Война за Независимость

– Ага, хорошо, – с пионерской готовностью тряхнула наспех заплетёнными косичками Катя и шагнула через порог. Остановилась и, решительно развернувшись, шагнула к ничего не ожидающему мужчине:

– До вечера.

Прижавшись к нему, как-то по-детски, юношески неумело, прильнула к его губам нежно-нежно, как, когда-то, Лена в самый сладкий, "медовый" период.

"Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Я пришёл для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком."

(Евангелие от Иоанна гл.10; ст.10)

Послонявшись по квартире, несколько раз включив и выключив телефон и, так и, не решившись позвонить ни жене, ни сыну, никак не ожидающим звонка от уехавшего "в командировку" главы семейства, Антон решил опять пойти прогуляться. Побродив между "бороздящими" небо новостройками, мимо детских площадок битком набитыми истошно орущей детворой, как-то, совершенно случайно уткнулся в новенькую, местами "подпёртую" строительными лесами, церковь.

"Зайти что-ли? Я же, вроде как, крещённый…, а может не открыто ещё? А нет, написано что уже работает. Ну, понятное дело, надо же, побыстрее, "бабло отбивать", сколько сюда ушло, примерно?", – опытным взглядом начал калькулировать смету крупный строительный подрядчик, – "ага, а вот и машина священника", – ядовито ухмыльнулся внутри себя посмотрев на притулившийся сбоку храма "крузак".

Неумело перекрестившись зашёл внутрь, купил в свечной лавке несколько свечей, подороже, и пошёл бродить между колоннами с усилием втыкая их в подсвечники, как будто сваи забивая. Откуда то сверху доносился голос, непонятно и гнусаво, что-то тараторящей девушки.

"Как Катька бубнит, тоже наверное нос подпорченный", – ухмыльнулся внутри себя.

– Вы на исповедь? – раздался сзади больной старческий голос.

– Ага, да! – почему-то испуганно ответил Антон, непонятно как очутившийся в хвосте небольшой терпеливо переминающейся очереди.

– Да Вы идите вперёд, – повернулись к нему стоящие впереди, опирающиеся на клюки "бабы-яги".

– Как это? – опешил Антон, – вроде же наоборот, старшие должны…

– Нет, нет, нет, – упрямо возразила очередь, – мужчины вперёд!

Подойдя к молоденькому, выглядящему на восемнадцать-девятнадцать лет священнику, поздоровался.

"Надо же, ещё "сопля-соплёй", а уже на джипе "рассекает", значит и Сашке можно будет купить, а то давно просит…"

– В чём каетесь? – раздался из уст едва покрытого пушком юнца, писклявый, то ли детский, то ли девичий голосок.

– Да вот, гордость видимо у меня, – ухмыляясь начал Антон.

– Угу, – раздался вдруг над головой порыкивающий голос дяди Саши, – гордость говоришь? А кого её нет? Ты давай, говори в чём дело или пошёл отсюда.

– Я…, я это, – чуть не плача от какого-то детского испуга запинаясь заговорил Антон.

– Вы, знаете, – вновь писклявым голоском прервал полубессмысленную речь исповедника батюшка, – всё, хватит пока что. То есть, отставить!, короче говоря. К причастию я Вас конечно же не допускаю, а на службу завтра приходите, обязательно приходите. Дождитесь когда всё закончится, мне есть что Вам сказать…, думаю что есть.

Повинно покивав головой, строго рассматривающим его, застоявшимся в очереди бабкам, на совершенно ватных ногах добрёл до ближайшей лавки и обессиленно шлёпнулся на неё. Посидев немного и послушав как хор молодых голосов вовсю распевает умоляя:

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!

Совсем растерялся когда толстый, обросший лохматой бородой пожилой мужик в священнической одежде пошёл по периметру помещения держа в левой руке толстую палку с горящей свечой, а правой размахивая сильно дымящим кадилом. Народ в церкви, кроме тех кто стоял в очереди на исповедь, как перепуганные овцы, сбился в кучку в центре храма. Антон, на которого цыкнула какая-то из бабок, тоже послушно всунулся "внутрь стада", как и всё, зачем то, поворачиваясь вслед за сердито зыркающим и что-то себе под нос бормочущим дядькой. Дождавшись когда всё закончилось и люди начали потихоньку "растекаться по углам", Антон потихоньку прокрался на выход и, мелко семеня, выскользнул из помещения. Оказавшись на улице облегчённо вздохнул и пошагал со двора.

– Фа-фаамм!!!

Раздался за спиной то ли автомобильный, то ли паровозный гудок. Антон инстинктивно бросился в сторону. За рулём того "крузака", который только что стоял, а сейчас отъехал от храма и катил на выход, сидел лысый, гладко выбритый мужик лет сорока пяти, с головой похожей на китайскую тыкву. Смерив "безлошадного утырка" презрительным взглядом, "крутой кент" газанул и скрипнув колёсами выскочил со двора в проулок.

"Ты смотри-ка, презирает он видите ли меня, более крутым себя считает", – усмехнулся внутри себя Антон, – "а у самого, "крузачок" явно "несвежий", вон как коптит уже…, так, стоп! Значит – это не священника машина, а на чём же тогда ездит то батюшка, который со мной сейчас разговаривал?"

Катя пришла уже ближе к полуночи. Антон несколько раз собирался позвонить завотделением и каждый раз его что-то останавливало.

"Идиот! Надо ж было у неё номер телефона спросить и записать, вот если не приедет сегодня, что опять "в контору" звонить и именно её "заказывать"? Что-то стрёмно как-то…"

– Привет, – голосом лет пятнадцать-двадцать прожившей с мужем жены поздоровалась с ним ещё вчера совсем не знакомая девушка.

Просунувшись мимо стоящего в коридоре Антона и уронив в комнате довольно увесистую сумку, буднично-усталым голосом спросила:

– Ужин есть?

Опять же перекусивший в "макдональдсе" Антон растерянно развёл руками:

– Надо было сказать, я б чего-нибудь купил…

– Ага, ну да, конечно, всё тебе надо говорить и напоминать, – точь-в-точь как Лена заворчала Катя  открыв взвизгнувшую "молнией" сумку и зарывшись в неё, – я так и думала, что пожрать у тебя ничего нет, поэтому и в "пятёрку" забежала. Щас, чего-нибудь приготовим, а то вторые сутки на перекусах, хорошо что на работе, всё более-менее, спокойно, короче…

Непрерывно что-то вполголоса бубня себе под нос, лихо сварганила то ли "гавайское", то ли "мексиканское" блюдо с макаронами. Антон наблюдал за ней как зачарованный, чувствуя временами, как сердце сладко стискивает ностальгическими воспоминаниями, о том времени, когда Лена, вот также, до того, как они резко и вдруг "сказочно разбогатели", приходила с работы, и так же как эта молоденькая, осунувшаяся от усталости девушка, с ворчанием готовила ужин, кормила совершенно не приспособленных к домашним делам мужа и сына.

Наскоро проглотив свою долю еды с тарелки и со вздохом попросив:

– Помой? Будь другом?

Побрела в ванную захватив с собой объемный, хрустко шумящий полиэтиленовый пакет. Вышла где-то через полчаса в какой-то, дико розовой пижаме "заляпанной" ярко-синими бегемотиками.

Как-то "привычно" чмокнув его в лоб, еле сдерживая зевоту проговорила:

– Спокойной ночи. Надумаешь помирать – разбуди.

Завалилась на послушно пружинящий ортопедический матрац, отвернулась к стене и сразу засопела.

"Что это? Что происходит?", – совершенно не чувствуя ни сна, ни реальности спросил сам себя Антон, – "половина первого ночи. Надо б тоже спать лечь…, а зачем?"

[– Так, товарищ прапорщик, давайте ещё раз, сначала и по порядку.

– Товарищ майор, – исподлобья покосился Антон на строго-ровно сидящего напротив него военного прокурора, – в третий раз уже всё сначала и до конца рассказываю…

– Ты, десантура, не бузи! Надо будет и пять, и десять раз мне всё подробно пересказывать будешь!

– Затем? И так понятно, что кто-то, наверху, хочет "стрелки перевести"…

– А я, по-твоему, дурак?! Думаешь сам, ничего не понимаю? – хищно прищурился офицер на слегка испуганного Антона, – слушай сюда! Я – русский офицер в четвёртом поколении, и никому, и никогда, солдата в обиду не давал, и не дам! Так что, не получится ИМ, всё на "козлов отпущения" свалить…, по крайней мере, не с моей помощью…

Антон поёрзал на стуле, подтягивая всё время сползающие из-за отсутствия ремня штаны и зарапортовал:

– Мы выдвинулись … числа, … года. Колонна состояла из…

"Духи" ударили, по идущему впереди БТРу, наперекрёст, из двух противоположных точек, из серьёзных, новых гранатомётов… (Как выяснилось позже – израильского производства. Да и вообще, вооружены они были совсем не "по чину", не какое-то там советско-китайское и американское старьё, а всё "с иголочки", одних крупнокалиберных пулемётов было более двадцати, более чем достаточно, чтобы разнести их среднюю, двигающуюся "домой" колонну, в пух и прах.)

– Всё?

– Всё, а что ещё? Ведь я, товарищ маойр, только и помню самое начало, поскольку на броне первого БТРа сидел. Сзади. Если б спереди, или посерёдке, то всё, не разговаривал бы сейчас с Вами. А так, меня разрывами от гранатомётов не задело. Уже когда сам БТР изнутри рванул, сдетонировал, меня как куклу тряпичную, и об песок…, в себя пришёл, осмотрелся, вроде цел, АКа как в обнимку держал свой так и…, встал, голова болит и кружится, но вроде не падаю, смотрю дома невдалеке виднеются, кишлак – не кишлак, а что делать? Побрёл туда, а там, слава богу, комендатура. Вот и всё.

– Ну да, вроде всё, да не всё, – майор покряхтев, отложил авторучку, которой, слушая рассказ Антона, делал какие-то пометки в разложенных перед ним бумагах. Глубоко и тяжело вздохнув, почесал лоб и аккуратно сложив разномастные бумажные листочки в канцелярскую папку, закрыл её.

– Прапорщик, давай без протокола, всё останется между нами, вы брали какой-либо груз в предыдущем населённом пункте?

Антон, исподлобья глянув на прокурора, вильнул глазами и упёрся взглядом в лоб:

– Не могу знать, товарищ майор, потому как, такие действия находятся вне моей компетенции…

– Антон, сынок, послушай меня внимательно…, ваш конвой разгромили не "духи", и даже не "америкосовский" или британский спецназ…, а вообще, хрен его знает, кто. "Наверху" все вконец "пересрались" и собираются это дело строго настрого засекретить. Поэтому, я принял, единоличное решение, освободить тебя из под стражи за отсутствием состава преступления, поскольку в расположение нашей воинской части ты вышел с документами и с личным оружием. И есть медосвидетельствование о перенесённой тобою сильной контузии. Дело же вот в чём, из всего личного состава вашего конвоя практически никого в живых не осталось, старший комсостав  выбит весь, те из рядовых и прапорщиков кто выжил находятся в крайне тяжёлом состоянии, и не факт, что вылечатся…

– Почему?

– Им могут помочь "благополучно" молчать и дальше, поэтому, я и принял, ЕДИНОЛИЧНОЕ решение о твоём освобождении, потому что, из твоей родной части, хрен ОНИ тебя "выцарапают"…, ты же, мне вот что скажи, всю вашу технику разнесли в клочья, а вот, ЗиЛ-131, госномер …, почему-то, остался целёхонький. Ты чего, чего так побледнел? Плохо тебе? – встревоженно вгляделся в похолодевшего от страха Антона, согласно кивнувшего на его вопрос, – совсем плохо или дотерпишь?

Получив утвердительный кивок, продолжил:

– Так вот, я этот сраный грузовик, сверху донизу, ничего, только ваше барахло солдатское, матрацы, рюкзаки и прочая дребедень. Мы всей следственной группой только что по винтикам его не раскрутили, и, так и, ничего. Антоша, пожалуйста расскажи мне в чём дело, лично для меня, я эти сведения никогда и никак против тебя не использую. Обещаю. Слово Офицера.

– В предыдущем пункте, к нам вояки местные обратились, сказали, что ихние аксакалы договорились о беспрепятственном проходе нашей колонны аж до …, но с условием, доставить туда небольшой груз. Наш капитан, как чуял, не хотел, так они ему, мол "наверху" всё согласовано, он вышестоящее командование запросил, те отвечают, да мол, так точно, берите и везите. Вроде б и хорошо, считай суточный переход без всяких проблем, да ещё по такому участку, только вот…

– Что?

– Когда они эти ящики вынесли…

– Что за ящики? Армейского образца?

– Нет, что-то, на наши сундуки похожее, только все резьбой покрытые, мелкой такой, как будто бы буквы арабские. Так вот, они их до границы кишлака донесли, а дальше ни в какую, на машины, говорят, сами их грузите. Тут и началось препирательство почему-то, никто к этим "сундукам" прикасаться даже не хочет, они их ещё, сразу, как на землю поставили, так и коврами накрыли. Может, если б они этого не сделали, так и наши бы так не "пересрались". Рядовые прям "в отказку", лучше говорят под трибунал пойдём, короче, вызвались…

Внимательно слушающий майор раскрыл папку и вынув из неё литок положил перед Атоном:

– Правильно?

– Дааа…, а откуда  Вы знаете? Ведь сами же сказали…

– Вы, всё четверо, пропали с места инцидента. Ты обнаружился хотя и далековато, но хоть кое-как, но объяснимо, правда как ты умудрился, в контуженном состоянии, двадцать километров, по горам, – отрицательно помотал головой военный прокурор, – маловероятно это, совсем маловероятно. А вот прапорщик Шамсутдинов, обнаружился в ста пятидесяти километрах от места действия. Без оружия. В состоянии помешательства. Сейчас в медчасти, под усиленной охраной. Мы надеемся, что он, всё-таки, в себя  придёт, но медики говорят, что вряд ли…, а ещё двоих, прапорщика Газарова и старшину Кима, обнаружить так и не удалось. Продолжай.

– Так вот, сначала вызвались Газаров с Кимом, эти "сундуки" с виду нетяжёлые показались, потому что, небольшие, где-то сорок на сорок, и сантиметров двадцать в ширину. И ручки с боков такие удобные приделаны. А когда попробовали, то поняли, почему эти ручки такие толстые, массивные…,

– А из кишлака их кто принёс?

– Так опять же, непонятка, вроде как бабы ихние, двенадцать человек, по четыре на каждый "сундук". А потом, когда мы уже вчетвером, каждый этот ящик, чуть не обсираясь, на грузовик, Газаров и говорит, нихрена мол это не бабы были, они своих женщин холят и лелеют, никогда бы они такую тяжесть не подняли, а те несли как будто и не напрягаясь. После, когда команду выдвигаться дали, смотрю, все наши пацаны, да и сами "старшЫе"…, как на похоронах, короче. Эти два аксакала, на броню, на передок машины уселись, бороды на ветру развеваются, ну ни дать, ни взять, два "Хоттабыча" на ковре-самолёте…, у меня ещё, почему то, мысль такая дурацкая пришла, что не "охрана" они нам, не гарантия безопасности, а прям ориентиры…

Антон запнулся и смолк от звука дерзко зазвеневшего телефона. Прокурор выждав паузу в три-четыре секунды, снял трубку:

– Слушаю… Да… Да… Понял… Хорошо, сейчас.

Положив трубку обратно, посмотрел на Антона:

–Наряд за тобой, из твоей части, прибыл.

Вызвав комендантский конвой и отдав приказ, передавая Антону, придерживающему левой рукой спадающие штаны, пожал обеими своими правую руку прапорщика с зажатыми в ней личными документами:

– Будь Здоров, Солдат.

– Спасибо, товарищ майор, – повернувшись на выход, Антон обернулся, – знаете, какая странность, те ящики, мне показалось, что в них лежало что-то живое и шевелилось, хотя бред конечно, я после сколько не думал,  ничего живого, чтобы оно при таком малом объёме таким весом обладало – нет и быть не может…]

Антон проснулся от сладко-слюнявого посапывания в шею чуть пониже уха.

"Когда я на кровать перелёг? Не помню… Ведь вроде сидел в кресле и сидел, и спать совсем не хотелось."

Катя, как будто услышав его, что-то замычала сквозь сон, закинула свою ногу на низ живота мужчины и начала тереться ею об него.

– Катя, чего ты делаешь? Не надо.

– Нужен ты мне, – прогнусавила сквозь сон девушка, – "обосрался бы триста лет", это может просто по привычке, инстинкт так скажем.

– Ладно, ладно, не бузи, – удержал Антон пытающуюся отвернуться "лежачую сиделку", – не обижайся, я ж больной? Ну вот. А на больных обижаться нельзя, – потеснее прижал, обнял льнущее к нему тельце, – давай ещё поспим, так мне с тобой хорошо…

– Мне надо Машку подменить, – объясняла лежащему, сонно лупающему на неё глазами Антону шмыгающая туда-сюда, полуодетая Катя, – она вчера за меня до обеда работала, с ночной осталась, а сегодня она в день, вот, а ей надо, до обеда, так что, она меня выручила, а то б меня, завотделением, точно с "говном бы съел"!

– Видишь, какая у тебя подруга – молодец.

– Во-первых, не подруга, а пока ещё просто так, знакомая по работе; во-вторых, она это не без выгоды сделала, сегодня воскресенье и большой праздник у неё, день каких-то апостолов первоверховных. А она, вся такая правильная, одевается и ведёт себя прям так, "девочка-ромашка", бэээ, – скривила тошнотно-блевательную рожицу заканчивая "боевую раскраску".

– Всё равно, хорошая девушка, не ругается…, – начал было Антон

– Дааа?! – сразу же, возмущённо, перебила его Катя, – а чего ж тогда, ты меня "плохую", а не её "хорошую" к себе позвал?!

– Катька!!! Дура!!! – встревоженно вскинулся и сел на кровати Антон, – не начинай!!!

– Не "начинай", не "кончай", – обиженно пробубнила себе под нос дёргающая замок маленькой сумки девушка, – вот блин, опять поломался!

– Дай сюда, – тихо и примирительно попросил Антон, поправив перекосившуюся "молнию" и застегнув сумочку, отдал обратно, – вот, всё в порядке.

– Ты волшебник, – мурлыкнула "оттаявшая" Катя и чмокнув, вздрогнувшего от неожиданности Антона, в нос, хихикнув побежала к двери, – давай пока, до вечера, не забудь помаду стереть, а то так и будешь до вечера ходить, на клоуна похожий.

Антон снова упавший на кровать и недолго поворочавшийся с боку на бок, вспомнил вчерашний разговор с молодым священником и решил вставать. Неспешно собравшись, позавтракав остатками вчерашнего ужина, вышел из дома и побрёл в сторону храма.

"Рано ещё совсем, наверное и не начиналось ещё, может пойти немного погулять?" – подумалось подходящему к церкви Антону, – "упс! А это что ещё за "ведро с болтами?!" – ошарашенно оглянулся услышав натужный вой мотора и разномастное бряканье "убитой" ходовой. Оглянувшись и увидав проезжающую мимо него, годную только на металлолом "десятку", машинально кивнул поздоровавшемуся с ним водителю:

"Так это же он! Тот батюшка! Ну и машина у него! Вот тебе и "попы на мерседесах"! А я то блин!" – сокрушенно покачал головой заходя вслед за нырнувшей во двор храма машиной.

Зайдя в практически пустое, пахнущее строительной новизной, помещение, накупив опять "охапку" свечей под непонятное бормотание, откуда то опять сверху, старушечьего голоса, пошёл по кругу, не глядя – куда и кому, "тыкать" свечи. Дойдя по часовой стрелке до задней правой стены, остановился и поставив последнюю свечу, поднял взгляд на икону и:

– Да как же это так?! Руки бы оторвать тому, кто это рисует! – проговорил, вслух, шёпотом, гоняя туда-сюда по горлу удушающий его "комок", – разве можно в женщину, в молодую, вот так, раз, два, три…, семь! Семь стрел! Это же каким извергом надо быть!

"А ты?! Ты сколько над своей женой измывался? Думаешь не больно ей было? Что, просто так она с тобой разошлась? Помнишь, как она после твоих гнусных выходок кричала? Как будто от физической боли", – всплыло внутри, выдавливая наружу слёзы, осознание своей вины.

Запрятавшись там же, в правом уголку, отстоял, как казалось, нескончаемую службу.

– С Праздником! – радостно-пискляво поприветствовал его настоятель храма, – как хорошо, что Вы пришли, и как хорошо, что дождались меня! В-общем, я про Вас обо всём договорился!

Ожидающая его у подъезда Катя то присаживалась на скамейку, неспокойно дёргаясь на ней и крутя головой туда-сюда, то подскочив начинала быстро ходить вдоль подъезда, нетерпеливо выглядывая, как оказалось, его. Увидав Антона ещё издали, приподнявшись на цыпочках и убедившись, что это именно, ринулась как дождавшаяся своего хозяина, верная собачонка:

– Всё! Собирайся, я договорилась! Будешь в нашей больнице, бесплатно лежать! – и сразу, как-то "побито" сникнув, увидав уверенный и спокойный взгляд Антона, обиженно заскулила, – что значит нет? Ты ж там под постоянным присмотром будешь, а здесь что? Антоша, ну не могу же я с тобой здесь целыми днями, а там хоть, считай, ночь, потом, через день в день, потом через двое суток…, ну хочешь, я ещё по дням буду? И по ночам, то есть вечером тебя навещать? С "конторы" я сказала, что увольняюсь, и пусть что хотят делают, хоть на куски режут!

– Никто тебя пальцем не тронет. Обещаю, – обнял и прижал к себе Антон плачущую девушку, – не переживай. А со мной, ты понимаешь, какое дело…

(Через три дня)

– В-общем, Лена, Саша, – объяснял обстоятельства дела Антон сидящим рядом с ним на кухне, по своим местам, жене и сыну, – я в монастыре пока поживу, здесь недалеко, от Города часа три езды всего на машине, на хорошей конечно, – вспомнив предварительную поездку с батюшкой, – у них там всё, в-общем то, приспособлено именно для таких, как я, врачи и среди монахов прям есть, и "гражданские" приходят, круглосуточное наблюдение в-общем…

– Папа, ты почему нам ничего не сказал? – дрожащим, знакомо-детским голосом спросил взрослый сын, – мы что тебе враги? Или ты нас совсем не любишь?

– Саша, ты что?! – задохнулся от испуга Антон, вставая и подходя с готовностью потянувшемуся к нему парню, – как же я тебя не люблю?!

– А почему ты тогда, никогда об этом не говоришь?

– Да я не думал, что надо, – вздрогнув от укоризненного взгляда жены, как от пощёчины, – ты у меня самый любимый, самый красивый…

– Правда?! – дрожа приник к нему плачущий мальчик.

– Правда.

– Батюшка, давайте я Вам машину подарю, ну невозможно же на такой ездить!

– Да перестань ты, Антон! – отмахнувшись как от надоедливой мухи пропищал в ответ в священник, – мне уж сколько раз предлагали! Нет! Потому что я с техникой совсем "не дружу", ну и зачем я буду хорошие вещи портить? Ну давай, С Богом! Бог да благословит тебя! – размашисто крестя спину протискивающегося через маленькую монастырскую калитку Новопризванного.

(Через три месяца)

– Доктор, у меня такое ощущение, как будто Вы и не удивлены, – озадаченно почесал лоб Антон.

– Что значит не удивлён? Ты говори, да не заговаривайся, Антон…, Никифорович. Конечно удивлен, хоть и не в первый раз, мне за тобой, десантура, наблюдать приходится.

– Вспомнил! – вскинулся на стуле бывший прапорщик, – я вспомнил, вы тот хирург, который меня тогда, в Афгане! Ну надо же, как тесен мир!

– Дурак ты, Антоша, – почти ласково проговорил доктор, – как был дурак, так и остался. Не мир тесен, а пути Господни – неисповедимы! Ты пойми, придурок! Такие как ты, способные на раз! – щёлкнул в воздухе пальцами, – бесов внутри людей убивать! Как вшей, как блох их шлёпать! Думаешь часто рождаются? Чего плечами пожимаешь? Редко! Вот, именно, редко! А ты, ты вместо того, чтобы ДЕЛОМ заниматься, чем был занят? Ладно, всё, иди уже, глаза б мои тебя не видели. Знаешь куда идти? Вот и хорошо. Там, мне только что твоя жена звонила, они тебя внизу ждут.

– Доктор, – вставая со стула и пожимая на прощание руку проговорил Антон, – у меня сейчас, такое же чувство, как тогда, когда меня из прокуратуры отпускали.

– А разве это не так?

(Через полгода)

– Ты, стервец, долго ещё от меня бегать будешь? – как напроказившего школьника ухватил за ухо одного из трудников настоятель храма Свято-Троицкой Сергиевой Лавры протискиваясь через многочисленную толпу.

– Ай, ай, всё, всё, больше не буду, – плаксиво завопил бородатый, сорокапятилетний мужик.

– Конечно не будешь, – утвердительно согласился архимандрит, зажав под мышкой голову топающего за ним Антона, как кочан капусты, – попался мне, так никуда уже не денешься!

– А что такое? Что произошло? – затеребила сухонькая старушенция пристально наблюдающего за действием седого как лунь монаха.

– Чё, чё! Через плечо! – сердито цыкнул на неё тот, – чего сама не видишь что-ли? Отец Герман себе нового послушника нашёл.

(Через три года)

– Батюшка, – плача приставал к сердито размахивающему руками Духовному Отцу, только что постриженный монах, – ты же обещал…

– Что обещал?! Что обещал?! Обещал – сделал! Антошка! Тьфу ты! Отец Лазарь! Я тебя обещал Монахом сделать? Ну? Сделал? Сделал! Считай как лейтенанта в сорок втором! Всего та, за три года! Чего тебе ещё надо? "Скороспелый" ты наш. Здесь хочешь остаться? А вот, накося, выкуси! Хорошо тебе здесь видите ли, а ДЕЛО, дело кто делать будет?! Короче, сказано поедешь на Украину, значит поедешь! И не ной! Там ты знаешь сейчас чего? Ого-го! Девки голые на площадях пляшут, людей, прям в больницах, на куски режут и как запчасти продают, какие-то секты говноедов появились, мало им жаб французских было, так ещё и это! А отчего это? Откуда? А всё оттуда! Всё со Франции, да с Италии, да с Неметчины. Как ползла во все времена к нам на Русь оттуда зараза всякая, так и ползёт, как полчища змеючие. Да всё через Хохляндию, почему то, норовит. Почему?… Эх, не знаю… В-общем, так, сыночка, от монастырей старайся держаться подальше, только в крайнем случае, когда совсем невмоготу станет, тогда можешь, но ненадолго! На день-два, крайний случай три. Потому что, именно ДОМА ты наиболее уязвим, именно там ИМ проще всего тебя ВЫЧИСЛИТЬ. Так…, что ещё…