Яма

– Непохоже, чтобы ты, Сережа, сильно горевал, – упрекнула слишком взволнованно.

А у него, после ее неподражаемого произношения его имени, горячая волна по позвонкам сбежала.

– Горевал, вообще-то. Все? – лишил дара речи, никак иначе. Взглядом дал еще больше пояснений, чем этим скупым признанием. – На этом закончим. Я мусолить одно и то же не люблю.

– Как будто я люблю…

– Знаю, ты очень расстроена. Выговорись. Мне можешь сказать все. Клянусь, что останется между нами. А потом разберемся с остальным.

Благодаря Леське примерно представлял и то, как Ника переживает произошедшее, и то, что должно принести ей облегчение.

Переместился к изножью кровати. Уперся спиной в стенку шкафа и стал ждать ее реакции. В узком пространстве полумрака смотрел на нее непрерывно. Просто не мог заставить себя отвести взгляд. Сорвался, ведь, как наркоман.

Смотрел, смотрел, смотрел…

Видел, что она снова начинает злиться. Но никак не мог прекратить. Ему необходимо было ее видеть. Наверстать. Запомнить, мать вашу, еще детальнее.

Возможно, когда-нибудь он позволит себе написать ее чертов словесный портрет.

– Я ничего тебе рассказывать не буду, – выдавила Доминика решительно и скрестила руки на груди.

Не отреагировал. Даже не моргнул.

– Перестань пялиться.

– Начинай говорить, я не буду смотреть.

– А больше ты ничего не хочешь? Может, мне еще раздеться?

– Можно.

– Я вот все равно не понимаю, зачем ты пришел? На что рассчитывал? Что я с горя брошусь тебе на шею?

– Не надо бросаться мне на шею. Я тебе другое предлагал.

– Предлагал… – ее голос впервые дрогнул. – У тебя все так просто.

– Вообще, нет.

– Нет?

– Нет.

Обхватив дрожащими пальцами растрепанную косу, безуспешно попыталась привести в порядок светлые прядки.

– Ладно… – вздохнула расстроенно. – Слушай. Только не смотри на меня. Сейчас.

Градский опустил взгляд вниз, и тело Ники ударила первая дрожь. Закрыв глаза, она прижала голову к согнутым перед собой коленям.

– Закревич подвез меня к общежитию и напросился провести до комнаты, – начала говорить то, что в какой-то момент, вопреки ее желаниям, потребовало выхода. – На улице было холодно, и мы оба промерзли. Стас… Он попросил чаю, чтобы согреться. Я сама разрешила ему войти. Пока готовила все необходимое, он вдруг притиснул меня к стене и… попытался поцеловать. Я оттолкнула и… ему это сильно не понравилось. Он бросил меня на кровать и прижал к матрасу. Я… тогда подумала: как я смогу вырваться, если не могу даже пошевелиться? И… мне стало страшно, как никогда в жизни, – таких подробностей даже сестры не знали, все в себе держала.

А теперь сама понять не могла, почему доверила свои чувства именно Градскому.

Замолчала. Слушая образовавшуюся тишину. Слушая свое тяжелое прерывистое дыхание. Слушая свое сердцебиение. Слушая и пытаясь успокоиться. Но ничего не получалось.

– Ника, не молчи… – хрипло выдохнул Град. – Продолжай.

Он впервые назвал ее нормально. Не какими-то прозвищами, а по имени. И в голосе его улавливалось неподдельное беспокойство.

Внутри Доминики оборвалась последняя струна. И зазвучала, только не так, как она хотела. Вместо слов у нее вырвалось жалкое всхлипывание.

«Стоп. Стоп. Стоп».

«Только не это…»

Он оказался не готовым к тому, чтобы Кузя страдала и плакала.

Сопереживание – впервые погрузился в пучину этого чувства. Заболело в груди, словно ему со всей дури всадили в солнечное сплетение. Дополнительная нагрузка заключалась в том, что он ощутил острую необходимость что-нибудь сделать, чтобы забрать ее страдания.

Оторвал спину, чтобы двинуться обратно к Кузе, но она вдруг подскочила и сама к нему бросилась. Впечатавшись в грудь, нырнула руками под куртку и судорожно заплакала.

Тепло, запах, визуальное восприятие, ощущения – окружило.

Вроде не маленький. Вроде телом и духом сильный. Вроде жизнь понимал… А внутри развернулась бойня – массовая гибель нервных клеток. Канаты порвались, наружу вырвалась душа, в существовании которой он до знакомства с Никой сомневался.

– Что… он сделал?

По правде, не понимал, стоит ли ему это знать. Наверное, лучше нет. Забаррикадироваться. Не принимать. Не представлять. Не позволять даже мысли случайной проскочить… Ему и без того хотелось поехать в больницу, или куда там увезли этого недоноска, и закончить начатое. Размазать его, чтобы патологоанатому потом соскребать пришлось.

– Ничего, – бурно замотала головой. – Ничего больше. Закревич попытался перевести все в шутку, типа я – дурочка, что испугалась. Я сказала, чтобы он убирался. И он ушел, отпуская свои шуточки, даже в коридоре. Ну и несколько девчонок, естественно, видели, как он уходил, – говорила, не отрывая щеки от его груди. – А сегодня, прям на пороге… Катя Уварова нам с Алиной сообщила, что Стас всем рассказывает, будто мы переспали.

Скрипнул зубами. Тяжело перевел дыхание.

– Как так можно, Сереж? Я не понимаю, как так можно… Такая подлость. Как можно так жестоко обойтись с другим человеком?

Что он должен ей ответить? Цензурных слов не находилось. Да и не хотелось выплескивать на нее свой гнев. Не тогда, когда ей и так плохо.

– Все будет хорошо. Обещаю.

Ника притихла. Повисла пауза, но она не казалась Сергею неловкой. Тишина была спокойной.

– Сережа?

– Что?

– Спроси меня еще раз. Сейчас, пока я… – не хотела озвучивать свое уязвимое состояние серьезными словами. Воспользовалась самоиронией, которую подбрасывал неутомимый мозг. – Пока я вся в слезах и губной помаде.

– Что именно спросить?

– Ты знаешь, – заглянула в глаза и очень тихо попросила: – Предложи мне еще раз.

Грудь Сергея стремительно поднялась и так же резко опала. Но он себе не дал подумать, осознать и передумать.

– Будешь со мной дружить? Имей в виду, последний раз спрашиваю…

– Да, – выдохнула, не дав договорить.

Подняв руки, обняла за шею. Закрепила их дружеский союз крепкими объятиями. Градский тоже чувствовал удовлетворение. Но… он никак не мог сосредоточиться на той дружбе «привет-пока», что когда-то придумал сам.

Сейчас он чувствовал. И эти чувства весили тонну. Пытался абстрагироваться от всех возможных физических ощущений. И ничего не получалось.

Сердце топило в груди. Скорость зашкаливала.

Стучало в висках. Громыхало в ушах. И кровь неслась по венам. Неслась, как раскаленная лава.

Наверное, ему просто стоило перестать париться по поводу своих ощущений. Они же такие яркие только по новизне, а дальше, все книжки пишут – отпустит.

– Будем с тобой самыми лучшими друзьями, Сережа.

– Значит, ты больше не будешь на меня злиться?

– Буду, конечно, буду. Что за дружба без ссор?

– Супер, – угрюмо пробубнил Серега. – Я прям счастлив, что ты, наконец-то, согласилась. Два месяца фантазировал, как мы с тобой скандалить будем.

– Я просто очень упрямая. Могу вспылить, но предупреждаю заранее, это не значит, что я к тебе плохо отношусь.

– А как ты ко мне относишься?

Затаил дыхание, потому что понял, что это его как никогда сильно беспокоит.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Да, хорошо.

– И только? У меня от тебя, Кузя, нервный тик начинается, а тебе хорошо.

Ника засмеялась.

– У меня от тебя, Сережа, тоже нервы шалят.

Спустя короткое время она вырубилась, по-другому не скажешь. Вроде говорила-говорила, на мгновение замолчала, и вдруг засопела.

Так и держал ее у себя на груди, опасаясь лишний раз побеспокоить. Сам неожиданно тоже ощутил долгожданное умиротворение. Все другие эмоции, наконец-то, притихли. Казалось, ничего не осталось.

Только она у него внутри.

Она. Его Республика.

10

Градский намеренно громко хлопнул входной дверью, оповещая родню о своем прибытии домой. Навстречу они не выбежали. Предположительно, готовились к его появлению, штудируя заготовленные речи.

Войдя в большую гостиную, Серега невольно нахмурился.

Могучее племя. Все в сборе. Бабушка, отец, мать, Леська и даже некровный Славик.

Остановился перед родней, ожидая, когда отец на правах вождя стартует со своими наездами.

Если мыслить, как нормальный человек, Сергей своим яростным поступком все, к чертям, завалил. В юридической плоскости, избиение человека – это уголовная статья. В его случае ситуация усугублялась еще и тем, что преступление совершено на территории университета.

Ждал, когда начнет приваливать.

Но ничего не происходило. Все молчали. Уставились на него, как на случайного незнакомца, который за каким-то чертом пробрался в их казематы. Рассматривали. Изучали. Выискивали, не пойми что.

Крутанул бейсболку козырьком назад.

– Могу я ознакомиться со сценарием текущего представления? Знаете же, что мне, как бесчувственному чурбану, трудно предполагать, что вы от меня ожидаете.

– Цыганочку с выходом, – затребовала Леська с ухмылкой.

И так как «старшие» продолжали молча таращиться, Серега, подыгрывая, отбил сестре поклон.

Выпрямился и замер.

– Чёт я очкую… – подмигнул. – Для цыганочки.

Улыбка Леськи стала шире. Минуло больше двух месяцев с ее выписки из больницы. В последнее время Град несколько раз пытался описать состояние сестры, но слов не хватало. Ни строчки. Как будто заклинило. А может, проблема состояла в том, что все рифмы уходили в направлении Кузи. Подсознательно он ее – и грубо, и ласково, и даже матом… Но тетрадь так и лежала нетронутой.

Вернулся к мысли, что доволен увидеть Леську улыбающейся. И если уж ему все равно прилетит…

– Я у мамы один сын, сразу после дочки, – зачитал слегка охрипшим голосом первое, что пришло в голову.

Алеся прыснула смехом, закатила глаза и тряхнула светловолосой головой. Слава посмотрел, как на долбо*ба. Что, конечно же, не ускользало далеко от реальности. Его, Града, внутри все еще колбасило. Радость, восторг, нервное возбуждение, эйфория – не находил точной формулировки. Если свериться с толковым словарем, вряд ли эти ощущения назывались каким-то одним единственным определением.

Очень сильно хотелось быстрее оказаться одному, чтобы мысленно пережить и понять все моменты уходящего дня. Круг за кругом.

Игнорируя неизгладимое презрение к собственной жалкой персоне, Серега неосознанно усмехнулся.

Рассчитывал, что отец прервет его скотское позерство гневной тирадой. Да он его после всего раскатать должен!  Но тот продолжал молчать, будто дар речи утратил.

– Раунд[1], – выдал, настойчиво полагая, что родне стоит срочно подключаться к диалогу.

– Не имею ничего против цыганочки и стихов, но мне больше нравилось, когда ты танцевал сальсу. Раз-два-три-четыре… – виляя бедрами, выдала бабушка Сергея, Стефания Митрофановна. – Пять-шесть-семь-восемь.

Отец оценил абсолютно несмешную шутку матери, издавая непонятный крякающий звук.

– Ни слова больше об этом, – предупредил Град с чувством легкого раздражения.

Да, его вдруг пристыдило упоминание о занятиях бальными танцами. Видимо, нервная система пребывала в неком разболтанном состоянии после всего случившегося и реагировала на всякую ерунду. Следовало отдохнуть, чтобы прийти в норму.

– Ладно, раз твое собственное лицо цело и невредимо, я намерена выпить бокал вина и отправиться спать, – произнесла бабушка.

– У меня тоже с утра важная встреча. Так что… Всем спокойной ночи, – заложив руки за спину, отец с гордо поднятой головой следом покинул гостиную.

«Что за нах???»

«Он что, объелся грибов?»

Серега буквально окаменел, изумленно глядя перед собой.

– Собрание завтра после четвертой пары, – сообщила мать, поднимаясь с дивана.

Моргнул, на повторе прокручивая ее слова только затем, чтобы осмыслить.

– Постарайся выражаться без матов. Никаких бейсболок. Требуется пристойный внешний вид, я тебе рубашку и брюки приготовила. Хотя, кто тебя не знает… – улыбнулась чересчур довольно, учитывая случившееся.

– Это все?

– А что еще?

– Не хочешь спросить, почему я его избил?

– Я уже знаю, почему. Алина Кузнецова к нам на кафедру заходила.

– И что? Все? Ты не собираешься выписать мне пиз… – не хватило выдержки, чтобы замыливать свое удивление приличными словами. – И что случилось с отцом? Он «дал борща» с корвалолом?

– А что не так с отцом?

– Да он меня за меньшее в бараний рог скручивал!

– Перегорело, видимо, пока ты изволил явиться.

– Да ни в жизнь!

«Это нахр*н невозможно!»

– Папа очень удивился тому, что ты защитил эту девушку. Не просто же подрался… Она тебе нравится?

– Не надо пороть чушь, – яростно возмутился, натыкаясь взглядом на странную улыбку матери.

Перевел взгляд на Леську, та тоже светила зубами во всю свою физическую возможность. Дальше по кадру вообще все плачевно: у Славы то ли предобморочное состояние, то ли запор, то ли первые признаки более серьезной болячки.

Порывало напомнить им всем, что у него-то, в отличие от них, железный иммунитет. Хотя они и без дополнительных уведомлений должны знать.

– Бл*дь… Напридумывали уже, да? Не надо, ладно? Она… Кузя – просто мой друг. Ничего такого… особенного, – самому же не понравились заминки и паузы между словами.

В обычном человеческом понимании они указывали на нечто большее. То, что человек либо пытается укрыть, либо по каким-то тщедушным причинам не может озвучить.

Алеся кивнула. Двинувшись к выходу, за каким-то чертом притормозила около него. Тронула рукой предплечье.

– Любая страсть толкает на ошибки, на самые глупые толкает любовь[2].

– И к чему сейчас эта декламация? Вообще мимо. Прекращай лыбиться.

Леська с неким гребаным снисхождением, которое выказывала к Сергею лишь пару раз за всю жизнь, похлопала его по плечу.

– Зайду к тебе попозже.

– Не утруждайся. Ничего нового не раскопаешь. Ничего нет.

– Угу.

– Своему Славе будешь «угукать».

– Угу.

– Мам? Скажи ей что-то.

– Алеся, оставь брата, – вмешалась мать.

И тут же рассмеялась вместе с Леськой.

– Да идите вы…

***

В комнату, после тихого четырехтактного стука, вошла Леська. Град поморщился и отложил на край стола тетрадь, которую до этого бездумно вертел в руках. Не прятал. Знал, что сестра без спросу не возьмет.

Наблюдал за тем, как Алеся прошла к большому аквариуму. Заглянула через стекло, отыскивая расположение одной единственной черепахи.

Серега тихо, практически беззвучно, вздохнул. Его беспокоило то, что у сестры все еще сохранилось это механическое касание рукой к животу.

– Помнишь, какой она была, когда я ее принесла? – это уже шло, как чертова риторика. Задавала этот вопрос едва не в каждый свой приход. – Со спичечный коробок. А теперь…

– А теперь она на пенсии. Оставь животное, Буффало не любит внимание.

– Какая пенсия? Не сочиняй. Черепахи живут до восьмидесяти лет.

– Моя заслужила очень длинную мирную старость. Ей нравятся тишина и покой.

– Да, конечно, – склоняясь над аквариумом, постучала по стеклу, чтобы привлечь внимание животного.

Буфа даже глаза не открыла. Еще тот пофигист – любила «динамить» непрошеных гостей, и хозяина в том числе.

– Можно я ее покормлю?

– Грязный прием. Буффало уже ела. Не надо ее перекармливать. Она все-таки женщина.

– Бу-бу-бу. Женщина-черепаха с мужским именем.

– Когда вы уезжаете?

– Послезавтра.

– Слава как? Доволен?

– Почему ты у него не спросишь?

– Он умеет разговаривать?

– Серый!

– Так доволен?

– Да.

– Счастливый мужик. Ему вот много для жизни не надо. Уже вижу, как ты открываешь дверь «Крузера», а он с радостным лаем запрыгивает на пассажирское сидение.

– Серый!

– Не превышай скорость слишком сильно и следи, чтобы окно было закрыто, – продолжал с абсолютной серьезностью. – Если Слава выставит голову, заработает конъюнктивит.

– Серый!

– Ладно-ладно. Перегнул. Отломалось. Выбрасываю, – поднял руки в знак капитуляции. – Чего пришла?

– Расспросить о той светловолосой девочке, которую ты называешь подругой.

– Откуда ты знаешь, какого цвета ее волосы?

– Мне мама сказала. Говорит, она миленькая.

– Нихр*на подобного. У мамы все милые и красивые.

– Так она еще и красивая?

– Я этого не говорил.

– Ну как же? Сказал.

– Я предположил, что мама так говорила.

– Она не говорила, – засмеялась Леська. – А вот ты – да.

– Просто заткнись.

Сестра еще сильнее захохотала.

А потом полезла к нему со своими дурацкими «обнимашками». Прижалась головой к груди, совсем как Ника днем. Вздохнула глубоко. Помолчала. Видимо, это чисто девчачья фишка – успокаиваться подобным пассивным способом.

– Я тебе ключи от квартиры оставлю. Если вдруг понадобится, ну знаешь, тихое место. Приводи свою подругу.

– Ты дурная, что ли? – глянул соответственно, как на полоумную. – Она не такая.

– Вот! А «таких» я бы тебе в свой дом не разрешила водить.

– Харэ, ладно? Не хочу о ней говорить.

– В таком ключе? – подняла к брату лицо. – Или вообще?

В душе ликовала, подметив Серегино сердитое «не такая». Не продолжил ведь настаивать, что Кузнецова – только друг.

«Очень хороший знак», – решила Леська.

– И так, и так.

– Окей, – кивнула. – Не хочешь, не будем.

Снова прижалась щекой к груди.

– Что я буду делать без тебя в Киеве?

– Жить.

– Приедешь ко мне? В гости?

– Приеду.

***

Он стоял один посреди огромной сцены актового зала. Сначала его выдрючил декан, следом – замдекана. И, конечно, особо активные члены педколлектива, имена и должности которых Град либо не помнил, либо просто не знал. Студпрофком от моральных порицаний удержался, только по их небезразличным взглядам и так стало понятно – они его ментально поддерживают. В конце главная из них, в лице Русланы Кузнецовой, с коротким сухим суммированием фактов попросила скостить для Сереги наказание.

Представители милиции и вовсе не распинались. Зачитали только какое-то административное распоряжение, которое касалось, в принципе, всех учащихся. Особых претензий к Граду у них не было, так как Закревич не пожелал писать заявление. Видимо, побоялся того, что его после такого социально сожрут и выср*т.

Остальных заинтересованных, как всегда, заткнули деньги отца.

Настоящее напряжение Сергей испытал, только когда пожелала выступить Кузя. Он был чертовски, мать вашу, против. Но не спихнешь же ее со сцены, в конце концов. Пришлось сжать волю в кулаки и молча терпеть ее воодушевленный рассказ о том, какой он, Сережа, прекрасный человек и друг. Приписала ему все, что можно… Нет, он, конечно, поддался эмоциям и вышел из себя именно потому, что ее обидели, но нахр*на об этом разжевывать тысячам любопытных и не очень людей?

Когда он смирился с мыслью, что спихивать ее со сцены недопустимо, некое чувство, привитое ему явно не воспитанием, оформилось в требовательное желание прикрыть Нику. Чтобы все эти придурки и дуры, мудаки и шлюхи, моралисты и заучки, ну и остальная масса в меру нормальных людей, перестали пялились на нее с такой интенсивностью.

Свой рассказ Ника приправила решительными акцентами, сохраняя впечатляющий апломб. Это притом, что вчера с Градом она позволила себе быть размазней. Сегодня, он чувствовал, внутри нее тоже все дрожало, но в своем вербальном обращении она неслась, как локомотив, за права женщин и человечества в целом.

Серега охр*нел еще в процессе, но в конце она его морально буквально добила, озвучив чертову просьбу: назначить им двоим одинаковое наказание.

Он ей утром в холле сказал «Привет» и намеревался после собрания бросить «Пока». Ну, на крайняк, еще, возможно, что-то типа «Пересечемся». На этом – пока все. После вчерашнего еще не отошел. Хотел просто остыть, постепенно к ней привыкнуть. Иначе, было ощущение – взлетит, как ракета.

Хоть и злился, поедал ее глазами.

Плюшка – вся такая хорошая девочка. Юбка в складку, свитерок под горло, теплые колготки, хвостик на макушке.

Сладкая хорошая девочка.

А он – полная ей противоположность.

Мысли – грязные, желания – непристойные, взгляд – наглый. В остальном, конечно, сохранял невозмутимый вид. И это он сегодня еще выглядел по-божески, как выразилась мать. Грудь и плечи сковала белая рубашка. Бедра и ноги – темные брюки с идеальными стрелками. Только на макушке неуместный, как и его мысли, аксессуар – бейсболка козырьком назад. Натянул машинально, без этого из дома бы не вышел. Крышу рвало, поспать удалось совсем считанные часы. Белки глаз все еще воспаленные, как после перепоя, хотя накануне не пил.

Когда услышал наказание, которое им с Кузей на двоих вменили, понял, что стоило напиться в хлам. Официально, под личную расписку: оказывать любую требуемую помощь в Спасо-Преображенском соборе, с 16:00 до 18:00 по четвергам до конца учебного года.

Без пособничества отца, черт подери, не обошлось! Это же он всячески стремился, чтобы сын церковь посещал.

«Приплыли, короче…»

Подозрения возникли еще на собрании, а в первый же «святой четверг» Серега убедился: ни о какой практической помощи речи не шло. В небольшом домике за церковью отец Святослав усадил их с Никой за стол и растянутым монотонным тоном начал впаривать им религиозные догмы. По ходу задавать вопросы и критиковать все, что он, Сергей, скажет.

Гнев – порок. Прелюбодеяние – порок. Возлияние – порок. Злословие – порок. Гордыня – порок. Не верить в Бога – самый больший грех.

Принял решение не высказывать никаких мыслей, даже если чертов иудей снова насядет на него с вопросами. Зато Ника с азартом входила в обсуждения и дискуссии со священником, чем, порой, крайне бесила Сергея. В груди все зудело, а язык жгли слова – так и подмывало ей возразить или просто заткнуть.

– Я много читала о религии. Но для меня некоторые вещи остаются неоднозначными, хотя я из верующей семьи и сама верую. В Библии пишут, миром правит Бог, но, на самом деле, мир неуправляем. То, что происходит, часто не имеет ни логических, ни физических обоснований. Люди – неконтролируемая энергия, и когда они сталкиваются, никто не может предугадать, какой из этого будет исходная масса. Народы воюют, убивают друг друга… Почему Бог это не контролирует? Почему позволяет болеть и умирать хорошим людям? А плохим, напротив, оставаться здоровыми и благополучными до глубокой старости?

Градский поразился тому, какими мыслями забита ее голова. О религии она читает… Думает, верует… В его семье, к счастью, только мать любила разбрасываться умными тезисами, закрученными предложениями и неожиданными выводами. Отец, с верой по-старинке, придерживался более очевидных и реальных вещей.

– С позиции духовных писаний, плохой человек тем или иным образом будет расплачивается за свои грехи в своей следующей жизни. И соответственно, проблемы в этой жизни у человека имеют непосредственную связь с его плохими поступками в его прошлой жизни, – ответил Нике священник. – «И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! Кто согрешил, он или родители его, что родился слепым[3]?» Возникает закономерный вопрос: когда он мог согрешить до того, как родился слепым? Ответ однозначен: только в прошлой своей жизни.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.