Проект «Белый Слон»

–Привет, привет, – монотонным негромким голосом поздоровался невозможно похудевший, осунувшийся Пашка. Быстро глянув в лицо Алексея, повернувшись к нему полубоком, как-то брезгливо кривясь разглядывая свою новую машину, спросил, – как дела?

–Всё Слава Богу. У тебя?

–Да как…, – замялся, как двоечник перед строгими родителями, – сам, наверное, всё знаешь.

–Ну, мало ли, что люди говорят, хотелось бы от тебя…

–Юлька, опять ушла. На этот раз и трёх дней не продержалась. Даже близнецов на этот раз с собой не брала, у мамы её они, – поморщившись посмотрел на новенькую белую "инфинити", – машина эта блядская, нахуй я её купил, не нравится нихрена…, Юлька уговорила.

–Ну и отдай её ей.

–Да я предлагал…, не хочет…, новый «икс-эс» себе взяла…, на свои…

"Господи! Откуда у рядового бухгалтера госказначейства такие деньги?!"

–Может всё-таки расписаться вам?

–Да нахер надо. Пять раз уже было, пять свадеб, пять разводов, пять детей.

–Почему пять, а Юлькины, что, не твои что ли?

–Да, блин, всё время забываю, что они номер шесть и номер семь. Может потому, что они глухонемые? А, Алёша?

– А у меня, тогда, Олечка, по-твоему, чья?

–Да ладно, тебе то прибедняться, зато жена какая получилась, чистое  золото, в жизни бы не подумал.

–А кто тебе мешал?

–Кто мешал, кто мешал…,  тот же, который и всем. Знаешь, как у меня с Юлькой всё хорошо начиналось? Думал, ну всё, точно моя, сосала так, что яйца судорогой сводило, орала во время секса, соседи постоянно жаловались, наряд вызывали, типа убиваю я её, не предохранялась совсем, я ей говорю, Юлька, вдруг залетишь, чего тогда? А она мне, ладно, Пашка, меня полгорода переебло, никто "пробить" не смог…, я вот пробил, вот пробил, так пробил на свою голову…

–Может, если бы вы по-людски сошлись…

–Да ладно тебе, Лёха, можно подумать у тебя со своей до свадьбы ничего не было. Не верю. Она же все три года, пока не расписались из твоей квартиры практически не вылазила. Видел же в окно как она, то поздно вечером выбегает, вся прям такая, "цветёт и пахнет", прежде чем в машину прыгнуть, поцелуйчики тебе воздушные, пока ты, по видимому, от окна не отойдёшь, и как рано утром от тебя, было-было!, крадучись, как воровка…, – обречённо махнув рукой побрёл к машине.

–Паша, – догнав бывшего друга, остановил Алексей закрывающуюся дверь авто, – ты бы завязывал с этим, сожрёт она тебя, – предупредил, вспомнив увиденное первый и последний раз в жизни, при знакомстве, лицо Юлии Абрамовны Залкинд, каменное, руку только протянула – сразу отдёрнула, ещё не прикоснувшись, в глазах зелёно-кошачих, где-то в неведомой глубине, вспыхнули и тут же погасли красные угольки.

–Не сожрёт. Подавится, – грохнул Пашка дверкой ненавистной машины.

Проводив взглядом выезжающее из двора авто, Алексей торопливо пошагал к ожидающей его семье:

"Эх, Пашка, Пашка, если даже ты не веришь, то кто ещё может поверить, через что нам с ней пришлось уже пройти. Как она, первые полтора года, пыталась "на приступ" с "нахрапу", то кокетничая, то изображая из себя недотрогу, то так, то сяк; то нагло-разбитная, то пай-девочка…, и как летом, на его день рождения, предприняла "решительный штурм"…, и как он сдуру, расслабившийся от искренних дружеских поздравлений на работе, вечером забежал, купил тортик, в душе сладко щемит(а вдруг придёт, просто чаю попьём, хоть и не звонила весь день, зараза такая, хотя знает, помнит, последний раз, гуляли по набережной в воскресенье, вся такая напряжённая была, сосредоточенная, может про подарок думала?), услышав попискивание "бездомного котёнка":

–Это я.

Радостно распахнул дверь… Да уж, устроила тогда мне "подарок", мама не горюй!"

[Кровавое месиво:

–Хэппибёздей тую-у, хэппибёздей тую-у, – прокаркала пьяная в драбадан Жанна.

–Жанночка, что с тобой, ты где была? – сердце Алексея захолонуло от страшного предчувствия.

–Где, где…, в Караганде, – решительно оттолкнув хозяина квартиры, вошла внутрь, мокрая насквозь, как будто вобравшая в себя весь ливень, только что, ставший утихать за окнами, сбросив с плеча сумку-портфель с документами, хлебнула виски, из крепко обхваченной правой рукой за горлышко, бутылки, – это ты мне скажи, где ты был? Я с утра приезжаю, его нет("Господи! Милая, так это ты, для меня, так нарядилась?!"), звоню – телефон не отвечает, на работу поехала – его там нет, – оставляя за собой, как улитка, мокрый след, прошлёпала босыми ногами на кухню.

–Мы на новый объект сегодня с утра…, и телефон у меня…, всё нормально. Вот смотри, входящие в течение дня, вон сколько, от тебя ни одного, даже эсэмэсок, что ты звонила, ни одной.

Грохнувшая бутылку на стол, бессильно упавшая на табуретку Жанна, вяло-равнодушно оттолкнула его руку:

–Пиздишь ты мне всё, я сюда уже раз десять приезжала, машина "сдохла" – бензин кончился, телефон в ноль засадила, – вытащила из кармана и уронила на пол безжизненную "раскладушку", – а он мне тут втирает, на работе он был, в юбилей, ага, ну-ну.

–А я и не собирался отмечать, чего праздновать то, торт вот только купил, думал, вдруг ты придёшь.

Мгновенно, как будто протрезвевшая, "разъярённая тигрица", вскочив, вцепилась в футболку Алексея:

–Где ты был?! У какой бляди?! Отвечай!!! Я тебе глаза выцарапаю!!!

Обхватив ладонями, искажённое яростью, цветущее красными пятнами личико, Алексей приник губами к дышащему спиртом, плюющемуся и кусающемуся ротику. Тут же, поникшая было:

–Прости, Алёша, прости, дура я, дура, может правда, сбой какой-нибудь в сотовой связи, а я уже понапридумывала себе, – перешла в "решительное наступление", переламывая сопротивление Алексея Петровича("ну всё, ну всё, Жанночка, милая, ну всё, хватит, успокойся уже"), обхватив его руками за шею, ища уклоняющиеся от поцелуев губы, прижала к затарахтевшему холодильнику, – трахаться будем? – чёрно-бездонные глазищи казалось истекали масляно-сладкой похотью, – будем, будем! Щас, я тока подмоюсь, не лягу я с тобой, в первый раз, такая вонючая, – отпустив "намеченную жертву", заплетаясь ногами и придерживаясь за стенку, побрела в ванную.

–Машенька, родная моя, – Жанна оглянулась, уже держась за ручку двери ванной, – не будет у нас ничего, по крайней мере, не в этот раз.

–Это мы ещё посмотрим, – пьяно хохотнула, будущая жена, – куда он денется, когда она разденется!

–Ладно, безобразничай, вся квартира в твоём распоряжении, – пробормотал Алексей, проходя мимо двери ванной, стараясь не прислушиваться к звукам льющейся воды и не представлять того, что там сейчас происходит. Войдя в свою маленькую, ещё детскую комнату и решительно задвигая, собственноручно прикрученную, ещё в прыщавом подростковом возрасте, щеколду, – ну почти вся.

Сначала она царапалась потихоньку, как голодная кошка:

–Лёшка, ну перестань дурить, иик, я здесь стою, вся голенькая, иик, вся твоя, иик, твой подарок на юбилей, иик, самый сладкий подарок, иик, ты попробуй, иик, не пожалеешь, ты же возбудился, иик, я почуяла, меня не обманешь, иик, чего ты там делаешь, иик, дрочишь, как в детстве, иик, один, иик, давай лучше я тебе, иик, и не только это, иик, а всё, всё что пожелаешь…

Потом била посуду и ломала, что можно было сломать, и пыталась сломать дверь ногами:

–Кааазёоол!!! Козёл вонючий! Гнида! Открой дверь! Открой дверь – я сказала! Я тебе всю морду разобью! Харю он от меня воротит, не такая видите ли! Да я щас пойду, найду себе, прям щас, не одного, а двух!, трёх!, желающих! Напердолюсь во все дырки! Будешь потом знать! Блядь – ты! Блядь – ты такая!

Потом, убедившись, что "брюс ли" против советской межкомнатной двери бессилен, ушла, грохнув входной дверью. Потом, вернувшись, начала монотонно биться в его дверь головой, глухо порыкивая:

–Я вот сейчас убью себя и ты будешь в этом виноват…, ты будешь виноват…, ты будешь виноват…

Алексей Петрович открыл дверь, когда почувствовал – ВСЁ. Еле успев подхватить стоящую на коленях, упершись лбом в дверь, Жанну, отнёс её на старый, ещё родительский диван, укутал кое-как одетую(блузка наизнанку, бюстгалтера нет, трусиков, под мини юбкой, тоже)в вязанный мамой плед. Потом её рвало, мучительно и долго. А потом она, попив из, специально помытого для этого, чайничка-заварника, бело-фарфоровыми, неотличимыми от поильника губами, прошептала:

–Я всё поняла, прости меня, ради Христа, я знаю ты сможешь, только ты и сможешь. Возьми меня завтра, – покосившись в светлеющее окно, – сегодня, с собой, на службу, вечернюю, я, после ЭТОГО, одна боюсь.

–Ну, если ты, обещаешь мне быть хорошей девочкой, и поспать сейчас, хорошенько, тогда да, возьму тебя с собой, обещаю.

Послушно кивающая, "маленькая девочка" схватив гладящую её по голове руку, поцеловав и прижав к щеке, Призналась в Любви:

–Ты самый лучший, самый сильный мужчина на свете.]

(Семнадцать лет спустя):

–Алёша, я больше не пойду в церковь. С Олечкой не пойду, а без неё – мне там делать нечего, – терпеливо переносящая его поглаживания по плечам и спине, Жанна отвернувшись от вечереющего окна, ткнулась лицом в грудь Алексея Петровича, – я больше не могу, я больше не могу, – задрожала, сухо, без слёз, – у меня уже сил нет никаких, слышать это всё, за спиной, какая я блядь, почему, я, за старого мужика, замуж вышла, и как Бог меня за это наказал.

–Ну не все же так говорят.

–Все – не все, мне тех кто говорит – более чем достаточно. Ты ходи, вместе с Олечкой, она так любит там быть, тихая такая там становится, прям светится вся, особенно после причастия. Я даже помогать тебе до ворот её довозить буду, но внутрь – я больше не пойду. Нет у меня больше сил, Алёшенька, нету.

"Сломалась, моя родная, сломалась, а ведь говорил ей, предупреждал. Ох, если б, тогда семнадцать лет назад, у тебя, Алексей Батькович, хватило мужества ‐ отказаться садиться в её машину, ну посидел бы ночь в обезьяннике, ничего страшного бы с тобой не случилось. Один "неверный" шаг и – вот они, последствия какие. Ну, что ты, Алексей, дурак совсем, что ли? Подумай – ты один, её нет, Олечки нет, зачем тебе такая жизнь? Ну мне то, ладно, и тяжко, и так сладко. Зайдёшь после работы домой, дверь откроешь, потихоньку, из кухни, запах божественный, девчонки о чём-то воркуют, Олечка первая, услышав, как замок щёлкнул, каждый раз!, с визгом:

–Папа пришёл!

И Она, торопливо, из-за угла выглянув, с улыбкой, всегда, даже сейчас:

–Что так долго? Остыло уже всё, давай, руки мой, и иди.

Готовить вообще не умела, яичница подгорелая, всегда, и картошка, недожаренная, всегда. Решительно отвергнув его предложение:

–Давай, я варить буду. Ты и так, на службе своей, с утра до ночи.

Подбоченившись, как её бабка-хохлушка:

–Це ше що таке? Яка ж я дружина і мати, якщо борщу зварити не вмію?

И научилась, и борщ, и котлеты-винегреты, и… Пашка, года через два, Жанна ещё не беременная была, в гости напросившись:

–А я иду от дяди Коли(сосед выше этажом), слышу запахи! Лёха, ты чего там наготовил? Угости, а? С утра маковой росинки.

Поёрзав, на своём(когда то ранее), стуле:

–Вы?! Жанна Валерьевна?! Да ладно, – посмотрев на Алексея Петровича, – ничего себе! Пальчики оближешь! – плотоядно чавкая вслед иронично хмыкнувшей и выходящей из кухни Жанне.

И продолжаться, так как это длилось почти три года, уже не могло. Потому и, когда придя с работы, он застал её деловито разбирающую, раскладывающую в родительской спальне свои вещи:

–Ты как хочешь, а я больше не уйду, не хочешь спать со мной – не надо, буду просто с тобой, рядом, как жена Иоанна Кронштадского.

И ты, поняв, что всё, или ты её сейчас убьёшь своим отказом, погасишь еле-еле теплящийся в сердечке огонёк, или…

–Хорошо, завтра отпрошусь с работы, ты тоже, к дяде Ване поедем, как он скажет – так и будет.

И как она, вся встрепенулась тогда, как будто на качелях вверх:

–Он согласится! Он благословит! Точно-точно тебе говорю!

Ни разу в жизни, до, этого, его не видела, а как в воду глядела.

И как усиленно "беременела" в первые годы:

–Жанночка, давай поспим, мне завтра на работу, тебе тоже.

–Хорошо-хорошо, спи, мой родной, спи мой любимый, сладкий мой, самый сладкий, – жаркое дыхание в шею, и тело, всё млеющее, обволакивающее, мягкое, как будто ни одной косточки в нём нет – усни тут попробуй.

И как начала плакать на третий год, потихоньку, чтобы он не видел, ни разу не заикнувшись, разобраться – кто виноват. И как, напряжённо вслушивалась в себя, когда – наконец-то. И как, выскочила утром, из туалета, размахивая бумажной полоской, прыгая и крича, как олимпийская чемпионка.

И как, побагровел на совещании генерал, когда ему, подполковник, следователь по особо важным делам, рапорт и официальное заключение-тест из лаборатории:

–Вы, как хотите, Пётр Николаевич, а я в отставку. Мне ребёнок здоровый нужен.

И какое счастливое время было – когда она всегда дома:

–Не пойду я на улицу, скользко, на балконе погуляю.

Вся умиротворённая, тихая-тихая, вся там, внутри себя.

И как она охнула после первого УЗИ, и как решительно:

–Не будет этого! Я тебя отмолю, девочка моя! – поглаживая и пытаясь поцеловать свой живот.

И как она устроила истерику и залепила оплеуху врачихе:

–Вы, точно будете забирать ребёнка? Хорошо подумали? Знаете – что, Вам, предстоит?

И как врачиха, принимая от Алексея Петровича, извинения и подарки, потрогав синевато-багровый кровоподтёк на щеке:

–А я, знаете, даже рада, обычно, такие красавицы, ещё до родов, избавляются, сама устала – документы на отказников оформлять.

И как по всем святым местам, с надеждой на чудо, и по клиникам, нашим и заграничный. Бой. Непрерывный, кровопролитный бой.

ГОСПОДИ!!!, я виноват!, я знаю – за что мне!, а ей?, ей то, за что – КРЕСТ ЭТОТ?!"

––

–С позволения, Его Императорского Величества, я продолжу… Так вот, данные по коллективным энергополям, особей, согреваемых Светильником номер 2…

–То, что они называют Ангелом Смирненской Церкви.

–Совершенно верно, Ваше Императорское Высочество.

–Ну, вот почему?! Почему вы все не приняли мой бизнес-план: телепортировать весь этот скот, когда они устроили там, эту толкучку, споря не понять о чём, сюда? Может вспыхнувшие, тогда, одновременно два Светильника, загорелись бы здесь, и тогда…, а ладно, вы вообще никогда меня не слушаете!

–Вы, не правы, Ваше Императорское Высочество. Во-первых: нет никакой гарантии, что произошедшее, во время того, что они называют Великой Схизмой, произошло бы здесь; во-вторых: мы часто, очень часто принимаем предлагаемые, Вами, бизнес-планы, ммм, ну вот, хотя бы успешно реализованный там – "indulgeo", ведь какой великолепный "выхлоп"! Прибыль примерно триста, триста пятьдесят процентов! Если б не вспыхнувший, третий Светильник, мы бы в плюс по всей Ферме тогда…

–Герцог! Не трудитесь, напоминать мне, экономические данные моего отдела маркетинга. Объясните, что вы предлагаете сейчас.

–Ваше Императорское Высочество! По их стратегическому плану, на Ферме EVG1966, предполагается Рождение семи Светильников. После этого, к Сбору Урожая приступит Сам Творец. То есть, вторично, во Плоти, придёт к ним…

–Подождите, Герцог, Он же вроде возвращался к ним? Они называют это Воскресением Христовым.

–Это было, Ваше Императорское Величество, сделано для того, чтобы перепрограммировать отобранных непосредственно Им носителей фермы, и научить их устойчивому интерфейсу с Собой.

–Ну и что? Получилось?

–Нашими стараниями – так себе. Хоть и мы не можем добиться, того устойчивого подчинения, которое было до Катастрофы, потому что в результате мутации, у выжившего тогда стада, полностью зарос затылочной разъём для иглы управления…

–А передние семь разъёмов?

–Не годятся, Ваше Императорское Величество, слишком большие, Игла Управления всё время выпадает. Наилучшие результаты даёт Прямой Контакт, когда Игла прислоняется к тому месту, где раньше был затылочный разъём, но это чревато тем, что при малейшем преувеличении подаваемой в Носителя психосоматической энергии, его поведение выходит из стандартных рамок, принятых на Ферме, и они, изолируют его, в специально построенных для этого, своих, земляных норах. И, Ваше Императорское Высочество, может всё же стоит прекратить Ваш Эксперимент? За всё это время,  введение Игл Управления в задний проход, предназначенный для выброса отходов жизнедеятельности этих особей, ни одного положительного результата не дало. Игла Управления вводимая в этот разъём, непоправимо калечит носителей, делая их неспособными к выживанию в их среде.

–И что? Почему же они сейчас тогда функционируют? А раньше нет?

–Ну раньше, до Прихода Источника Жизни они их ликвидировали, а сейчас почему то нет, но тем не менее…

–Да перестаньте, Вы, Герцог! Зато какие они смешные – стоит только чуть прибавить энергию в Игле Управления, как они корчатся и пищат! Обхохочешься! Отдельные экземпляры полные Залы Просмотра собирают! И, вообще, у них, на этой ферме, всё через жопу делается!

––

Макс, захлёбываясь от восторга, рассказывал о наконец-то состоявшейся, новогодней поездке в Египет:

–Нет! Ну, ты представляешь, дядь Лёш, они такие огромные! На картинках или по телику – это фигня, а вот когда вживую! Там же внизу, в основании блоки по двести пятьдесят тонн! Даже сейчас, такой техники нет, чтобы, – перехватившись, чтобы помочь, согласно угукающему, Алексею Петровичу поднять дверь, – а ещё, там дырки в блоках просверлены, я пальцем залез, потрогал, "нарезка" как хорошее сверло – сквозь мягкую древесину! А этож базальт! В интернете, специально смотрел, нет у нас такого металла! И в помине нет! Вот бы узнать как! Как они это делали.

"Эх, Максимка, Максимка, да не дай Бог, тебе узнать – как они это делали. И я тебе не расскажу, вслух, ни в коем случае, "они", сразу услышат "нестандарт", потому что только по тому, что они называют нашим "писком" – они нас и идентифицируют, энергополя наши, слишком неустойчивы для них, чтобы создать надёжную базу данных, другие органы чувств, такие как зрение и обоняние? Ну их мир – это абсолютный смрад, какие уж тут оттенки, а зрение?, а попробуй ты одного опарыша от другого отличить! Вот именно. Слава Богу, что из-за вихревых электромагнитных полей нашей планеты, их статические данные по нашим голосовым модуляциям, "слетают" каждые сутки, и им ежесуточно приходится их восстанавливать. Почему и говорили, предки наши, что слово – серебро, а молчание – золото" – неторопливо размышлял сам про себя Алексей Петрович, вспоминая, ещё пьяно-бредовый, постперестроечный сон:

[Абсолютно голые, какие-то, красно-оливковые фигуры мужчин, то падали на землю, оттопыривая свои задницы, то вскидывались вверх, потрясая эрегированными половыми членами. Из завихряющегося над ними крутящегося как торнадо, чёрного пара появились разноцветные искорки, разделившись по одному на каждого мужика, медленно заскользили вниз. Притихшие жрецы, вытянувшись на цыпочках, склонили головы.

"Что это за хрень у них на затылках?" – подумал, то выпадающий из сонного забытья, то вновь проваливающийся туда Алексей, – шрам, нет не шрам, больше похоже на сощуренный глаз."

Спускавшаяся вниз, к ближайшему от Алексея жрецу, искорка превратилась, в, как бы, тоненькую стеклянную, пипетку, переливающуюся всеми цветами радуги. Подлетев к затылку, подрагивающего от нетерпения, мужика, скользнула внутрь "затылочного глаза". Мужик взревел, как многотонный бульдозер и…, изменился: крутящаяся туда-сюда голова, превратилась в башку старого, омерзительного вурдалака; мышцы непомерно вспухли; раздулись, как  верёвки, вены; глазницы превратились в две полыхающие кровавым огнём паровозные топки.  То же самое происходило и с другими. По завершении трансформации, стоящий где-то вдалеке, здоровенный, вдвое превышающий остальных жрец, то ли запищав, то ли засвистев на уровне ультразвука – дал команду. И начался – Ад! Прямо из земли, под действием истекающих из рук жрецов, волн кровавого огня, формировались блоки, обтёсывались, высверливались(непонятно для чего) отверстия, готовые блоки "плыли" к месту постройки.]

"Трансмутация материи, вот и всё, Максимка, то что мы потеряли вследствие первородного греха, так же как и способность к левитации, и…, да и, вообще, ко всему."

––

–Привет, Паша, – свернул с тротуара Алексей Петрович, увидев стоящего у своей машины Павла Николаевича.

–Новая?

–Угу, – не отрывая взгляда от чёрного, как ночь, "лексуса" буркнул Пашка.

–Купил?

–Нет, подарили, – вяло отшутился друг детства.

–Всё никак не наиграешься? – попытался растормошить, совсем уж угрюмого Пашку Алексей Петрович, вспомнив как, приходящий в гости к более зажиточному другу, Павёлка никак не хотел играть ничем другим: "давай в морской бой? – ага, щас, уууу-уууу, щас ещё немнозка этой масынкой, уууу-уууу, и этой, уууу". А потом, выпросив какую-нибудь забрать на одну ночь, к себе домой, глядя умоляющими глазами на маму: "мозна, тёть Глаша, мозна? Я не паламаю, чесна-чесна!"

–Знаешь, Лёша, а я ведь тебе всегда завидовал, – покосился на Алексея Петровича, нимало не оживившийся Пашка, – иногда так прям завидовал, до ненависти трясучей, убить тебя хотелось, сильно-сильно хотелось.

"Ничего себе оборотик", – встревоженно напрягся Алексей.

–Особенно тогда, когда у тебя, почти сразу после крещения, вера появилась. Внутри, – поёрзал по необъятному пузу кулаком, – такая чёрная буря завихрилась. Думаю – да как?! Как так-то?! Я без пяти минут поп, а мне Он веры не дал, нисколько, ни разу…, а этот, только воцерковляться начал – и на тебе! А тут недавно, сижу читаю, Апостола, ну то место где про женитьбу, и меня как током шарахнуло! Так быть ‐ Ему верным – это МИЛОСТЬ!  И Он кому хочет тому даёт, а кому не хочет…, а потом закрутилось калейдоскопом в голове, "Он – Господь, что Ему угодно, то да сотворит", "кого помиловать – помилую, кого пожалеть – пожалею". Ну, вроде как я, когда копейки по стаканам, этим бомжам, которые возле храмов…

–Пашка! – резко оборвал, "поехавшего не в ту степь", Пашку Алексей Петрович, – чего ты несёшь? Чего опять за придурь у тебя в башке выросла? А то, что "хочу, чтобы все спаслись", а прощать семидожды семь раз на день – Это Он зачем сказал? Так, если Он нам повелевает такое всепрощение, то неужели Он Сам не готов простить любого грешника? А про разбойника – ты тоже забыл?!…

–На всенощную пойдёшь? —нетерпеливо прервал "нравоучение", враз оживившийся, заулыбавшийся Пашка.

–Да, сюда, – мотнул головой Алексей Петрович в сторону, находящейся недалеко, через два квартала, церквушки.

–Поехали к "дяде Ване", а? – умоляюще заскулил Пашка, – так там хорошо! Так мне там нравится! Я всегда, прежде чем зайти, обойду кругом, и кажется КРЕПОСТЬ! Из бойниц – пушки торчат, по верху – всё, закованными в латы, воинами утыкано, попробуй кто сунься! Внутрь зайдёшь, и всё! Как в детстве у мамки на коленях.

Подумав о том, что и у него, построенный ещё до революции, из крупного красного кирпича, храм Иоанна Крестителя, вызывает точно такие же ощущения, Алексей Петрович с видимым сожалением возразил:

–Да я бы с радостью, сам же знаешь, как я туда люблю("а как не любить, если и сам там крестился, и Олечку там, и венчались там же"), не могу, правда не могу, далеко же…, Олечка…, ну совсем в-общем, на работу еле-еле заставляю себя из дома выползать…, а ты поезжай! – попытался подбодрить снова поникшего Пашку Алексей Петрович, – хорошее дело! Поедешь?

–Угу…

–К дяде Ване, на могилку не забудь! И от меня поклонись ему. Хорошо?

–Угу…

–Ну всё, давай, завтра увидимся.

––

–Ваше Императорское Высочество! Может быть, Вы, всё же отзовёте, все последние двадцать веков никак не оправдывающий себя, бизнес-план по вышелушиванию недозрелых особей Фермы EVG1966?

–И в самом деле, Ваше Императорское Высочество…

–Ну, папа!!! Разве я виновата, что после прихода к ним Источника Жизни, они совсем отупели? Если раньше, в этом, как его…, вот! Древнем Риме! Ихняя мамашка, своего детёныша, чик ножом по горлу, и всё! Два – ноль в нашу пользу! А сейчас, как весь наш отдел маркетинга не бьётся, как не переустанавливает драйвера психосоматического управления, никак до этих тупых тварей не доходит, что убивать, ещё не отпочковавшихся носителей, нет никакого смысла! Потому что, недоношенные, неродившиеся Зёрна Жизни, сразу же уходят к Творцу. Но!, – есть и хорошая сторона! Каждая тварь женского пола, убившая своего нерождённого детёныша – НАША! А таких, с каждым годом, всё и больше!

–Цифры, Ваше Императорское Высочество?

–Сорок два и четыре десятых миллиона особей-носителей женского пола в год! А если, прибавить к этому, несущих, согласно закону Творца, равную с ними ответственность особей мужского пола, то – как, Вы, сами понимаете, Ваше Императорское Величество, в последнее столетие – этот бизнес-план наконец-то начал работать! И довольно эффективно!