скачать книгу бесплатно
Все поняли хитрость боярина и заулыбались. Посадник выполнил их волю. Конечно, Иван Васильевич ничего не знал о складной грамоте, а полученным ответом был доволен. Но в Пскове нашелся перебежчик, который тайными тропами пробрался в Новгород и оповестил их об истинных намерениях псковитян. Ударил вечевой колокол. Вече, узнав об измене, решило проучить гнусных псковитян. Посадник собрал всех старост и приказал собирать дружину из плотников, гончаров и других ремесленников. Хотя это было не особо боевое войско, но мужики бывалые. Вести войско вызвался Димитрий Борецкий. Он уже хаживал во главе. Мать, скрепя зубами, отпустила сына.
Холмский уже подошел к реке Поле, новгородцам надо было его сдерживать. И псковитян хотелось проучить. Более половины из собранных людей Димитрий повел на псковитян, остальных направил против Холмского. Соглядатаи, которые были засланы в Новгород, сообщили Ивану Васильевичу, что воевода Борецкий ведет войско против псковитян. Тогда великий князь приказал Холмскому, который к тому времени на реке Поле встретился с новгородцами и заставил их отступать, их не преследовать, а идти на помощь псковитянам. К Демону, куда Холмский хотел направиться, Иван Васильевич приказал двинуться князю верейскому.
Холмский ехал по берегу реки Шелони, часто объезжая заросли густого кустарника. Между этими объездами уставший князь подремывал, не думая о своей безопасности. Впереди шли конные разъезды, которые немедленно его бы оповестили.
Было жарко. Июльское солнце жарило вовсю, нагревая кольчуги и шлемы. Воеводы, измученные жарой, не раз обращались к Холмскому, чтобы тот разрешил снять эти доспехи. Но бывалый воин только отрицательно качал головой. И эта его осторожность вскоре оправдалась. Прискакал один из передовиков и еще на подъезде прокричал:
– Новгородцы на том берегу!
Дремавшего князя окликнул один из воевод:
– Князь! Князь! Новгородцы! На том берегу!
Холмский провел рукой по усам и бороде, точно проверял, на месте ли они. И, вздыбив коня, направил его по крутому берегу наверх. Его зоркий глаз вскоре увидел противника.
– Останови войско! – сказал князь воеводе, следовавшему за ним.
На собрании воевод решили разделить войско на две части. Одна, перебравшись на тот берег, нападет в лоб, вторая – с фланга.
– Пошли гонца к татарам, пускай скачут на помощь, – приказал князь, повернувшись к одному из воевод.
Когда половина войска лесом ушла исполнять его приказ, он, вытащив меч, негромко произнес:
– Вперед! – и первым бросился в реку.
Внезапное появление москвитян привело Димитрия Борецкого в замешательство. По докладу его разведчиков, Холмский должен был идти к Демону.
– Как он тут оказался? – удивленно воскликнул Димитрий.
Что ему оставалось делать? Он вытащил меч. Вскоре звон стали, крики, вой огласили мирную местность.
Князь Холмский был мужик здоровенный. Широкий меч в его руках свистел, рассекая воздух. А его свирепый взгляд наводил страх на противника. И все же, все же… У кузнецов и плотников руки тяжелые. Холмского спас его воевода, отправленный князем для неожиданного нападения с фланга.
Новгородцы дрогнули, смешались. Но, когда почувствовали, что противник малочисленный, бой закипел с новой силой. И опять новгородцы начали теснить москвитян. И тут подоспели татары. Не любители открытого боя, они, точно рой пчел, налетели на новгородцев, осыпая их тучей стрел. Ряды новгородцев быстро таяли. Теперь воспрянули духом и остатки воинства Холмского. Димитрий Борецкий хотел личным примером поднять боевой дух своего войска и бился, как лев. Но… спохватился он поздно. Страх проник в души его воинства, и оно постыдно бежало. Борецкий со слезами на глазах опустил меч. Десяток татарских лучников наставили на него стрелы. Он проиграл и попал с воеводами в плен. У него в обозе нашли договорную грамоту новгородцев с Казимиром. По повелению Холмского ее отправили великому князю. Посланец нашел его в Руссе. Узнали об этом и новгородцы.
После известия о победе и пленении Борецкого великий князь ждал новгородцев с повинной. А те, по науськиванию литовской стороны, подняли мятеж. Воины заняли места на стенах.
В Литву за помощью поскакал новгородский посланник. Но ему пришлось вернуться. Когда ливонскому магистру доложили, что сторожевой пост схватил новгородского посланника, он приказал доставить его к нему. Вначале тот запирался. Тогда магистр приказал отвести его в подземелье. Посланник, увидев там, что какой-то полуголый человек развел в печи огонь и сунул в него железный штырь, понял, к чему клонится дело, и заорал диким голосом, умоляя отвести его к магистру. Там он все и рассказал. Магистр боялся Казимира больше, чем великого князя, и приказал рыцарям доставить гонца до самой границы с Новгородом.
Когда узнали о том, что помощи от Казимира не будет, боевой дух новгородцев стал угасать. Иван Васильевич, узнав о поведении новгородцев, рассвирепел и приказал привести к нему пленников.
– Вы за короля хотели драться? – глядя на Димитрия, проговорил он. – Тогда получайте: казнить их! – рявкнул великий князь.
Их схватили, выволокли наружу, повалили на колоду и отрубили головы. Один из палачей вытер свой окровавленный меч о подол одежды казненного Борецкого и бросил:
– А грозен наш князь, грозен! – и вздохнул.
– Да, – поддержал его другой палач, – грозен!
А в Новгороде кончался хлеб. Теперь подсуетилась московская сторона.
– Хотим великого князя! – раздался их клич. – Хотим, чтоб Феофил бил челом нашему государю!
Их, как прежде, не закидали камнями. Те, кто это делал, попрятались по норам.
И Феофил со старыми посадниками, подписывавшими договор с Москвой, поехал к Ивану Васильевичу, который стоял на Коростыни, при устье Шелони. Феофил, постигший характер великого князя, сразу к нему не пошел. А стал обходить его братьев, одаривая их, чтоб те за него замолвили словечко.
Митрополит, которого хворь свалила в постель, собравшись с силами, написал Ивану Васильевичу письмо, где просил его, если новгородцы попросят приема, чтобы он их принял. И Иван Васильевич его послушал. Принял и дал мир Новгороду. Но за это они заплатили ему пятнадцать тысяч деньгами и еще серебром. В договоре же новгородцы обязались: «…быть от великого князя неотступными, князей литовских не просить…»
Но после отъезда в Москву великого князя мир продержался недолго. Марфа Борецкая не могла простить казнь своего сына. И она пошла к боярину Василию Ананьину, который недавно был посланником в Москве и нагрубил там великому князю.
– Здрав будь, боярин, – приветствовала она его.
– И ты, матушка боярыня, будь здрава. Что тя привело ко мне? – спросил он, пытливо глядя на нее.
– Что остается мне, бабе, делать, коль вы, мужики, попрятались в норы, – ответила она зло.
Ее губы плотно сжались.
– Ты зря, матушка боярыня, так говоришь. Мы борьбы не оставляли. – Он затравленно посмотрел по сторонам. – Мы спросим с тех, кто орал за Москву, будь она неладна.
– А… знаю. Они живут на Славкове и Никитиной улице, – ответила Марфа, явно желая, чтобы боярин исполнил свои слова.
– Да, да, матушка, вот мы туда и наведуемся. Пущай все знают, как ратовать за Ивана. – Он говорил эти слова с напором, точно изменники были перед ним и он хотел выразить им свое презрение.
– Вот, вот… правильно. Еще и бояр Полинарьиных не обойдите. Они особенно ратовали за московского. Ты кого берешь? – неожиданно спросила она.
– Да… – замялся он.
– Ты говори, я людей знаю. А спрашиваю, чтоб там у тя перебежчиков не было, – пояснила она.
– А-а-а, – протянул он, – да Селезневых Матвея и Якова.
– Знаю их. У них Иван казнил брата Василия вместе… – она тяжело вздохнула, – с моим Димитрием.
– Андрея Телятева, Моисея Федорова, Афанасьева, – продолжил он.
– Знаю и их. Все они потерпели от Ивашки, – презрительно закончила она.
Ананьин не был пустобрехом. Вскоре послышались предсмертные крики, мольбы. Запылали дворы. Люди расплачивались за свою верность Москве. Но… было уже другое время. Жалобы посыпались в Москву. Они позвали Ивана в новый поход.
Глава 6
– Прошу к столу! – раздался звонкий, ироничный голос Софьи.
– Идем! Идем!
За обеденным столом вместо полумягких кресел стояли какие-то потертые стулья. На столе, в больших тарелках, – по рыбке, немного зелени и небольшая порция чечевицы, скудно политая маслом. А в середине, на блюде, что-то напоминало лепешку, посыпанную тонким слоем сыра.
– Да-а-а, – Андрей протянул, подставляя сестре кресло, – видел бы это наш отец! – и глубоко вздохнул.
– Скажи спасибо, что это есть, – проговорил Мануил. – Если бы не Софьюшкины вышивки, пальцы бы свои сосали, – закончил он, вонзая вилку в тощую рыбку.
– Да, кстати, кому сегодня идти на рынок, Софьюшка? – Андрей повернулся к сестре. – Тебе вчера удалось закончить вышивку? – спросил он, запихивая в рот салатный лист.
– Да. А идти тебе. – И она скосила на него глаза.
– Хорошо, – отрешенно произнес он, проводя рукой по молоденькой бороденке, – только бы не получилось, как в прошлый раз.
Тогда ему не удалось продать ни одного Софьиного рукоделия. На рынке была почему-то одна беднота. Они брали в руки изделия, любовались, вздыхали и… клали на место.
– На все воля Божья, – философски заметила она, – но что дальше делать будем? – с тоской сказала Софья.
– Я же говорил, надо уезжать к дяде, – ответил Андрей.
– И быть потом магометанкой? Нетушки! – с жаром воскликнула сестра.
– Ну и что? – ехидно произнес Мануил.
– Турок на тебе женится. Как-никак, ты племянница последнего византийского императора! – засмеялся Андрей.
– Над чем смеешься? – укоризненно глядя на него, сказала Софья, вытирая не совсем свежим столешником свои яркие, выразительные губы.
– Он еще не сказал, – хихикнул Мануил, – что если на тебе женится турок, то ты будешь десятой женой в его гареме.
– Почему десятой? – недовольно бросила она.
– Почему? Да потому, что у них обычай такой…
– Хватит! – осадил Андрей. – Женитьба, замужество! Она уже один раз вышла замуж и стала королевой, – в сердцах произнес Андрей.
– Я, что ли, виновата? Это все Виссарион, – чуть не плача, возмутилась она.
– Будет! Нам еще ссориться не хватало, – миролюбиво сказал Мануил и добавил: – Ты, брат, иди на рынок, пока там народ есть.
– Да иду, иду, – ответил тот, поднимаясь. – Софья, где у тебя товар? Давай.
Она быстро поднялась и торопливо направилась в свою комнату. Взяв у нее узелок с вышивкой, он задумчиво произнес:
– А куда подевался Виссарион? Что-то он ничего не сказал.
– Да, – сказал подошедший Мануил, – сколь времени прошло, – и разочарованно махнул рукой. – Думаю, – добавил он, – Виссариона мы больше не увидим, стыдно, поди, ему. Наобещал…
– Конечно, хоть бы что-то сказал, – заметила Софья и шутливо подтолкнула Андрея к выходу. – Иди же!
Андрей вернулся довольно быстро, хотя узелок его заметно уменьшился в объеме. Подав встречавшей его Софье остатки непроданных вещиц, он высыпал из кисета мелочь. Подскочивший Мануил глазом окинул деньгу.
– На недельку хватит. Я пошел за нитками, – беря несколько монет, проговорил Мануил и спросил, повернувшись к Софье: – Какие те нужны?
– Возьми золотые и голубые, – ответила она.
Но уйти Мануилу далеко не довелось. Он столкнулся с… Виссарионом. Парень от удивления даже отступил назад, не веря своим глазам.
– Кого я вижу! – Виссарион как ни в чем не бывало радостно развел руки, в одной из которых был букет. – Дорогой мой Мануильчик!
Подойдя, он обнял несколько настороженного парня.
– О! Да ты совсем стал мужчиной! – продолжая сохранять радостное настроение, отступив на шаг и разглядывая Мануила, воскликнул кардинал.
– Да. Наверное, изменился. Вы так давно у нас не были. – Последние слова прозвучали с укором.
– Мой друг, – и обнял парня за плечи, – новый папа – вулкан, а не человек. Так загрузил работой… еле вырвался. Как сестра, брат? – спросил он, снимая с плеч Мануила руку.
– Да-а, – разочарованно произнес Мануил, – пока ничего хорошего.
– Понимаю, понимаю, – со вздохом проговорил Виссарион, – но будем надеяться, что Бог не оставит вас. Пошли.
– Пошли, – ответил Мануил и пошел рядом с кардиналом к калитке.
Входя в дом, он прямо с порога громко оповестил:
– А у нас гость!
Софья, услышав этот странный крик, выскочила из комнаты с пяльцами в руках. Увидев Виссариона, она растерялась, потом быстро спрятала руку с пяльцами за спину. Но поздно! Острый глаз Виссариона заметил это сразу и понял, чем занимается девушка. «Еще не то будет, дорогая!»
Но увы! Радостный вид человека, обрадованного этой встречей, породил у Софьи совсем другие мысли. В ней затеплилась надежда: «Долго не шел, не решалось сватовство. А теперь… неужели… Господи, ради всего святого! Помоги! Неужели я… королева?»
Он, подойдя, вручил ей цветы и, не скрывая восхищения, произнес:
– Как ты изменилась! Похорошела еще больше! Как я жалею, что мне сейчас хотя бы не тридцать!
– Проходите, Виссарион, проходите.
Он продолжал любезно улыбаться. То, что он увидел, поразило его: нищета била из всех углов. Да, они были бедны, он это знал, но не думал, что настолько. Выбрав кресло, он осторожно присел. Софья села напротив, жадно поедая глазами кардинала. Он понял, чего она ждет от него. Виссарион поочередно посмотрел на братьев, сидевших с обеих сторон от сестры, потом попросил:
– Мне бы чем-то промочить горло.
С места сорвался Мануил, сбегал на кухню и принес глиняный горшок, в котором была какая-то жидкость. Он взял глиняную кружку, стоявшую на подоконнике, и налил в нее апельсиновый сок. Сделав пару глотков, Виссарион понял, что сок наполовину разбавлен водой. Достав неторопливым движением руки из кармана тряпицу, вытер ею губы и так же медленно возвратил ее на место.
– Да-а… – протянул Виссарион, – короли тоже нуждаются в деньгах.
Сказав эту фразу, он посмотрел на Палеологов. По выражению их лиц ему стало ясно, что они не поняли его. Кардинал вздохнул. Его лицо стало скорбным.
– Я это к тому, что король Франции… – Он опять закашлялся.
Похоже, он выжидал, чтобы они поняли: сватовство не состоялось. Но они молчали. Пришлось выразиться яснее:
– Ты, Софьюшка, не печалься. Может, это и к лучшему. Может, Он, – Виссарион поднял руку с вытянутым пальцем вверх, – готовит тебе что-то более значимое.
