Двое под звездным ливнем

– Ну, навоз, а что? Потом смоете его водичкой, да и все дела. Потерпите уж ради своей красоты. Ничего. А в каком месте обожглись-то? – спросил Димыч, с видом врача-травматолога осматривая части Клениного тела.

– Вот здесь, – повернулась к нему округлым бедром Резунова.

– А может, компресс из свежей мочи сделать? – вдруг предложил Костя.

– Мочи?! – в один голос переспросили Димыч и Клена.

– Ну вы же сами говорили, что это лучшее народное средство, – напомнил Костя.

– Да ну вас! – рассердилась Клена. – Навоз, моча… Это уж какой-то… сюр! Лучше отвернитесь! Поживей! Сколько мне торчать в этой бочке? Я уже замерзла.

Костя взял в предбаннике простыню, решительно обернул ею девушку и вытащил из воды. Димыч, деликатно отвернувшись, покашливал, но глазом косил в их сторону.

3

Овальный обеденный стол, доставшийся Косте от прежних хозяев, был накрыт для вечернего чаепития. Скромное угощение: сушки, печенье, конфеты «Коровка» и вазочка черничного варенья (подарок Сметанихи) – все это уместилось в центре стола. Перед гостями стояли чашки и стаканы разной формы и вместимости, в которые хозяин то и дело подливал свежезаваренный чай.

Разговор шел о предназначении литературы. Димыч горячился, доказывая истинность своей позиции, и волком смотрел на несгибаемого оппонента, Виктора Петровича Рыжкова, бухгалтера-пенсионера, «проглотившего» за свою жизнь несколько сотен книг и на досуге, по его выражению, балующегося «литературными поделками».

В их дискуссию пыталась встрять Анна Алексеевна Перепелкина, бывший учитель- словесник, а ныне «глубокая пенсионерка». Так она острила по поводу своего возраста. Ей хотелось поговорить на тему секса в художественной литературе. Уже трижды она повторила вступительную фразу: «В наше время о сексе мы знали понаслышке», но фраза тонула во все более ожесточавшемся споре мужчин.

К слову сказать, «слышавшая о сексе понаслышке» учительница литературы умудрилась в молодости родить двоих детей. Теперь взрослое потомство обосновалось в городе и радовало мать нечастыми наездами.

Самой молчаливой за столом была Феня. Она задумчиво крошила в пальцах печенье и казалась весьма далекой от обсуждаемых проблем. На нее исподтишка посматривал худощавый юноша- одноклассник Егор Рындин, отзывавшийся по школьной привычке на клички Горын или Горыныч. Парень с нетерпением ждал момента, когда вся эта «лабуда» про назначение закончится, и ему предоставят слово. В нагрудном кармане его рубашки лежал сложенный вчетверо тетрадный листок со стихами.

Он сочинил их позапрошлой ночью, легко, в один присест. Строчки сами ложились на бумагу. Он едва поспевал за мыслью, прущей из него, как струя воды из колонки – мощно, обжигающе, неотвратимо. Стихи были о ней, девчонке, сидящей сейчас напротив и с отсутствующим видом ломающей печенье. Чего стоила только одна, первая строка!

Ты моя вековая боль,солнце мое и отрада…

Бросив очередной взгляд на свою «отраду», Егор с горечью заметил, что она смотрит на Костю. И смотрит нехорошо – призывно и жадно. Конечно же, эти эпитеты в Егорову голову не пришли, но взгляд Фени ему не понравился.

За всей честной компанией с профессиональным интересом наблюдала Клена. Ей, как человеку, находящемуся на особом положении, травмированному, к тому же новичку, оборудовали удобное сиденье. Из старой раскладушки сделали нечто, похожее на кресло. В ход при этом пошли матрас, пара подушек и шерстяной плед.

Разомлев от хозяйской заботы, чая и тишины деревенского вечера, Клена отдыхала и не лезла в разговор, ограничиваясь короткими фразами и междометиями. Улыбаясь одними глазами, она слушала и мысленно составляла краткие характеристики членам клуба, удивлялась порой начитанности бухгалтера, молодой наивности Анны Алексеевны, природной сметливости Димыча.

Над юнцами же Клена грустно посмеивалась: молодо- зелено, все еще впереди – разочарования, разлуки, одиночество.

А любовь? Да, похоже, и неразделенная любовь. Но не впереди, а прямо здесь и сейчас. Бедолаги!

– И все же литература должна служить правде и справедливости, должна защищать маленького человека! – почти кричал Димыч, нервно помешивая ложкой в стакане.

– Да ничего она не должна, – морщился, словно от зубной боли, Рыжков. – Это сфера самовыражения творца – ни больше и не меньше. А то привыкли, понимаешь, ко всякому там идейному содержанию и положительным героям. Художник нам показывает, повествует, а не поучает, понял? Не нужны нам его нотации…

– А что нам нужно? – сощурился Димыч. – Вот, к примеру, тебе что от писателя нужно?

– От писателя? Хм… От него мне нужна хорошая литература.

– А что ты под этим понимаешь?

– Ну-у, чтобы душу волновала, на размышления наводила…

– Во! А я об чем толкую?! Только размышления размышлениям рознь! Если книжка тебя на воровство подтолкнет или на убийство, то грош ей цена! А если на созидание, на любовь и милосердие, то это уже другая литература, настоящая. Понял?

– Бывает, что одна и та же книжка, – спокойно заговорил Костя, – одного человека на преступление толкает, а другого на нравственный подвиг…

– А третьего – на суицид, – подсказала Клена.

– А четвертого – на сексуальные извращения, – оживилась Анна Алексеевна.

– Ну-у, это вы, по- моему, того… загнули, извиняюсь, – выпятив нижнюю губу, фыркнул Димыч.

– Мне кажется, что романы Федора Михалыча как раз этим и грешат, – осторожно высказался Рыжков и обвел всех вопрошающим взглядом.

– Господи, Петрович, окстись! – возмутилась Анна Алексеевна и махнула на него рукой. – Мы так черт знает до чего можем дойти! Лев Толстой, значит, всем брошенным женщинам под поезд предлагает лечь, Островский – в речке топиться, а Шекспир – тот вообще душитель и маньяк?

– Ага! – засмеялся Егор. – Мы когда «Героя нашего времени» проходили, то я чувакам из этой книги даже завидовал. Чуть что – бац! и на дуэль! А чо долго перетирать? Пошли в лес или на берег озера, шмальнули пару раз и все дела.

– Ну, удивил! – хохотнул Димыч. – Сейчас-то разве не так все происходит? По телику каждый день в новостях передают: то одного заказали, то с другим киднепинг случился… Так что, Егор, времена меняются, а люди все те же.

– Ой, не говори, Дима! – опять взмахнула рукой Перепелкина. – Вчера-то, слышали, в Боброве массовая драка на рынке произошла? Одного даже насмерть зарезали.

– А-а, месилово знатное было. Это азеров малость побили, – с ленивой ухмылкой пояснил Егор. – И поделом. Не фиг свои законы тут устанавливать. Дают места – торгуйте, а рынок подминать не позволим.

– А ты что, участвовал в этой разборке? – поинтересовался Костя.

– Не-а. Но друганы там были, – ответил Егор и уточнил, глядя на Феню: – Куча и Сурок. Куча свой скутерок опробовал как раз. Ничего, говорит, тягло. На ровной дороге за сотню жмет.

Феня презрительно поджала губы и отвернулась.

В дверь постучали, и тут же раздался властный голос Садырина: «Вечер добрый! Есть кто в доме?» С этими словами он появился на пороге комнаты. За всех ему ответила Анна Алексеевна:

– Добрый вечер, Артур Валиевич! Присоединяйтесь к нашей компании.

– Да я, собственно, на минутку. Феня, ты надолго здесь? А то мать тебя потеряла.

– Не знаю, – буркнула покрасневшая Феня. Ее смущение происходило больше от злости, чем от стеснения.

– Может, чаю? – предложил Костя с холодной вежливостью.

– А что? Я бы не отказался, – быстро отреагировал фермер, как будто только этого и ждал.

Он ухватил за ножку табурет, стоявший у окна, и разместился на нем между Кленой и Анной Алексеевной, нимало не заботясь об удобстве соседок. В полной тишине Садырин размешал в чашке сахар, развернул фантик «Коровки» и с шумом отхлебнул горячий чай.

Напряжение, с каким Феня исподлобья следила за манипуляциями отца, передалось остальным. Исчезла особая атмосфера, объединявшая до сих пор группу единомышленников, ушло настроение, и даже вечерний воздух, вплывающий в комнату из раскрытого окна, казавшийся минуту назад бархатным и теплым, сразу стал холодным и сырым.

– А у вас тут уютно, – сказал Садырин и как бы нечаянно задел локтем плечо Клены.

Клена хмуро отодвинулась и собралась сказать что-то сердитое, но в этот миг тишину сельской улицы прорезал мотоциклетный треск. Мимо Костиного дома с воем промчалась целая кавалькада двухколесной техники. Когда все стихло, Димыч прокомментировал:

– Опять эти «дьяволы в ночных горшках» кататься поехали.

– А откуда они? – заинтересовалась Клена.

– Да отовсюду. И наши, и Бобровские, и городские есть.

– А чего вы на них взъелись, не пойму? – спросил Садырин. – Пусть себе катаются. Моя Феодосия вон тоже «Хонду» выпросила. Купи да купи. Ну, купил. И чего? Куда на ней ездить? Разве что до школы. Но до Боброва школьный автобус ходит…

– Как вы не понимаете? Для понтов такие вещи покупают, – с иронией пояснил Егор, напрасно ожидая встречного взгляда Фени.

– Во-во, для понтов, – усмехнулся Садырин. – С этими-то, что по ночам гоняют, надеюсь, ты не водишься?

Его вопрос остался без ответа. Феня отвернулась к окну и всем видом показывала свою непричастность к отцовским рассуждениям.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.