный журнал и то и дело закатывает глаза. Звенит звонок. Моя дочь нехотя откладывает журнал, обводит взглядом класс.

– Так, пупсики мои, открываем тетрадочки, гуглим текст песни «Крылатые качели» и списываем к себе, – воркует Люся.

– А потом что будем делать? – раздается из-за кадра голос Арианы.

Люся хмурится:

– Потом будете учить эту песню наизусть, Тисецкая.

– А может, не надо?

– Надо, Тисецкая, надо. Вы сюда не прохлаждаться пришли.

Люська выбирается из-за стола, вихляя попой, подходит к зеркалу. Крутится так и сяк, делает несколько селфи.

– Все смогли нагуглить песню? – наконец спрашивает она, утыкаясь в телефон.

– Я не смогла, – робко признается Ариана. – У меня мобильного интернета нет.

– Плохо, Тисецкая, – искренне возмущается Люся. – Очень плохо, что ты пришла на урок неподготовленной. Попроси тогда соседа, чтобы раздал тебе интернет. Кстати, пупсики, я кинула вам в чат ссылку на свою новую аватарку в «Контакте». Лайкните, пожалуйста. Я обязательно учту вашу отзывчивость при выставлении четвертных оценок.

Когда видео обрывается, мне даже страшно поднять глаза на классного руководителя дочери.

– Впечатлены? – сурово спрашивает Наталья Николаевна.

– А с чего вы решили, что это именно пародия и именно на вашу учительницу музыки? – лениво интересуется папа Арианы. – Может, это просто… детские фантазии о профессиональном будущем?

– Ну, знаете! – Учительница забирает у нас телефон и пылает гневом. – Конечно, это пародия. Многие узнали Виолетту Романовну. Там даже в комментариях пишут, что просто вылитая.

– Тогда у меня есть куча вопросов к этой Виолетте Романовне, – саркастично заявляет папа Арианы. – Интересный у нее подход к преподаванию.

– Мы с вами собрались здесь не для обсуждения учителей, – клокочет Наталья Николаевна. – Вы вообще в курсе, что ваши девочки для съемки этих вот видосиков на этой неделе дважды сбежали с урока физкультуры? Да и вообще, что это за развлечение такое – кривляться перед камерой? Вы хоть задумывались, чем подобное может закончиться?

– И чем же? – с любопытством уточняет папа Арианы.

– Вам ли не знать? – Наталья Николаевна качает головой. – Вы, как мужчина, явно в курсе, что сейчас полно девушек, которые снимают себя в непотребном виде и выкладывают в интернет.

– С чего это я должен быть в курсе такого? – папа Арианы каменеет. – Не знаю, где вы там шаритесь, лично я захожу в интернет только по работе.

Наталья Николаевна в очередной раз закатывает глаза.

– Очень жаль, что только по работе заходите, – заявляет она. – Могли бы хоть иногда заглядывать в аккаунты дочери, отслеживать, что она там выкладывает на всеобщее обозрение.

– Ладно, при случае – загляну, – ледяным тоном обещает папа Арианы. – Это все, что вы хотели мне сообщить? – Он глядит на массивные часы у себя на руке. – Я просто опаздываю на деловую встречу.

Наталья Николаевна становится еще злей:

– Вообще-то, я только начала беседу.

– Давайте тогда побыстрей, – цедит папа Арианы. – Время – деньги.

Учительница вскакивает, облокотившись о стол, нависает над нами:

– Я что-то не пойму: вы считаете, что выходки ваших девочек – это так, забавная ерунда? Милые детские шалости, на которые и внимания обращать не стоит?

– Я так не считаю, – спешу оправдаться я. – Я сегодня же проведу с Люсей беседу, объясню ей, что снимать пародии на учителей – это гнусно.

– Одной беседы недостаточно, – предупреждает классная руководительница, чуть смягчаясь. – Здесь нужная большая работа, настоятельное участие взрослых. Ваши девочки служат отрицательным примером для всех учащихся нашей школы, и мы, учителя, не можем оставить их поведение без внимания. – Она снова садится, принимает торжественный вид. – Посовещавшись на педсовете, мы решили поставить Ариану и Люсю на профилактический учет.

– Что? – кричим мы с папой Арианы одновременно. – Какой еще учет? Не надо!

– Надо, дорогие мои, надо. С сегодняшнего дня мы вместе с вами начнем проводить с девочками большую коррекционную работу. – Лицо Натальи Николаевны светится от восторга. – У них сейчас трудный возраст. Можно сказать, решающий. И грустно, что Люся и Ариана входят в него с таким вот бэкграундом. Им явно не хватает внимания, хороших хобби. Они потеряли здоровые ориентиры, а это, знаете ли, чревато дальнейшей деградацией. Но! – Она демонстративно поднимаем указательный палец. – Но мы этой деградации не допустим. Мы сплотимся и исправим все, сделанные вами огрехи воспитания.

У меня внутри все сжимается. Я просто не знаю, как реагировать на слова учительницы. Люся не заслуживает того, чтобы ее ставили на учет! Она всего лишь сняла пару неудачных видео. Разве недостаточно ее за это просто немного пожурить?

Я открываю рот, чтобы произнести это вслух, но в последний момент тушуюсь. Страшно, что сделаю дочери только хуже. К тому же мне еще в детстве внушили: «Не спорь с учительницей! Просто делай виноватый вид и кивай, так ее отповедь быстрей закончится».

– Моя Ариана не нуждается в коррекционной работе, – вдруг подает голос папа Тисецкой. – Она замечательная девочка – милая и спокойная. Она хорошо учится, ходит на плавание. У нас прекрасная атмосфера дома…

– Поверьте, нам, как профессионалам, видней, в чем нуждается ваш ребенок, – отрезает Наталья Николаевна. – Заместитель директора по воспитанию уже составила план работы. Она будет длиться около шести недель. Если по прошествии их девочки встанут на путь исправления, разумеется, мы снимем их с учета. Если же они продолжат морально разлагаться, мы будем вынуждены сообщить в комиссию по делам несовершеннолетних. – Она делает зверское лицо. – Вам же явно этого не хочется?

– Моя Ариана не нуждается в коррекционной работе, – с нажимом повторяет Тисецкий. – Побеседуйте хотя бы с ее первой учительницей. Ариана – беспроблемный ребенок. На нее никогда не было жалоб.

– Ну а теперь есть, – учительница качает головой. – Полно.

– Мне кажется, вы машете шашкой, не разобравшись в ситуации.

– На что это вы намекаете? – Наталья Николаевна чуть бледнеет.

– Я не намекаю, а говорю открыто: вы ведете себя непрофессионально, – цедит Тисецкий. – Мою дочь на учет ставить не нужно: она вообще жертва в этой ситуации. Она явно попала под влияние этой новенькой. – Он зачем-то тыкает пальцем в меня. – По-моему, это очевидно. Мою дочь заставили сниматься в этих нелепых видео.

– Что? – Кровь бросается мне в лицо. – Да как вы смеете клеветать на мою дочь? Моя Люся – добрый спокойный ребенок. Она… она не способна никого заста…

– Все предыдущие годы у Арианы не было проблем с поведением, – перебивает Тисецкий. – А тут в школе нарисовалась ваша дочь, и у моей все сразу пошло кувырком. Ну ясно же откуда ветер дует.

– А может, все наоборот? – взвиваюсь я. – Может, это моя дочь – жертва вашей? У Люси, знаете ли, тоже не было раньше нареканий.

Учительница демонстративно прикладывает ладонь ко лбу.

– Родители, прекратите скандалить. Под конец рабочего дня у меня нет сил слушать ваши вопли. Я уже все сказала: на учет ставим обеих. Работать будем сразу с двумя. Так даже удобней, ведь девочки – подруги. – Учительница, словно фокусник, достает откуда-то листы со странными кривыми таблицами. – И не переживайте так. Все будет хорошо. – Она подает нам свои листочки. – Вот вам список мероприятий, которые вы должны посетить в течение ближайших двух недель. Как видите, завтра у вас по плану консультация с нашим психологом. Приходить нужно без детей. К десяти утра.

– Я буду занят в это время, – бурчит папа Тисецкой.

– Тогда пусть подойдет мама Арианы.

– Она тоже занята.

Учительница багровеет.

– Я уже предупредила, но напомню, – скрипит она, – в случае вашего отказа от надлежащего исполнения родительских обязанностей, наш коллектив будет вынужден обратиться в комиссию по делам несовершеннолетних. И в службу опеки.

– Я подойду! – обещаю я. – Завтра к психологу. Обязательно.

Папа Арианы обводит меня презрительным взглядом, затем снова поворачивается к учительнице:

– У вас все?

– Да, теперь все.

– Потрясающе! – заключает он и, встав, нервно хватает куртку. – Тогда разрешите откланяться.

– Хорошего вечера, – с ядовитой улыбочкой говорит классная руководительница. – Только не забывайте, пожалуйста, что вы не только деловой человек, но еще и отец. И если на рабочем месте вас заменить можно, то дома никто не сделает за вас вашу работу.

Папа Арианы протискивается межу моим стулом и следующей партой и быстро выходит из класса. Напоследок, разумеется, от души шваркает дверью.

– Какие у нас мужики все-таки нервные, – тянет учительница. – Неудивительно, что меньше нас живут. – Она придвигается ко мне, говорит вкрадчиво: – Ольга… Викторовна… Попросите, пожалуйста, Люсю удалить канал. Я уверена, это значительно облегчит всем нам жизнь. Понимаете, какое дело: директриса рвала и метала, когда увидела ролик о своей матери. Пока канал девочек на месте, она не успокоится. Она нам всем мозг выест чайной ложечкой.

– Я обязательно поговорю с Люсей, – заверяю я. – Она все удалит.

– Как приятно видеть готового к сотрудничеству родителя! – хвалит учительница. – Жаль, что не все такие, как вы.

– Хотелось бы, конечно, обойтись без учета. – Я делаю жалобное лицо, надеясь смягчить сердце Натальи Николаевны. – Может, мне к директрисе с чем-то вкусным зайти, извиниться?

– Не-не-не, не вздумайте! – Учительница делает страшные глаза. – Она у нас сейчас на диете. Злая как кобра. Лучше вообще ей не попадайтесь, не напоминайте о случившемся. Пройдет немного времени – директриса сама по себе остынет. Главное – удалите канал.

– Неужели совсем ничего нельзя поделать с этим учетом?

Наталья Николаевна мотает головой, потом ободряюще улыбается:

– Да не волнуйтесь вы так, Смирнова. Девочки даже не заметят, что в их жизни что-то изменилось. Основная работа ляжет на наши с вами плечи. Просто не пропускайте все намеченные мероприятия, выполняйте задания социального педагога и психолога. А там и каникулы начнутся. В следующей четверти никто уже и не вспомнит, что у девочек были проблемы.

Глава 3

Шкондыбая в сторону дома, я до печенок ненавижу свои ботинки. Они кажутся пыточным орудием. Они так ужасно трут, что на глаза у меня то и дело набегают слезы. Проходя мимо мусорных баков, я мечтаю разуться и запустить ботинки в гору мусора. Я сдерживаюсь только потому, что неподалеку гуляет соседка с мопсом. Мне не хочется ее шокировать, не хочется, чтобы потом жильцы нашего дома болтали, будто у дамочки с восьмого этажа (у меня то есть) не все дома.

Сжав зубы, я доползаю до подъезда, поднимаюсь в лифте на свой этаж. Люся встречает меня прямо в дверях. Явно сторожила, высматривала меня в окно.

Когда я переваливаюсь через порог, Люся сразу бросается заботливо стягивать с меня пальто. Когда я с тяжким вздохом плюхаюсь на пуф, дочь падает передо мной на колени и с подобострастным видом стаскивает с меня ботинки. Видел бы нас школьный психолог! Точно бы решил, что у нас в семье тирания и террор.

Люся нацепляет на меня тапочки, заискивающе смотрит в глаза. Я принюхиваюсь. В квартире отчетливо пахнет чем-то горелым.

– Ты что-то готовишь? – с тревогой спрашиваю я.

– Уже приготовила, – гордо сообщает Люся. – Яичницу.

– По-моему, ты ее сожгла.

– Нет, с ней все хорошо.

– А почему тогда горелым пахнет?

– Это рубашка. – Люся сникает. – Понимаешь, мне очень хотелось тебя как-нибудь порадовать, потому я сняла белье с сушилки и стала гладить. У меня, между прочим, сначала очень хорошо получалось, но потом меня Ариана отвлекла. Она позвонила и потребовала немедленно прислать ей домашку по математике. – Люся красноречиво закатывает глаза. – Такая бестолковая! Ужас! Я ей говорю: спиши с решебника, а она ноет: «там ничего непонятно, пришли мне лучше свое решение». Я кричу: «да я сама с решебника списала, все там понятно». Но Ариана как будто не слышит. Канючит, как маленькая: «ну, пришли фотку своего решения, тебе трудно, что ли?» Вот я пока с ней препиралась, рубашка и задымилась.

– Сильно, что ли, прожгла? – уточняю я. – Покажи!

– Ой, а я ее уже на поделки пустила, – дочь чешет затылок. – Мне как раз в мой картонный домик нужны были занавески, я из рубашки и наделала. Вообще, не расстраивайся, мам, эта дурацкая рубашка мне никогда не нравилась. Ты давай лучше переодевайся, и идем кушать, пока яичница не остыла.

Люся стаскивает меня с пуфа, вталкивает в комнату. Я окидываю взглядом дочкин домик, стоящий на столе. Ну да, шторки из рубашки вышли прехорошенькие. Главное, теперь не думать, сколько та рубашка стоила. Я подхожу к домику ближе, заглядываю внутрь. Так, погодите. Кроме штор в доме теперь появились еще и коврики. И ткань, из которых дочь их вырезала, подозрительно напоминает ее теплые колготки.

– Люся! – зову я. – Иди сюда.

Дочь этот момент уже гремит на кухне тарелками, потому не откликается на призыв.

– Люся! – зову я еще раз – громче и строже. – Лю-ю-юсь!

Звон тарелок стихает, и некоторое время из кухни не доносится ни звука. Затем личико дочери все же появляется в дверном проеме.

– А?

– Ты из чего коврики в свой домик делала?

Взгляд у дочери начинает бегать из стороны в сторону, лицо идет пятнами.

– Э… не помню уже, – мямлит Люся. – Наверное, из старых шорт.

– Нет, Люся, это не из шорт. Это колготки, которые я подарила тебе на Новый год.

– Разве? – Люся делает придурковатый вид. – Ты уверена?

– Уверена! – сердито подтверждаю я. – И хочу знать, зачем ты испортила колготки?

Дочь подходит к домику, нарочито сосредоточенно его оглядывает.

– А, вспомнила! – наконец радостно сообщает она. – Колготки маленькие стали, мам. Я же с Нового года выросла на полтора сантиметра уже. Вот! Эти твои колготки перестали на меня натягиваться, потому я и пустила их на коврики.

– Почему меня не спросила?

– Зачем? – почти искренне удивляется Люся. – Ты же всегда разрешаешь все маленькое использовать на поделки.

– Да не маленькие они были! Не могла ты из них так быстро вырасти.

– Они еще и кололись, мам, – добавляет Люся. – И Светка Фролова сказала, что они детские какие-то.

– А ты больше всяких Светок слушай! Она, может, из зависти брякнула.

– Нет, не из зависти. – Люся становится серьезной. – Светка хочет стилистом стать. У нее, знаешь, сколько модных журналов? Тыща! Светка очень хорошо в одежде разбирается.

Я плюхаюсь на диван, устало обхватываю голову рукой.

– Люся, ты нас разоришь своими поделками.

Дочь подсаживается ко мне, прижимается.

– Мам, ну не ругайся! Мы просто с Арианой сейчас серию видео снимаем про кукольный домик. Это очень популярно. Если мы наберем много-много подписчиков, к нам будут всякие спонсоры приходить. Они будут нам рекламу заказывать и деньги платить. И ты тогда сможешь мне много-много колготок накупить.

– Кстати, про видео… – Я чуточку ерзаю. – Меня именно из-за них в школу и вызывали. Вашим учителям не нравится, что вы с Арианой снимаете на них пародии. Они требуют, чтобы вы немедленно удалили свой канал.

На Люсином лице проступает неподдельный ужас. Ее глаза становятся такими большими и круглыми, что мне делается не по себе. Я глажу ее по колену:

– Люсь, давай не будем ни с кем бодаться? Учителя правы: вы еще слишком малы для того, чтобы становиться блогерами. Если вы продолжите вести канал, у меня и родителей Арианы будут проблемы.

– Правда?

– Да, в школе очень сильно на нас ругались. Нам теперь даже придется посещать какие-то там профилактические мероприятия. – Я демонстративно вздыхаю. – Ваша классная руководительница заявила, что не отстанет от нас, пока вы не удалите канал. Давай ты прямо после ужина этим займешься? Сядешь и все удалишь?

– Я не могу! – выкрикивает Люся, вскакивая. – Не могу ничего удалить!

– Почему?

– У меня доступа нет, – нервно бормочет дочь, отворачиваясь. – Это Ариана завела канал, только она и может его снести.

Мы садимся ужинать. Яичница у Люси получилась ужасно соленой, но я не критикую. Я запиваю ее водичкой, заедаю майонезом и хлебом. То и дело мне попадается скорлупка, я стараюсь незаметно отложить ее на край тарелки. Пару раз удается, на третий – приходится кусок скорлупы отправить в рот, потому что дочь вдруг поднимает голову и смотрит на меня так пристально, будто впервые увидела.

– Вкусно? – спрашивает она с сомнением.

– Очень. – Я старательно пережевываю скорлупу.

Сама Люся просто размазывает свою порцию по тарелке. Настроение у дочери явно испортилось, глаза стали грустные-грустные.

– Чего пригорюнилась? – чуть погодя интересуюсь я.

Люся откладывает вилку:

– Чем плохи наши видео? Почему мы должны их удалять? У нас в классе многие что-нибудь снимают и выкладывают в интернет. Их родителей почему-то не вызывают в школу.

– Понимаешь, какое дело… Ваша классная руководительница уверяет, что одним из своих видео вы очень сильно обидели учительницу географии.

– Разве? – Люся наморщивает лоб. – Каким видео?

– Тем, где она умерла и стала привидением.

– А что в нем обидного? – Люся таращится на меня с недоумением.

– Вы показали географичку больной и старой, – пытаюсь объяснить я. – А так нельзя. Нельзя смеяться над чужими недостатками.

– Мы не смеялись. Да и вообще, разве болезни и старость – это недостатки? – Люся округляет глаза. – Вот в носу ковырять – это да, недостаток. И руки о скатерть вытирать тоже. А старенькими все будут, со временем. Это вот совсем не недостаток.

И что отвечать? Я мнусь и кошусь в тарелку.

– Ну… Из вашего видео следует, что географичка при смерти, но таскается на работу.

– Она нас любит, – сообщает Люся. – Вот и таскается. Биологичка так же делает. У нее со слухом совсем плохо, а она на пенсию не идет. О биологичке у нас, кстати, тоже ролик есть, но она вот чего-то не обижается.

Я хватаюсь за сердце.

– Люся, это никуда не годится. Пожалуйста, прямо сейчас позвони Ариане, попроси удалить видео – и о географичке, и о биологичке.

– Но ведь биологичка не жаловалась!

– Она просто еще не видела ваш ролик.

– Видела. Мы его еще в ноябре выкладывали.

– Тем более надо его удалить. Звони Ариане.

Люся кривится, выбравшись из-за стола, уходит в комнату. Не знаю, что она там делает: до меня не доносится ни звука. Возвращается дочь только минут через пять, на ее лице блуждает загадочная улыбка.

– Почему ты не позвонила Ариане? – строго спрашиваю я.

– Я позвонила, но она не ответила.

– Так напиши ей.

– Уже написала. – Люся закатывает глаза. – Она не в сети.

– Когда будет в сети, обязательно свяжись с ней. Надо убедить Ариану все удалить. От этого зависит ваша успеваемость.

– В смысле? – Люся даже рот от удивления разевает.

– Учителя могут начать к вам излишне придираться, – поерзав, предполагаю я. – Из-за обиды. Могут начать занижать отметки.

– Мам, ну ты придумала! – Дочь хохочет. – Глупости какие.

***

Ночью я никак не могу уснуть. Люся бодро сопит на своем диванчике у окна, а я верчусь с боку на бок, как поросенок на вертеле. Меня тревожит предстоящая встреча с психологом. Люся ведь написала в какой-то там анкете, что я ее ремнем стегаю. Вдруг психолог этому поверила? Я понятия не имею, как доказать, что у нас в семье и в помине нет телесных наказаний.

Утром в субботу я встаю совершенно разбитой. Вокруг глаз виднеются темные круги, голова раскалывается. Марк присылает мне картинку с котятами и голосовое сообщение. Спрашивает, как мое самочувствие. Я делаю селфи и высылаю ему. «Бедняга! – пишет Марк. – Выздоравливай». Мне становится грустно. Я ведь ожидала, что мои выходные будут наполнены романтикой, а вместо этого мне надо идти в школу и выслушивать о себе всякое неприятное.

Во всей ситуации радует только одно – то, что Тисецкий обещал не приходить. Мне не хочется снова видеть этого мерзкого бородача. И тем более не хочется оправдываться перед психологом в его присутствии. Он мою дочь выставил крайней, а если услышит о Люсиной анкете, вообще устроит истерику.

Я натягиваю черные брюки и глухой белый свитер, собираю волосы в хвост. Краситься лень, только синяки вокруг глаз замазываю тоналкой. Вместо вчерашнего пальто нацепляю куртку, вместо ботинок на каблуке – обуваю простые, на плоской подошве.

– Ариана удалила канал? – спрашиваю я у Люси перед выходом из дома.

– Нет, – помолчав, признается дочь. – Она еще не читала мои сообщения.

Мысленно чертыхнувшись, я чмокаю Люсю в щеку и тащусь в школу. В груди у меня копошатся дурные предчувствия.

Кабинет психолога располагается на первом этаже. Я нахожу его почти сразу, дергаю за ручку массивную дверь. Та почему-то заперта. Может, психолог и не в курсе, что у нее сегодня какая-то консультация?

Потоптавшись, я стучу и прислушиваюсь.

– Да нет там никого! – грохает рядом со мной голос Тисецкого. – Не ломитесь.

От неожиданности я даже слегка подпрыгиваю. Оборачиваюсь. Тисецкий нависает надо мной стеной, на его лице читается недовольство.

– Без вас разберусь, что мне делать, – цежу я и демонстративно стучу еще раз. Разумеется, мне никто не отвечает.

Тисецкий медленно окидывает меня взглядом, ухмыляется.

– Как вы интересно сегодня вырядились. Решили прикинуться пай-девочкой? – чуть погодя спрашивает он. – Думаете, поможет?

Я решаю не отвечать, отхожу немного в сторону, делаю вид, что изучаю плитку под ногами. Сердце бьется быстрей обычного, ладони потеют. Вот какого черта он притащился? Говорил же, занят будет.

Из кабинета, располагавшегося дальше по коридору, выглядывает полная кудрявая женщина.

– Вы ко мне? – спрашивает она.

– Нет, я к психологу. – Я нервно поправляю воротник свитера. – На консультацию.

– Чудесно! – нараспев произносит женщина с кудряшками. – Я и есть психолог.

Она выходит в коридор и подходит к нам.

– Вы родители Тисецкой или Смирновой?

– Мы не вместе, – быстро говорю я. – Я мама Смирновой.

– А я отец Тисецкой, – мрачно представляется папа Арианы.

– Так значит все в сборе! – Просияв, психолог отпирает дверь своего кабинета и любезно распахивает перед нами. – Проходите, дорогие мои.

Тисецкий прет вперед, а я остаюсь стоять. Психолог глядит на меня вопросительно.

– А можно нам как-то по очереди с вами пообщаться? – шепотом спрашиваю я. – Я не хочу обсуждать свою дочь в присутствии этого человека. – Я киваю в сторону Тисецкого.

– Я и не собираюсь обсуждать с вами детей, – с блаженным видом сообщает психолог. – Мы будем говорить исключительно о воспитании.

Она, как зомби из ужастика, наступает на меня и почти силой вталкивает в кабинет.

Глава 4

– Вот сюда, на вешалку, курточки свои пристраивайте, – воркует психолог. – И наденьте бахилы.

В кабинете у нее довольно уютно. У окна стоит кресло, а почти напротив него – диван. Между креслом и диваном расположился столик, заваленный какими-то книгами и вязаньем. Когда мы с Тисецким нацепляем бахилы, психолог падает в кресло и указывает нам на диван. Мы с Тисецким переглядываемся. Никто из нас не желает сидеть рядом друг с другом. Я озираюсь в поисках какого-нибудь стула. Нахожу только табуретку – в углу кабинета, правда, ее уже оседлал горшок с кривым кактусом.