Церковь. Вознесение

«Сколько их?!»

«Да не знаю я, дяденьки!» – трясется вся, сопелька на носу с веснушками посеревшими от страха. Политрук высморкав "доченьку" мимоходом, ротному согласно головой кивает. Рюкзаки, скатки покидали, обозные присмотрят. Кирзачами глухо топая, ППШ наперевес, мимо обоза вихрем, значками гвардейскими пламенея. Старик санитар перекрестился и их вслед тоже. И мимо тебя, уже за карабин схватившегося и с жизнью попрощавшегося, и врага твоего "как тузик грелку"…

"Христос Истинный Бог Наш, молитвами Пречистыя Своея Матери, Спасет и Помилует нас, яко Благ и Человеколюбец".

Личное дело. Часть 16. Пункт 2.

О преступлении, наказании и победе над ними.

"Кому когда из Ангелов сказал Бог: седи одесную

Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих?

Не все ли они суть служебные духи, посылаемые

на служение для тех, которые имеют наследовать спасение?"

(Апостола Павла. Послание к евреям.)

§ 1.

"Не пытайся согнуть ложку… Это невозможно… Просто пойми – нет никакой ложки…"

(The Matrix)

"Пристрелочный".

Июнь. Год 1990. Благовещенск, посёлок Аэропорт.

–Нет. Я не буду это подписывать. Не согласен. Если виноват, то оплачу за использование машины в личных целях и бензин, – промямлил, выдавил я из себя, заученную, много раз проговоренную внутри, "про себя", фразу. "Воровская кодла" онемев от изумления, пялилась на меня выпучив зенки. У Свешниковой (начальницы отдела кадров), даже челюсть отвисла от такой наглости "фраера ушастого". Потом прикрыв раззявленное хлебало, она уставилась на начальника автобазы, на него же, покрасневшего от еле-еле сдерживаемого бешенства, злобно воззрилась главбухша.

–Ага! Вот так значит! – прорычал начальник автобазы на пришедшего вместе со мной председателя профкома.

–Именно, так! – весело парировал председатель и подмигнул сидящему в углу, поодаль от всех, еврейчику, юрисконсульту авиаотряда. Юрист, сидевший сложив на пузике пухлые ручки, покручивая большими пальцами и с игривым интересом наблюдая за началом "циркового номера", утвердительно кивнул в ответ.

–Выйди!!! – рявкнул на меня начальник автобазы. Я вопросительно посмотрел на председателя:

–Подожди меня в коридоре, никуда не уходи… Мы тут побеседуем немного… А потом с тобой ещё, в моем кабинете, поговорим, – подытожил тот ободряюще. Я вышел в коридор, обессилено прислонился к стене, ноги как ватные, внутри всё так стиснуло от страха, что даже жить не хочется. Зря, это всё! Зря!

–Вот сейчас уволят нахрен, за то, что против начальства попёр, а потом сразу же и из общаги, из комнаты, всю семью, всех троих "пинком под зад". А потом куда идти, где жить?! С папашкой твоим?! Со зверюгой этим?! – вспомнилось утреннее напутствие первой "любимой". Совсем как-то поплохело, во рту пересохло и поташнивает. Да уж, я и сам боюсь!, до одури боюсь!, что придётся назад в деревню, к отцу. Ладно б один… А ведь этих: отца, сейчас почти постоянно бесом терзаемого, потому что мама в больнице уже больше года, вот-вот рак крови её доконает, и первую "любимую", всего полгода как, вторую дочку только-только родившую и сразу утратившую, с психикой и так ранее, ещё до знакомства со мной, до жути расшатанной, – наедине не оставишь. Поубивают они друг друга, точно поубивают. А если в момент их "рукопашной" Анечка рядом будет?! Весь содрогнувшись, сполз по стенке, присел на корточки.

"Откат".

Переведённый по причине неисправности "моего" ЗИЛа в автослесаря, я почти неделю слонялся по раскалённой солнцем автобазе, как приблудная псина. Немного полегче становилось когда дежурный механик давал какое-то задание: помочь кому-нибудь с ремонтом машины, отнести-принести, перетащить-переставить. Чувствовавший себя неделю назад не особо виноватым: ну поехал после работы искупаться на озеро вместе с семьёй и друзьями на рабочем грузовике, а что такого?, все так делают!, а то что там оказался бесноватый придурок, ранее уволенный из нашей бригады за пьянку, который и угнал моего ЗИЛа и "заклинил" движок, так это его же вина, а не моя! И капитан-гаишник приехавший оформлять угон и сам начальник автобазы, так и сказали сразу после происшествия. Вот только настроение начальника с оптимистически-делового: («вода в движке ведь не закипела?, ну вот!, значит в понедельник поддон и коробку снимешь, коленвал вытаскиваешь, отвезём его на расточку, потом вкладыши перворемонтные ставишь и все дела…»), за выходные сменилось на ненавидяще-разъярённое: («никаких нахрен "расточек-ремонтов", двигатель будем новый покупать, а этот списывать! Стоимость нового движка – с твоей зарплаты!»). Собирая по крупицам, то от одного, то от другого по чуть-чуть информацию: почему?!, а чего это вдруг?!, что произошло?!; насобирал такую вот "картину" – главбухша, начальница отдела кадров, начальник автобазы и снабженец, проведя весело выходные на природе, решили "поиметь" меня по полной программе; поломанный движок вместо ремонта – списать и продать "втихаря" – деньги поделить, а стоимость нового "повесить" на меня. От такой невероятной подлости я пребывал в полнейшей прострации. Держался только за счёт надежды на бригадира, приободрённый его решимостью подключить к этому делу председателя профкома и замкомандира авиаотряда по наземным службам, с которыми эта кодла (главбухша, кадровичка и "Валерка") были "на ножах". До конца обеденного перерыва оставалось ещё где-то с полчаса, вздремну-ка здесь немного за гаражными боксами…, тенёк от дерева, ветерок немного обдувает и сиденье, со списанной "Волги" снятое и здесь "пристроенное", такое мягкое, удобное…

§ 2.

"Забил заряд я в пушку туго.

И думал: угощу я друга!

Постой-ка, брат мусью!

Что тут хитрить, пожалуй к бою;

Уж мы пойдём ломить стеною,

Уж постоим мы головою.

За родину свою!"

(Сон в жаркий полдень).

Дуплет (от лат. dūplus – двойной) – многозначный термин. В военной терминологии 22-25 веков новой эры – практически одновременный, с минимальным разрывом по времени, выстрел из двух, позднее из трёх орудий главного калибра в одну цель, для стопроцентного уничтожения.

Вопрос к архитекторам, конструкторам кораблей, самолетов, машин и т.п., тем кому приходилось совмещать послойные чертежи в один. Что в результате получается?! Вот именно!!! Рисунок с названием "чёрт ногу сломит", вот этим сейчас и займёмся…

"Бронебойный".

12 июля. Год 2020. Сан-Франциско. Свято-Николаевский собор.

Так всё!, хватит!, сколько уже можно самого себя так мучить?! Прямо сегодня и сейчас подойду! Да – значит да!, нет – значит нет! А то "крыша", так скоро, "съедет" и сердце уже всё изболелось от гаданий этих: Она или не Она.

«Доброе утро! С Праздником! Простите ради Христа, мне ваша помощь нужна…, вы Мария?, ага, а лет вам?…, двадцать один, будет в этом году осенью двадцать два…» – (так уже не "сходится"), – «а папу и маму ваших, которые вот, здесь с вами…, Михаил и Светлана?…» – (ну всё!, Слава Богу!, совсем не ТО!, не Она!, хотя конечно…, ну ладно, раз уж "обссыкаюсь" боясь исполнения обетования, то значит надо "радоваться").

«Что хотел? А так вот! Это Вам! Подарок на праздник! Что это?, что, что… Ну, так скажем две "картинки" – икона небольшая и её словесное описание. Да, да и всё…»

Поверх очков в глаза тёмно-карие, красоты невиданной: (вот если б ты была 1994 года рождения и Викторовна по отчеству, а маму твою звали Елена, то главным "подарком" была бы передача тебе прав на моё сердце, а там уж…, или вступила в права или отвергла их…, а раз так, то только это).

С ухмылочкой слегка поклонившись, да неее…, скорее кивнув, развернулся и на выход. Не успел и пару шагов:

«Стааять!» – в нежном девичьем голосе металлическая командная струнка. Не понял! Пять лет уже как "в запасе", а ноги сами… Взяв меня за левую руку обеими своими и сплетя свои пальцы с моими:

«Пойдём, Алёша, поговорим на улице».

«Так!, а папку с рукописью куда?…, а вон!, "папе с мамой" отдала… Стоп, а ты откуда знаешь как меня?»

«Дурачок…, взрослый уже можно сказать мальчик…, седой уже совсем. И не родители это мои. Федеральные маршалы. Я в программе по защите свидетелей. И лет мне двадцать шесть в этом году исполнилось. И по отчеству я на самом деле…»

«Так!, Маша!, Машенька!, подожди!, подожди!, не так всё сразу! Дай-ка я присяду. Ноги подкашиваются и поташнивает…»

«Ты, Алёшенька, плохо питаешься…, но это уже в прошлом».

«Так не-не-не, притормози! Откуда?»

«Оттуда!, я всё твоё досье внимательно изучила, в смысле то, что про тебя Министерство Юстиции смогло "накопать". Но все эти обычные сведения не главное…» Присев справа на скамейку: «Ты мне только всего на один единственный вопрос ответь и всё…», – еле-еле слышно прошептала несколько слов.

«О! НЕТ! Этого не может быть! Это невозможно!»

Полусогнувшись, стиснув руками звенящий от напряжения лоб, жадно, как выброшенная на берег рыба, хватая ртом воздух, сердце отчаянно затряслось в груди стремясь проломить рёбра.

«Тихо, мой хороший, тихо. Успокойся, не нервничай так», – обняла обеими руками подмышками, удерживая ладонями готовый вот-вот "выскочить" наружу "насос кровоперекачки", потёршись носом об седой затылок, чмокнула-лизнула за ухом, «ну чего ты так распсиховался?, а мне каково было?, как ты думаешь?, мне ведь только-только десять исполнилось, когда я тебя там увидела. К маме рывком, вся от ужаса похолодевшая. Мама ей шепчу, мамочка, вон там Мой Муж сидит, Богородица мне только что, так сказала, и он дяденька старый, а я ведь ещё девочка! Глянула на лавку вместе с мамой!, а там никого!!! У меня потом неделю лихорадка была…, температуру не могли сбить…, врачи уже рукой махнули. Всё сказали, весь организм "сгорел" практически. Мама сутками напролёт на коленях…, и папа тоже…»

«Маша! Прости! Я не знал!»

«За что. мой хороший, прощать? Если ты не знал…, а когда узнал? Пять лет назад?!!! Ну ничего себе!»

«Маша, ну ты чего?! Разве это я решаю?!»

«Да нет, нет, Алёшенька, конечно не ты, не "дёргайся" так, милый мой. И когда говорю "мой", тоже не "дрыгайся". Всё!, хватит!, то "безхозный", то в "незаконном" владении. Так!, и телефон мне…»

Деловито, по-хозяйски вытащив из кармана моих!, джинсов, моего!, "Афоню", положив голову на моё плечо, спокойно-приказным тоном:

«Обними меня… Алёоош!, ну ты чего в самом деле?!» – держа в левой мой, а в правой свой, быстро-быстро "забегала" по их экранам большими пальцами, заглядывая то в один, то в другой.

«Маша…, а можно нескромный вопрос, а это ты чего это там?»

«Скачиваю к себе все твои данные, провожу синхронизацию и устанавливаю программу системного администрирования "над тобой". Пссс, какие ещё пароли?! Тоже мне "конспиратор" сопливый!»

«Вы бы, девушка, поаккуратней выражались, я так-то и постарше, и поопытней…»

«Это смотря в чём!» – обиженно всхлипнув и смахнув набухшие слезинки, поёрзала на скамейке посильнее прижимаясь, «что значит разрешение у тебя спросить на это?! Ну вот ещё! Делать мне больше нечего! И меня и так времени… А я буду его ещё на всякую ерунду…, разрешения…, позволения… Надо тебе будет "тачку" поменять, старенький он уже совсем…, сама, какой надо, тебе подберу и под тебя "обкатаю". И подстричь бы тебя надо по-нормальному и переодеть…»

«Маааш!, ты чего-то, как-то круто сразу и сходу забираешь…»

«Нет!, ну вы только посмотрите на него! Свобода его и независимость! И чего это ты себе навыдумывал?! Что я тебе сейчас так!, гордо!, скажу так!, идите, мистер, никто вас не держит?! Ага!, ЩАС!!! Мне уже двадцать шесть, а мне ещё от тебя детей рожать! Сказать сколько и кого как звать?!!! И тебе не стыдно? Алёшенька, ну зачем ты?, что это? Ну какие могут быть сомнения?»

«Маша, Маша, Маша! Прости меня дурака старого, всё что хочешь!, только не плачь».

«Я когда тебя здесь, в храме, впервые вживую увидела, чуть в обморок не упала…»

«Ну всё, ну всё моя хорошая. Моя!, моя!, конечно моя!, только не плачь, а то у меня сердце кровью обливается и дышать еле-еле… А чего ты опять туда "полезла", хоть бы слёзы как следует…, ну хорошо, раз тебе так срочно надо, давай я сам. А насчёт детей ты это серьёзно?»

Рука "многоопытного ловеласа"  по внутренней стороне, закрытого длинной юбкой, тугого стройного бедра.

«СССС!!! ААХ!!!» – вздрогнула всем телом как от ожога кипятком.

«Ты чего?!» – испуганно отдёрнув руку.

«Алёша», – жалобное блеяние ягнёнка, обессиленно уронившего руки с айфонами на колени, «больше так, до венчания не делай!, пожалуйста!, я ведь не устою!, я "сдамся"! Я ведь и сейчас еле-еле сдерживаюсь, чтобы на тебя не "наброситься"». Приникнув, зашептала на ухо: «Я ведь до сих пор "девочка", да!, да!, девственница! Да!, тебя ждала!»

Окрепшим разгневанным голосом, слегка отодвинувшись и прищурившись: «А ты, кобелина! – нет! Прибила бы тебя, скотина такая!»

«Маша!, да ладно ты чего?! Не такой я уж и… И вообще, все эти пять лет как про тебя "узнал". Ну чего ты опять ревёшь, ну хватит уже! Хочешь "музыкально" воздух испорчу?, чтобы переключить внимание?»

«Ой, ну дурак такой!» – со смехом сквозь слёзы, «сорок два года мужику, а всё как пацан… Посиди минут десять спокойно, "музыкант"…, "горнист хренов"… Пока я тут всё дооформлю».

Прижав к себе тёплое, мягкое и такое сразу родное тельце, откинувшись на спинку скамейки, сквозь полузакрытые глаза на маячащих неподалёку "папу с мамой", время от времени выдергивающих из карманов свои телефоны и обалдевше сначала туда, потом на нас. Маша в объятиях вздрагивает, и то похихикивает, то "ойкает", как ребенок играющий в скоростную "стрелялку". Машинально, каким-то странно привычным, "заученным за много лет", движением, не отрываясь от экрана своего, засунула мой айфон "на место". Нет! Это просто невероятно.

«Всё!»

«Ну, Слава Богу! Наконец-то!»

Сняв и положив мои очки к себе на колени, взяв моё лицо в свои ладони (ох, Машенька, как глазки у тебя покраснели и припухли), озорничая потерлась носом об нос и затараторила:

«Сейчас едем к тебе, потом ко мне. В темпе собираем самое необходимое. Самолёт через три часа. Домой. Тошнит меня уже от этой страны. Папа с мамой нас ждут. С мамой ты подружишься. С папой (пауза), ну ничего три дня как-нибудь друг друга потерпите. Отказ от программы оформила. Потому! Зачем оно мне?! У меня через три дня другая фамилия всё равно. Регистрация и венчание в один день. С батюшкой я завтра договорюсь. Мы с ним в школе, в одном классе когда-то. Алёшенька!, перестань сейчас же!, немедленно!, что опять началось?! Не зли меня, не надо! Хорошо, хорошо! Это ты и только ты всегда решаешь! Само собой! Я про это даже не заикалась. И  в мыслях не было рядом с ними. Я и сама маму больше недели. Почему – до сих пор не понимаю. Ведь в первые минуты чуть не душим друг друга в объятиях от радости встречи, а дней через пять задушить друг друга готовы…»

Остановив глубоким поцелуем "словесный фейерверк" (Анка ты моя, пулемётчица, как же я жил без тебя…), обнял прижимая к себе сильно, только б не раздавить. И её жаркое дыхание на ухо:

«Ох, Алёша… Родной мой… Как подумаю, что через три дня мы начнём Верочку зачинать… Сердце обмирает…»

«Маша! Это так-то уже… У меня и так всё "горит" и во всём теле…»

Хитрое "лисичкино" в ответ: «Ничё, ничё. Терпи, терпи. Я так-то на одиннадцать лет дольше тебя терпела!»

§ 3.

"С любимыми не расставайтесь".

"Разрывной".

Июнь. Год 1990. Благовещенск, посёлок Аэропорт.

За дверью кабинета отдела кадров взметнулось рычание разъярённой своры шакалов.

–АААТСТАВИТЬ! – звонкий жёсткий хорошо поставленный голос "бывшего" кадрового офицера, "отхлестнул" накатывающуюся на него "зловонную волну".

–Мааалчать! – вторично перекрыл отдельные протестующие взвизги, – всё!, что!, вы можете!, мне сказать!, я уже знаю!!! Поэтому! Говорить буду я! Сначала с тобой, Валерка!, – (начальник автобазы для него просто Валерка?!), – ты не хуже меня знаешь, что в моём сейфе материалов на тебя хватит, чтобы с ходу на пять лет "закрыть", а если поглубже "копнуть"?! А?!… Что?! Может позвонить Андрею? Ему так-то "по кайфу" будет внеочередное получить, а то по выслуге "подпола" ему только через два года…

Дверь кабинета резко распахнулась. Начальник автобазы весь потный и малиновый, трясущимися руками смявший в комок форменную фуражку, задыхаясь, как астматик, мне:

–Ну ты…, да я же…, вот посмотрим…

Широким размашистым шагом на выход.

–Так, теперь с тобой, свинья вислобрюхая, – (ну нифига себе!, это же он на главбухшу!), – пять минут назад, я разговаривал с командиром и замом по наземным, отдал им официальное обращение областного отдела о том, что профсоюз будет добиваться аудиторской проверки твоей "деятельности". Так что они тебя сейчас ждут, для "теплого и искреннего" разговора…

Из кабинета "вынырнула" туго затянутая в чёрный костюм передвигающаяся на задних ногах хрюшка. Сделав несколько шагов по коридору, остановилась и, повернув ко мне перекошенное злобой рыло, с туго зачёсанными в "бублик"  жирно-лоснящимися чёрными волосами на макушке, что-то "хрюкнула" и зацокала "копытцами" на второй этаж.

–Так, Лена… – голос председателя со вздохом "опустился" на три тона.

–Яков Израилевич! Ну он то понятно – враг наш! Ему лишь бы пакости нам делать!

"Пакости" председателя профкома состояли из: жёстких требований соблюдения трудового законодательства, "навязывания" работникам авиаотряда полностью оплаченных бюджетом путёвок в лагеря, дома отдыха и санатории, требования от хозслужбы авиаотряда благоустройства авиагородка в виде строительства детской и спортивной площадок, проведение культурно-массовых мероприятий; ну в-общем, всего того, что этому "быдлу" не нужно.

–Но вы то же наш работник, зарплату у нас получаете! Ну вы то чего?! – раздался за дверью отчаянный визг кадровички. В ответ спокойно побулькивающий голос юриста:

–Елена Алексанна, милочка, так ведь и тот паг'нишка за двег'ю, тоже г'аботник авиотг'яда. А г'абота юг'истконсульта, за котог'ую как вы изволили заметить я заг'плату получаю, заключается в наблюдении за соблюдением законности всего, что пг'оисходит на пг'едпг'иятии! Так вот! И мне, дг'агоценная моя, совсем "не улыбается" ваг'иант, чтобы за ваши делишки меня тг'анспг'тный пг'окуг'огх поставил "г'аком" и "отъимел" по полной пг'оггхамме. Всего вам наилучшего. Целую г'учки. Беседуйте дальше.

Вышел. С любопытством, как на диковинного зверька, посмотрел на меня и завихлялся по коридору в свой кабинет.

–Лена! – уже более окрепшим голосом председатель профкома, – ну они то!, на них обоих уже "клейма ставить негде"!, ну тебе то – это зачем?…, ещё одну "бирюльку" на себя повесить?, мало их у тебя?

Жалобное поскуливание и всхлипывание ("снежная королева" плачет?!!!, да ладно?!!!):

–Саша, если ты сразу собирался "встрять" за этого недоумка деревенского…, можно же было…, по-тихому всё решить… Зачем было этот "показательный расстрел" устраивать?! Привык там у себя в армии людей на куски рвать… (Реально плачет!)

–Лена… – совсем мягко-душевный голос "волкодава" и истошный "крик" регулярно избиваемой садистом-хозяином полудохлой суки, начинающей скулить уже до очередного избиения, предчувствуя приближающуюся боль:

–Саша! Не подходи ко мне! Не трогай меня! Уйди! Уйди, пожалуйста! Не надо! Прошу тебя! Не надо!

Из кабинета, аккуратно закрыв за собой дверь, вышел задумчиво-расстерянный председатель:

–А это ты… – приобняв за плечи, – ну пойдём. Побеседуем.

Дойдя по коридору до лестницы ведущей на второй этаж остановился отпустив меня, развернулся и пристально посмотрел в сторону двери кабинета кадров. Потом раздражённо потерев ладонью лоб, как будто вытирая от запачкавшей его краски, обречённо махнул рукой и резво пошагал по лестнице на второй этаж.

Окончательно успокоенный разговором в кабинете:

–Никто тебя больше не тронет. Не посмеют. Работай и живи спокойно. Тем более, что прописка у тебя в общаге не "временная", а "по месту жительства", и они все об этом знают. Валерка сам тебе её добивался как "ценному" кадру.

Как на крыльях на место работы.

–Стой! Куда "летишь"? – окликнула в приоткрытое окно старший диспетчер, – сюда иди, ко мне.

–Марьиванна, щас вот-вот дождь, мне в гаражные боксы надо, с мужиками "неожиданной" победой поделиться.

–Нечего тебе там делать! Там сейчас начальник и Володя, – (главный механик и по совместительству снабженец автобазы), – с "твоими" мужиками схлестнулись. Орали так, что ужас! Только вот притихли. Так что давай сюда иди.

Ослушаться еле живую, неведомо каким чудом ещё удерживающуюся на своём рабочем месте, пенсионерку, пользующуюся среди водителей и слесарей непререкаемым авторитетом было трудновато. А для меня после увиденного в прошлом году действа с её участием так и вообще немыслимо. Тогда окружённая плотным кольцом, пришедших на работу мужиков, старший диспетчер, вне своих служебных полномочий, воспитывала "загулявшего" тридцатитрёхлетнего мужика, не ночевавшего накануне дома. Об этом ей рассказала прибежавшая рано утром заплаканная молодая женщина, держащая на руках маленького ребёнка. Успокоенная и обласканная маленькой седой старушкой:

–Иди, милая, иди. Поговорю я с ним. Обязательно поговорю. Вот как только увижу, сразу и поговорю.

Весь окаменев от удивления, выпучив глаза, я смотрел как здоровенный мужик приговаривая – «ну, Марьиванна, ну, Марьиванна», съёжившись вздрагивал под ударами, падающих на него тяжёлыми валунами, грязных мужицких ругательств. И это наш "божий одуванчик"?! Которая ни к кому кроме как «милый мой» и «дорогой мой» не обращается?! Пожилые "авторитетные", давно здесь работающие мужики слушали её с напряженным вниманием. Казалось, что крикни она сейчас: «Фас!», и всё!, хана парню. Замолчав и глубоко вздохнув, "грозная судья" вынесла вердикт:

–В общем так, Ваня! Чтоб это у меня было в последний раз! Ещё раз!, Настю "обидишь"!, сама!, лично!, отрублю твою "морковку" под корень!

Опираясь на палочку неторопливо заковыляла на своё рабочее место. Наступившую гробовую тишину, "разорвал" итоговый спокойно-уверенный комментарий начальника автобазы:

–И отрубит, Ваня. Можешь даже не сомневаться – отрубит.

—Прикрой-ка окно и открой форточку, а то мне сейчас дождём все бумаги зальёт.

Сделал.

–Давай, сюда, рядом со мной садись и всё мне подробно… А ты не слушай, – в сторону с любопытством повернувшейся к нам дежурной диспетчерше, – молодая ещё, нос совать куда не следует, делом вон займись.

Сорокапятилетняя женщина обиженно отвернулась и сделала вид, что заполняет завтрашние путёвки. Выслушав внимательно мой мямлюще-путанный монолог, перекрестившись, посмотрела на прикреплённую к перекидному настольному календарю, завёрнутую в обветшавший целлофан, бумажную картинку с изображением молодой женщины держащей на руках двухгодовалого ребёнка.

–Ну и Слава Богу. Теперь всё хорошо будет… Куда ты собрался? Сиди уж здесь. Промокнешь насквозь…

В звук падающей с неба воды, началось примешиваться гороховое постукивание градин.

–Люсь, а Люсь. А ты помнишь – как Ленка Сашу в армию провожала?

Враз переставшая "обижаться" дежурная, радостно закивала головой. Старший диспетчер роясь в завалах путевых листов, табелей и ещё не понять чего, продолжила:

–Она ж тогда так прям решительно была настроена, "дождусь тебя, Сашенька, обязательно дождусь"… – (я чего-то не понял? Гордая красавица Елена Александровна Свешникова любила, пусть и "крутого", но всё ж таки, невзрачного на вид, рыжеватенького председателя профкома?!), – а на два года её только и хватило… Как только его одногодки возвращаться стали, так она и "скисла". А тут ещё пилоты молодые понаехали, после обновления авиапарка… Ты помнишь мужичка то её?, чернявенький такой…, красавчик… Спился потом, когда она его выгнала. Хе-хе, Ленка помню после свадьбы оправдывалась, «Саша сам виноват, нечего было на три года уходить», как будто это он решает.  Люся, а помнишь, когда свадьбу они играли, да главное быстро у них всё так произошло, никто и не ожидал, у Наташки чуть выкидыш не случился. Она ж дурочка, вроде как со смехом, Андрею, он тогда только что школу милиции закончил и с дежурства домой пообедать забежал, вот мол чего "невеста" твоего брата вытваривает, он ещё на корабле, а она уже в фате и белом платье, в том самом которое они ещё с ним два года назад "по блату" прикупили. Андрюша тогда спокойно так встал борщ не дохлебав и на выход. А у него же "табельный" в кобуре. Наташка хорошо еще что сообразила, поперёк двери в коридорчике на пол, коридорчик то узенький, дверь входную внутрь не откроешь. И четвёртый этаж – в окно никак… Как она тогда орала!, все подумали, что это он её!, убивает. Сбежались. Суббота же была, народу дома много....

Мне:

–Рот прикрой, а то ворона залетит. А Саша как узнал, так в армии и остался, три года в морях, а потом…, чего там, Люсь?