скачать книгу бесплатно
Глава 2
Начальник местного отделения ГПУ Степан Евсеевич Скидок сидел в своем кабинете под портретом Ленина и думал о том, как ему покончить с бандой Левши. Не так давно он был заместителем начальника отдела в уездном ГПУ, но совершил ошибку и был отправлен в почетную ссылку. Перед отправкой его бывшее начальство намекнуло: если он приложит усилия и наведет окончательный порядок на месте, простим и вернем в Красноярск. Уже три месяца он находился в этом богом проклятом селе.
«Да, совершил проступок. И что? Ошибся. С кем не бывает, а так верой и правдой служил. Ну расстрелял не тех. И что? Там все одно контра была».
В дверь неожиданно постучали, Скидок раздраженно вскинул голову, дверь приоткрылась, и в узком проеме показалось симпатичное личико его секретарши, а также любовницы Наточки.
– Степан Евсеевич, к вам товарищ Конопля.
– Давай его сюда!
В кабинет зашел агент первого разряда, являющийся заместителем начальника по оперативной части. Тяжелое, мясистое лицо. Со стороны он казался тяжелым, неповоротливым, тупым мужиком, но на деле был хитрым, изворотливым и жестким человеком. Именно он должен был получить должность начальника, а вот на тебе! Прислали этого выскочку из Красноярска. Вначале они были врагами, но спустя какое-то время, после серьезного и откровенного разговора, пришли к соглашению: как только Скидок уходит на повышение, то вместо себя оставляет Макара Коноплю. Начальник пошел на такое условие, прекрасно понимая, что без своего оперативника он пустое место, а тот жил здесь уже полтора года, значит, имеет нужные связи и агентуру. Когда ему было нужно, Скидок умел ладить и находить верный тон с подчиненными.
Ехал он в село с большой неохотой, так как знал, что прежний начальник пропал неизвестно куда и его до сих пор не нашли. Еще он прекрасно понимал, что здесь у него будет много ответственности и мало власти, но даже с этим можно смириться, если бы не банда Левши, которая отличалась от остальных бандформирований антисоветской направленностью.
Лесных бандитов ловили долго и трудно, но все безрезультатно, и уездное начальство уже не знало, что ему делать. Левша никак не хотел утихомириваться, а за две последние недели совсем разбушевался: разогнал коммуну, повесив председателя и его заместителей, расстрелял пять человек из агитационной бригады, которая ездила с концертами по уезду и агитировала за советскую власть. Но при этом артистов бандиты не тронули. После этого у уездного начальства в Красноярске лопнуло терпение, следствием чего стал звонок, во время которого заместитель председателя уездного ГПУ по борьбе с контрреволюцией в весьма доступной форме изложил, что будет со Скидоком, если тот в течение двух недель не покончит с бандой Левши.
– Что скажешь, товарищ Конопля? Есть что по агентуре? И вообще есть что-то новое?
– Для нас – ничего. Шесть пустых доносов да пьяный разговор рабочих кирпичного завода, где они ругали советскую власть. Дескать, при царе им исправно платили, а теперь уже три месяца денег не видят. По Левше ничего нет, как сквозь землю провалился, – Конопля внимательно посмотрел на начальника, как тот отреагирует на его слова.
Скидок тяжело посмотрел на своего заместителя.
– Плохо. Нам две недели отпустили, Макар, потом приедет следственная комиссия. Если не решим поставленную перед нами задачу, нас с тобой вмиг в контру запишут, а дальше… Да ты и сам это понимаешь.
– Понимаю я, Степан, все понимаю. Только что я могу сам сделать? Надо ждать донесений. Агенты мне сразу дадут знать, как только кто-то из его людей в селе или на станции появится. Вот только у него, ты и сам знаешь, стукачей здесь поболе будет, да и местная контра его поддерживает, а сделать против них мы ничего не можем, так как в любой миг мятеж подымут. А Левше только того и надо! Порубят нас в капусту, и поминай как звали!
Начальнику, работавшему сначала в ЧК, а потом в ГПУ, уже пару раз приходилось сталкиваться с подобными ситуациями, которые чем-то походили на весы. Вот и здесь сельсовет вместе с расквартированным взводом ЧОНа, чекистами, милиционерами и частью жителей лежали на одной чашке, а на другой были лесные банды, имевшие неслабую поддержку со стороны местных жителей. Если отряд Вешателя, который возглавлял бывший капитан царской армии, представлял собой шайку воров и убийц, ненавидели, то к Левше и его людям местные жители относились неоднозначно, так как тот воевал только с советской властью.
Историю, как командир красного партизанского отряда Семен Торопов, воевавший с Колчаком, стал атаманом Левшой, знали все, от мала до велика. По чьему-то доносу, в котором говорилось, что младший брат Торопова – контра, тот был арестован, а затем расстрелян. Стоило Семену узнать об этом, как красный командир стал бандитом Левшой.
С того момента как он появился в окрестных лесах, его все ловят и ловят, а прошло уже полтора года. За это время уезд дважды присылал войска для уничтожения банды. Когда прочесывание окружающих лесов ничего не дало, прислали усиленный отряд с десятком опытных охотников и следопытов. Спустя три дня он попал в засаду, откуда сумела вырваться только треть людей.
После этого на пару месяцев наступило затишье, а затем все началось снова, и тогда решили взять бандитов не силой, а хитростью, и подослали в отряд Левши двух тайных агентов. Прошло какое-то время, и наконец от них была получена записка с указанием места стоянки банды. Вот только прибывший на место усиленный отряд нашел там не банду, а двух повешенных агентов. Трое суток обозленные до чертиков чекисты и чоновцы мотались по близлежащим лесам, но так никого и не нашли.
Вот только спустя месяц после этих событий на Коноплю неожиданно вышел один из его агентов и сказал, что его свояк, который сейчас находится в банде Левши, за полное прощение согласен сдать местонахождение банды Торопова. Состоялась встреча, на которой все было оговорено, вот только после этого агент как в воду канул. Через день Конопля навещал два тайника, где агент Пчела должен был оставлять записки, но пока ничего не пришло. Теперь им приходилось только ждать. Невнятная ситуация и висевшая над головой угроза из Красноярска бесила и нервировала обоих чекистов.
– Я будто этого не знаю! Вот только здесь кулак на кулаке сидит и кулаком погоняет. Контра проклятая!
Готовы в любой момент ударить нам в спину! Макар, что делать будем? Пчела молчит. Может, его уже прикопали? Как думаешь?
– Не знаю, что и думать. Сам извелся. В тайниках, которые мы с ним обговорили, ничего нет. Меня только одно успокаивает. Если бы Левша прикончил Пчелу, то мы бы его уже нашли. Повесил же он тогда напоказ двух засланных агентов с табличками на груди «Крыса чекистская».
– Может, он на хуторах отсиживается? – предположил начальник ГПУ. – Или к староверам ушел?
– Может, и так, но староверы его точно не примут. Кровь человеческая у него на руках, а они этого не приемлют. Кстати. Из милиции запрос пришел. Местные более недели назад нашли молодого парня у железной дороги. Думали, помрет, ан нет, выжил. Оказалось, что он старовер. Егор Аграфов. Просят узнать: не числится ли он за нами?
– Так узнай, – недовольно буркнул Скидок, которого не покидала мысль о банде Левши. – Что еще?
– Сводка из милиции. Два трупа. Один на железной дороге нашли, свежий. Похоже, пьяный с платформы упал да головой об рельсы. Другое тело в лесу обнаружили. Кто, что – непонятно. Времени прошло немало, да и зверье сильно погрызло. Четыре пьяных драки. Одна из них с ножевыми ранениями. Кражи. Все по мелочи. Нэпман Савостиков в милицию жалобу написал, что кто-то пытался его лавку поджечь, – помолчал, ожидая реакции начальника.
– По Вешателю есть что-то?
– Тоже нет ничего. Может, ушел?
– Не уйдет! Эта белогвардейская сволочь пообещала нас с тобой на суку вздернуть, а судя по тому, что я о нем слышал, он привык отвечать за свои слова. Так что или мы его, или он нас. Об этом все. Теперь давай думать, как нам с Левшой разделаться.
– Да я с утра до вечера только об этой бандитской сволочи и думаю! Еще я думаю о том председателе комбеда, который заклеймил контрой его брата и сдал властям, а также о чекисте, шлепнувшем его. Это они, падлы, нам всю эту карусель устроили!
– Брось, Макар. Ты сам должен помнить, что в Сибири в те годы творилось.
– Знаю, только мне от этого не легче, потому как меня за их безответственность через пару недель могут к стенке поставить. Тех-то Торопов, как я слышал, давно в расход пустил, а меня еще такое, возможно, ждет. – Увидев недовольное выражение лица начальника, резко поменял тему: – Понимаю, что бесполезно злобу копить, только сердцу не прикажешь! Ладно. Все, забыл. Только что с этим наглым бандитом делать будем?! Народ не хочет против него говорить, так как он, как всякая сволочь выражается, только камуняк режет. Да ты и сам, Степан, знаешь, как в большинстве народ к нам относится. Теперь вон каждый второй кричит, что мы много чего обещали, а на деле ничего не дали. Я уже и сам…
– Это ты брось, Конопля! Не след такие слова чекисту и коммунисту произносить, а главное, даже думать не смей! Выкинь эту дурь из головы! Нам партия доверила защиту достижений социалистической революции, а это значит, что мы должны выполнить поставленные перед нами задачи!
Агент первого разряда бросил скептический взгляд на своего начальника, в котором читалось: языком болтать – не мешки таскать.
– Я разве спорю? Это они говорят, а не я! – и Конопля добавил возмущения в свой голос. – Тогда я вот что еще скажу. Похоже, что есть среди нас крыса. Уж больно гладко у бандитов получается от нас уходить. Ты как думаешь?
– А чем подтвердить свои слова у тебя есть? Уж больно огульно ты говоришь!
– Нету, – недовольно буркнул чекист.
– Когда будет, тогда и говорить будем. Значит, у нас есть только Федька Оглобля, – начальник тяжело вздохнул. – Вот только показаний на него нет никаких. Или все же что-то есть?
– Ничего. Исчез, а через месяц вернулся. Сказал, что на охоту ходил, потом на хуторе у своего родственника жил. Впрочем, я уже об этом докладывал. Может, с пристрастием его допросим? Как, товарищ начальник? Молодой, зеленый, должен расколоться.
– Ага! А кто мне говорил, что у него родни четверть села?
– Это да. Так что тогда делать?
– Да не знаю я, Макар! Не знаю! Все, иди.
На следующее утро Конопля без стука ворвался в кабинет начальника. Не обращая внимания на строгий взгляд, он почти с порога чуть ли не за кричал:
– Нашел, товарищ начальник, нашел!
– Дверь, Макар, закрой, а только потом докладывай.
– Есть!
– Да садись ты, садись, – в голосе Скидока чувствовалось нетерпение. – Не тяни! Говори, что там у тебя.
– Помнишь, вчера про старовера тебе говорил? Ну, тот, который из леса вышел! – после кивка начальника он продолжил. – Так вот. Есть он в нашей картотеке. К тому же в розыске сейчас! Около двух лет назад был осужден за нападение на отряд ЧОНа, за что получил четыре года.
– Так мало? – удивился Скидок. – Если все так, как ты говоришь, так к нему высшую меру социальной защиты должны были применить. Прямо на месте, без всякого снисхождения. Погоди, а что за статья?
Конопля быстро достал из кармана листок бумаги и зачитал:
– Вооруженное сопротивление органам власти при выполнении ими официальных обязанностей. Контра он! Каэр одним словом!
– Контра – это хорошо. Так он сейчас в бегах?
– В бегах, Степан, как есть в бегах. Дела на него у нас нет, а архивы запрашивать, сам знаешь, муторное дело, так я решил телефонировать начальнику домзака, где он отбывал срок. Мне здорово повезло, что сумели с ним соединить, к тому же он оказался свой, надежный товарищ. Остап Заварной, бывший матрос Балтфлота. Он поднял дело Ивана Микишина… Кстати, это и есть настоящая фамилия нашего старовера. Так вот, он, этот Микишин, вышел из леса, наставил охотничье ружье на бойцов ЧОНа и застыл столбом. Там вроде у кого-то из бойцов нервы не выдержали… ну и подстрелили старовера.
– А чего этот Микишин не стрелял?
– Сказал следователю, что вера не дала ему выстрелить. Дескать, не по-божески кровь человеческую проливать.
– Не смог, значит. Малахольный, что ли? М-м-м. А зачем ЧОН приезжал в скит?
– Тут сплошные непонятки. Вроде кто-то донес, что там, в скиту, староверы укрывают белогвардейскую сволочь. Вот чекисты к ним и нагрянули. Что там было, ему неизвестно, но скит сожгли и староверов постреляли. Похоже на то, что парнишка решил отомстить, да не смог. Суд отмерил ему революционную меру наказания – четыре года. Отсидел он из них полтора года, после подался в побег с пятью отпетыми урками. Товарищ Заварной в нескольких словах описал их: отпетые душегубы, клейма негде ставить. За одним только Зиновием Савеловым по кличке Бритва по бумаге семь трупов числится. К чему все это я тебе говорю. Получается, что Микишин не просто беглый уголовник, а как бы контра отпетая, а для бандитов как бы свой получается, а, Степан Евсеевич?
– Мысли твои, Макар, для меня понятные, только как мы его к Левше сунем? Его здесь никто не знает. Даже если каким-то чудом он попадет в банду, так с него там глаз не спустят, да и проверять не один день будут. К тому же мы не знаем, что за человек этот старовер. С ними меня судьба не сводила, но слышать приходилось, что те упертые в своей вере точь-в-точь как бараны.
Конопля какое-то время думал, а потом сказал:
– Не думаю, Степан. Тюрьма кого хошь сломает, а уж такого божьего угодника… Думаешь, на рывок с урками он пошел от хорошей жизни? А уголовникам только в радость. Во-первых, лес знает, а во-вторых, при нужде за «корову» сойдет.
– Может, ты и прав, – начальник замолчал, явно что-то обдумывая.
Несколько минут прошли в тишине, потом Конопля не выдержал:
– Я так понимаю, ты какой-то уже план придумал. Я прав?
– Может, да, может, нет. Как насчет того, чтобы устроить побег Оглобле?
– Побег? С какой такой радости? А, погодь. Кажись, понял. Хочешь старовера к Оглобле пристегнуть?
– Смотри сам. Статья у него самая что ни на есть подходящая, так что легенда ему не нужна. Ему ведь только и надо, что передать записку Пчеле. Это наш шанс!
– М-м-м… Может… и получится.
– Этот… Как его… Микишин. Ему надо как следует втолковать, чтобы он понял: ежели не согласится, то гнить ему в тюрьме до самой смерти. Понимаешь меня, Макар?
– Да как не понять, понимаю, конечно, – Конопля снова задумался, – вот только сомнение у меня появилось. А ежели он просто в лес уйдет? Что тогда?
– Тогда, – повторил за ним начальник, – нас с тобой Красноярск сначала наизнанку вывернет, а потом к стенке поставит. Хочешь жить, Макар, тогда запугай его, вбей ему в голову, что только мы ему можем помочь. Больше никто! Впрочем, ты и сам все понимаешь. Короче, бери кержака… Хотя нет, погодь. Пусть его милиция примет, а мы его потом тихонько к себе заберем. Причем пусть возьмут его показательно! Чтобы все знали, что он беглый преступник, убийца и контра! Понял?
– Да как не понять. Все, кому надо и не надо, будут знать, что самого что ни на есть злобного душегуба взяли.
– Как беседу с ним проводить, думаю, тебя учить не нужно, вот только не перегибай палку. Обещай, что хочешь. И побег простим, и судимость снимем, и документы выдадим.
– Если он такой, как мы думаем, то все должно получиться. Только есть одна закавыка. Побег был массовый, а из леса он один вышел. Может, не так все с ним просто?
Теперь пришла очередь начальника задуматься.
– Вот ты его об этом и спросишь, – сказал он спустя пару минут. – Значит, так. Берем его, трясем, а по ходу дела будет видно, как с ним работать.
– Как скажешь, товарищ начальник.
Конопля понимал, что план сшит на живую нитку, да и начальник ухватился за него из-за безысходности. Удастся ли обработать, как надо, скитника? Да и как Оглобля себя поведет? Может, он действительно не имеет никакого отношения к банде? Одни вопросы, и ни одного ответа.
– Все, иди. Хотя погодь, Макар. Ты сначала осторожно узнай, как он там, а то, может, помирать собрался, а мы на него планы строим.
– Сегодня к вечеру все вызнаю, а завтра с утра обо всем доложу.
Заканчивалась моя вторая неделя пребывания в больнице. Я сидел на лавочке, стоявшей возле главного входа больницы, и просто наслаждался хорошей погодой и чистотой тела. Вчера вечером у нас была баня, где я драил свое худое и мосластое тело изо всех сил. Догадки о том, как и почему я оказался в этом времени, меня как-то перестали волновать. Просто принял за реальность то, что со мной произошло, и стал жить дальше. В той моей жизни со мной всякое-разное случалось.
От когтей зверя остались только рубцы на коже, с ногой тоже все нормально, поэтому настроение у меня было не то чтобы радостное, а скорее сказать, умиротворенное. Живой, молодой – что еще надо! Хотя один минус все же присутствовал: постоянно хотелось есть, да и еда в больнице желудок не сильно радовала.
Только я подумал о том, что прошло две недели, а милиция ко мне интереса не проявляет (это хороший знак), как увидел вывернувших из-за угла здания больницы двух милиционеров, один из которых был мой знакомый, старший милиционер Трофилов. Судя по всему, они сначала зашли в палату, но, не найдя меня, пришли сюда.
«Поторопился я с выводами», – подумал я, глядя на подходивших ко мне представителей органов власти, затем стал ждать, что мне предъявят.
Трофилов первым подошел ко мне, затем отстегнул клапан кобуры и положил руку на рукоять револьвера.
– Гражданин Микишин, вы арестованы и должны последовать за нами. – Это было сказано напряженно-деревянным голосом.
Второй милиционер, молодой парень моего возраста или чуть старше, вышел из-за его спины и встал чуть в стороне, после чего достал револьвер и направил ствол мне в грудь. За их действиями наблюдали двое больных, куривших самокрутки, одним из которых был Лукич, и шедший по своим делам истопник больницы Трофим. При виде милиционеров он остановился и с любопытством стал смотреть, как меня арестовывают.
Стоило мне услышать свою настоящую фамилию, как сразу пришла мысль о побеге, но, мелькнув, тут же исчезла. Был бы я в хорошей физической форме, можно было бы попробовать, но только не сейчас. Да и куда бежать, если кругом тайга? Пришлось встать с покорным видом и спросить представителей власти потухшим голосом:
– За что?
– Обвинение тебе следователь предъявит, а нам приказано тебя привести! Одежда в палате?
– У меня ничего нет. Только то, что на мне, – я перекрестился и сказал: – Да не оставит меня господь своей милостью.
– Сам беглый вор и убийца, а изображает перед нами святошу! – криво усмехнулся второй милиционер.
«Арест словно сцена в третьесортном театре».
Второй акт спектакля состоял в том, чтобы меня одеть и обуть. Поиски длились полчаса, зато я вышел из больницы одетый по моде ходоков с картины «Ленин и ходоки». Только старого и замызганного тулупа у меня не было, а все остальное было. Грива нечесаных волос, бородка, синяя полинялая рубаха, серые непонятные штаны с латками и дырками, подвязанные веревкой, а на ногах – онучи и лапти. Стоило врачу услышать, что я беглый убийца, как в его глазах проскочил ужас, но, к его чести, он проявил акт великодушия и не стал забирать нижнее белье, которое мне выдала больница.
В таком виде, под охраной двоих милиционеров с направленными на меня наганами, меня повели в отделение милиции. Я плелся с унылым видом, время от времени крестясь и читая молитвы. Народ, завидев нас, останавливался и начинал глазеть, высказывая в отношении меня самые разные предположения.
– Небось, шпиена поймали, – сначала высказал догадку кто-то из любопытных жителей.
– Какой это шпиен, это белая контра!
– Какая контра, дурья башка?! Ты глянь на него! В рвань одет, лицо голодное, а ноги сами заплетаются. Видать, в лесу поймали, а теперь допрашивать ведут.
– Чего его допрашивать, ежели он из леса?
– Так может, он бандит? – высказал предположение еще кто-то.
– Дурья башка! Да старовер он! В больничке лежал! – возмутился какой-то мужчина. – Я сродственника там навещал, он мне его и показал.
