Блаженный Августин

– А чем я вам не такой? – раздался сзади хитрый голосок, – "спящие красавицы" значит говоришь?

– Я?! – обалдело переспросил Андрей Юрьевич.

– Ну, не я же! – хихикнул в ответ пузатенький старичок и вновь куда-то убежал.

– Андрей, не обращай на него внимания, он всегда такой, но зато, Дело Свое – он "туго знает".

– Дело мастера боится! – подтвердил вывернувшийся из-за угла хаты Вячеслав, несущий в руках чем-то наполненные, опасно громыхающие рогожные мешки, – сам то с нами? – быстро зыркнул на со вздохом понурившегося, зарекшегося Охотника, – ну нельзя, так нельзя! На нет, как говорится и суда нет! – швырнув загрохотавшие железом мешки в распахнутые задние дверки "уазика" и сложив ладошки ковшиком смиренно подкатился к настоятелю состоящего из трёх насельников монастыря, – Благословите, Батюшка!

– Машина такая же, – задумчиво проговорил качаясь и ёрзая на неудобном переднем сиденье "уазика-буханки" Андрей Юрьевич.

– Что значит такая же? – с ходу, в лоб опроверг предположения Вячеслав, – она самая и есть!

– То есть что? Эта та самая на которой дядю Валеру тогда?! А "мэрс"?!

– А что "мэрс"? ОНИ "налево", а мы "направо"!

– А парни которые?…

– И парни тоже! "Козлы – налево", а "овцы – направо". Вон, парочка из тех, кто тогда Правильный Путь избрал, – ткнул большим пальцем за спину где сидели двое худых, тридцатилетних мужиков, незадолго до этого с плачем сбрившие бороды и переодевшиеся из заплатанных до невозможности ряс в новенькую униформу дорожных рабочих.

– Васька, – поймал Вячеслав взгляд одного из вскинувшегося "по стойке смирно" подчинённых, – когда девок оттуда заберём, доставишь их к Антону Никифоровичу и пробудешь там, пока они не адаптируются. Потом ДОМОЙ вернёшься.

– Хорошо, – еле слышно прохрипел в ответ здоровенный мужик у которого вдруг, как у несправедливо обижаемого ребёнка заблестели глаза и задрожал подбородок.

– Не слышу!!! – вдруг яростно рявкнул, весь какой-то ИЗМЕНИВШИЙСЯ Вячеслав.

– Так точно! – опять вскинулся "спецназовец", – слушаюсь, товарищ адмирал!

– Так, хорошо, хорошо! Отлично, – потирал розовенькие ручки перекатывающийся по комнатам Андрюшиной квартиры "живчик", – ну всё, мне всё понятно, можешь быть свободен.

– Аа…

– Никаких ни "А", ни "Б", – безаппеляционно прервал тут же зачем то убежавший в другую комнату Адмирал, – тебе здесь делать нечего, – появился вновь как будто ниоткуда, держа в руках какую-то странную штуковину похожую на старый автомобильный домкрат, – давай двигай на вокзал, потом на поезд и к отцу Никодиму. Скажешь ему, что мы за сегодня управимся, послезавтра, если Бог даст, ДОМА будем.

– Слушай, как долго с документами то провозиться пришлось, – сокрушённо выдохнул в телефонную трубку Андрей Юрьевич, – считай больше полугода, всю зиму и весну.

– Ну, а что ты хотел, Андрюша? – послушался в ответ слабый болезненный голос, – это ещё быстро, через агентство. Всё же так запущено было, за все эти годы.

– Ну, зато Слава Богу, теперь всё в порядке и я могу быть свободен, – проговорил улыбаясь и думая о СВОЁМ Андрей.

– Андрюша, а может ты всё-таки останешься? – безнадёжно всхлипнула "на том конце провода" Наташа, – Надюша всё равно с нами, здесь живёт. Еле-еле же её уговорили с тобой к нотариусу сходить. И с мамой ты помирился, вроде как…

Андрей усмехнулся вспомнив, как приходившая ранее всегда только в его отсутствие Теща, начала понемногу приходить именно тогда когда он был дома, чтобы занимаясь домашними делами "с рычанием" гонять его из угла в угол.

– Нет, Наташенька, пора мне.

– Ну как скажешь. Только нас не забывай, мы тебе всегда будем рады.

Тяжёлые пули дальнобойных снайперских винтовок ударили в тело выходящего из подъезда Андрея Юрьевича наперекрёст, из двух противоположных точек.

– Обстрел происходил из двух оборудованных "гнёзд", – подрагивающим от волнения голосом докладывал майор фээсбешник, сидящим напротив него суровому генералу и развалившемуся в сторонке в кресле, какому-то, одетому как экстравагантный эстрадный певец плешивому старику, – одно попадание из СВЛК – 14, и два из М – 200. Потом они, зачем то, затеяли перестрелку между собой, и, видимо поняв бесполезность этого, покинули…

– Охрану поставили? – строго зыркнул на непонятливо опешившего подчинённого генерал.

– Что?

– Труп! Труп в морге охраняется?! – совсем рассвирепел Начальник, – Вы что майор совсем без мозгов? По, не понять кому, ведётся стрельба, как по президенту серьёзного государства, а Вы!

– Ай, да я Вас умоляю! – "запетушился" сидящий в кресле Старый Пидор, – Иван Израилич, Вы же прекрасно понимаете, что тела там уже давно нет, хоть бы там даже батальон охраны стоял. Его надо было сразу же, "тёпленьким" брать, а теперь уже поздно, слишком поздно.

– Так ну это, – подобострастно засеменил виновато поникший Грозный Генерал вслед за идущим на выход Вечным Жидом, – ну кто мог предположить, Товарищ Комиссар, что во-первых, "конкуренты" именно в это же время его "отработать" попытаются; и во-вторых; работяги эти, дорожные рабочие, именно в это время дорогу там перекрыли, ну и соответственно "пробка" такая что через неё ни с "мигалками", никак!

– Вот именно! – донеслось уже из-за двери, – поэтому МЫ всегда "на конях" никуда не успеваем, а ОНИ всегда "пёхом", и всегда, когда ИМ надо, вперёд НАС.

ВЗЛЁТ И НЕСЕНИЕ БОЕВОГО ДЕЖУРСТВА

"Кавалерия всегда опаздывает, вовремя прибывает только пехота".

(Алексей Баженов "Устройство Земного МироЗдания")

Нет, я не верю, время, не течёт,

Оно стоит, безжизненно, на месте,

И только люди, врозь, иль с Богом вместе,

Отмеривают, своей жизни, ход.

Что было, не исчезнет, никогда,

И снова, никогда, не повторится,

Родные и смеющиеся лица,

Не смоет, мёртвая, вода.

Что будет, то давно, уже прошло,

Грядущее, как прах, развеял ветер,

Всё то, что вновь, произойдёт на свете.

Давно, быльём былинным, заросло.

(Автор)

– Мама, ну и вот что тебе приспичило именно сюда?! – раздражённо дёргала инвалидную коляску Надя.

– Так ведь, доченька, неусыпаемую псалтырь только в монастыре заказать можно, ты же знаешь, – с улыбкой оглянулась Наталья на начинающую увядать девушку с молодёжно-фиолетовым ирокезом на голове.

– Да знаю я, знаю, – раздражённо пробормотала в ответ приближающаяся к тридцатилетию, незамужняя и бездетная дочь, продолжая ворчать, – припарковаться негде, машину пришлось бросить чёрт знает где, – подкатила коляску к высокому старинному крыльцу, – ну конечно! Пандуса нет! И как, я тебя туда, скажи на милость?! – легко взбежав по узким и высоким каменным ступенькам, заглянула внутрь, за узкую неправдоподобно высокую дверь, – ох! Ёлки-палки! Ну, допустим, досюда я тебя дотащю, а дальше как?!

– А ты сама, Надюша, ты же всё знаешь гораздо лучше меня, – робко попросила Наталья.

– Знаешь, знаешь! – злобно процедила сквозь зубы ОТПАВШАЯ, разуверившаяся во всём и во вся девушка, – давай я тебя хоть сюда, в тенёк откачу, а то солнцепёк такой, – проговорила толкая коляску к растущим с правой стороны храма кустам сирени.

– Ой, Наденька, красота то какая! – радостно поприветствовала женщина-инвалид, "кипящие" белыми и фиолетовыми гроздьями деревья, – а запах! Запах то какой!

– Да уж, – чуть дрогнул, смягчившись, голос Надежды, – мам, а может ну его всё? Ну посидим сейчас здесь вместе и домой? Ну зачем? Зачем "праздновать" день его смерти?

– Доченька, – умилительно склонила голову набок Наталья, наблюдая за чуть-чуть "оттаявшей" дочерью, – это для нас горе, это нам здесь плохо без него, а ему там…

– Где ТАМ?! – как взорвалась изнутри Надя, – мама! Что ты опять за своё?! Нету никакого ТАМ! Я, с самого детства, когда он нас бросил, – чуть всхлипнула "обиженная отцовским предательством" девочка, – сколько "боженьку" просила и просила? И в воскресную школу ходила, и на клиросе пела, на всех службах! На коленях!, молилась! Дура…, – содрогнулась как от озноба, – а ОН, так меня и не послушался! Поэтому! – решительно, как взмахнув саблей, "отрубила", – раз Он не сделал так я как хочу, не послушался меня, значит нет ЕГО! – раздражённо передёрнула плечами. Помолчав и недовольно хмыкнув от умоляющего взгляда матери, – ладно схожу. Не надо, – решительно оттолкнула дрожащую руку с зажатым в ней бумажным свёртком, – сама помню как и что надо. Надо хоть платок одеть, не пойду же я так, монастырь всё-таки. Дай свой, – протянула руки к, радостно поглаживающей её по бёдрам, матери и сняла  белую с бледными цветочками ткань с её головы, – не хочу я ихние на себя, – привычно-знакомо накинув и завязав головной убор, вытянула из висящей на плече сумки зеркальце и влажные салфетки, – "чучело-мяучело", – презрительно рассмеялась сама над собой закончив "омовение", стерев всю косметику с лица, потом приникнув к матери, приобняв её, чмокнула в щёчку, – прости меня, мамочка, не скучай тут, я постараюсь быстро…

– Здравствуй, Наташа, – проговорил выходящий из двери правого придела Спасо-Вознесенского храма молодой, двадцатипятилетний мужчина.

– Здравствуй, Андрюша! – вся содрогнувшись, вскинулась ему навстречу разбитая неизлечимым увечьем старая женщина, – ты всё-таки пришёл! Такой молодой, красивый! – погладила она непослушно торчащие в разные стороны волосы, присевшего перед ней на корточки, по советски одетого, рыхло-полного, невзрачного парня в уродливо коричневых очках на лице.

– Ты тоже, – ответил ей, покинувший этот мир год тому назад, мужчина.

– Андрей! – горестно рассмеялась в ответ Наталья, – чего болтаешь то? Я и раньше то, когда молодой была…, ты же меня никогда, ни разу красивой не назвал, никогда не восхищался мной. А теперь? Теперь я годна тебе?

– И теперь, и всегда. Ты моя единственно возможная, только для меня предназначенная была, есть и будешь, – как-то стеснительно улыбнулся молодой мужчина, – ну да ладно, Наташенька, я к тебе ненадолго, ты не поверишь, ДЕЛ невпроворот. Так что давай, вставай, прогуляемся немножко с тобой, – проговорил взяв Наташу левой рукой за её правую руку и обнимая своей правой её за "талию".

– Ты уверен, Андрюша? Ведь я уже столько лет…

–Фррр, – как конь, всхрапнул в ответ Андрей Юрьевич, – ведь я же Доктор! Или ты забыла?

Изящно вышагивающая в длинной, до пят, обёрнутой вокруг бёдер ткани, которую она забыла снять и оставить на выходе из храма, смотрящая в землю Надя подняла взгляд и остановилась как ударившись о невидимую стену.

– Мама! Мамочка! – в ужасе вскричала девочка и бросилась к стоящей у небольшого крыльца, ухватившись за прутья металлических перил Наталье, – как ты здесь оказалась?! – подбежав и заключив в объятия готовую, как ей показалось, упасть женщину.

– Сама дошла.

– Сама?! Как?! Зачем?! – Надюшу трясло как в лихорадке, – так значит, всё-таки, ТЫ ЕСТЬ! – хлынули слёзы из глаз, вновь уверовавшей под влиянием чуда, девушки, – ТЫ ЕСТЬ! – попыталась она перекреститься на наглухо закрытую дверь Правого Придела, одновременно боясь отпустить ровно и уверенно стоящую на ногах мать.

– Надюша, не хватайся ты так за меня, у меня всё хорошо, помолись и поблагодари папу спокойно.

– Папу?! Почему папу?!

– Это он приходил сейчас ко мне. Из этой двери вышел. С кресла меня поднял и говорит, давай пройдёмся, мол, немного. Ну, я и пошла. А пока сюда шла, то прям чувствовала, что он, как будто правую руку свою, внутрь меня засунул и "копается" там, ну вроде как настройщик внутри пианино. Вот так вот, – погладила Наталья по голове, опустившуюся перед ней на колени, плачущую дочь по разлохматившемуся ирокезу.

– А меня?! Почему он меня не подождал?! – взвыла в голос будущая монахиня.

– А ты с ним ещё встретишься, доченька! Обязательно встретишься. И не только там, но и здесь.

"Чтобы не дать материи изникнуть,

В нее впился сплавляющий огонь.

Он тлеет в «я», и вещество не может

Его объять собой и задушить.

Огонь есть жизнь.

И в каждой точке мира

Дыхание, биенье и горенье.

Не жизнь и смерть, но смерть и воскресенье —

Творящий ритм мятежного огня"

(Максимилиан Волошин " Мятеж")

– Мужчина, куда вы толкаетесь? – попытался остановить сержант ДПС протиснувшегося сквозь толпу зевак, одетого в "совковскую" рубашку в коричневую клеточку и серые мешковатые брюки полного парня в старых роговых очках.

– Я Доктор, – властно отстранил, невольно попятившегося от непонятного страха дэпеэсника, Посланник, – давно? – спросил у сидящих внутри "скорой" молоденьких девушек.

– Полчаса уже, – испуганно выпорхнули наружу врач и медсестра, – мы уже всё точно продиагностировали. Реанимация невозможна. Час…, больше уже прошло. Это мы, полчаса назад приехали. "Пробки" же кругом.

– Да, это верно, "ТЕСНО" здесь, очень тесно, – пробормотал Андрей Юрьевич себе под нос опускаясь на колени перед накрытым простынёй телом.

– Я не знаю! Я не знаю, как это получилось, – подскочил и влез в разговор водитель грузовика, сидевший до этого задом прямо на асфальте и терзавший свои волосы так, будто желая их выдрать, – я ехал с нормальной скоростью, а она откуда не возьмись на своём самокате!

– Да уж! Это всё родители виноваты! Напокупают им! – раздались и тут же затихли реплики из толпы.

– Мы уже в прокуратуру сообщили, – проговорил через плечо собирающего снять простыню "доктора" сержант, как будто останавливая его.

– Сообщили? Это хорошо, что сообщили, – угрюмо кивнул в ответ Андрей Юрьевич, – какая красавица! – вздохнул вглядываясь в невзрачненькое личико двенадцатилетней девочки из полубомжовской семьи, – как же тебя так угораздило, Родненькая Моя? Ну, ничего, ничего, мы это Дело сейчас поправим, – уверил поглаживая, проводя Сильными Руками по мокрым от крови волосам и худенькой шейке.

– У него руки внутри! Внутри неё! – в ужасе вскрикнула, тут же остановленная тычком в бок, медсестра.

ВОССТАНОВЛЕННАЯ девочка вздрогнула и закашляла кровяными сгустками.

– Включите диктофон, – искоса, грозно глянул Андрей Юрьевич на мечущихся перед ним врачих, поднимая девочку на руки и занося внутрь "скорой", – значит так! Сейчас адреналин и глюкозу и больше ничего. По прибытию в стационар предписания дежурному хирургу…

– Ну вот, наверное и всё, – наклонившись и поцеловав в лоб судорожно вдыхающую и выдыхающую девочку с крепко зажмуренными глазами, – ага, а вот и "драгуны", – усмехнулся выглянув наружу и увидев прорывающийся сквозь автомобильный затор чёрный, наглухо тонированный мерседес с мигалкой, – только, как всегда, СЛАВА БОГУ, с опозданием, – завершил выпрыгивая из машины и заворачивая, протискиваясь в тёмную щель между бортом грузовика и фургоном "скорой помощи".