Путь доблестного воина Ахалвина. Часть III

Аттила стоял на холме и смотрел на гибель ещё одного бастиона Рима. В его маленьких, колючих глазах не было ни триумфа, ни жалости. Лишь холодная, безразличная решимость. Для него это был всего лишь шаг на долгом пути.

К утру от Новае осталось лишь чёрное, дымящееся пятно на белом снегу – обугленные камни, искореженный металл и безмолвные мертвецы. Молчаливый памятник мощи того, кого скоро будут называть Бичом Божьим.

Глава 4

Ледяной ветер завывал над пепелищем римской крепости Новае, унося в степь горький запах гари, крови и распада. Там, где ещё несколько дней назад возвышались неприступные стены, теперь чернели обугленные балки, груды камня и покорёженные железные полосы от ворот. В десяти стадиях к востоку раскинулся походный лагерь Аттилы – бескрайнее море войлочных юрт, табунов лошадей и костров, над которым висела зловещая дымка из пара, дыма и ледяной пыли. В центре этого стального муравейника, на холме, где ещё стояла обугленная колонна римского храма Марса, высился шатёр повелителя гуннов – громадное сооружение из белого войлока, украшенное золотой вышивкой в виде волков и драконов. У входа, невзирая на пронизывающий холод, стояли двенадцать гвардейцев-телохранителей с алебардами; их неподвижные фигуры и пустые глаза были страшнее любой стены.

К полудню, когда бледное зимнее солнце нехотя поднялось над горизонтом, к лагерю приблизилась небольшая группа всадников. Их кони, покрытые инеем, тяжело дышали, выпуская клубы пара. Всадники были облачены в потрёпанные плащи из волчьих шкур, а под ними – в кольчуги, потемневшие от крови и ржавчины. Во главе ехал молодой человек с горящими глазами и свежим шрамом над левой бровью, в чьей осанке читалась не покорность, а гордая, отчаянная решимость. То был Хлодомар, старший сын покойного короля рипуарских франков Клодиона, изгнанный с престола младшим братом Меровеем, продавшимся римлянам.

Гепидский часовой протрубил тревогу. Лучники натянули тетивы, нацелив смертоносные стрелы на пришельцев. Хлодомар поднял руку, показывая, что пришёл с миром – меч его оставался в ножнах.

– Я – Хлодомар, сын Клодиона! – прокричал он на ломаной латыни, дабы быть услышанным сквозь вой ветра. – Мне нужно говорить с Аттилой, повелителем степей! Несу предложение, что откроет ему путь от Дуная до самого Океана!

После недолгого ожидания франков ввели в шатёр. Внутри царил полумрак, нарушаемый лишь трепещущим светом факелов. Воздух был тяжёл от смеси запахов ладана, жареного мяса, конского пота и крови. В центре, на возвышении, устланном шкурами волка и леопарда, восседал Аттила.

Он был невелик ростом, но его присутствие, холодное и подавляющее, заполняло собой всё пространство. Маленькие, пронзительные глаза-щёлки, словно раскалённые угольки, впивались в душу каждого, кто осмеливался встретиться с ним взглядом. Лицо, изрытое шрамами, оставалось неподвижным, лишь в уголках тонких губ играла едва уловимая усмешка. На шее висел медальон из чёрного камня – зловещий символ связи с богом войны.

– Ты осмелился войти в моё жилище, сын мёртвого короля, – голос Аттилы был тих, но каждое слово падало, как удар молота. – Почему бы мне не приказать содрать с тебя кожу за одну лишь эту дерзость?

Хлодомар не оробел. Он сделал шаг вперёд, сбросил плащ, обнажив грудь, покрытую свежими шрамами.

– Я пришёл не как раб, а как союзник! Мой брат Меровей предал народ франков, пав на колени перед Аэцием. Но я не стану римским холопом! Я предлагаю тебе то, чего Аэций дать не сможет – путь в Галлию через земли моих предков!

Аттила медленно поднялся. Его движения были плавны и грациозны, как у хищника. Он обошёл Хлодомара, оценивающим взглядом окидывая его с головы до ног.

– Ты говоришь о Галлии, будто она уже твоя, – прошипел он. – Но ты не можешь удержать и клочка земли, доставшегося от отца. Чем ты подтвердишь свои слова?

Хлодомар опустился на колено, но взгляд его оставался твёрдым и гордым.

– Клянусь кровью предков! Поддержи меня в борьбе с Меровеем и его римскими хозяевами – и я отворю тебе ворота через Рейн! Мои воины пойдут в первых рядах твоего войска. Мы сокрушим Аэция, и тогда… тогда Галлия будет твоей!

Аттила вернулся к трону, взял с блюда кусок мяса и стал медленно жевать, не сводя с франка своих колючих глаз.

– Ты запамятовал одну малость, – произнёс он наконец. — Галлия практически у меня в руках. Римские твердыни вдоль Дуная обратились в пепел. Лимес, Оберден, Хальтерн – все пали. Остальных ждёт та же участь. Аэций собрал рать на Каталаунских полях. Там собрались его варвары: вестготы, франки, бургунды… – Он швырнул обглоданную кость на пол. – И ты думаешь, мне нужны твои жалкие тысячи?

– Я дам тебе то, чего нет у Аэция! – Хлодомар вскочил на ноги. – Я ведаю все слабые места в обороне римлян! Знаю, где расположились вестготы, где бургунды прячут запасы! Я знаю, как поднять франков на твою сторону! Не всех, но тех, кто сыт римским игом по горло!

Аттила замер. В его глазах вспыхнул жадный, хищный огонь интереса.

– Говори.

– Меровей держится у власти лишь на римских мечах и золоте. Но народ франков ненавидит римлян! Провозгласи меня королём, пообещай свободу от Рима – и тысячи воинов пойдут за мной! Мы ударим Аэцию в спину в самый решающий миг битвы!

В шатре повисла гробовая тишина. Аттила подошёл к Хлодомару вплотную и взял его за подбородок, заставляя смотреть прямо в свои бездонные глаза.

– Ты хитер, как змея. Но хитрость без силы – ничто. Предашь – найду даже в аду и сожгу душу твою на костре из твоих же костей.

– Не предам, – не дрогнул Хлодомар. – Ибо если ты победишь – я стану королём. А если проиграешь… мне всё равно не жить.

Аттила отступил и громко рассмеялся – звук был похож на лай шакала.

– Нравишся ты мне, франк! Говоришь как воин! – Он хлопнул в ладоши, и в шатёр втолкнули пленного римского легионера в изодранной тунике. – Покажите этому королевичу, какая участь ждёт лжецов.

Римлянин упал на колени, зарыдав, но Аттила лишь кивнул. Один из воинов взмахнул мечом – и голова пленника покатилась по войлочному полу, оставляя за собой кровавый след. Брызги крови запачкали ноги Хлодомара.

– Вот что ждёт предателей, – прошептал Аттила. – А теперь… заключим договор.

Он извлек из-за пояса изогнутый кинжал и протянул его Хлодомару.

– Раскрой ладонь. Кровь скрепит наш союз крепче всяких римских пергаментов.

Хлодомар взял клинок и глубоко рассек себе ладонь. Алая кровь капнула на пол.

– Я, Хлодомар, сын Клодиона, клянусь служить Аттиле, владыке гуннов, как верный вассал! Открою ему путь в Галлию! Буду биться в его рати против Аэция и всех его приспешников! Кровью клянусь! Преступлю клятву – пусть кровь моя оросит поля Галлии, а имя моё будет проклято во веки веков!

Аттила кивнул и сделал то же, смешав свою тёмную кровь с кровью франка.

– И я, Аттила, сын Мундзука, клянусь сделать тебя королём франков, когда падёт Рим! Земли твои прострутся от Рейна до Сены! Но помни: предашь – уничтожу не только тебя, но и весь твой род до последнего младенца!

Он поднял рог с кумысом и протянул Хлодомару.

– Пей. Это молоко кобылиц, что несут меня к победе. Да укрепит оно наш союз.

Франк залпом выпил кисловатую, обжигающую горло жидкость. В тот миг ему почудилось, что он продал душу дьяволу, но ради короны он был готов сжечь весь мир.

Когда клятва была произнесена, Аттила подал знак, и слуги принесли дар – роскошный меч в золотых ножнах.

– Возьми. Это клинок римского претора, убитого мною у стен Лимеса. Пусть напоминает тебе, что Рим падёт, как пали все, кто вставал у меня на пути.

Хлодомар взял меч, ощущая его зловещую тяжесть. То был не просто дар – то был символ. Меч Рима в руках франка, что ныне служит Бичу Божьему.

– А теперь иди, – молвил Аттила. – Враги твои не дремлют. Собирай своих людей и жди моего знака.

Когда франки покинули лагерь, к Аттиле подошёл его советник, старый остгот Ардарих.

– Веришь ему, повелитель?

– Нет, – усмехнулся Аттила. – Но и сломанным копьём можно кольнуть врага, коли метко направить. Когда Галлия будет нашей, разберёмся и с этим франком.

Хлодомар мчался по заснеженной степи, сжимая рукоять римского меча. Он сознавал, что путь его отныне будет устлан трупами и проложен сквозь пепелища. Но также знал, что корона не достанется тому, кто страшится запачкать руки в крови.

Где-то на западе, у стен Августодуна, его брат Меровей грезил о мире под сенью Рима. Но Хлодомар видел иную судьбу – судьбу, в коей франки правят Галлией не как вассалы, а как полноправные хозяева. И если для сего надлежит идти рука об руку с самим Бичом Божьим, так тому и быть.

Ветер доносил запах дыма от сожжённой Новае, напоминая, что империи рушатся, словно гнилые стены, а новые короли рождаются в огне и крови. Хлодомар пришпорил коня, уносясь к Рейну, где начиналась его война за трон. Война, что перевернёт судьбу всей Европы.

Армия Аттилы меж тем двинулась дальше вдоль Дуная, обращая в прах одну крепость за другой: Лимес, Оберден, Хальтерн, Ратиарию, Эскус… Каждая пала после недолгой, но яростной осады, где гунны, сочетая осадное искусство с террором, ломали дух защитников.

Римская империя, истерзанная внутренними распрями, уже не могла противостоять этому стальному валу. Лимес, некогда неприступный, ныне был дыряв, как решето. Аттила, Бич Божий, продолжал свой поход, сея за собой пепел и вселяя ужас в сердца народов.

Глава 5

Мост через Рейн

У слияния Рейна и Неккара, где воды двух могучих рек сливались в единый, несущийся на север поток, остановился тумен Перуна. Величие зрелища заставляло замереть: широкая, серая от холода и быстрая, как скаковая лошадь, гладь Рейна, и впадающий в него с юга, более смирный Неккар, образовывали у подножия поросших лесом холмов естественную, защищённую бухту. Именно здесь, на этой границе миров, предстояло совершить невозможное – создать переправу для всей армады Аттилы, для двухсот тысяч воинов, их коней и бесчисленных обозов.

Перун, спешившись, стоял на берегу и смотрел на воду. Рейн здесь был шириной в триста метров, а его глубина, как доложили лазутчики, достигала десяти метров. Течение, сильное и коварное, могло запросто перевернуть неуклюжий плот. Но в глазах вождя не было и тени сомнения.

– Мост будет, – тихо, но твёрдо произнёс он. – Не из тростника и верёвок, а из стали, сосны и точного расчёта.

По его приказу тумен разбил двойной лагерь, растянувшийся вдоль обоих берегов Неккара. На южном, где густые леса подступали к самой воде, кипела работа лесорубов. На северном, на песчаной отмели, как грибы после дождя, вырастали плавучие мастерские, пришвартованные к берегу.

Работа закипела с невиданным размахом. Лес валили выборочно, в радиусе десяти лиг, предварительно помечая деревья красной краской: могучие сосны – для понтонов, прямые дубы – для укреплений, ель и бук – для настилов.

Истинной душой всего предприятия были инструменты. Топоры, пилы, сверла, выкованные по технологии Перуна и Сварослава из «нового железа», не тупились даже после сотни стволов. Их рукояти из ясеня, высушенного в дыму, ложились в руку как продолжение тела. Но главным чудом были механические пилы, приводимые в движение водяными колёсами на Неккаре – они распиливали до двадцати брёвен в час.

В качестве меры длины использовались воинские копья и самострельные болты, изготовленные по единому эталону. Благодаря этому, обработанные брёвна не требовали подгонки на месте – они стыковались с идеальной точностью.

Работа шла и днём и ночью; с наступлением темноты гигантские площадки освещались бесчисленными факелами и кострами, отбрасывающими причудливые тени на воду и лес. Деревья, поваленные вдоль отмеченных линий, волокли к реке, где их ждали неустанные пилы водяных мельниц. В кузнице, меха которой приводила в движение тоже вода, ковали цепи, крючья и стальные стяжки. На сборочных платформах рождались понтоны – каждый из двадцати брёвен, стянутых стальными полосами, и паромы из дубовых шпал, способные принять по пять коней и двадцать воинов.

Через пятнадцать дней сумасшедшего труда Перун приказал собрать пробный мост из десяти понтонов. Сто воинов прошли по нему шагом, затем бегом. Плотники проверяли каждый узел, каждый шип. Прогиб составил не более половины толщины болта на длину копья – идеально.

– Удвоить ширину! – распорядился Перун. – Чтобы шли четыре колонны в ряд! Добавить якоря из каменных глыб!

Важным дополнением стал плавучий настил с зазорами:

– Вода будет проходить сквозь них. Это убережёт мост от течения.

Гепиды, первоначально смотревшие на славян с недоверием, постепенно проникались уважением. Перун предложил им место в тумене не как пленникам, а как равным. Воины учились сражаться в едином строю и делились знаниями о здешних землях. Их женщины и дети тоже не сидели без дела, помогая в быту, охоте, плетя корзины для каменных якорей и обучая Мокрушу местным целебным травам.

Было построено уже более двух тысяч понтонов и пятьдесят паромов, когда конные разъезды донесли тревожную весть: к лагерю приближается армия франков численностью до тридцати тысяч копий. Мимо не пройдут – деятельность тумена была слишком масштабной.

Работы мгновенно остановились. Топоры и пилы сменились на копья и самострелы. Войско Перуна выстроилось в грозный боевой порядок на широком поле, окружённом лесами. Напротив, под золотыми знамёнами с вытканным вепрем – символом Меровея, встала франкская рать. Тридцать тысяч воинов, лес копий, щиты с рунами предков. Во главе – Хродегиз, военачальник короля, в плаще из шкуры белого волка, человек, поклявшийся не пропустить ни одного гунна на свою землю.

От франков отделился отряд всадников для переговоров. Перун, оставив командовать тысяцких, выехал навстречу в сопровождении верного Алтына.

Хродегиз, не сходя с места, надменно крикнул:

– Именем короля Меровея! Сложите оружие, славянские шакалы! Вы – приспешники дьявола Аттилы! Ваши кости сгниют здесь, если не подчинитесь!

Перун, без шлема, в простой кольчуге, остановил коня в десяти шагах и улыбнулся:

– Нет такого короля – Меровея. Он – узурпатор, младший сын Клодиона, укравший трон у законного наследника Хлодомара. Хлодомар жив. Он присягнул Аттиле, и клятва скреплена кровью. Каждый, кто служит Меровею – изменник. А изменников ждёт мучительная казнь. Армия Аттилы уже на подходе.

Он показал кожаный ремешок с золотой бляхой – тамгу от маркграфа Иринга, знак высшего доверия.

– Я строю переправу для Аттилы. Кто встанет у меня на пути – будет уничтожен.

Среди франкских вождей прошелестел ропот. Имя Хлодомара, старшего сына Клодиона, было им хорошо известно.

– Он прав, – проворчал седобородый Хартиберт из Трира. – Хлодомар был старшим. Если он жив…

Хродегиз побагровел от ярости:

– Ложь! Меровей благословлён самим Аэцием!

– С каких это пор франкских королей назначают римские полководцы? – спокойно парировал Перун. – Или франки теперь – римские вассалы?

Франкская армия, всегда бывшая шатким союзом племён, заколебалась. Герцоги севера помнили Хлодомара, южные графы боялись гнева Аттилы, вожди мечтали о независимости.

Видя, что теряет контроль, Хродегиз выхватил меч:

– Вперёд! Сметём их!

Но воины не сдвинулись с места.

Тогда Перун поднял руку:

– Не нужно лить кровь из-за лжи. Решим спор поединком. Пусть нас рассудят боги. Проиграю я – тумен твой. Проиграешь ты – армия уходит, а ты расскажешь Меровею правду. Если будешь жив.

Хродегиз, понимая, что отказ равен позору, принял вызов. Место было выбрано на песчаной косе между реками. Оружие – мечи, доспехи – кольчуга и шлем. Хродегиз с презрением отказался от щита.

Первый удар франка был стремителен – его сакс просвистел в воздухе, целясь в шею. Перун увернулся с невероятной лёгкостью, оставив своим клинком кровавую полосу на предплечье Хродегиза. Тот, рыча от ярости, вновь бросился атаку, но Перун, помня уроки Бьярки, держал его на расстоянии. Изматывал противника, парируя удары и нанося точные, неглубокие раны.

На десятом круге усталая рука Хродегиза на мгновение опустилась. В тот же миг Перун нанёс удар – резкий выпад. Клинок вошел противнику в бок, под рёбра. Хродегиз рухнул на колено, хватая воздух.

– Сдавайся, – предложил Перун.

– Никогда… славянину… – прохрипел франк и, собрав последние силы, метнул в грудь Перуна нож.

Нож был отбит в сторону. Ответный удар отсек кисть руки, сжимавшую меч. Хродегиз упал лицом в песок.

Перун встал над ним, приставив клинок к горлу:

– Ты проиграл. Твои люди свободны. Иди и скажи Меровею: Аттила идёт. И Хлодомар вернётся за своим троном.

– Убей… меня… – хрипел побеждённый.

– Нет. Ты нужен живым. Чтобы поверили.

Перун повернулся к армии франков. Тысячи глаз смотрели на него не как на врага, а как на судью, решившего их судьбу без кровопролития.

Седой Хартиберт поднял руку:

– Он победил по праву богов и воинской чести. Мы уходим.

Один за другим герцоги и графы кивали. Даже самые ярые сторонники Меровея молчали. Армия франков, ещё минуту назад готовая к бою, начала организованно отступать, унося с собой раненого Хродегиза и семя сомнения в законности своего короля.

Перун смотрел им вслед, понимая, что выиграл не сражение, а нечто большее – время и возможность завершить свой великий мост. Воздух снова наполнился стуком топоров и скрипом пил. Гигантский механизм возведения переправы, ненадолго остановленный, вновь пришёл в движение.

Глава 6

Раннее утро застало берега Рейна в объятиях густого, молочно-белого тумана, скрывавшего бурные воды могучей реки. Но сквозь эту пелену пробивался низкий, нарастающий гул, от которого мелкой дрожью вибрировала земля. Это был топот десятков тысяч ног, лошадиных копыт и скрип бесчисленных повозок – неумолимо приближалась армия Аттилы.

Ровно через пять дней после завершения строительства, как и было условлено, на восточном горизонте показались первые знамёна. Сначала – лишь рыжее облако пыли, затем – зловещее сверкание бесчисленных наконечников копий, и, наконец, подобно приливной волне, на берег хлынула сама армия, покорившая пол-Европы. Двести тысяч воинов. Легкая конница гуннов, тяжёлая пехота германцев, боевые колесницы, бесконечные обозы с разобранными осадными орудиями. И в самом центре этого стального потока, на белом боевом скакуне, в практичных, лишённых всякой роскоши кожаных доспехах, восседал сам Аттила.

Перун стоял у первого понтона своего творения, неподвижный, как скала, и ждал.

Когда Аттила приблизился, его колоссальное войско по невидимой команде замедлило ход. Оглушительный гул стих, и воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь свистом ветра, игравшего чёрными, как сама ночь, знамёнами с вышитым золотом волком.

Аттила спешился. Не торопясь, с оценивающим взглядом опытного охотника, подошёл к мосту. Его глаза, острые и пронзительные, как клинки, скользили по бревнам, проверяя каждое соединение, каждую цепь, каждый узел. Он наклонился, коснулся ладонью дубовой балки настила, провёл пальцем по стыку, проверяя плотность подгонки. Затем его взгляд устремился на Перуна:

– Ты построил мост. Но выдержит ли он тяжесть моей армии?

В ответ Перун, не проронив ни слова, просто поднял руку. С наблюдательного поста на ближайшем холме прозвучал протяжный, низкий сигнал рога. В тот же миг десять тысяч воинов его тумена стройными рядами двинулись на мост – сначала мерным шагом, затем переходя на бег, с полным вооружением и щитами. Громадная конструкция содрогнулась, но понтоны даже не сместились, приняв на себя тяжесть стали и мускулов.

Аттила кивнул, и впервые Перун увидел, как углы его строгого рта дрогнули в подобии улыбки:

– Ты сберёг нам много времени и сил. И много жизней.

Но прежде чем пустить на мост свою армаду, Аттила совершил древний ритуал. Жрецы в звериных шкурах привели чёрного быка. Воздев руки к затянутому туманом небу, Аттила воззвал к Великому Небу – Алме и духу реки – Итиль-Эги. Быка закололи прямо над водой, алая кровь хлынула в седые воды Рейна, дабы умилостивить его духа. Тушу изжарили на огромном костре и разделили между вождями племён, а остатки сожгли, чтобы дым вознёсся к небесному божеству.

Аттила, встав у священного костра, поднял свой меч:

– Отныне эта земля – наша! Рейн – не преграда! Он – начало нашего пути к победе!

Затем, повернувшись к мосту, он крикнул так, что его голос услышали тысячи:

– Вперёд! Мы пройдём по воде, как посуху, ибо наша земля везде, где ступит копыто гуннского коня!