скачать книгу бесплатно
– Али, ты помнишь, как мы у матушки утащили кувшин с молоком и на нём замесили раствор, из которого сделали кирпичи? А если в новом доме так сделать?– Али укоризненно скривился, отрицательно качая головой:
– Да, бола, сильно тебя устод по башке треснул! Это сколько же молока понадобиться, чтобы такую прорву кирпичей сделать? Это хорошо, что мы матушке сказали тогда, что всё молоко с лепёшкой съели, а то она бы нас так наказала!
– Не с лепёшкой, а с пшеном. – Задумчиво шевеля пальцами, ответил Ульмас.
– Точно, с пшеном!
Халил не понимал, что происходит. Это что же такое – его дети не просто помнят всё, что нужно, они помнят и все мелочи, которые с ними случались в жизни! Но почему они решили, что нужно строить дом из пяти комнат, да ещё балахона, и к чему-то зимняя кухня и всё остальное? Нет, сначала надо попить чай, оповестить семью о своём решении отправить мальчиков в Бухару к Закиру, а потом подумать, как всё это аккуратнее сделать. Он встал на ноги, потянулся, ещё раз потрепал Ульмаса по плечу и вышел за порог.
Чайник уже был готов, и Лола терпеливо ждала, когда отец с дедушкой сядут за дастархан, чтобы налить им свежего чая. Заодно послушать, что отец будет говорить о суде. С утра на женской половине разговоры были лишь об этом. Любопытно было, наказали того злого человека, который побил её брата, или на него нет никакой управы? Лола знала, что Ульмас весь в синяках, мальчики от малышей, особенно от девочек ничего не скрывали. Знали, что те и без предупреждения будут молчать.
В десять лет Лола была худая, как хворостина, которой погоняют уток к закрытой заводи на речке. Со временем обещала стать красавицей. Продолговатое лицо с выразительными карими глазами и сросшимися бровями вразлёт привлекали внимание свах уже сейчас. А если говорить о том, что умела делать Лола по хозяйству, то тут она переняла от матери все ухватки по уходу за коровами. Уже сейчас она могла не только почистить корову, но и подоить её, а из молока сделать катык и сузьму*. Нафиса, её тётя по матери, с семи лет учила племянницу всему тому, что должна уметь делать девочка.
Но вот к вышиванию у Лолы не было никаких способностей. Сколько Нафиса не билась, племянница так и не научилась вышивать. Простые стежки сделать могла, но сшить платье, в котором можно выйти на улицу или пойти на свадьбу не сумела бы никогда. Нафиса понимала, что не все одинаково могут доить коров и управляться с иголкой. Сама она теперь в этой работе заменяла Зумрад, большую часть дня сидящую на чарпае*, и не занимавшую свои руки работой. Старшая матушка сильно исхудала, и глаза её стали не такими зоркими, как когда-то.
От Умиды Лола научилась читать и писать, даже сочиняла простенькие стишки. Куда определять девчушку дальше никто не думал. Придёт время, оно покажет, кем та станет – отин-ойи или послушной женой ремесленника? Но если бы отец приказал или мать велела заняться учением, то спорить не стала, да и какая девочка в семье спорит со старшими? Младших братишек и сестрёнок у неё не было, и возилась она только с двоюродными. Поэтому она исподтишка посматривала на мать с недоумением. Почему у родителей, таких молодых и красивых нет больше детишек? Ей бы хотелось понянчиться с маленькими, хоть с братиком, хоть с сестричкой.
От подружек, да и из подслушанных разговоров старших она знала, откуда дети берутся. Это взрослые думают, что дети ничего не понимают и не знают о жизни ничего, а сами языком себе такое позволяют! Умному ребёнку достаточно внимательно присмотреться ко всему, и никаких тайн не останется. Взрослые смешно делают разные намёки, по их разумению понятные только им, перемигиваются, поджимают губы. На самом деле всё ясно и понятно даже совсем глупому человеку. Глупой Лола никогда не была…
Для девочки непонятным было то, что в десять – двенадцать лет девушке ничего не говорят, а в четырнадцать выдают замуж и хотят, чтобы она всё умела делать, в том числе и мужу удовольствие доставлять. Смешные взрослые, очень смешные. Но может быть, они специально притворяются, чтобы дети сами всему научились? Лола давно догадалась, почему тётя Нафиса не выходит замуж и рыдает горючими слезами, когда свахи приходят по её душу. Но почему взрослые делают вид, что не понимают отказов тётушки от замужества, для Лолы было тайной. Если она, совсем маленькая девочка, у которой и месячных очищений ещё нет, догадалась, то куда все остальные смотрят? Наверное, не любят Нафису. Она, Лола, свою тётушку любит. Хотя приходится притворяться, что вышивать не умеет. Да просто не любит сидеть без движений, а вышивать может получше самой Нафисы. Жаль, что в последнее время в сторону тётушки ни одна сваха не смотрит старая она для невесты.
Лола давно догадалась, что Нафиса хочет выйти замуж за Закира. Он живёт в Бухаре. Легко было заметить, как внимательно её тётя слушает обо всех известиях из Бухары. Как-то хола проговорилась, что хочет поехать в столицу посмотреть на тамошнюю жизнь, на новые вышивки. Как же, на Закира она хочет посмотреть, а скорее всего остаться с ним. Но тётушка уже такая старая, почти как матушка. Поэтому Закир женится на молодой, например такой, как Умида. Но кто знает, на ком женятся те, кто учатся в медресе? Они такие умные. Целыми днями сидят на ковриках, слушают своих учителей, а потом заучивают всё наизусть. Но зачем Закиру учить наизусть Коран, он его знал ещё дома. Сама Лола была совсем маленькой, когда старший брат отправился в Бухару. Об этом так часто говорили за дастарханом, что Лола могла сама рассказывать гостям, какую молитву Закир выучил первой…
Наливая чай, и с поклоном передавая пиалы сначала отцу, а потом дедушке Одылу, потом всем строгим дядям, пришедшим с отцом, затем своим старшим братьям, она внимательно прислушивалась к тому, что говорят взрослые. Она первая из обитательниц женской половины узнала, что отец хочет отправить обоих старших братьев в Бухару. Лола быстро поняла, что надо сообщить Нафисе эту новость. Вдруг та придумает какую-нибудь причину, чтобы отправиться вместе с племянниками в далёкое путешествие? Она подозвала близнецов и передала чайник им. Саида и Салима загордились честью наливать полуденный чай старшим в семье.
Лола уже крутилась возле комнаты Нафисы, выполняющей сложный и дорогой заказ, полученный луну тому назад от хакима* Афарикента. Даже не от хакима, потому что заказ был передан из дворца, но через хакима. Лола, всё время следившая за тем, что происходит на мужской и женской половинах дома, хорошо знала, что у султана Искандера появилась новая наложница. Её правитель любит и осыпает подарками. Ханзедар* решила предугадать желание султана и заказать кольца, серьги, перстни, вышитые платки, сюзане, скатерти, куски шёлковой материи разного цвета. Если великий султан выскажет пожелание, он тут же всё получит.
Жене Халила Зумрад, почитаемой за самую искусную вышивальщицу, привезли несколько кусков плотной белой и цветной шёлковой материи, мотки ниток разной толщины и расцветки. Всё это надо было превратить в красивые платки. Заказчик требовал, чтобы узор на платках был особенный, нигде раньше не исполняемый. Нафиса изощрялась, чтобы ни один платок не был похож на другой. Они были не очень большие, всего одно кари по краю. Но Нафиса работала одна и поэтому на домашние заботы – приготовление еды, стирку белья и остальные хлопоты её не отвлекали. Все знали, если работа не будет сделана вовремя, то накажут не Нафису, а Халила, а выгодный заказ уйдёт на сторону.
–Нафиса-апа, позвольте мне кое-что сказать вам? – хитренькая Лола остановилась на пороге комнаты, в которой на курпаче с поджатыми ногами сидела за работой Нафиса. Та кивнула, не отрываясь от подсчёта стежков. – Ата решил отправить Ульмаса и Али в Бухару, там они будут жить вместе с братом Закиром. Они даже дом решили построить. – Строчила без остановки Лола. Она искоса поглядывала на тётушку, что хола* станет делать?
От неожиданности Нафиса вогнала иглу себе в указательный палец, чего не делала со времён ученичества! Она с недоверием посмотрела на племянницу, но поскольку в семье не замечали, чтобы Лола когда-то обманывала или сочиняла истории, то поверила сразу же. Молодая женщина не торопясь развернула готовые платки, сосчитала их, потом взяла в руки заготовки – их оказалось две штуки. Узор ещё не был нанесён, но окантовка платка сделана. Зрение Зумрад позволяло делать такую простую работу. Но вышивать, да тем более шёлком по шёлку она уже не могла. Работы осталось на целую луну, не меньше. А если будут пасмурные дни, то времени уйдёт больше.
– Откуда ты знаешь? Ах да, ты же чай наливала мужчинам. И когда они собираются уезжать? А кто поедет вместе с ними? Твой отец или мой? Может быть, они вместе поедут? – вопросы лились потоком, но Лола не могла на них ответить, потому что поспешила с основной новостью к тётушке.
– Простите, я про это ничего не слышала, я поторопилась оповестить вас. Вы же всегда ждёте известий из Бухары! Но Ульмас должен лежать две недели не вставая и не шевелясь, так Али сказал. Сам Али должен две луны отработать у мастера Санджара за нанесённые побои и испорченный халат! А потом Ульмасу ещё две недели нельзя быстро ходить, бегать и работать, вот про это я слышала. – Лоле так хотелось, чтобы тётушка вышла замуж за Закира. Старшего брата она видела несколько раз и не очень хорошо его помнила. Но если тётушка его любит, почему бы не помочь ей? – Я знаю, вы успеете вышить эти платки до отъезда в Бухару.
Нафиса никогда не думала, что её сердечную тайну разгадает маленькая племянница. Никто не догадывался, что она со времени своего появления в доме Халила ещё девочкой, полюбила Закира и не могла себе представить, что выйдет замуж за кого-то другого! Но когда он отправился в Бухару, она была ещё мала, а Закир и думать не думал о женитьбе. Тогда Нафиса решила— она никогда не выйдет замуж, а останется в семье своей сестры. Выгнать её не выгонят, и замуж насильно выдать не смогут. Она много зарабатывает, правда, все деньги идут не ей, а в семью, но её никто никогда не обижал. Даже отец не настаивал, чтобы она жила вместе с ним в доме, купленном когда-то для вдовы. На той несчастной пожилой женщине он женился лет десять назад.
Иногда Нафиса вздыхала и сетовала на судьбу: Айгуль вышла замуж за её брата Бахтиёра, Ойниса за караван-баши Анвара. В этом месте своих воспоминаний Нафиса начинала улыбаться. Даже у маленькой Умиды уже двое детей. Вот теперь вдруг всё станет так, как она иногда мечтала и ей разрешат поехать в Бухару. Если бы с братьями поехал её отец, тогда это станет возможным. Но всё на воде камышом писано. Халил может передумать и оставить сыновей в Афарикенте. Хотя с какой стороны посмотреть: если правду говорила Лола про штраф, то пятьдесят таньга хватит на строительство дома в Бухаре.
Али и Ульмас, несмотря на то, что ещё не мужчины, любому строителю нос утрут. Нафиса немного понимала в строительстве. Она часто слушала рассуждения и разговоры братьев, обсуждающих своего учителя, его бесконечные ошибки и огрехи. Сама, занимаясь ремеслом, понимала что мальчики с детства копошащиеся в глине и песке точно будут строителями. И не простыми. «Что найти суждено, то на дороге лежит». Она твёрдо была уверена – пожелают братья выстроить дом, то ничего им помешать не сможет!
Сидя за чаем, мужчины обсуждали, что и как делать в Бухаре, хотя отъезд дело не сегодняшнего дня. Али с Ульмасом не откладывая дело строительства нового дома до старости, начали действовать. Из ниши в стене Али достал письменные принадлежности – калам, бумагу и бронзовую чернильницу. Сосредоточенно сдвинув брови, решительно обмакнул тростниковое перо в краску, начал делать чертёж. Он никогда не видел чертежей. Мастер Санджар себя такой работой не обременял. Возможно, просто не умел.
Но Али знал геометрию, мог представить любой предмет в увеличенном или уменьшенном виде. Мысленно мог вообразить целиком весь будущий дом и перенести его на бумагу! Они с Ульмасом давно перемеряли все комнаты в доме, все постройки и знали, какого размера бывают дома в зависимости от их предназначения. Они добрались до домов всех родственников, даже залезли в дом к караван-баши Анвару. Тот почему-то относился к нашествию подростков довольно терпимо.
Нескладное сватовство Ойнисы закончилось так удачно, что невольно возникало ощущение того, что она околдовала своего старого мужа, потакавшего ей во всём. Трудно было узнать в степенной, полной и очень красивой молодой женщине, легкомысленную девчонку, чуть не загубившую не только себя, но и своих родных. Теперь она была хозяйкой в большом доме Анвар-бека. По нему бегали и ползали четверо их детишек. Скоро Ойниса ещё одного родит, опять беременная.
Старшая жена Анвара умерла через год после его женитьбы на Ойнисе. Не вынесла разлуку с любимым, но таким вероломным сыном. Ещё во время сватовства Анвар обратил внимание на детей Халила и сильно позавидовал тому. Спустя некоторое время он стал зазывать мальчишек к себе в гости. Ему хотелось послушать, что они говорят и что при этом делают. Ойниса, слушая разговоры мужа с братьями, поняла, что те ей зла никогда не желали.
Взрослые мало понимали, зачем детям нужны все эти измерения. Один Халил предполагал, что они готовятся к чему-то достаточно серьёзному в жизни. Но ему не верилось, что такие маленькие дети задумываются над тем, кем хотят стать в жизни. Вспоминая своё одинокое детство без братьев и сестёр, и возвращаясь мыслями в прошлое, он помнил только забавы с друзьями на реке, рыбную ловлю, игры в куликашки, альчики или лянгу. О ремесле он не задумывался до тех пор, пока однажды отец не поставил его к верстаку, подвинув под ноги обтёсанный чурбак, чтобы сын дотягивался до верстака.
Надо было учиться, надо было готовиться к взрослой жизни. Халил не мог себе представить, чтобы он заявил отцу, что не станет плотником, а будет ткачом, гончаром, кузнецом или ювелиром. Ему такое и в страшном сне не могло привидится. А его младшие сыновья даже не задумывались – будем строителями, не хотим быть плотниками. Время, проводимое ими в мастерской, тратили так бездарно, что Халил смирился с потерей двух учеников. Хорошо, что другие дети радовали его сердце и готовились стать мастерами не хуже Карима и Саида.
Шло время, Али с Ульмасом теперь уже не семилетние несмышлёныши, а почти четырнадцатилетние подростки, прошедшие школу бездушного и злого мастера Санджара, но свою мечту не забыли. Ишь, как засверкали их глаза. Даже у лежащего без движения Ульмаса появился румянец удовольствия на пухлых щеках. Получается, что родители часто принимают решения, совершенно не думая о том, что у ребёнка, несмотря на отроческий возраст, тоже есть свои мысли и желания. И опять Халил вспоминал, но уже не себя, а дядю Рустама, весельчака, балагура и великолепного рассказчика. Не лежала у того душа к плотницкому ремеслу, вот и сочинял разные истории чтобы убежать от жизни, спрятаться за миражом.
Дядя скрывался от тягот повседневного однообразия! От скуки, обыденности и надоедливой рутины. Как же ему за всеми улыбками, смехом и прибаутками было тяжело тащить по жизни свою неугомонную душу! Если бы он стал масхарабазом*, кукольником, лицедеем, то принёс бы людям намного больше пользы. Но для деда Шакира это был страшный позор: сын – масхарабоз! Фигляр, развлекающий на базарах и в чайханах отдыхающих ремесленников! Лучше смерть, чем такой сын. Поэтому и лупил Рустама. Поэтому дядя принял смерть в таком возрасте, когда другим оставалось только жить да жить. Кроме буви Адлии никто не понимал, почему Рустам не любит мастерскую и почему у него всё из рук валится!
Сидя за дастарханом и разгрызая крепкими ещё зубами шарик курта, машинально отвечая сыновьям, но глубоко уйдя в воспоминания, Халил пришёл к окончательному выводу. Ни в чём не мешать братьям: не ругать, не заставлять, не препятствовать их мечтам, а там будь что будет. На худой конец глину они научились месить, станут кирпичи делать, с голоду не пропадут. Если даже караван-баши Анвар с интересом разговаривает с братьями, то они на верном пути и не опозорят его седой бороды.
Его размышления прервал Али, остановившийся на верхней ступеньке айвана* и бережно держащий в руках большой лист бумаги. Бумага была дорогая, ею в исключительных случаях пользовались лишь Карим и Саид. Если им нужно было зарисовать эскиз нового узора для особенного заказа. Халил уже забыл все благие мысли и собирался потянуться к ушам Али, но лист бумаги перехватил Одыл. Он мельком взглянул на рисунок и потерянно охнул. Его узкие кипчакские глаза на мгновение открылись, стали круглее, чем у Халила, несмотря на явную невозможность этого. Потом бумага перекочевала к каменотёсу, кукольнику и гончару. Каждый из них цокал языком, выражая удивление, изумление и недоверие.
Мужчины дружно склонились над листом бумаги, потом освободили стол от посуды и пиал. Расправили его на ровной поверхности. На бумаге был дворец! Ну, если не дворец, то очень красивый дом с большими окнами, закрытыми узорчатыми панджарами*. Болахана* поддерживалась четырьмя резными колоннами. В перспективе были видны намеченные несколькими штрихами хозяйственные пристройки. Где-то на горизонте, то есть на краю листа сгрудились около кошары* и молханы* крохотные коровы, барашки и совсем неразличимые куры с утками. Возле дома были какие-то деревья и цветы. Простые, не лилии или астры, а стебельки с листочками. Все затаили дыхание и стремились как можно подробнее разглядеть, что же они ещё не заметили на листке. Их привёл в чувство голос Али:
– Ата-джан, переверните листок, там план дома и расчёты по затратам всех материалов. – Это кто говорит? Этот мальчишка, которого и за дастархан-то со взрослыми не сажают во время серьёзного разговора, или мастер-строитель?
Карим и Саид, привыкшие все делать одновременно, так же одновременно протянули руки к свободным пиалам и подали чай младшему брату, одновременно приглашая того за стол. Отец одобрительно кивнул, соглашаясь с тем, что теперь место Али среди взрослых. На щеках Али расцвели пунцовые розы. Мальчик не мог понять – они так часто рисовали планы, чертежи и эскизы на земле, неужели никто не видел этого? Не понимали, что они изображают?
Как так получилось, что бумага изменила рисунки, наносимые им и Ульмасом везде, где можно и нельзя. Да никто и не разглядывал их, особенно мастер. Он палкой каждый раз перечёркивал всю тщательно выписанную картину или затаптывал ногами. Ну, теперь-то никто не будет портить рисунки на земле, а может быть ему разрешат пользоваться бумагой и каламом? Да что калам, его можно из любой камышинки сделать, главное под нужным углом сделать срез, тогда можно хоть какую угодно тоненькую линию провести.
Перевернув лист, Халил и остальные увидели прямоугольники, квадраты, кружки и другие непонятные загогулины. Но они непонятны для непосвященных, а за дастарханом сидели опытные ремесленники, мастера. Они без труда поняли, что к чему. Сбоку от плана кудрявились буквы арабской вязи – сколько кирпичей, какого размера, сколько плитки, сколько дерева, другого материала и по какой цене должно быть использовано. Жирно выписана окончательная цена – сорок три серебряных таньга и восемьдесят семь медных фельсов. Али, дрожа от неизвестности, боясь и надеясь, затараторил хрипловатым фальцетом:
– Мы цен в Бухаре не знаем, поэтому ставили свои, потом прибавили семь процентов. И мы не считали стоимость курпачей, одеял, посуды и других домашних вещей. Всё это пылится у нас в нишах. Можно будет их в Бухару перевезти, для этого понадобиться три арбы*. Одна у нас есть, другая у дедушки Одыла, а третью можно нанять. Только сначала надо дом построить. Ата, вы разрешите нам с Ульмасом попробовать? – он опустил глаза к плану, потом ткнул в один квадратик и сказал: – А вот это наша с Ульмасом комната.
Дружный облегчённый хохот, вырвавшийся из семи мужских глоток, согнал всех голубей с карагача, заставил присесть от страха невесток. Попутно привёл в недоумение хозяев не только соседнего двора, но жителей всей улицы. Непонятные люди живут в доме плотника Халила. С раннего утра крики и вопли, кого-то чуть не убили, потом суд, а теперь ржут, как табун ферганских лошадей. Из калитки, ведущей в сад, выглянул Зия, но видя всеобщее веселье, доковылял до айвана. Рисунок, лежащий на столе выбил из его глаз старческие слёзы радости – он обнял мальчишку, стиснул так, что у того что-то пискнуло в груди. Все остальные стали хлопать его по спине, плечам, трепать по бритой голове. Али неловко оправдывался:
– Это всё Ульмас, это он всё посчитал, я только рисовал. – Карим с Саидом переглянулись, к их переглядкам присоединился Халил. Эти дети за то малое время, в течение которого они даже не успели толком напиться чая, сделали расчёты на целый дом и нарисовали его во всей красе? Это готовые мастера. И не просто мастера, а великие мастера! «Да, Халил, Аллах вознаградил тебя сполна. Какое счастье, что я не стал препятствовать их желанию стать строителями!» – мысли плотника бежали бурливым ручейком. Халил встал от дастархана, за ним поднялись все остальные. Перейдя в гостиную, они дружно вознесли положенную полуденную молитву, благодаря Всевышнего за его великолепный подарок – двух талантливых и упрямых до невозможности детей!
Лайло, стоя у очага и внимательно следя за нагревающимся в казане* маслом, тоскливо печалилась, что в единый миг лишилась двух своих сыновей. Рожала она одного из них, а вот грудью кормила обоих и всегда больше жалела Ульмаса, слабого и беспомощного от рождения. Он всегда был ласковым, как слепой котёнок. Тот лишь мурлычет и осторожно облизывает шершавым язычком твои пальцы. Али всегда доставлял сначала ей, а потом и мужу вечные неприятности. Всякий раз придумывал новые проказы, втравляя в них и Ульмаса. Но постепенно оба они становились мужчинами.
Лайло часто видела, как они что-то рисуют на земле, споря друг с другом. Иногда в сердцах замахиваясь руками, но ни разу поднятый кулак не опускался на брата. Они умели останавливаться. Молодая мать понимала, что эти дети надолго в семье не останутся, Уж очень часто говорили они о далёких странах и мечтали о том, что поедут учиться в закатную сторону. Не хотелось ей об этом думать, но от решения главы семьи, строгого и любимого мужа не отмахнуться. А он решил, и не только решил, но и сказал, что сыновья едут в Бухару. Хорошо, что не сегодня и не завтра.
Мысли её перескочили на других детей. Она радовалась, глядя на Зураба – тихий, спокойный, послушный и вежливый до тошноты. Лайло знала, что Зураб никогда и ничего не натворит, не нарушит ни одного запрета, ни с кем не начнёт спорить и не станет задавать неудобных для окружающих вопросов. Велели ему выучить грамоту, сидел рядом с Ахматом, своим племянником, но по возрасту братом, и учил. Учение тяжело давалось обоим, и если бы не Ульмас – остались бы ребята неграмотными. Ни Али, ни Умида не могли объяснить доходчиво и понятно, как лучше запомнить буквы. Как удобнее их писать, чтобы другие поняли, что это там такое изображено корявой лапой.
Сказали, надо учиться на плотника и помогать мужчинам в мастерской – так же покорно пошёл и вникал в особенности ремесла, старательно заучил названия всех инструментов, подметал полы. Делал ту работу, которую приказывали, но никогда не задавал вопросов и никогда не предлагал чего-то нового! В этом не было ничего страшного – Саид и Карим столько всего напридумывали, столько нашли ценных усовершенствований в ремесле, столько изобрели инструментов, ножей, стамесок и рубанков, полировочного материала! Зурабу с Ахматом до конца жизни хватит, чтобы оставаться самыми лучшими мастерами в Афарикенте.
Дочка Лола больше всего любила возиться с хозяйством, она тоже радует. Но какая же она любопытная и дотошная. Вечно лезет с вопросами, упрямо добиваясь ответа на них. А если ничего ей не сказать, начинает хныкать и умолять, несмотря на то, что почти взрослая. Только что наливала чай мужчинам, а спустя малое время убежала к Нафисе. Узнала что-то и побежала поделиться с тётушкой. Если в семье и были у кого-то секреты, то их все знала Лола. Что-то она знает про Нафису, но сама никогда не расскажет, хоть режь! В этом они с Али похожи: чужая тайна – это чужая тайна! А её вопросы про сестричку или братика? Хорошо, что Халил не слышит, а то бы тоже задал вопрос, почему жена не беременеет? Да потому что последняя беременность довела её до порога садов Аллаха, но слава Всевышнему, врата рая не раскрылись перед ней.
История была такая же, как с Зариной: девочка шла спинкой. От боли и ужаса Лайло едва не умерла и вспоминала первые роды, как прогулку по саду весенней порой. Роды продолжались почти сутки, да и потом после всех пережитых мучений Лайло долго не вставала с курпачей. Озода туго-натуго перетянула её живот и бёдра кусками жесткого буза*, чтобы кости встали на место, как она говорила. Хорошо, что подруга Гульшан, извещённая Озодой, взвалила всю работу по дому на себя. Лайло только кормила девочку.
А Нафиса купала всех детей, следила, чтобы с ними ничего не случилось и готовила еду. Много работы досталось и Бодам, жене Саида. Вот у кого руки выросли не совсем из того места, откуда растут руки у послушных и работящих жён. Но Озода потом сказала, что беременеть Лайло больше не будет, хотя знать об этом никому не нужно, особенно Халилу. Вот и славно! У неё и так четверо детей. Все здоровые и умные, это ли не великое счастье для молодой ещё женщины?
Когда младшая жена Халила увидела окровавленного Ульмаса и несчастного Али, даже не закрывающегося от карающих рук мужа, внутри у неё всё оборвалось. Она поняла, что настали последние тихие дни в их доме. Много всего уже пережили здесь его обитатели, но ещё никто никогда не собирался уезжать в неизвестность. Закир уехал на учёбу, а вся родня молчаливо согласилась с тем, что он может не вернуться под отчий кров. Ушёл куда глаза глядят его отец Ильяс, так это от горя. Но осознанно и безвозвратно покинуть родной дом никому в голову не приходило. Только этот неугомонный Али доконал отца своим необъяснимым желанием обязательно уехать непонятно куда. Неужели в Афарикенте нет достойных мастеров? Лайло, пристально следила за дымящимся маслом и забросила в казан мясо для обжаривания. Она покосилась на Нигору, взглядом заставляя её поработать капкыром, чтобы мясо не пригорело. Мысли вернулись к мастеру Санджару. Конечно, достойного нет! Один Санджар-драчун, чтобы сгореть ему и его душе, чего натворил! Чуть не убил её любимого сына, такого умного и ласкового!
От Али не дождёшься приветливого слова, а этот – апа-джан, апа-джан, и всё время ластица, разрешает обнять себя и поцеловать. Не то, что Али, вырывающийся из материнских рук, словно она его сейчас бить начнёт или наказывать за очередной проступок! И её доброго мальчика этот шайтан бил так, что вид его ужасающих ссадин и синяков и сейчас заставлял материнское сердце сжиматься от горя. Нет, мастеров в Афарикенте нет. Ей придётся смириться с тем, что сыновья будут жить вдали от родного дома. Внезапно Лайло заулыбалась – что, если послать в Бухару вместе с ними, для материнского догляда, Нафису? Она обоих мальчиков любит. Именно она качала их в бешике, она купала их, меняла пелёнки, стирала. И всегда защищала. Всё равно замуж она выходить не хочет, просто криком кричит, видя свах…
Никто не знает, почему сестрёнка выходить замуж не хочет. «Нет, я просто слепая. Надо Лолу расспросить, да похитрее, а то ничего не расскажет» – думала Лайло. Не зря её младшенькая возле Нафисы крутится, вышивать не вышивает, а к холе так и липнет, всё свободное время рядом сидит. В это время Лола выскользнула от Нафисы, вышивающей шёлковые платки для ханзедар*. Вслед за ней и Нафиса медленно вышла из комнаты, где словно пришитая сидела за срочной работой. Она, ничего не замечая вокруг, прошла на задний двор, обводя его невидящими глазами. «Ой-бой, это что с сестрёнкой приключилось. Чего это она пошла на задний двор, может просто в отхожее место отправилась?» – Лайло не терпелось поговорить с Лолой, но теперь уже её удивило поведение девушки. На заднем дворе Нафиса пробыла совсем недолго. Оттуда она шла прямо к очагу, на ходу вытирая руки.
– Сестрица, ты знаешь, что твой хозяин хочет отправить Али и Ульмаса в Бухару, да чтобы они там дом построили и остались жить? А кто им будет еду готовить, стирать, шить одежду, мыть посуду и печь лепёшки? А ходить на базар? Как можно отпускать мальчиков и оставлять их без присмотра? Конечно, твой муж глава семьи, и он волен делать всё по своему усмотрению, но как там мальчики жить будут? – в голосе Нафисы слышалась неподдельная тревога за племянников, их она нянчила с младенчества. Но и ещё какая-то скрытая, затаённая глубоко в душе мысль проскальзывала в словах. Её девушка боялась или не хотела высказывать.
– Что делать, сестрица, я ничего ещё не знаю, пока это лишь разговоры мужчин. Да и Ульмас будет лежать две недели, не вставая с курпачи. За это время они что-нибудь решат, может, какую женщину в Бухаре найдут для ухода. Но возможно, твой отец захочет переехать со своей женой туда. Гадать-рассуждать у меня времени нет. – Лайло нарочно так ответила, чтобы её сестра прямо сказала, чего хочет.
Никакой хитрости в её ответе не было, только недоумение – а кто здесь останется? В Афарикенте? Кто будет вышивать, и выполнять заказы из самого султанского дворца? Это что же тогда с прибылью будет? Она уже забыла счастливую мысль об отправке Нафисы в Бухару. Бодам, жена Саида пришла в их дом ничего не умея делать.
Зумрад, дав невестке две луны, чтобы та привыкла к дому и хозяйству, начала обучать её вышиванию. По обычаям, первую луну новую невестку ничем не обременяют. Сидит себе на мужниной половине и горя не знает. Особых талантов Бодам не имела, но без дела ей сидеть не удавалось. Простой рисунок выполнить могла. Хорошо, что вторая жена Саида Нигора если и не умела вышивать, то быстро училась этому.
Саиду и Салиму почти три года тому назад начали обучать вышиванию. Поначалу всё было несложно: правильно держать иголку в руках, вдевать нитку, надеть напёрсток на большой средний палец. Но кроме основы для сюзане им ещё ничего не доверяли. Зумрад строго учила своих внучек, спрашивая с них во много раз придирчивее, чем с Бодам. А ещё Зумрад не переставала удивляться, стоило ли сватать Кариму такую жену – белоручку, без знания какого-либо ремесла? Но муж в своё время настоял, что женой Саида будет дочка Хайдара-каменотёса и его жены Бахмал. Тогда Зумрад не сопротивлялась, лишь просила, чтобы приданое было большое. А что толку с приданого, если невестка не могла ни очаг разжечь, ни чай подать! Кудо Бахмал была сама не от мира сего – плохо знала, какие на базаре цены, торговаться не умела, а еду готовила из рук вон плохо.
От её стряпни, которую Зумрад попробовала у них лишь единожды, её чуть не стошнило. Овощи перед готовкой не были помыты, на зубах скрипел песок. От полусырой еды у неё случилось несварение. Потом она долго маялась животом. Зумрад надеялась, что Бодам в замужестве изменится, но менялась невестка очень медленно, и лишь угроза со стороны Саида, что он возьмёт себе ещё одну жену, заставила Бодам резвее шевелиться. Одно время она пыталась жаловаться матери, но у Хайдара хватило ума прекратить частые посещения родного дома.
Мало того, что его жена избаловала единственную дочку, она ещё и не научила тому, что должно понадобиться ей в замужестве. Каменотёсу было стыдно перед кудо, а Бахмал радовалась, что хорошо пристроила свою красавицу! Халил был сам не рад, что не доверил сватовство своим жёнам. Уж они бы впросак не попали! Поэтому вторую жену для Саида он сосватал по их совету.
Лайло так крепко задумалась, что перестала обращать внимание на Нафису. Та продолжала стоять рядом и вопросительно смотреть – что же будет в Бухаре?
– Лайло, а если мне попросить разрешение у отца и отправиться в Бухару вместе с братьями? Я бы там всё стала делать, что положено. – Она так умоляюще заглядывала в глаза сестре, что даже той, занятой мыслями обо всей семье, стало понятно – не о братьях она так печётся, тут что-то ещё!
– Говори, что ты задумала и почему тебе так нужно в Бухару? Тебе здесь работы мало? Если уедешь, кто заказы будет выполнять? Кто будет вышивать? Бодам, что ли? Или её дочки? Так она безрукая, а дочки ещё малы для больших вещей. У Нигоры маленький ребёнок, она всё время с ним возится! Это когда Саид его на себе не таскает!– недовольство грохотало в словах Лайло. Она уже прикидывала, как сказать матушке-сестрице и мужу о том, что в голову её сестры пришла блажь ехать в Бухару. Нет, ни в коем случае этого допустить нельзя, такой урон семье! Да и что там делать, наймут женщину из дома победнее, так та за медные фельсы будет работать как за серебряные таньга.
– Сестрица, можно я к тебе вечером зайду, когда все уснут. Сегодня ведь твой муж у Зумрад ночует? Тогда я тебе всё и расскажу. Сейчас пока светло у меня работы много. Мне ещё два платка надо вышить и Бодам показать, как делать простые цветные тюбетейки для детей. Сколько лет показываю, а она всё равно ошибки делает. Лайло, почему твой муж захотел эту рохлю взять в жёны Саиду? Такой хороший мастер как Саид мог бы взять в жёны любую рукодельницу и красавицу. И сколько свах приходило со всех концов Афарикента, не сосчитать! Хорошо, что вторая жена у него лучше. – Про старшую жену Саида языки в доме чесали все, кому не лень.
То у неё вода для чая не прокипит и сырая останется. Все как один из отхожего места не вылезали целый день. То она мясо недоварила, сырые куски было не разгрызть! То тесто для лепёшек замесила, а закваску забыла положить. А уж если поначалу принималась подметать двор, так все разбегались кто куда – пыль стояла плотной стеной. Оказывается, Бодам не знала, что двор нужно водой побрызгать. На все замечания она вскидывала голову необъезженной кобылкой и отвечала, что дома её никто не заставлял заниматься такими глупыми вещами.
Больше всего доставалось Саиду. Сначала мать добром и лаской приучала невестку к домашним делам. Потом Гульшан пыталась научить её готовить еду. Затем Лайло своим гортанным голосом силилась вразумить Бодам – ничего не помогало. Над Саидом стал посмеиваться Карим, а затем и все остальные. Из дома Ильяса, где жил Саид с семьёй, частенько раздавался мужской недовольный голос и визгливые причитания его жены. Лайло было жаль Саида, но Бодам она презирала за кривые руки и заносчивость.
Её высокомерие и зазнайство она приняла сначала за страх перед новой семьёй и неловкость перед толпой незнакомых людей, но потом поняла, что эту бездельницу только хворостиной можно чему-то научить. Когда Саид «учил» жену, об этом все догадывались, но никто никогда не говорил Халилу, что творится в доме его сына. Неизвестно, кому бы больше пришлось жалеть обо всём.
– Приходи после вечерней молитвы, чай попьём с мёдом и слоёными лепёшками, сегодня Нигора пекла. Она первый раз сама такие лепёшки делала, надо будет похвалить. Я ещё не пробовала, но мужчины за чаем три штуки съели. Или голодные были и устали, или действительно вкусные получились. – Сёстры понимающе улыбнулись друг другу и разошлись по своим делам: одна продолжать вышивать, вторая готовить ужин.
После молитвы, где наравне со взрослыми на коленях стоял Али, мужчины опять расселись на айване. Несмотря на то, что крупный заказ ждать не будет и кроме них никто его не сделает. В мастерской тихонько возились Зураб с Ахматом, понимая, что сейчас мужчинам не до работы. Али, радуясь, что его не прогоняют, присел на корточки позади брата Карима, и решил послушать, что же будут говорить мужчины. Но всё случилось не так, как он мечтал. Никто не хотел говорить сам, все почему-то хотели послушать его. Отец ткнул пальцем в чертёж и строго спросил в очередной раз:
– Али, почему ты решил, что Закиру и вам с Ульмасом понадобится такой большой дом? Двух комнат и очага вполне хватило бы. Строить такой дворец очень дорого. – Халилу было жаль тех денег, которые уйдут на возведение хором. Потом окажется, что в них некому будет жить. Для чего такие траты? И неизвестно, каким стал Закир за эти годы. Может уже и забыл про семью и кто его сейчас кормит? Или думает, что всё так и должно быть?
– Ата-джан, разрешите, я отвечу, но я долго буду говорить, а если меня будут перебивать, то я могу испугаться и что-то позабыть.– Карим, а вслед за ним Саид, звучно хмыкнули. Как же, забудет он! Да он цвет своих пелёнок до конца жизни будет помнить! Остальные мужчины ободряюще заулыбались, ожидая объяснений. – Ата, Закир-ака обязательно женится, не может такой старый мужчина долго быть неженатый. У него будут дети, значит, нужна балахона. Нам с Ульмасом нужна комната, мы на балахоне жить уже не будем, мы не маленькие. Для гостей, и для вас всех тоже понадобится отдельная комната. А если в Бухару захочет переехать дедушка Одыл или брат Карим-ака с семьёй? Или кто-то ещё? Если всех посчитать, то и дома из пяти комнат не хватит. Посмотрите, сейчас мы здесь в прадедушкином доме живём в тесноте, почти друг на друга наступаем! Когда у нас в доме праздник и приходят гости, то все малыши сидят за накрытым дастарханом в саду. Потому что во дворе места для них нет.
Мужчины переглядывались, почёсывали бритые затылки, думали. Думал Халил – он перестал замечать переполненный народом двор. Ему казалось, что всё так, как должно быть. На самом деле плотнику часто мешал шум от слишком громких женских разговоров, от детского визга и плача. Ему донимало то, что удобно усевшись на айване в сумерках для отдыха, он видел, что по двору то и дело кто-то пробегал то в сад, то из сада, то в отхожее место, то за водой, то кто-то плескался в хаузе. Уставшему хозяину в это время хотелось тишины. Дом в Бухаре нужен большой! Но что будет дешевле и быстрее: покупать большой дом, или строить самим?
Он оглядел двор: зоркий Али был прав. В одном углу у очага Лайло с Нигорой и близнецами готовят еду: разговоры, перепалки, даже крики, а у его второй жены такой голос, что и говорить громко не нужно. Лайло может шёпотом говорить и на другом конце Афарикента будет слышно. Из мастерской доносятся болтовня Зураба и Ахмата. Братья толкуют, как лучше начать обрабатывать заготовки для плашек на панджары. Обоим уже по двенадцать лет, пора отмечать праздник наступления взрослой жизни. Вот перед отъездом в Бухару и сделаем, чтобы не грустили те, кто дома остаются и те, кто отправляется в неизвестность. На заднем дворе обе снохи раскладывают на клеверную поляну сырую выстиранную одежду для просушки. Хорошо, что Гульшан не ругает неуклюжую Бодам. А вот внучки, Юлдуз и Интизора устроили возню с писком, грозящую перейти в рёв. Кукол не поделили, или что ещё? К ним направилась Лола мирить, успокаивать, а если понадобится, то и наказать за шум.
– Хорошо, пусть будет пять комнат. Но как вы считаете? – мастер обратился к мужчинам на айване. – А не дешевле будет купить готовый дом, лишь немного подремонтировать его?
Никто ничего не ответил, все смотрели на Али. Не потому, что от его слов зависело решение Халила. Всем хотелось знать, продумали ли мальчишки неудобный поворот дела? Конечно, обмозговали! На лице Али мелькнула снисходительная улыбка, но мгновенно исчезла. Кроме Карима её никто не заметил, лишь он обратил внимание на ухмылку. Как на всё то, что касалось его любимого укяма*.
– Все дома, те, которые продают, сделаны из сырцового кирпича. Они старые, им лет по сорок-пятьдесят. Такой дом ремонтировать себе дороже. Сырцовый кирпич больше тридцати лет крепость не держит, разваливается. Тем более, если крыша была худая. Такое часто случается, помните, даже у нас крыша на балахане протекала. За четыре с половиной года обучения мы видели, что мастер Санджар построил двенадцать домов, но не целиком. Часто в одном дворе всего одну комнату. Или отдельно балахану. Только однажды он строил целый дом. В нём были три комнаты, балахана, зимняя кухня и айван. Из двенадцати домов лишь в двух использовался новый сырцовый кирпич. Из жжёного кирпича или с добавлением извести Санджар-ака не строил ни разу. Поэтому чаще всего старый кирпич перемалывают, крошат, замачивают и заново формуют. – Али произносил всё это уверенно, словно много раз повторял в разговоре.
Все внимательно слушали, а Халил старался припомнить, слышал ли когда-либо такие рассуждения. На поверку выходило, что нет.
– Мы слушаем, что дальше?
– Получается, что купили дом и всё переделываем заново? Любой мастер-строитель вам скажет то, что говорю я сейчас. Мы с Ульмасом видели, как устод Санджар замачивает глину, собирая её кучкой. В середине делает воронку и заливает водой. Так глина не вся равномерно вымачивается, её нужно засыпать в большом корыте с дырчатым дном. Вода промоет глину и свободно вытечет. А если в замес добавить немного извести, совсем немного, процентов пять от общей массы, то кирпич будет не хуже жжёного. Дом из такого кирпича простоит не меньше ста лет. – По мере того, как Али набирался храбрости и произносил свою речь, у его отца, а особенно у старших братьев расправлялись морщинки, залегшие на лицах от утренних переживаний. Есть чем гордиться. И пусть братья ещё не построили своего первого дома, то это дело не за горами и пустынями. Надо поверить и рискнуть.
– Ата, можно я пойду и скажу Ульмасу, что вы разрешили нам самим построить дом в Бухаре? И вы напишите брату Закиру письмо, чтобы он нас ждал в ближайшее время? – нет, ну каков хитрец! Отец только думает, а этот мальчуган торопится, спешит! Может быть так и надо?
– Беги. Разрешаю сказать, что дом строить будите сами. Но нужно, чтобы Ульмас полностью выздоровел. Ему надо быть совсем здоровым, а то он не сможет работать. Чертёж забери, может, что-то захотите переделать или добавить. – Халил усмехался в седоватые усы, пряча довольную улыбку, невольно раздвигающую губы. Надо деньги забрать у Санджара. До конца недели подождать, а потом потребовать, чтобы расплатился за свои грехи. Халил не собирается целую луну раздумывать – всё моё должно быть у меня.
Утреннее происшествие постепенно становилось зыбким и незначительным. Никто не забыл, какая опасность нависла над Ульмасом, но все думали о том, что за чёрной, безотрадной и гадкой полосой наступает светлая. Пока она не очень видна, и трудно понять, насколько она хороша. Славно, что уже никто не страдает от невесёлых дум. Никто не вспоминает отвратительного мастера Санджара, и не мучается от происшествия, каким закончилось обучение братьев.
То, что братья многому научились не благодаря обучению, а вопреки жестокой муштре, мужчинам давно стало понятно. Мальчишки много времени терпели побои и ругань устода это было обыкновенным делом. Сказали терпеть, терпи, покуда сил хватает. Но то, что мальчик свалил одним ударом взрослого мужчину, было для всех необъяснимой неожиданностью. В семье знали, что братья бегали к какому-то китайцу кудо Одыла. Но никто представить не мог, что из этого пыхтения и раскачивания на одной ноге выйдет что-то путное.
Когда мужчины остались одни, Халил пытливо, и в то же время просящее оглядел всех:
– Через две луны я уеду. Уеду на долгое время. На сколько, я сейчас не могу сказать. Уже сейчас я прошу вас не покидать мою семью своим вниманием. За старшего в семье остаётся Карим. Да и готовиться ему нужно к тому, что я в любое время могу отправиться в сады Аллаха! – все замахали руками на эти не очень радостные слова. – А тебя, брат Одыл, я прошу поехать со мной. Твоя помощь в покупке земли для строительства дома будет особенно необходимой. Ты лучше всех можешь торговаться, ты в нашем городе самый уважаемый купец. В Бухаре я никого не знаю, могу растеряться, возможно меня при покупке попытаются обмануть. Я когда туда приезжаю, то всё время боюсь, что меня обворуют, ограбят, одурачат или просто убьют.
Все засмеялись. Никому и в голову не приходило, что плотник Халил, самый известный из ремесленников Афарикента кого-то боится. Сам Халил тоже улыбнулся, показывая, что половина сказанного преувеличение, но второй половине надо верить.
– А теперь пора браться за работу, а то на чай мы заработали, а на мясо в казане, что жарят женщины, ещё нет. Если сейчас же не встанем от чая, то ужинать будем в долг. – Такими немудрёными словами он показал, что пора расходиться: день не праздничный и работа долго ждать не будет. Особенно страшным для любого ремесленника и дехканина было слово «долг». Он мог превратиться в тяжёлые проценты и гремящие цепи, висящие на ногах и руках человека.
В ночи шелестел шепоток двух женских голосов, почти неразличимый. Невесомо-лёгким эфиром он то растворялся в темноте, то снова сгущался и поднимался до едва слышного журчания воды в арыке.
– Неужели ты его так сильно любишь, что за всё время не подумала о том, что можешь остаться не только без мужа, но и без детей? – Лайло с вечерней молитвы пытается убедить свою сестру в том, что женщина не может сама выбрать себе мужа, что всё бывает так, как угодно Аллаху. Лишь по воле Всевышнего складывается семья.
Нафиса ничего не слушала, лишь твердила, что поедет в Бухару, что будет там делать всё, что ей прикажут. А когда Закир увидит, какая она хорошая, то женится на ней. Она не думала о том, что ей уже двадцать четыре года. В такие годы у женщины уже по три-четыре ребёнка по дому ползает. Она не слушала, что Закир давным-давно забыл про неё, и что не может она сама начать свататься к нему. Эта сумасшедшая не могла сказать о том, что влюблена хотя бы лет шесть тому назад. Тогда можно было бы что-то сделать, а сейчас она может выйти замуж лишь за вдовца с выводком детей на шее… Или четвёртой женой, но только потому, что она прекрасная вышивальщица и прибыль от её присутствия в доме мужа будет несомненной!
– Сестрица! – надтреснутым голосом твердила Нафиса, утирая беспрестанно текущие слёзы, превратившие её лицо в непропечённую лепёшку. – Поговори со своим мужем, пусть он скажет батюшке, пусть они сделают так, чтобы я поехала в Бухару. А там Аллах проявит свою милость и обернёт взор Закира в мою сторону. Тогда может быть он и захочет взять меня в жёны.
– Конечно, Закир женится, да не на тебе. Молодых полно, гроздями на дувалах висят. Только того и ждут, чтобы кто-то сорвал. На таких перестарков, как ты, никто не смотрит. – Жёсткие слова тяжело давались Лайло. Та понимала, что без Нафисы она как без рук. Сестрёнка была услужливой, работящей и тащила на себе воз домашней работы ничуть не меньше, чем сама Лайло.
–Сестра, за что ты так со мной? – икая, девушка выдавила из себя унылые слова.
– Нафиса, поздно об этом говорить, нужное время прошло. Почему ты раньше молчала? Почему никому даже не намекнула о своей сердечной привязанности? Неужели ты думаешь, что мой дядя и твой отец были бы против того, чтобы ты вышла за Закира замуж? Или мой муж не понял бы тебя и не согласился? Но сейчас?… Конечно, я скажу хозяину, но ни на что не надеюсь. Ты же видела, на ком он Саида женил? Вдруг мой муж насчёт Закира какие мысли имеет? – вздыхая и тоскуя, Лайло постелила две курпачи на палас, предлагая Нафисе остаться ночевать у неё. Говорить больше не хотелось. Глупость и упрямство неизлечимы. Если у Лайло ничего не получится, так и останется её сестра незамужней. Позор-то какой!
Немного повозившись и удобнее устраиваясь в непривычном месте, Нафиса закрыла глаза и честно пыталась уснуть. Перед глазами сразу же поплыли разноцветные круги с вкраплениями овалов и ромбов, это рисунок нового узора на один из оставшихся платков. Девушка долго не могла придумать орнамент для платка и найти подходящие цвета. После того, как она всё рассказала сестре, узор сам по себе сложился в голове. Она видела его во всей красе. Вот здесь жёлтый цвет, он тёплый, успокаивает и способствует созиданию. Ромбы рядом надо вышить коричневыми нитками, они хорошо сочетаются с жёлтым и радуют глаз. По бокам надо пустить холодные цвета – голубой, фиолетовый и бирюзовый. Они приводят человека в состояние созерцания и умиротворения. Можно использовать и серый, он простой и за него глаз не цепляется, его лучше пустить по краю. Привычные мысли окончательно заставили Нафису забыть неприятный разговор. Он наизнанку вывернул ей душу и словно голую заставил пройти на виду у всех жителей махалли.
Права была сестра, её собственная глупость и непонятная надежда на счастливую случайность привели к печальному концу и неразберихе в голове. Аллах милостив, теперь от Нафисы ничего не зависит. Теперь её судьбу будут решать родные, близкие. Молодая вышивальщица была уверена, что в семье её любят и не позволят увянуть никому ненужным пустоцветом. На границе сна и яви она увидела Закира, увидела таким, каким он был двенадцать лет тому назад, нескладным подростком с безумно грустными глазами. Они лишь на мгновение задержались на невзрачной девчонке. Затем взгляд уплыл в сторону, прочь, туда, где ей не было места. И на этой грани яви и сна вдруг появилась невероятная по своей силе и убеждению уверенность – ошибается Лайло, ей нечего боятся. Она попадёт в Бухару, она будет жить возле своего любимого полноправной женой. Аллах ей в помощь!
Ранним утром, когда солнце ещё пряталось за горизонтом и никому не собиралось показывать своё румяное лицо, Али соскользнул с курпачей* на балахоне. Брызнув несколько горстей воды на лицо, он натянул на ноги старенькие чорики, а на тело давно отслуживший свой срок и потерявший первоначальную расцветку отцовский плюшевый жилет. Стремглав слетев с лестницы, он птицей пролетел двор и сад. Здесь его приняла в свои объятия Акдарья. День начался. Почти пять лет так начиналось каждое утро. Надо было выполнять все указания, полученные от учителя-китайца Дэн Зена. Али не забыл ни единой мелочи. Держа жилетку и чорики в одной руке, а другой резко загребая против ленивого течения, он быстро переплыл реку и сел под знаменитый карагач со сломанной вершиной.
Умерив дыхание и успокоив сердце, Али постарался ни о чём не думать, уставившись в растресканную кору дерева. Свежий воздух не ласкал кожу, а властно теребил. Стояла ранняя весна, по утрам было довольно свежо. Очень медленно, не торопясь, кропотливо и неспешно мальчик отгонял все мысли. Дыхание стало глубоким, ровным, воздух тугими волнами проникал в лёгкие и, выплывая наружу, слегка побулькивал в горле. Солнце уже поднялось над горизонтом, а мальчик всё сидел без движений. Внезапно он открыл глаза, встряхнулся всем телом и вскочил на ноги. Он стал наносить резкие удары сжатыми кулаками в разные стороны от себя. Ноги его колотили воздух там, где только что находилась голова. Прыжки были такие резкие, что у любого другого руки и ноги давно бы вылетели из суставов. Но уроки, полученные от учителя, даром не прошли. Тело Али слушалось даже не мыслей – их дуновения и скрытых желаний.
Все домашние знали, что у Али с Ульмасом есть занятие, оно должно сделать их сильным, способными защитить себя от врагов. Но никто не верил, что простое дыхание и размахивание руками и ногами, может помочь в этом деле. Старшие братья, особенно Саид, ехидно посмеивались. Все в один голос твердили, что курашисты* самые лучшие бойцы! Когда они выходят в круг, земля содрогается от их поступи, народ вокруг замирает и ждёт великих подвигов! Ни одна свадьба, ни один праздник не обходятся без этой борьбы. Любой уважающий себя мужчина должен знать правила борьбы и уметь честно победить противника в сражении!
Почему Али выбрал такую непонятную борьбу? В ней и движений-то не видно! Никто этого не понимал, да особо не задумывался. Вчерашний день подвёл жирную черту и поставил точку в мысленном, безмолвном споре. Эти бесконечные разговоры вели между собой Али и Ульмас со всем остальным миром, отстаивая свою любимую забаву. Все курашисты борются только с теми, кто равен им по силе, никогда мальчик не сможет победить взрослого мужчину, если тот весит в два раза больше, чем подросток. Но Али смог не только победить мастера Санджара. Он свалил его с ног одним ударом, да таким, что у старого драчуна дух перехватило.
Никогда ещё Али не применял свои знания и умения против другого человека. Одним ударом ребра ладони он ломал толстые ветки. Иногда ему удавалось разбить камень, чаще всего хрупкий известняк. Когда он укреплял свои ладони и пальцы, то он втыкал их в мокрый песок, стараясь загнать с одного раза как можно глубже.
Закончив все упражнения, Али опять сел на своё любимое место и задумался. Неожиданность, внезапность нападения и презрение к щуплому мальчишке – вот что привело мастера Санджара к бесславному поражению в драке. Если бы тот успел приготовить свою любимую палку и взмахнуть ею, то Али сейчас лежал бы рядом с Ульмасом. Учитель Дэн Зен всегда говорил, что двигаться нужно быстрее мысли и не предупреждать противника о своих намерениях. Никогда не смотреть ему в лицо, извещая взглядом о начале атаки. Противник должен быть уверен в своём превосходстве, в своей силе и ловкости. А курашисты, начиная бой, потрясают руками и топают ногами, угрожая и уведомляя о способах, какими будут разделываться друг с другом.
Многие зрители заранее знают, кто и как борется, у всех есть любимые бойцы. Люди редко ошибаются в том, кто выиграет схватку. Это всё равно что в козлодрании поставить заклад на незнакомого коня и всадника. Проще выбросить деньги на ветер, чем ставить на чужака. Многих курашистов знают в лицо не только в родном городе, а в соседних селениях и городах. Поэтому незнакомые приёмы боя, используемые подростками, для многих будут неприятными сюрпризами, способными осложнить жизнь врагам.
