Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

– Подавай!

Кучеръ проснулся и подалъ.

Я посмотрѣлъ на буточника; онъ что то пробормоталъ и сердито посмотрѣлъ на меня; ему, видно, непріятно было, что я слышалъ и смотрю на не[го]. Я знаю, что ничѣмъ больше нельзя оскорбить человѣка въ глубинѣ, какъ тѣмъ, чтобы дать понять ему, что замѣтилъ, но говорить про это не хочешь; поэтому я сконфузился, пожалѣлъ буточн[ика] и пошелъ прочь.

Люблю я въ Дмитріи тоже способность разомъ назвать человѣка; меня это забавляетъ. «Пади, шапка, – служба, борода, пади, салазки, пади, прачка, пади, коновалъ – пади, фигура, пади, Мусье». Удивительно умѣетъ русскій человѣкъ найти обидное слово другому, котораго онъ въ первый разъ видитъ, не только человѣку, сословію: мѣщанинъ – «кошатникъ», будто бы мѣщане кошекъ обдираютъ; лакей – «лакало, лизоблюдъ»; мужикъ – «Рюрикъ» – отчего, не знаю; кучеръ – «гужеѣдъ» и т. д. – всѣхъ не перечтешь. Повздорь Ру[сскій] человѣкъ съ человѣкомъ, котораго первый разъ видитъ, онъ сейчасъ окрестить его такимъ именемъ, которымъ задѣнетъ за живую струну: кривой носъ, косой чертъ, толстогубая бестія, курнос[ый]. Надо испытать, чтобы знать, какъ вѣрно и мѣтко всегда попадаютъ прямо въ больное мѣсто. Я никогда не забуду обиды, которую заочно получилъ. Одинъ Р[усскій] чел[овѣкъ] говори[лъ] про меня: «Ахъ, онъ рѣдкозубый!» – Надо знать, что у меня зубы чрезвычайно дурны, испорчены и рѣдки. —

Дома.

Я пріѣхалъ домой. Дмитрій заторопился слѣзать, чтобы отворить ворота, я тоже, чтобы пройти въ калитку прежде его; это всякій разъ такъ бываетъ: я тороплюсь войти, потому что привыкъ уже, онъ торопится подвезти меня къ крыльцу, потому что онъ такъ привыкъ. – Я долго не могъ дозвониться; свѣчка сальная очень нагорѣла и Провъ, мой лакей старичокъ, спалъ. Покуда я звонилъ, вотъ о чемъ я думалъ: Отчего мнѣ противно входить домой, гдѣ и какъ бы я ни жилъ? противно видѣть того же Прова на томъ же мѣстѣ, ту же свѣчку, тѣже пятна на обояхъ, тѣже картины, такъ что даже грустно дѣлается? —

Особенно надоѣдаютъ мнѣ обои и картины, потому что они имѣютъ претензію на разнообразіе, а стоить посмотрѣть на нихъ два дня, они хуже бѣлой стѣны. Это непріятное чувство, входя домой, должно быть, отъ того, что не рожденъ человѣкъ, чтобы въ 22 года жить холостякомъ. То ли [бы] было, ежели бы можно было спросить Прова, который вскочилъ и, стуча сапогами, (вѣрно чтобы показать, что онъ давно слышитъ и исправенъ) отворяетъ дверь: «Барыня почиваетъ?» – Никакъ нѣтъ, въ книжку читаютъ. – То ли бы дѣло: – взялъ бы я обѣими руками за головку, подержалъ бы передъ собой, посмотрѣлъ бы, поцѣловалъ бы и опять посмотрѣлъ и опять поцѣлуй; и не скучно бы было ворочаться домой. Теперь одинъ вопросъ, который я могу сдѣлать Прову, чтобы показать ему, что я замѣтилъ, что онъ никогда не спитъ, когда меня дома нѣтъ, это: «Былъ кто нибудь?» – Никого. – Всякій разъ, когда бываетъ такого рода вопросъ, отвѣтъ Провъ дѣлаетъ жалкимъ голосомъ и всякій разъ мнѣ хочется ему сказать: «Зачѣмъ же ты говорить жалкимъ голосомъ? Я очень радъ, что никто не былъ». Но я удерживаюсь: Провъ могъ бы оскорби[ться], а онъ человѣкъ почтенный. —

Я обыкновенно вечеромъ пишу дневникъ, франклиновскій журналъ и ежедневные счеты.

Нынѣшній [день] я ничего не издержалъ, потому что ни гроша нѣту, такъ нечего писать въ счетную книгу. —

Дневникъ и журналъ – другое дѣло: нужно бы было писать, но поздно, отложу до завтра. —

Мнѣ часто случалось слышать слова: «пустой человѣкъ, живетъ безъ цѣли»; и самъ даже я это часто говорилъ и говорю, не отъ того чтобы я повторялъ чужія слова, но я чувствую въ душѣ, что это нехорошо и что нужно имѣть въ жизни цѣлъ.

Но какъ же это сдѣлать, чтобы быть «полнымъ человѣкомъ и жить съ цѣлью»?—Задать себѣ цѣль никакъ нельзя. – Это я пробовалъ, сколько разъ, и не выходило. Надо не выдумывать ее, но найти такую, которая бы была сообразна съ наклонностями человѣка, которая бы и прежде существовала, но которую я только бы созналъ. Такого рода цѣль я, мнѣ кажется, нашелъ: всестороннее образованіе и развитіе всѣхъ способностей. Какъ одно изъ главныхъ сознанныхъ средствъ къ достиженію – дневникъ и франклиновской журналъ. – Въ дневникѣ я каждый день исповѣдуюсь во всемъ, что я сдѣлалъ дурно. Въ журналѣ у меня по графамъ расписаны слабости – лѣнь, ложь, обжорство, нерѣшительность, желаніе себя выказать, сладострастіе, мало fierté231 и т. д. все вотъ такія мѣлкія страстишки: въ этотъ журналъ я изъ дневника выношу свои преступленія крестиками по графамъ.

Я сталъ раздѣваться и думалъ: «Гдѣ же тутъ всестороннее образованіе и развитіе способностей, добродѣтели, a развѣ этимъ путемъ дойдешь ты до добродѣтели? куда поведетъ тебя это[тъ] журналъ, который служитъ тебѣ только указателемъ слабости, которымъ конца нѣтъ, которыя всякій день прибавляются и которыми, ежели бы ты даже уничтожилъ ихъ, не достигнулъ бы добродѣтели? – Ты только обманываешь себя и играешь этимъ какъ дитя игрушкой. – Развѣ достаточно какому нибудь художнику знать тѣ вѣщи, которыхъ не нужно дѣлать, чтобы быть художникомъ? Развѣ можно отрицательно, удерживаясь только отъ вреднаго, достигнуть чего нибудь полезнаго? Земледѣль[цу] не достаточно выполоть поле, надо вспахать и посѣять его. Сдѣлай себѣ правила добродѣтели и слѣдуй имъ. – Это говорила частица ума, которая занимается критикой.

Я задумался. Развѣ достаточно уничтожить причину зла, чтобы было добро? Добро положительно, а не отрицательно. Оттого имянно и достаточно, что добро положительно, а зло отрицательно; зло можно уничтожить, а добро нѣтъ. Добро всегда въ душѣ нашей и душа добро; а зло привитое. Не будь зла, добро разовьется. Сравненіе съ земледѣльцемъ не годится; ему надо посѣять и пахать, а въ душѣ же добро уже посѣяно. Художнику нужно упражняться и онъ достигнетъ искуства, ежели онъ не будетъ сообразоваться съ правилами отрицательными, но ему нужно [1 неразобр.] отъ произвола. Для упражненія въ добродѣтели не нужно упражненій – упражненія: жизнь.

Холодъ – отсутствіе тепла. Тьма – отсутствіе свѣта, зло – отсутствіе добра. – Отчего человѣкъ любитъ тепло, свѣтъ, добро? Оттого, что они естественны. – Есть причина тепла, свѣта и добра – солнце, Богъ; но нѣтъ солнца холоднаго и темнаго, нѣтъ злаго Бога. Мы видимъ свѣтъ и лучи свѣта, ищемъ причину и говоримъ, что есть солнце: намъ доказываетъ это и свѣтъ, и тепло, зак[онъ] тягот[енія]. Это въ мірѣ физическомъ. Въ моральномъ мірѣ видимъ добро, видимъ лучи его, видимъ, что такой же зак[онъ] тяготенія добра къ чему то высшему и что источникъ – Богъ. —

Сними грубую кору съ бриліанта, въ немъ будетъ блескъ; откинь оболочку слабостей, будетъ добродѣтель. Но неужели только одни тѣ мелочи, слабости, которыя ты пишешь въ журналѣ, мѣшаютъ тебѣ б[ыть] доб[рымъ]? нѣтъ ли большихъ страстей? И потомъ, откуда такое множество каждый день прибавляется: то обманъ себя, то трусость и т. д., прочно[го] же нѣтъ исправленія, во многомъ никакого хода впередъ. Это замѣтила опять частица, занимающаяся критикой. Правда всѣ слабости, которыя я написалъ, можно привести къ 3 разрядамъ, но такъ какъ каждая имѣетъ много степеней, то конбинац[ій] можетъ быть безъ числа. 1) гордость, 2) слабость воли, 3) недостат[окъ] ума. – Но нельзя всѣ слабости относить отдѣльно къ каждой, ибо онѣ происходятъ отъ соединенія. Первые два рода уменьшил[ись], послѣдняя, какъ независимая, можетъ подвинутся только со временемъ. Напримѣръ нынче я солгалъ, ка[къ] примѣтно было, безъ причины: меня звали обѣдать, я отказ[ался], потомъ сказалъ, что не могу отъ того, что у меня урокъ. – Какой? – Англ[ійскій] яз[ыкъ], когда у меня была гимнастика. Причины: 1) мало ума, что вдругъ не замѣтилъ, что глупо солгать, 2) мало твердости, что не сказалъ, поч[ему], 3) гордость глупая, полагая, что агл[ицкій] яз[ыкъ] скорѣе можетъ быть пред[логомъ], чѣмъ гимнастика. —

Развѣ добродѣтель состоитъ въ томъ, чтобы исправляться отъ слабостей, которыя тебѣ въ жизни вредя[тъ]? кажется, добродѣтель есть самоотверженіе. – Неправда. Доброд[ѣтель] даетъ счастье потому, что счастье даетъ доброд[ѣтель]. – Всякій разъ, когда я пишу дневникъ откровенно, я не испытываю никакой досады на себя за слабости; мнѣ кажется, что ежели я въ нихъ признался, то ихъ уже нѣтъ.

Пріятно. Я помолился и легъ спать. Вечеромъ я лучше молюсь, чѣмъ утромъ. Скорѣе понимаю, что говорю и даже чувствую; вечеромъ я не боюсь себя, утромъ боюсь – много впереди. Прекрасная вещь сонъ во всѣхъ фазахъ: приготовленіе, засыпаніе и самый сонъ. – Только что я легъ, я думалъ: какое наслажденіе увернуться потеплѣе и сейчасъ забыться; но только что я сталъ засыпать, я вспомнилъ, что пріятно засыпать, и очнулся. Всѣ наслажденія тѣла уничтожаются сознаніемъ. Не надо сознавать; но я созналъ, что сознаю, и пошло, и пошло, и заснуть не могу. Фу, досада какая! Для чего далъ намъ Богъ сознаніе, когда оно только мѣшаетъ жизни? Для того, что напротивъ моральный наслажденія глубже чувствуются, когда они сознаны. Разсуждая такъ, я повернулся на другую сторону и раскрылся. Какое непріятное чувство въ темнотѣ раскрытся. Все кажется: вотъ схватить меня кто то или что то или тронетъ холоднымъ или горячимъ раскрытую ногу. Я поскорѣ[е] закрылся, подвернулъ подъ себя со всѣхъ сторонъ одѣяло, спряталъ голову и сталъ засыпать, разсуждая вотъ какъ.232

<«Морфей, прими меня въ свои объятія». Это Божество, котораго я охотно бы сдѣлался жрецомъ. А помнишь, какъ обидѣлась барыня, когда ей сказали: «Quand je suis passé chez vous, vous étiez encore dans les bras de Morphée. 233 Она думала, что Морфей – Андрей, Малафей. Какое смѣшное имя!...... А славное выраженіе: dans les bras; я себѣ такъ ясно и изящно предста[вляю положеніе dans les bras, – особенно же ясно самыя bras – до плечъ голыя руки съ ямочками, складочками и бѣлую, открытую нескромную рубашку.– Какъ хороши руки вообще, особенно ямочка одна есть! Я потянулся. Помнить, Saint Thomas не велѣлъ вытягиваться. Онъ похожъ на Дидрих[са].

Верхомъ съ нимъ ѣздили. Славная была травля, какъ подлѣ станового Гельке атукнулъ и Налетъ ловилъ изъ за всѣхъ, да еще по кόлот[и?]. Какъ Сережа злился. – Онъ у сестры. – Что за прелесть Маша – вотъ бы такую жену! Морфей на охотѣ хорошъ [?] бы былъ, только нужно голому ѣздить, [а?] то можно найти и жену. – Пфу, какъ катитъ Saint Thomas – и за всѣхъ на угонкахъ уже барыня пошла; напрасно только вытягивается, а впрочемъ это хорошо dans les bras. Тутъ должно быть я совсѣмъ заснулъ.– Видѣлъ я, какъ хотѣлъ я догонять барыню, вдругъ – гора, я ее руками толкалъ, толкалъ, – свалилась; (подушку сбросилъ) и пріѣхалъ домой обѣдать. Не готово; отчего? – Василій куражится (это за перегородкой хозяйка спрашиваетъ, что за шу[мъ], и ей отвѣча[етъ] горнич[ная] дѣвка, я это слушалъ, потому и это приснилось). Василій пришелъ, только что хотѣли всѣ у него спросить, отчего не готово? видятъ – Василій въ камзолѣ и лента черезъ плечо; я испугался, сталъ на колѣни, плакалъ и цѣловалъ у него руки; мнѣ было такъ же пріятно, ежели бы я цѣловалъ руки у нее, – еще больше. Василій не обращалъ на меня вниманія и спросилъ: Заряжено? Кондитеръ Тульскій Дидрихсъ говоритъ: готово! – Ну, стрѣляй! – Дали залпъ. (Ставня стукнула) – и пошли Польской, я съ Василіемъ, который уже не Василій, а она. Вдругъ о ужасъ! я замѣчаю, что у меня панталоны такъ коротки, что видны голыя колѣни. Нельзя описать, какъ я страдалъ (раскрылись гол[ыя] [колѣни?]; я ихъ во снѣ долго не могъ закрыть, наконецъ закрылъ). Но тѣмъ не кончилось; идемъ мы Польской и – Королева Виртем[бергская] тутъ; вдругъ я пляшу казачка. Зачѣмъ? Не могу удержаться. Наконецъ принесли мнѣ шинель, сапоги; еще хуже: панталонъ вовсе нѣтъ. Не можетъ быть, чтобы это было на яву; вѣрно я сплю. Проснулся. – Я засыпалъ – думалъ, потомъ не могъ болѣе, сталъ воображать, но воображалъ связно, картинно, потомъ воображеніе заснуло, остались темныя представленія; потомъ и тѣло заснуло. Сонъ составляется изъ первого и послѣдняго впечатлѣнія.>

Мнѣ казалось, что теперь подъ этимъ одѣяломъ никто и ничто меня достать не можетъ. – Сонъ есть такое положеніе человѣка, въ которомъ онъ совершенно теряетъ сознаніе; но такъ [какъ] засыпаетъ человѣкъ постепенно, то теряетъ онъ сознаніе тоже постепенно. – Сознаніе есть то, что называется душою; но душою называютъ что то единое, между тѣмъ какъ сознаній столько же, сколько отдѣльныхъ частей, изъ которыхъ слагается человѣкъ; мнѣ кажется, что этихъ частей 3. 1) умъ, 2) чувство – 3) тѣло. – 1) есть высшее и это сознаніе есть принадлежность только людей развитыхъ, животн[ыя] и животноподобные люди не имѣютъ его; оно первое засыпаетъ, 2) сознаніе чувства, принадлежность тоже однихъ людей, засыпаетъ послѣ. 3) сознаніе тѣла засыпаетъ послѣднее и рѣдко совершенно.

– У животныхъ этой постепенности нѣтъ; также и у людей, когда они въ такомъ положеніи, что теряютъ сознаніе, послѣ сильныхъ впечатлѣній или пьяные. Сознаніе сна будитъ сейчасъ. —

Воспоминаніе о времени, которое мы проводимъ во снѣ, не происходитъ изъ того же источника, изъ котораго происх[одятъ] воспом[инанія] о дѣйствительной жизни, – изъ памяти, какъ способности воспроизводить впечатлѣнія наши, но изъ способности групировать впечатлѣнія. Въ минуту пробужденія мы всѣ тѣ впечатлѣнія, которыя имѣли во время засыпанія и во время сна (почти никогда человѣкъ не спитъ совершенно), мы приводимъ къ единству подъ вліяніемъ того впечат[лѣнія], которое содѣйствовало пробужденію, которое происходить также, какъ засыпаніе: постепенно, начиная съ низшей способности до высшей. – Эта операція происходить такъ быстро, что сознать ее слишкомъ трудно, и привыкши къ послѣдовательности и къ формѣ времени, въ которой проявляется жизнь, мы принимаемъ эту совокупность впечатлѣній за воспоминаніе проведеннаго времени во снѣ. – Какимъ образомъ объяснить то, что вы видите длинный сонъ, который кончается тѣмъ обстоятельством, которое васъ разбудило: вы видите, что идете на охоту, заряжаете ружье, подымаете дичь, прицѣливаетесь, стрѣляете и шумъ, к[оторый] вы приняли за выстрѣлъ, это графинъ, который вы уронили на полъ во снѣ. Или: вы пріѣзжаете къ вашему пріятелю N; ждете его, нак[онецъ] приходить человѣкъ и докладываетъ: N пріѣхалъ; это на яву вамъ говоритъ вашъ человѣкъ чтобы васъ разбудить. Чтобы повѣрить справедливости этаго, избави Богъ вѣрить снамъ, которые вамъ разсказываютъ тѣ, которые всегда что нибудь видѣли и видѣли что нибудь значущее и интересное.

Эти люди отъ привычки выводить заключенія изъ сновъ, на основаніи гадателей, дали себѣ форму извѣстную, къ которой они приводятъ все; добавляютъ изъ воображенія недостающее и выкидываютъ все то, что не подходить подъ эту форму. Напримѣръ вамъ будетъ разсказывать мать, что она видѣл[а], какъ ее дочь улетѣла на небо и сказала: «прощай[те], Маминька», я за васъ буду молиться»! А она просто видѣла, что дочь ее лѣзла на крышу и ничего не говорила, и что эта дочь, когда влезла наверхъ, сдѣлалась вдругъ поваромъ Иваномъ и сказала: «а вы не влѣзете».

А можетъ быть, въ воображеніи ихъ по силѣ привычки [полно?] слагается то, что они разсказываютъ, и тогда это служитъ еще доказательствомъ моей теоріи о снѣ…

Ежели хотите повѣрить, то на себѣ испытайте: вспомните ваши мысли, представленія во время засыпанія и просыпанія и ежели кто нибудь видѣлъ, какъ вы спали, и можетъ разскавать вамъ всѣ обстоятельства, которыя могли подѣйствовать на васъ, то вы поймете, отчего вы видѣли то, а не другое. Обстоятельствъ этихъ такъ много, зависящихъ отъ сложенiя, отъ желудка, отъ физическихъ причинъ, что всѣхъ не перечтешь. Но говорятъ, что когда мы видимъ во снѣ, что мы летаемъ или плаваемъ, это значитъ: мы ростемъ. Замѣтьте, отчего одинъ день вы плаваете, – другой – летаете; вспомните все, к очень легко объясните.

Ежели бы пришлось видѣть мой сонъ кому нибудь изъ тѣхъ, которые, какъ я говорилъ, привыкли толковать сны, вотъ какъ бы разсказанъ былъ мой сонъ. – «Видѣла я, что St. Thomas бѣгаетъ, очень долго бѣгаетъ, и я будто говорю ему: «Отчего вы бѣгаете?» и онъ говоритъ мнѣ: я ищу невѣсту. – Ну вотъ посмотри, что онъ или женится или будетъ отъ него письмо —

Замѣтьте тоже, что постепенности во времени воспоминаніямъ нѣтъ. Ежели вы вспоминаете сонъ, то вы знаете, что вы видѣли прежде.234

Во время ночи нѣсколько разъ (почти всегда) просыпаешься, но пробуждаются только два низшія сознанія души: тѣло и чувство. Послѣ этого опять засыпаетъ чувство и тѣло – впечатлѣнія же, которыя были во время этого пробужденія, присоединяются къ общему впечатлѣнію сна, и безъ всякаго порядка и послѣдовательности. – Ежели проснулось и 3-е, высшее сознаніе понятія и послѣ опять засыпаешь, то сонъ уже раздѣляется на двѣ половины. —

3 Iюня.

Еще день. (На Волгѣ.)

Вздумалъ я изъ Саратова ѣхать до Астрахани по Волгѣ.

Во первыхъ, думалъ я, лучше же, ежели время будетъ не благопріятное, проѣхать долже, но не трясти[сь] еще 700 верстъ; притомъ – живописные берега Волги, мечтанія, опасность: все это пріятно и полезно можетъ подействовать; воображалъ я себя поэтомъ, припоминалъ людей и героевъ, которые мнѣ нравились, и ставилъ себя на ихъ мѣсто, – однимъ словомъ думалъ, какъ я всегда думаю, когда затѣваю что нибудь новое: вотъ теперь только начнется настоящая жизнь, а до сихъ поръ это такъ, предисловьице, которымъ не стоило заниматься. Я знаю, что это вздоръ. Сколько разъ я замѣчалъ, что всегда я остаюсь тотъ же и не больше поэтъ на Волгѣ, чѣмъ на Воронкѣ, а все вѣрю, все ищу, все дожидаюсь чего то. Все кажется, когда я въ раздумьи, дѣлать ли что либо или нѣтъ: вотъ ты не сдѣлаешь этого, не поѣдешь туда то, а тамъ то и ждало счастье; теперь упустилъ на вѣки. – Все кажется: вотъ начнется безъ меня. – Хотя это смѣшно, но это заставило меня ѣхать по Волгѣ въ Астрахань. Я прежде боялся и совѣстно мнѣ было дѣйствовать по такимъ смѣшнымъ поводамъ, но сколько я ни смотрѣлъ въ прошедшую свою жизнь, я большей частью дѣйствовалъ по не менѣе смѣшнымъ поводамъ. Не знаю какъ другіе, но я привыкъ къ этому и для меня слова «мелочное, смѣшное» стали слова безъ смысла. Гдѣ же «крупные, серьезные» поводы?

Пошелъ я къ Московскому перевозу и сталъ похаживать около лодокъ и дощаниковъ. «Что, заняты эти лодки? Есть ли свободная?» спросилъ я совокупности бурлаковъ, которые стояли у берега. «А вашей милости чего требуе[тся]?» спросилъ у меня старикъ съ длинной бородой въ сѣромъ зипунѣ и поярчатой шляпѣ. – «До Астрахани лодку». «Чтожъ, можно-съ!» —

–

*XVІ.

[ОТРЫВОК РАЗГОВОРА ДВУХ ДАМ.]

ГЛАВА I

– «Вѣрно ли это? У васъ вѣдъ любятъ Петербургскіе ложные слухи распускать. И отъ кого вы это слышали, моя милая?»

– «Помилуйте, Марья Ивановна, я вамъ вѣдь говорю, была я у княгини Полянской, къ ней молодая княгиня вчера только изъ Петербурга пріѣхала и разсказывала, что у нихъ только и разговора, что про эту свадьбу. (Съ разстановкой.) La comtesse Lise Bersenieff, la jeune personne la plus recherchée, la plus aimable, le parti le plus brillant de Pétersbourg épouse un какой-то Taramonoff, mauvais genre achevé.235 Костромской медвѣдь какой-то. Въ комнату не умѣетъ взойти. Ни родства, ни богатства, ни связей, ничего! И что меня удивляетъ, такъ это то, что, говорятъ, оба дяди этого очень хотятъ: и графъ Александръ и графъ Петръ. —

Старушка подвинула табакерку съ портретомъ и обтерла стеклушко однимъ изъ двухъ батистовыхъ платковъ.

«Incroyable…236 Ежели это Костромскіе Тарамоновы, такъ я старика знала; когда мы жили на Мечахъ [?], такъ онъ ѣзжалъ къ покойнику Этіену и дѣтей приваясивалъ: босоногіе бѣгали. Покойникъ его любилъ и ласкалъ; однако они хорошей фамиліи, но бѣдно жили; что теперь у нихъ есть, это ужъ старикъ нажилъ, но дѣтямъ никакого воспитанія не далъ. Должны быть тѣ; а то есть Вологодскіе, такъ это не тѣ».

Марья Ивановна Игреньева, урожденная Дамыдова, – почтенная дама. Родилась она 50 лѣтъ тому назадъ въ Москвѣ отъ богатыхъ и знатныхъ родителей; ихъ было двѣ сестры и три брата. Вышла М. И. замужъ за Игреньева, богатаго человѣка и тоже Москвича. Жили они зимы всегда въ Москвѣ, гдѣ имѣли большіе связи не только съ Московскою знатью, но и со всѣмъ, что было знатнаго въ Россіи, лѣтомъ – въ Тульской деревнѣ, [и] жили какъ въ городѣ, такъ и въ деревнѣ барски. Покойникъ былъ въ чинахъ и пользовался всеобщимъ уваженіемъ. Однимъ словомъ, домъ Игреньевыхъ вотъ какой: у пріѣзжаго, котораго почи[тали] достойнымъ, спрашивали: «Вы уже были у Игренье[выхъ]?» или: «какъ это вы еще не были у Игрен[ьевыхъ]?».

«Марья Ивановна овдовѣла 16 лѣтъ тому назадъ, съ нѣсколько разстроеннымъ состояніемъ и съ двумя дѣтьми: сыномъ 15 лѣтъ и дочерью, которая была уже замужемъ. М. И. женщина очень умная, или нѣтъ, лучше сказать, хитрая, не смотря на свою доброту и умѣющая имѣть вліяніе на другихъ и пользоваться общимъ уваженіемъ. – Она, должно быть, не была хороша собою; большой орлиной носъ въ особенности мѣшалъ красотѣ ея; но она была хороша какъ свѣжая, не столько физически – (Она говаривала: «я удивляюсь себѣ, какъ могла я перенести столько горестей!»)—сколько морально, старушка. Она не отставала отъ моды сколько могла, сама придумывала, какъ бы передѣлать чепчикъ или мантилію «по старушечьи». Она любила свѣтъ и свѣтъ любилъ ее, она судила о всемъ и о всѣхъ......

–

*XVII.

[СТИХОТВОРЕНИЯ.]

I. КЪ ЗАПАДНѢ.Изъ подъ стараго строеньяСредь покинутой землиПолзъ мышенокъ. Отъ волненьяОнъ дрожалъ и отъ любви.Онъ сгоралъ любовью тайной,Не любивши никогда,И искалъ любви случайной,Какъ на Невскомъ, господа.Вдругъ услышавъ надъ доскоюНѣжной мышки голосокъ,Сокрушенъ ея тоскою,Онъ владѣть собой не могъ.Разлетѣлся и, несчастный,Къ ней на голосъ прибѣжалъ.Рокъ постигъ его ужасный:Въ мышеловку онъ попалъ.Затворилася задвижка,И мышенокъ въ заперти.Но и тутъ съумѣлъ воришкаУтѣшеніе найдти.Къ дамѣ-мышкѣ деликатноПодскочилъ онъ и такъ рёкъ:«Коль любить меня обратноЗахотите, то я рокъПроклинать не буду вѣчно,Съѣмъ огарокъ съ вами весь.Васъ любить буду сердечноВъ жизни будущей и днесь ». — II.Давно позабылъ я о счастьи, —Мечтѣ позабытой души —Но смолкли ничтожныя страстиИ голосъ проснулся любви......На небѣ разсыпаны звѣзды;Все тихо и темно, все спитъ,Огни всѣ потухли: ужъ поздно,Одна моя свѣчка горитъ.Сижу у окна я и въ мыслиКартины былаго слежу,Но счастья во всей моей жизни,Минуту одну нахожу:Минуту любви, упованья,Минуту безъ мысли дурной,Минуту безъ тѣни желанья,Минуту любви неземной…................................................<Дитя такъ невольно сказалоВсю душу во взглядѣ одномъ,Что словъ бы никакъ не достало,Сказать то, что сказано въ немъ.И съ сладостнымъ трепетомъ счастьяЗначенье его я постигъ;Но слова любви и участьяСказать не хотѣлъ я въ тотъ мигъ.Слова такъ ничтожны въ сравненьиСъ божественнымъ чувствомъ любви....Въ ихъ темномъ пустомъ выраженьиНе съищешь и искры души.>И тщетно о томъ сожалѣньеПроснется въ душѣ иногдаИ скажетъ: зачѣмъ то мгновеньеНе могъ ты продлить навсегда?

30 Декабря 1852. Старогладовская.

III.Эй, Марьяна, брось работу!Слышишь, палятъ за горой:Вѣрно наши изъ походуКазаки идутъ домой.Выходи же на мосточикъСъ хлѣбомъ солью ихъ встрѣчать.Теперь будетъ твой побочинъКруглу ночь съ тобой гулять.Красной шелковой сорочкойКосу русую свяжи,Вздѣнь чувяки съ оторочкойИ со стрѣлками чулки,Вздѣнь подшейникъ и монистоИзъ серебрянныхъ монетъ,Прибери головку чистоИ надѣнь красный бешметъ.Да скорѣе, молодица:Вонъ навстрѣчу казакамъСъ чихиремъ ужъ вся станицаСобралася къ воротамъ.Изъ подъ ручки на дорогуГлядятъ пристально. Въ пылиВотъ ужъ видно, слава Богу,Показалися значки;Слышно пѣсню запѣваютъ:«Да не по горамъ-горамъ»,Кверху пульками стрѣляютъ,Бьютъ плетьми по лошадямъ.Передъ сотней ѣдетъ бравоВъ тонкомъ бѣломъ зипунѣСотникъ Сехинъ; а направоНа игреневомъ конѣГрунинъ Ванька, вонъ Степанка,Вонъ Малашкинъ Родіонъ.– Твой побочинъ гдѣ жъ, Марьянка?Что такъ сзади ѣдетъ онъ?Али конь его хромаетъ?Али, бедный, онъ ужъ пьянъ?Да скажите же, кто знаетъ,Гдѣ батяка Купріянъ?– «Купріяшка душу БогуОтдалъ», сотникъ ей сказалъИ печально на дорогуГоловою указалъ.У Марьянѣ сердце сжалось,Оглянулася она:Вслѣдъ за сотней подвигаласьШагомъ конная арба.На арбѣ покрытый буркой,Трупъ убитого лежалъ,Купріяшкина винтовка,Его шашка и кинжалъ. —

(Гадко). 1853, 16 апрѣля

Червленная.

IV.Ей, Марьяна, брось работу!Слышишь, палятъ за горой;Вѣрно наши изъ походуКазаки идутъ домой.Нужно выдти на мосточикъСъ хлѣбомъ солью ихъ встрѣчать.Теперь будетъ твой побочинъКруглу ночь съ тобой гулять.Красной шелковой сорочкойКосу русую свяжи,Вздѣнь чувяки съ оторочкойИ со стрѣлками чулки,Вздѣнь на шейку лебединуОжерелку изъ монетъИ обновочку любиму —– Канаусовый бешметъ.Да скорѣе убирайся;Вонъ навстрѣчу казакамъСъ чихиремъ ужъ собраласяВся станица къ воротамъ.Иэъ подъ ручки на дорогуГлядитъ пристально; въ пылиВотъ ужъ видно, славаБогу, Показалися значки.Слышно пѣсню запѣваютъ:«Да не по горамъ-горамъ».Кверху пульками стрѣляютъ,Бьютъ плетьми по лошадямъ.Впереди всѣхъ ѣдетъ бравоВъ бѣломъ тонкомъ зипунѣСотникъ Сехинъ, а направоНа игреневомъ конѣІонка Грунинъ, вонъ Степанка,Вонъ батяка Родіонъ.Твой побочинъ гдѣ-жъ, Марьянка?Что такъ сзади ѣдетъ онъ?Али конь его хромаетъ?Али бѣдный онъ ужъ пьянъ?– «Да скажите-же, кто знаетъ,Гдѣ дружокъ мой Купріянъ?»«Охъ, Марьяна, молись Богу»,Старый сотникъ ей сказалъИ печально на дорогуГоловою указалъ.У Марьянѣ сердце сжалось,Оглянулася она: Къ нимъ навстрѣчу подвигаласьШагомъ конная арба,На арбѣ покрытый буркойТрупъ убитого лежалъ,Купріяшкинъ поясъ узкійЕго шашка и кинжалъ. —V.Когда же, когда наконецъ перестануБезъ цѣли и страсти свой вѣкъ проводить,И въ сердцѣ глубокую чувствовать рануИ средства не знать какъ ее заживить?Кто сдѣлалъ ту рану, лишь вѣдаетъ БогъНо мучитъ меня отъ рожденьяГрядущей ничтожности горькій залогъ,Томящая грусть и сомнѣнья.

–