Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

Дѣло происходило передъ экзаменами, за 5 дней до экзамена Уголовнаго права Профессора Шмерца [?], который, какъ то было извѣстно черезъ некоего студента – собаку, который составлялъ вопросы, былъ недоволенъ осанкою Володи, находя ее слишкомъ самостоятельною, и выражался такъ: «Я знать ничего не хочу; я сужу по репетиціямъ, а г-нъ Картилинъ [?] отозвался, что онъ не м[ожетъ] приготовить всѣхъ прочитанныхъ лекцій. Посмотримъ, онъ уменъ, я знаю, но и я тоже твердъ въ своемъ словѣ. Г-нъ К. еще молодъ, и ему нужно пробыть два года въ 3-емъ курсѣ для узнанія основательнѣе предмета».

Понятно, что Володя занимался этимъ предметомъ преимущественно передъ другими и неусыпно. Комната его была расписана по всѣмъ стѣнамъ Филоссофіями уголовнаго права и даже въ одномъ мѣстѣ конспектъ смѣшанныхъ теорій доставалъ до потолка. Меблировка Володиной комнаты состояла изъ кресла на полозьяхъ, смѣло, какъ говорилъ Володя, кинутаго на середину комнаты. Всѣ находили, что это кресло, хотя и чрезвычайно пріятно въ немъ качаться, стоитъ не у мѣста, но Володя утверждалъ, что это такъ нужно, и что онъ, какъ хорошіе живописцы, не размазываетъ тщательно картины, a смѣло сажаетъ шишки. Онъ такъ выговаривалъ это слово шишки» и, сжимая всѣ [73] пальцы правой руки, дѣлалъ ими движеніе, какъ будто бросая что-нибудь съ отвращеніемъ, что всѣ слушавшіе его невольно убѣждались, что это кресло шишка и стоитъ прекрасно.

Заговоривъ о шишкахъ, я нахожу, что это темно для всѣхъ, кромѣ членовъ нашего семѣйства [и] короткихъ знакомыхъ, и понять настоящее значеніе того, что я говорю, можетъ только человѣкъ, котораго я называю понимающимъ. Я обѣщался вамъ растолковать то, что я называю понимающими [и] непонимающими людьми. Нѣтъ удобнѣе случая. Но приступая къ этому объясненію, я боюсь, что не съумѣю провести для васъ эту черту, которая въ моихъ глазахъ раздѣляетъ весь родъ человѣческій на два разряда. Ни одинъ изъ качественныхъ противуположныхъ эпитетовъ, приписываемыхъ людямъ, какъ-то, добрый, злой, глупый, умный, красивый, дурной, гордый, смиренный, я не умѣю прилагать къ людямъ: въ жизни моей я не встрѣчалъ ни злого, ни гордаго, ни добраго, ни умнаго человѣка. Въ смиреніи я всегда нахожу подавленное стремленіе гордости, въ умнѣйшей книгѣ я нахожу глупость, въ разговорѣ глупѣйшаго человѣка я нахожу умныя вѣщи и т. д. и т. д., но понимающій и не понимающій человѣкъ, это вѣщи такъ противуположныя, что никогда не могутъ слится одна съ другою, и ихъ легко различить. Пониманіемъ я называю ту способность, которая способствуетъ намъ понимать мгновенно тѣ тонкости въ людскихъ отношеніяхъ, которыя не могутъ быть постигнуты умомъ. Пониманіе не есть умъ, потому что, хотя посредствомъ ума можно дойдти до сознанія тѣхъ же отношений, какія познаетъ пониманіе, но это сознаніе не будетъ мгновенно, и поэтому не будетъ имѣть приложенія. Отъ этаго очень много есть людей умнѣйшихъ, но не понимающихъ; одна способность нисколько не зависитъ отъ другой. —

[74] Тактъ опять совсѣмъ другое дѣло. Тактъ есть умѣніе обращаться съ людьми, и хотя для этого умѣнія необходимо пониманіе отношеній людскихъ, но это пониманіе можетъ происходить отъ привычки, отъ хорошаго воспитанія, а чаще всего люди, такъ называемые съ тактомъ, основываютъ эту способность на хладнокровіи, на умѣніи владѣть собою и на медленности и осторожности во всѣхъ проявленіяхъ. Отъ этого большей частью люди съ тактомъ люди непонимающіе. Медленность и хладнокровность совершенно противуположны этой способности, основанной, напротивъ, на быстротѣ соображенія. Какая разница между человѣкомъ, который ѣдетъ съ визитомъ соболѣзнованія въ домъ, хозяева котораго сильно огорчены потерею какого нибудь родственника и говорить тамъ, почитая то своею обязанностью, пошлыя и избитыя фразы участія, и тѣмъ, который, предвидя въ этомъ визитѣ много тяжелыхъ минуть, не ѣдетъ вовсе? Какая разница между человѣкомъ, который съ перваго взгляда на другаго человѣка говоритъ вамъ: «это порядочный человѣкъ», и тѣмъ, который парикмахера принимаетъ за артиста? Какая разница между тѣмъ человѣкомъ, который, когда кончился анекдотъ, спрашиваетъ васъ: «ну, а потомъ?» не понимая, какъ грубъ этотъ вопросъ, и тѣмъ, который, когда вы только начинаете разсказывать, оцѣнилъ уже вашъ разсказъ и никогда не спроситъ этаго? Разница между человѣкомъ понимающимъ и непонимающимъ. Самыя пріятныя отношенія съ людьми понимающими. Есть много понятій, для которыхъ не достаетъ словъ ни на какомъ языкѣ. Эти то понятiя могут передаваться и восприниматься только посредством пониманiя. Чтобы передать такого рода понятіе, для котораго нѣтъ выражения, один из собѣсѣдников говорить другому одинъ изъ признаковъ этаго понятія или выражаетъ его фигурно; другой [75] по этому признаку или фигурѣ, a болѣе по предшествующему разговору и выраженiю губъ и глазъ понимаетъ, что первый хочетъ выразить, и, что бы еще болѣе объяснить понятіе и вмѣстѣ съ тѣмъ показать, что оно для него понятно, говорить другой характеристическій признакъ. Это средство распространяетъ кругъ разговора и притомъ доставляетъ большое наслажденіе. Когда люди привыкли одинъ къ другому, то игра эта идетъ съ необыкновенною быстротою, и чѣмъ быстрѣе, тѣмъ пріятнѣе, какъ игра въ мячь. Въ нашемъ семействѣ пониманіе весьма развито, и сначала я полагалъ, что оно произошло отъ одинаковаго воспитанія, оттого что каждому изъ насъ вся жизнь другаго извѣстна до мельчайшихъ подробностей, однимъ словомъ, что оно происходило отъ сродства въ мысляхъ, такъ же, какъ и можетъ существовать независимо отъ способности пониманія во всякихъ кружкахъ, но сталкиваясь съ различными людьми, я убѣдился окончательно, что, несмотря на чрезвычайную разницу въ прошедшемъ съ многими людьми, нѣкоторые сейчасъ понимали, другіе, какъ ни часто я съ ними сходился, всегда оставались непонимающими, и что рѣзкая черта эта между всѣми людьми существуетъ, хотя и съ подраздѣленіемъ: на людей, понимающихъ всегда и вездѣ, и на людей, понимающихъ въ извѣстномъ кружкѣ и вслѣдствіе извѣстныхъ обстоятельствъ. Я привелъ примѣръ шишки. Шишка называлась у насъ такая вѣщь, которая поставлена не у мѣста, съ претензіею на laisser aller.96 – Видите, какъ много словъ въ описаніи понятія, которымъ выражалось шишка и значило гораздо больше. Такъ, шишка говорилось о извѣстномъ способѣ завязывать галстукъ; даже въ разговорѣ, въ лекціяхъ профессоровъ нѣкоторыя отступленія назывались шишка. Много было у насъ такихъ понятій, выраженныхъ странно, много типовъ. Напримѣръ, въ то время, какъ перестали носить штрипки, со стрипками выражало очень много: [76] галстукъ «со стрипками», прическа «со стрипками», даже разговоръ и манера танцовать «со стрипками» были для насъ вѣщами очень ясными. Продолжаю. Меблировка комнаты состояла изъ этаго кресла на полозьяхъ, дивана, который очень искусно превращался къ вечеру въ кровать и къ утру опять приходилъ въ первобытное положеніе, ломбернаго стола, который всегда былъ раскрытъ, и на которомъ лежали книги, тетради, пенковая трубка, изъ которой никто не курилъ и, такъ называемая, [изюм]ная чернильница съ подсвѣчникомъ въ середине. (Одинъ разъ, разспрашивая Володю объ одномъ молодомъ человѣкѣ, юнкерѣ, нашемъ родственникѣ, я сказалъ ему, не удовлетворяясь его ответами: «да ты дай мнѣ о немъ понятіе. Что онъ глупъ былъ?» – «Нѣтъ, онъ еще молоденькой мальчикъ былъ, ни глупъ, ни уменъ, такъ себѣ, но, знаешь, въ такомъ возрасте, въ которомъ всегда бываютъ смешны молодые люди. У него была губительная слабость, отъ которой, я всегда увѣрялъ его, онъ разстроитъ и желудокъ и обстоятельства, это изюмъ покупать.» – «Какъ изюмъ? спросилъ я. «Ну да какъ изюмъ? Какъ есть деньги, ужъ онъ не можетъ выдержать, посылаетъ въ лавочку покупать изюмъ, не изюмъ, такъ пряники, а не пряники, такъ саблю или тёрку какую нибудь купитъ.») Съ тѣхъ поръ изюмомъ называется у насъ всякая такого рода покупка, которая покупается, не потому что ее нужно, а такъ. Володя признавался, что чернильница эта была куплена въ изюмныя времена, да и видъ она имѣла изюмный.

Докторъ, должно быть предполагая, что посѣщеніе его никакъ для насъ не можетъ быть непріятно, заходилъ очень часто то въ мою, то въ Володину комнату. Онъ долго сидѣлъ у меня, и, несмотря на то, что дѣйствительно мнѣ было некогда переливать съ нимъ изъ пустаго въ порожнее на какую-то филоссофическую тему, несмотря на то, что передъ тѣмъ, какъ онъ взошелъ ко мнѣ, я съ математической вѣрностью разсчелъ, на сколько часовъ предстоитъ мнѣ занятій, и, несмотря на то, что я сказалъ [77] самъ себѣ, что не дамъ никому помешать себе, прямо скажу, что мнѣ некогда, онъ сидѣлъ у меня, и, хотя я слушалъ его и самъ отвѣчалъ ему, мысль моя была занята тѣмъ, что глупо, безсмысленно изъ ложнаго стыда разстроивать порядокъ своихъ занятій. А между тѣмъ что то говорило во мнѣ: «совѣстно сказать ему, что некогда; онъ такъ радъ поговорить старикъ съ человѣкомъ, объ умѣ котораго онъ весьма высокаго мнѣнія, и говоритъ онъ не глупо, главное-же, какъ замѣтить ему, что онъ мнѣ мѣшаетъ, когда онъ въ полной увѣренности, что дѣлаетъ мнѣ превеликую честь и удовольствіе. Впрочемъ онъ самъ скоро уйдетъ, не стоитъ и обижать его. Вотъ Володя, тотъ, хотя также хорошо понимаетъ всѣ эти тонкости, и хотя ему нужнѣе его задобривать по случаю дочки, но Володя сейчасъ скажетъ, и видно, что ему это труда никакого не стоить. Я тоже могу, но это стоитъ мнѣ всегда большаго труда, и я сдѣлаю это разъ, два, но никогда такое обращеніе не взойдетъ мнѣ въ привычку, а, чтобы успѣвать въ дѣлахъ мірскихъ, это необходимо, и отъ мала до большаго между мной и Володей эта разница. Должно быть отъ этаго Володя приобрѣтаетъ вліяніе на другихъ. Вѣдь докторъ, хотя старикъ, но уважаетъ его; это видно во всемъ его обращеніи.»

Такъ разсуждалъ я втихомолку, а Докторъ, преспокойно усѣвшись на моей постели, такъ покойно, что не было надежды, чтобы онъ когда-нибудь всталъ, разсуждалъ вслухъ: «Я все-таки полагаю, что тѣ люди, которые, какъ вы говорите, счастливы своей независимостью и твердостью, съ которыми переносятъ неудачи, не могутъ быть совершенно счастливы. Эгоизмъ происходитъ отъ слабости. Они не могутъ любить, потому что не чувствуютъ довольно силы, чтобы сдѣлать счастье другихъ людей. Какъ не говорите, а этихъ людей я презираю». Онъ сбилъ ногтемъ средняго пальца пепелъ съ конца сигары. Я самъ какъ-то затѣялъ рѣчь объ эгоистахъ, теперь же вовсе не слушалъ, и мысли мои можно было перевести вотъ какъ: «что онъ толкуетъ слабость, чувствуютъ силу какую-то, [78] не хочется мнѣ спорить, а стоитъ, чтобы его сбить, только спросить, что онъ разумѣетъ подъ этими фразами; и долго ли еще онъ намѣренъ сидѣть; должно быть еще докуритъ эту сигару; хоть бы онъ къ Володѣ пошелъ». Ожиданія мои сбылись. «Повѣрьте мнѣ, М. A., вы еще молоды, нѣтъ выше счастія для человѣка извѣстныхъ лѣтъ, какъ имѣть такое занятіе, которымъ бы онъ занимался съ любовью. Вотъ я, напримѣръ, да впрочемъ, что вамъ говорить; вы знаете, какъ я живу», и онъ такъ разгорячился, что, не доканчивая доказательства, какимъ образомъ онъ одинъ умѣлъ найдти счастіе (что впрочемъ онъ мнѣ неоднократно доказывалъ), онъ всталъ, бросилъ сигару за окошко и сказалъ: «однако вамъ надо заниматься; не хочу вамъ мѣшать, теперь, я знаю, для студентовъ минута дорога» и вышелъ.

Когда мнѣ бывало помѣшаютъ въ занятіяхъ, какъ помѣшалъ этотъ Докторъ, не столько мѣшаютъ тѣмъ, что отрываютъ отъ занятій, но, такъ какъ я очень впечатлителенъ, разстроиваютъ настроенность духа. Только что онъ ушелъ, я не сѣлъ заниматься, а вышелъ, слышалъ, какъ онъ взошелъ къ Володѣ, потянулся и сталъ ходить по комнатѣ, улыбаясь и думая, Богъ знаетъ о чемъ: и о томъ, что онъ добрый человѣкъ, но очень тщеславенъ, о томъ, что изъ чего онъ такъ хлопочетъ рисоваться передо мной своими добродѣтелями, о томъ, что славно, что онъ ушелъ, но что можно зайдти къ Володѣ, отдохнуть и поболтать; притомъ же я не всталъ, какъ онъ уходилъ, можетъ онъ обидѣлся.

Володя сидѣлъ въ той же позѣ, Докторъ на диванѣ и толковаль что-то о томъ, что по его мнѣнію, человѣку безъ средствъ жениться на дѣвушкѣ тоже небогатой, онъ почитаетъ дѣломъ подлымъ и низскимъ и т. д. «Какъ это попалъ на этотъ пунктъ у нихъ разговоръ? – подумалъ я – и какъ онъ можетъ съ [79] жаромъ толковать обо всемъ. Должно быть у него нѣтъ никакихъ убѣжденій, отъ этого онъ какъ-то страненъ и стыдливъ, а иногда грубъ и неловокъ въ обращеніи. Теперь, напримѣръ, онъ не замѣчаетъ, что этотъ разговоръ похожъ на намекъ Володѣ, который волочится за его дочерью. Я бы растерялся въ такомъ положеніи, а Володя чудо какъ холодно и просто отвѣчаетъ ему, что нельзя предполагать, чтобы человѣкъ, имѣющій нѣкоторыя способности, не нашелъ средствъ содержать семейство, «и притомъ, говорилъ онъ, любовь извиняетъ его, ежели бы даже жена его перемѣнитъ образъ жизни», что любовь мужа для нея должна замѣнить эту потерю.

– «А для дѣтей что облегчитъ нищету? Нѣжныя рѣчи и воркованье родителей, которые, повѣрьте, въ бѣдности перестанутъ нѣжничать?»

Должно быть тутъ онъ замѣтилъ, что этотъ разговоръ могъ имѣть отношеніе къ взаимному отношенію его къ Володѣ, и онъ сейчасъ же и чрезвычайно неловко и глупо перемѣнилъ тонъ.

Вы понять не можете, сколько положеніе наше заставляло насъ переносить страданій такихъ, о которыхъ и мысль не придетъ другому. Я сначала думалъ, что эти страданія происходили только отъ дурной наклонности анализировать все, даже пустую рѣчь пустаго человѣка, но теперь я убѣжденъ, что, вслѣдствіе нашего положенія и безпрестанныхъ мелкихъ страданій для самолюбія, развилась эта способность. Вамъ бы никакъ не пришла въ эту минуту та мысль, которая заставила пожелать доброму старику всего самаго дурнаго за его неловкость. Ежели бы я былъ помоложе, я бы заплакалъ. Положимъ, онъ говорилъ безъ всякой цѣли, но для насъ это было тяжело. Рожденіемъ и воспитаніемъ поставленные на такую степень, съ которой, естественно, мы могли не то, чтобы презирать его, по крайней мѣрѣ нисколько не нуждаться въ Докторѣ, мы въ тоже время были въ такомъ положеніи, что могло казаться, что Володя за честь почитаетъ получить по выходѣ изъ Университета руку Докторской дочки. Во всѣхъ [80] такого рода случаяхъ я всегда страдалъ гораздо больше за братьевъ, чѣмъ за самаго себя. Часто приходила мнѣ мысль, глядя на гордое, прекрасное и всегда спокойное лицо Володи, что бы было, ежели бы кто нибудь пришелъ и сказалъ бы ему въ глаза: «ты..........97 назвалъ бы его такъ, какъ бранно называютъ незаконныхъ дѣтей. Дрожь всегда пробѣгаетъ по тѣлу при этой мысли. Что бы было? Что бы онъ сталъ дѣлать? Нѣтъ, этаго не можетъ быть. Впрочемъ, это уже другое чувство, это тоже чувство, что думаешь, что, ежели взять, да броситься съ этого обрыва, или, какъ мнѣ всегда приходитъ на мысль, когда я вижу очень важное лицо: «что ежели кто нибудь подойдетъ и ударитъ изо всѣхъ силъ его по носу кулакомъ. Что будетъ?»

Докторъ сталъ закусывать губы и покраснѣлъ даже. «Да, я съ вами согласенъ въ томъ, что, ежели человѣкъ твердо увѣренъ въ томъ, что можетъ быть опорою своего семѣйства…»

Я увѣренъ, что Володя все замѣтилъ не хуже моего, но онъ остался также спокоенъ и продолжалъ съ улыбкой и такимъ тономъ, который принимаютъ обыкновенно, чтобы кончить разговоръ: «Пускай даже онъ обманется въ своихъ надеждахъ, приведетъ въ бѣдность свое семѣйство, этаго я и знать не хочу, вы будете смѣяться, но я того мнѣнія, что любовь, истинная любовь извиняетъ все». Онъ помолчалъ немного, взглянулъ на свои тетрадки и, сейчасъ же обратившись къ Доктору: «вы меня извините, Докторъ, но я теперь работаю рѣшительно безъ отдыха». Онъ указалъ на стѣны, на потолокъ, улыбнулся, всталъ съ мѣста и взялъ въ руки тетради. Что значили всѣ эти движенья, трудно объяснить, но должно быть Докторъ ихъ очень хорошо понялъ, потому что сейчасъ простился и просилъ зайдти къ нему вечеромъ. Вслѣдъ за нимъ взошелъ товарищъ нашъ по [81] Университету, веселый, добрый и очень порядочный молодой человѣкъ З. Володя очень обрадовался ему, потому что былъ съ нимъ большой пріятель, и какъ-то всегда они съ нимъ вмѣстѣ влюблялись и не ревновали другъ къ другу. Я очень обрадовался ему, потому что онъ вывелъ насъ изъ непріятнаго положенія. Послѣ такого разговора, который былъ съ Докторомъ, и вообще послѣ разговора, въ которомъ было что нибудь непріятнаго, я не люблю оставаться съ глазу на глазъ съ человѣкомъ, котораго я и который меня хорошо понимаетъ… Говорить, вспоминать и разбирать то, что было непріятнаго и скрытаго въ разговорѣ, кажется тяжелымъ, и мнѣ всегда не хочется начинать, между тѣмъ молчать о такой вѣщи, которую мы очень хорошо оба поняли, тоже смѣшно и неумѣстно, оттого что мы могли бы сообщить другъ другу интересныя вѣщи на этотъ счетъ.

– Ну умо-ри-тельно, бтецъ.

– Что?

– Да милые Коры и надѣюсъ на вашу любезность и всѣ.

Надо замѣтить, что у нихъ былъ между собою условленный языкъ. Напримѣръ, всѣ фамиліи дѣвушекъ, за которыми они волочились, они передѣлывали и придавали окончанія множественнаго числа. Надѣюсъ на вашу любезность – значило мать Коровиной, а Коры – сама Коровина (дѣвушка.)

– Когда же ты ихъ видѣлъ? Да, я и забываю, что только я, несчастный, работаю, какъ лошадь, а ты по пунктамъ разъѣзжаешь. (Пунктами назывались предметы любви.)

– Нынче былъ у нихъ, бтецъ, вѣдь надѣюсь на вашу любезность именинница. Пріѣзжаю я часовъ въ 12, ужъ народу пропасть: всѣ любители Коровъ, – лось, милашка Андреевъ (техническіх названія лицъ), однимъ словомъ, вся компанія Коровская, которую ты такъ ненавидишь, всѣ собрались и трудятся ужасно ѣсть пирогъ, любезничать и притомъ имѣть величавый видъ, что очень трудно, когда ротъ набитъ тестомъ, въ одной рукѣ шляпа, въ другой тарелка, и еще предлагаютъ бокалъ. Ну я затмилъ ихъ совершенно; такъ приняли, [82] что уже дѣло начинаетъ принимать серьезный характеръ и очень. Какъ мы усѣлись съ милыми Корами, знаешь, на возвышеніи надъ плющемъ, надѣюсь на вашу любезность куда то отправилась и папаша тоже, и того и ждалъ, что для имянинъ они выдутъ съ образами. Да, до чего? Филипъ мой мнѣ разсказывалъ. Только-что я пріѣхалъ, изъ всего собранія кучеровъ вызываютъ его на крыльцо и для имянинъ надѣюсь на вашу любезность подносютъ ему стаканъ вина. По какому случаю? Неизвѣстно».

– Неужели, подхватилъ Володя, это очень мило, и Филипъ, я воображаю, какъ доволенъ; теперь уже ты съ нимъ не совѣтуйся – il est corrompu.98 Да ты самаго интереснаго не разскажешь, что, Коры удовлетворительны ли были?

– Очень, т. е., какъ тебѣ сказать? Онъ пріостановился и сдѣлалъ движеніе, которымъ, видно, хотѣлъ замѣнить недостатокъ точности выраженій. Свѣжи были очень какъ лицомъ, такъ и туалетомъ. Серенькое, тебѣ уже извѣстное, платье, не менѣе извѣстная черная ленточка. Любезны были очень, но что-то я ко всему этому былъ очень хладнокровенъ. Не знаю, или это излишняя любезность милыхъ родителей, или то, что просто этотъ пунктъ становится плохъ, или меня разстроило то, что, какъ я взошелъ, они разсыпались въ любезностяхъ съ этимъ дуракомъ, ну, какъ его, толстого этого..... Улининымъ[?] и потомъ что-то шептались съ юными Корами. Не то ужъ, окончилъ онъ съ грустнымъ лицомъ.

– Такъ и лучше бы, сказалъ Володя, заниматься бы экзаменами, вотъ какъ я, тогда бы не охладѣлъ.

– Ахъ, да, объ тебѣ съ милой улыбкой очень разспрашівали, отчего тебя не видно, и заботились о томъ, что перейдешь ли ты, какъ бы не помѣшалъ тебѣ Шмерцъ. Ужь откуда она это знаетъ, удивительно, прибавилъ онъ, замѣтя, что Володя конфузится.

– Вѣрно этотъ дуракъ, нашъ покровитель, по всему городу благовѣститъ, прибавилъ Володя – вѣдь ему только и занятiя, что о насъ говорить».

[83] – Что ты на него такъ сердитъ? Нѣтъ, онъ славный. Однако послушай, нынче еще дѣнь можно еще жуировать. При этомъ онъ взялъ со стола тетрадки Володи и отодвинулъ ихъ подальше. «Поѣдемъ по пунктамъ, пожалуйста, и М. съ нами поѣдетъ», сказалъ онъ, обращаясь ко мнѣ. – У него была такая удивительная веселость, что хотѣлось всегда участвовать въ ней, и притомъ онъ и самъ не понималъ веселости иначе, какъ avalanche.99 Кого бы онъ не встрѣтилъ, онъ всякаго звалъ и, перемѣняя интонаціи, говорилъ «пожалуйста, поѣдемъ» до тѣхъ поръ, пока дѣйствительно находилъ настоящую и убѣждалъ. Но когда онъ обратился ко мнѣ, я былъ въ самомъ дурномъ расположенiи духа. Слушая ихъ веселый, беззаботный разговоръ, мнѣ въ душѣ было имъ завидно, но я, сколько не пробовалъ, не могъ и не умѣлъ такъ волочится, какъ они, и поэтому въ эту минуту бѣсъ научалъ меня презирать ихъ веселость, и что какъ они мною мало занимаются, такъ и мнѣ надо мало заниматься ими и идти въ свою комнату, но я не уходилъ. Надо замѣтить еще, что я такъ же какъ и они, былъ влюбленъ почти во всѣ пункты, но не могъ дѣйствовать такъ же, какъ они, потому что сталкивался бы вѣздѣ съ братомъ, а братъ меня такъ хорошо понималъ, и я его, что это столкновеніе было бы намъ непріятно. Поэтому, когда онъ обратился ко мнѣ, я сконфузился и отвѣчалъ, что «нѣтъ». Онъ былъ человѣкъ понимающій, поэтому не продолжалъ настаивать, сообразивъ, что это предложеніе мнѣ непріятно, но ежели бы у него спросить, почему оно мнѣ непріятно, онъ вѣрно ошибся бы и сказалъ, что я Филоссофъ и не люблю этихъ вѣщей.

– Удивительно, я не знаю у него ни однаго пункта, прибавилъ Володя, можетъ быть и есть таинственный какой нибудь, но мнѣ до сихъ поръ неизвѣстенъ.

Мнѣ опять было больно, что сказалъ Володя, тѣмъ болѣе, что я зналъ, что онъ не сказалъ [84] бы этаго, ежели бы мы были съ нимъ съ глазу на глазъ. Я увѣренъ былъ, что онъ, хотя темно, но понималъ отчасти причину моей филоссофіи. Отчего это, я не разъ замѣчалъ, между людьми, которые другъ друга хорошо понимаютъ, говорятся въ обществѣ такія вещи, которыя наединѣ не скажутъ ни за что другъ другу? Поговоривъ еще и довольно подробно о разныхъ пунктахъ, они сдѣлали расписаніе порядка, по которому слѣдовало нынче отправляться по пунктамъ, слѣдующее. Прежде ѣхать къ Корамъ, но зайдти нельзя, потому что былъ утромъ; стало быть только постоять подъ окошкомъ. Оттуда къ Бронамъ; смотря по обстоятельствамъ взойдти или нѣтъ, но во всякомъ случаѣ оставить знакъ своего присутствія, потомъ къ 10,000,000 (такъ называлась одна дѣвушка, въ которую тоже былъ влюбленъ Володя и названіе это получила отъ того, что, когда З. уѣзжалъ на ваканціи, то просилъ Володю писать къ нему и доносить о ней, но для того, чтобы въ какомъ нибудь случаѣ не открылось это дѣло, писать о ней подъ названіемъ 10 милліоновъ. Я полагаю, что осторожность эта была совершенно излишняя.) и т. д. и т. д.

– A гдѣ Васенька? спросилъ З., не поѣдетъ ли онъ? Что онъ нынче филоссофъ, артистъ, un homme tout à fait comme il faut100 или просто Васенька. Я его лучше всего люблю артистомъ. Кажется, нынче мы un homme très comme il faut, утромъ были y T. и обѣдали тамъ въ гимназическомъ сертукѣ англійскаго покроя, и поэтому на него надежда плохая.

– Однако теперь еще рано, а я до 8 часовъ буду заниматься, въ 8 ты приѣзжаешь, а теперь прощай.

– Ну хорошо, такъ я пойду къ покровителю; ты вѣдь обѣщался прійдти къ нему, такъ зайди за мной – это будетъ 5 пунктъ.

То, что сейчасъ такъ легко и просто сказано было о Васенькѣ, съ нѣкоторыми поясненіями дастъ вамъ ясное понятіе о его характерѣ въ это время. [85] Въ какое бы положеніе не поставила судьба человѣка, она всегда даетъ ему способы быть довольнымъ имъ. Чтобы быть довольнымъ въ томъ положеніи, въ которое насъ поставила судьба, нужно имѣть одну изъ трехъ качествъ: или твердость характера и практическую способность къ жизни, которой надѣленъ въ высшей степени Володя, или умѣніе [1 неразобр.] всегда и во всемъ свое тщеславіе, умѣніе, которымъ могу похвастаться, или какую нибудь одну блестящую спеціяльную способность, которой былъ надѣленъ Васенька. Вы знаете, какой онъ былъ музыкантъ! Природа, какъ нарочно, раздѣлила эти качества между нами 3-мя. Извѣстно, что, когда ищешь одну вѣщь между многими, ту, которую нужно, находишь послѣднюю. Это справедливо даже тогда, когда молодой человѣкъ ищетъ себѣ дорогу. Васенька рожденъ, чтобы быть артистомъ, но онъ не убѣжденъ въ томъ, что это его призваніе, и вмѣстѣ съ тѣмъ онъ ищетъ какую нибудь спеціальность и бросается то на филоссофію, т. е. на такую дорогу, на которой прогрессъ его не будетъ повѣряться практической жизнью, и вмѣстѣ съ тѣмъ изъ которой онъ можетъ почерпнуть убѣжденіе о своемъ достоинствѣ, то на музыку, но къ несчастію не остается на этой дорогѣ, но на grand genre,101 въ которомъ, какъ въ вѣщи очень легкой, и къ которому онъ склоненъ, онъ дошелъ до большаго совершенства. Ни у кого я не видалъ такихъ рукъ и ногтей, какъ у него, зато онъ не выпускаетъ изъ рукъ желѣзки. Онъ знаетъ всѣ великосвѣтскіе анекдоты, отношенія, привычки, онъ отлично умѣетъ быть презрительнымъ, ласковымъ и т. д. Но къ несчастію не на чемъ разыграться этому умѣнію. Въ этомъ городѣ есть 3 или 4 точно порядочныхъ дома, въ которыхъ Васенька свой человѣкъ и только. Онъ такъ привыкъ метаться въ этихъ направленіяхъ, что уже отвыкъ быть естественнымъ. Онъ поступаетъ наоборотъ. Обыкновенно по влѣченію чувствъ становится въ извѣстное положеніе и потомъ обсуживаетъ его, онъ же сначала обсуживаетъ и представляетъ себѣ извѣстное положеніе и потомъ [86] старается стать въ него. Иной день онъ только и говоритъ, что о большомъ свѣтѣ и съ презрѣніемъ смотритъ на все, что́ не большой свѣтъ, другой день онъ сидитъ за какимъ нибудь Шилингомъ, котораго не понимаетъ, и все пустяки кромѣ Филоссофіи. За музыку же, за настоящую наклонность и способность, къ несчастію онъ рѣже всего принимается. —