скачать книгу бесплатно
– Вы шутите, Иван Васильевич?
– Нисколько.
– Тогда я вас не понимаю.
Бурсов ложится на нары, забрасывает руки за голову и сосредоточенно смотрит в потолок. Похоже, что он не собирается объяснять Огинскому своего решения.
«Ну и характер у человека!…» – почти с раздражением думает Огинский о Бурсове.
– Я, знаете ли, не собираюсь в Майданек, – произносит наконец подполковник. – Я хочу покинуть эту гостеприимную обитель господина гауптштурмфюрера Фогта по собственному желанию, а для этого необходимо время. Вот мы не торопясь и начнем с вами эксперименты по детонации минных полей. Не допускаете же вы, что тут они могут увенчаться успехом? А раз так, то…
– Но и немцы не дураки, – перебивает Огинский, – догадаются, наверно, что мы будем водить их за нос.
– А пока догадаются, мы что-нибудь придумаем.
Ночной разговор
На другой день, получив согласие Бурсова и Огинского капитан Фогт довольно потирает руки.
– О, это очен корошо! Это есть благоразумство! Мне приятно имейт дело с такими благоразумными людьми. Но прошу и меня тоже считайт не очен просточковатым. Никакой саботаж с ваша сторона не должен быть. Все начистота, и никакой махлевка, – улыбаясь, подмигивает он Бурсову, очень довольный, что ему удалось употребить такое русское словечко, как «махлевка». – А чтобы у вас не возникайт соблазн ввести меня в заблуженство, с вами будет сотрудничать один наш немецкий доктор. Это вы имейт в виду и не огорчайт меня глупством.
При разговоре капитана Фогта с Бурсовым и Огинским присутствует и лейтенант Азаров.
– Ну вот мы и договорились, – обращается к нему Фогт. – Теперь, господин старшина, вы имейт возможность перевести их в блок старших официров.
– Слушаюсь, господин капитан! – браво козыряет и щелкает каблуками Азаров.
Фогт уже направился к дверям карантина, собираясь покинуть барак, но вдруг, вспомнив что-то, возвратился с полпути:
– Да, вот еще что: на работа с вами будет кроме наш доктор ваш старший лейтенант Сердьюк. Корошо?
– Нет, не хорошо, – решительно возражает Бурсов.
– Почему так?
– Потому, что он негодяй!
– О, да-да! Это немножко есть. Вы имейт в виду, что он рассказал нам об этот ваш эксперимент? Но он очен вас хвалил. Говорил, что вы оба есть большой талант. Но я вас понимайт, тут немножко есть мерзавство. И я согласен с ваша просьба. Вы будете работать с одним только наш доктор. Он есть очен короший парень, и он вам будет понравиться.
В блоке старших офицеров, куда Азаров приводит Бурсова и Огинского, вскакивают с нар семь майоров. Все они уже немолодые, с очень усталыми лицами и какими-то бесцветными глазами. Лишь у майора Нефедова, самого старшего из них, светится в глазах живая искорка.
После завтрака Азаров предлагает Бурсову и Огинскому пройтись по территории лагеря.
– Сегодня вы свободны от всякой работы, – сообщает им лейтенант. – От вас требуется лишь подробная заявка на то, что понадобится для вашего эксперимента. Она должна быть готова к обеду.
Они медленно идут по лагерю, внимательно всматриваясь в расположение его построек, проволочных заграждений и арку ворот с прогуливающимся по ее верхней площадке пулеметчиком. Территория лагеря невелика и, видимо, хорошо просматривается с площадки над воротами и с вышки над проволочным забором за бараками. На ней нет сейчас часового, но по ночам его выставляют. Видны и прожектора, освещающие территорию лагеря в ночное время.
«Да, охрана лагеря продумана обстоятельно, – невесело отмечает Бурсов. – Наверно, с вышки – все как на ладони…»
И вдруг он невольно вздрагивает при виде неожиданно появившегося перед ним старшего лейтенанта Сердюка. Голова его и левая рука перевязаны грязным, пропитанным кровью бинтом.
– Разрешите к вам обратиться, товарищ подполковник?… – срывающимся от волнения голосом спрашивает он.
– Убирайтесь вон! – негромко, но властно произносит Бурсов.
– Но ведь я хотел как лучше… – молит Сердюк. – Знал же, что вы в эти эксперименты не верите. А их они заинтересовали, и теперь можно будет поводить капитана Фогта за нос. А тем временем…
– Вы думаете, что Фогт такой уж простофиля? – иронически усмехается Огинский.
А Бурсов даже не смотрит на Сердюка. Он уходит с Азаровым вперед, оставив Огинского со старшим лейтенантом.
– И мой вам совет, – с трудом сдерживая раздражение, продолжает Огинский. – Не говорите ему о нас ничего больше и не выдавайте себя и нас за крупных специалистов подрывного или какого-нибудь иного военно-инженерного дела. Да, и еще вот что – постарайтесь реже попадаться на глаза Бурсову.
…Поздно вечером после отбоя в блоке старших офицеров царит гнетущая тишина. Все семь майоров молча лежат на нарах, не разговаривая и не задавая никаких вопросов вновь прибывшим. А Бурсов все медлит начать разговор, надеется, что кто-нибудь из этих потерявших веру в себя людей сам что-нибудь спросит.
– Надо бы поговорить с ними… – шепчет Огинский.
– Погодите, Евгений Александрович, пусть сами спросят. Неужели же им не интересно узнать у нас хоть что-нибудь о положении на фронте?
Но майоры по-прежнему молчат.
– Ну что же, товарищи офицеры, – негромко произносит наконец Бурсов, – так-таки, значит, ничто вас не интересует? Спросили бы хоть о том, как мы в плен попали, при каких обстоятельствах.
– Нам и так известно, при каких обстоятельствах в плен попадают, – равнодушно замечает кто-то в дальнем углу. – Если не сволочь, конечно, которая сама руки вверх поднимает.
– Мы не из таких, – обижается Огинский.
– Зато нас, наверно, за таких принимаете, – ввязывается в разговор еще кто-то.
– Ну это уж вы зря! – повышает голос Бурсов. – Мы ведь тоже на фронте с самого первого дня войны и знаем, каково было в сорок первом!
– А почему именно так было? – раздается из угла голос майора Нефедова.
– Некогда было особенно разбираться, – хмуро отзывается Бурсов. – Все бои да бои. Да и не в том дело сейчас – как начали, важнее другое – как воюем. О сражении за Москву и Сталинградской битве слыхали хоть что-нибудь?
– Имеем некоторое представление, – отвечает Нефедов. – А в армии вы давно, товарищ подполковник?
– С тридцать третьего года. Перед войной отдельным саперным батальоном командовал. Отходил с частями своей армии от Жлобина до самого Сталинграда.
– Так вы, значит, в боях под Сталинградом участвовали? – оживляется Нефедов.
– Да, участвовал.
– Немцы считают, что Сталинградская битва была самой крупной в истории всех мировых войн, – замечает кто-то простуженным голосом.
– Та, что сейчас идет на Курской дуге, покрупнее будет по своим масштабам. Вот майор Огинский – офицер штаба фронта, ему лучше, чем мне, известна обстановка.
– Да, масштабы тут во всех отношениях побольше, – подтверждает Огинский.
– А вам ничего не известно, как там теперь дела? – интересуется Бурсов. – Мы ведь попали в плен под Белгородом, в самый первый день сражения.
Никто ему не отвечает, и он спрашивает уже шепотом:
– Может быть, тут нельзя вести такие разговоры?
– Этого вы не бойтесь, – успокаивает Нефедов. – От тех, которые могли нас предать, мы нашли способ избавиться. Подслушивать теперь нас некому. Да немцы и не боятся, что мы замыслим что-нибудь вроде восстания или побега. Уверены, что отсюда не убежишь. А что касается теперешних боев под Орлом, Курском и Белгородом, то по радио сообщают, будто немцы одерживают там победу.
– Быть этого не может! – восклицает Бурсов. – Это им не сорок первый!
– Мне трудно судить, что и как там у нас изменилось, – тяжело вздыхает Нефедов. – Известно, однако, что под Белгородом немцы прорвались уже не только в Прохоровку, но и в Обоянь. А это, как я себе представляю, не очень далеко от Курска.
– Немецкое радио слишком уж хвастливо, – усмехается Бурсов. – Оно ведь в свое время и о взятии Москвы сообщало.
– Да, было такое, – подтверждает Нефедов. – Но на этот раз сообщило не немецкое, а английское радио. Капитан Фогт – осторожная бестия. Он знает истинную цену немецким сообщениям по радио и потому корректирует их английскими передачами. А переводит ему майор Горностаев, хорошо знающий английский язык.
Послышался тяжелый храп нескольких офицеров. Они устали за день, да и разговор этот не очень, видимо, их заинтересовал. Умолкает и майор Нефедов. А когда Бурсов решил уже, что и он заснул, вдруг снова раздался голос, теперь приглушенный до шепота:
– Я не сомневаюсь, товарищ подполковник, что сражение под Курском кончится нашей победой. После Сталинграда у меня уже нет сомнений на этот счет. Гнетет другое – а мы-то как же? Чем вину свою перед Родиной искупим? Вольная вина или невольная – это ведь сейчас не самое главное… Скорее всего, мы просто не доживем до того часа, когда земля наша станет свободной. А мертвые, как говорится, сраму не имут…
Майор Нефедов тяжело вздыхает и долго ворочается на нарах. Потом спрашивает:
– Вы, наверно, спать хотите, товарищ подполковник, а я вам голову морочу всем этим…
– Какой там сон!… А у меня, вы думаете, сердце кровью не обливается при одной мысли, что мы можем не вырваться отсюда до конца войны?
– Вы, значит, надеетесь, что вырваться удастся?
– А вы разве потеряли такую надежду?
Снова слышится тяжелый вздох Нефедова. Вздыхает и еще кто-то, но Бурсов не может разглядеть в темноте кто.
– Предпочитаете не отвечать на такой вопрос? – снова спрашивает подполковник Бурсов.
– Да, воздержусь пока, – еле слышно отзывается Нефедов. – Поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Спокойной ночи, товарищ подполковник.
– Приятных сновидений, товарищ Нефедов.
Доктор Штрейт
На следующее утро лейтенант Азаров зашел в блок старших офицеров сразу же после подъема и обратился к Бурсову:
– Товарищ подполковник, вам и майору Огинскому после завтрака нужно явиться к капитану Фогту. Будьте готовы. Я зайду за вами минут через пятнадцать.
За завтраком Бурсов подсаживается поближе к Нефедову, спрашивает его:
– Почему это лейтенант Азаров в таком фаворе у Фогта? Он что…
– Нет-нет, не думайте о нем ничего плохого! – торопливо перебивает подполковника Нефедов. – Азаров замечательный парень. Он давно бы сбежал отсюда, но одному это просто невозможно. А может быть, и не хочет один. А остальные… – И он сокрушенно машет рукой.
Помолчав немного, продолжает:
– Ну а Фогту он понравился потому, что капитан, видно, фаталист. Не понимаете? Сейчас поясню. Был тут у нас такой случай. Установили мы противопехотное минное поле для тренировки немецких саперов и послали Азарова доложить об этом тогдашнему помощнику Фогта, фельдфебелю Ханке. А был этот Ханке таким мерзавцем, которого даже сам Фогт побаивался. Нас же всякий раз нервная дрожь пробирала, как только он останавливал на ком-нибудь свой неподвижный взгляд. Один только Азаров его не боялся.
– Зато фельдфебель прямо-таки лютой ненавистью ненавидел Азарова, – заметил сидящий рядом с Нефедовым очень худой, высокий, похожий на Дон Кихота майор Коростылев.
– Это верно, ненавидел он Азарова действительно люто, – подтвердил Нефедов. – А в тот день был особенно не в духе – повздорил из-за чего-то с капитаном Фогтом. Ну а когда предстал перед ним Азаров с докладом, он, ни слова не говоря, – бац его по физиономии. Но и лейтенант наш не смолчал. Развернулся да как влепит ему в свою очередь по роже. И бежать, да прямо через то самое поле, которое мы только что установили. Перемахнул его все и не подорвался. Нам это просто чудом показалось. А фельдфебель уже выхватил свой парабеллум и прицелился в Азарова. Но тут Фогт подоспел. «В чем дело?» – спрашивает. Фельдфебель ему сочиняет, будто усомнился он в качестве установки нашего минного поля и велел Азарову перебежать через него. «И вот, говорит, действительно так оно, значит, и есть – не подорвался ведь лейтенант. Потому и хотел его пристрелить».
– А мы сидим ни живы ни мертвы, – добавляет Коростылев. – Понимаем, что добром это не кончится.
– Кончилось же все это самым неожиданным образом, – продолжает Нефедов. – Фогт, выслушав фельдфебеля, крикнул Азарову: «А ну, быстро назад!» И Азаров снова бегом через все минное поле, и опять остался невредимым. «Сами теперь видите, господин капитан, как они нас надувают», – ухмыльнулся Ханке. «А я не верю, чтобы они могли меня надуть, – самоуверенно заявил Фогт. – Никто из них не посмеет сделать этого. А если вы так уж уверены, что никакого минного поля ими не установлено, то шагом марш через него! И если не подорветесь, собственноручно этого лейтенанта расстреляю».
– Это он все по-немецки, – поясняет Коростылев, – но мы хорошо его понимали и ждали затаив дыхание, что же дальше будет?
– А разъяренный фельдфебель Ханке, будучи совершенно уверенным, что Азаров их дурачит, смело шагнул на минное поле и сразу же подорвался, да так основательно, что в тот же день и умер, не только к нашей радости, но и к явному удовольствию капитана Фогта. Кажется, этот Ханке доносил на своего начальника в гестапо. С тех пор и стал лейтенант Азаров «фаворитом» Фогта.
– А как же все-таки сам Азаров не подорвался? – спрашивает Бурсов.
– Не любит он на эту тему распространяться, но тут либо действительно фатальный случай, либо он знал все-таки, где именно мины стояли. Минер ведь он отличный, и глаз у него молодой, приметливый. А в общем-то, конечно, все это на чудо похоже. Суеверный Фогт и воспринял, видимо, все это как настоящее чудо.
Когда после завтрака лейтенант Азаров появился в блоке старших офицеров, Бурсов посмотрел на него с невольным уважением.
Несколько минут спустя лейтенант ведет Бурсова о Огинским через проходную арку к небольшому домику под черепичной крышей, в котором находится канцелярия капитана Фогта. Часовой, хорошо знающий Азарова, беспрепятственно пропускает их.
– О, добрый утро! – весело приветствует их капитан Фогт. – Познакомьтесь с наш специалист по взрывчатка господином Штрейтом.
Из-за стола встает очень тощий немец с морщинистой шеей и большим кадыком. Небрежно представляется:
– Гюнтер Штрейт, доктор технических наук. Как мы будем с вами изъясняться? Я ведь не владею русским языком, – беспомощно разводит он руками.
– Зато мы знаем немецкий. Я посредственно, майор хорошо, – кивает Бурсов на Огинского.
– Тогда все в порядке, – удовлетворенно кивает головой Штрейт. – Можем мы приступить к делу тотчас же? – обращается он к капитану.
– О да! Пожалуйста! Я не буду вам мешать, – обрадовался Фогт и пошел куда-то, пожелав доктору и советским офицерам успеха.
На докторе Штрейте светло-серый спортивный костюм и тирольская шляпа с пером. На длинном носу с горбинкой старомодное пенсне.
– Ну-с, я слушаю вас, господа, – произносит он, широким жестом гостеприимного хозяина предлагая офицерам сесть. – Не скрою от вас – меня интересуют ваши эксперименты, потому что я тоже проделывал нечто подобное. И должен вам признаться, у меня ничего пока не получилось. Поэтому очень любопытно, что же получается у вас?
«С чего же начать?… – лихорадочно думает Бурсов. – Этот доктор, очевидно, большой знаток взрывного дела, и его не так-то просто будет провести…»
Но тут на помощь ему приходит Огинский.
– Надо полагать, – степенно начинает он, – детонация конденсированных взрывчатых веществ у вас в Германии столь же мало изучена, как и у нас в Советском Союзе.
– Видимо, так обстоит дело и вообще в мировой науке, – уточняет Штрейт. – Я знаю работы вашего Зельдовича, который сумел теоретически обосновать невозможность сверхзвуковых режимов при распространении детонационной волны. Тем самым с исчерпывающей полнотой вывел он условие Чепмена-Жуге. Но ведь все это относится к детонации газов, нам же необходимо применить условие Чепмена-Жуге к детонации конденсированных взрывчатых веществ.
«А что же такое условие Чепмена-Жуге? – тревожно проносится в мозгу Бурсова. – Знает ли это Огинский?…»
