скачать книгу бесплатно
Они побежали. Пока перейдешь из подъезда в подъезд, пока спустишься с этажа на этаж, сколько времени пройдет. Да еще квартиру нужную отыскать надо.
Наконец пришли.
– Гош, чего это они? Хозяев в доме нет, а гости в квартире. Как они попали? Кто их пустил?
Гош тронул друга за рукав и приложил палец к губам.
Он наблюдал.
– Ты думаешь, это?.. – шепотом спросил Сав.
– Я вижу, – уверенно ответил Гош.
Мужчина и женщина, оба в черных очках и в тонких резиновых перчатках, рылись в шкафах, ящиках, шкатулках. Они искали что-то, а найдя, прятали в огромные сумки, стоящие у их ног. Ненужные вещи они не убирали на место, а бросали тут же на пол и топтались по ним.
– Это кто тут расхозяйничался? – спросил Сав как можно громче.
Услышав голос, явно обращенный к ним, мужчина и женщина разом прекратили рыться и резко присели. Они повернули головы, посмотрели друг на друга расширившимися от страха глазами, вздохнули и сникли.
– Не видишь разве? – еще больше пугал их Гош. – Воры это. Забрались в чужую квартиру и воруют!
– А мы что же? Так и будем на них смотреть? – спрашивал Сав.
– Вот еще! Велико удовольствие на воров смотреть! Что они из зоопарка, или из цирка?
– Нет, в зоопарке таких страшных не держат.
– Надо их в милицию сдать, там знают, что с такими делать, – предложил Гош.
– Давай свяжем. Пока милиция приедет, они сбежать могут.
– Через окно бежать – и высоко, и соседи увидят, – предупреждал воров Гош. – А дверь я на оба замка закрыл и Ивана Петровича с дубинкой с той стороны поставил. Даже если сумеют замки открыть и в коридор выйти, дубинка Ивана Петровича их р-раз и поцелует по лбу. Ох и крепко она целует! Не враз очухаешься!
Сав слушал и удивлялся – и где Гош так трепаться научился? Ивана Петровича приплел, дубинку какую-то… Но все к месту. Воры сначала хотели сбежать, но послушали Гоша и покорно взметнули руки вверх.
– Сдаемся! – сказал мужчина.
– Не надо целовать нас с дубинкой! – взмолилась женщина.
Они стояли и вертели головами, искали – кому же можно добровольно сдаться. Что такое? Голоса слышали рядом, а никого нет! Постояли, осмелели и кинулись осматривать квартиру. Даже за диван заглядывали – никого нет.
Немного успокоились, но настроение воровать пропало. Подхватили сумки и к двери. И тут опять голоса.
– Смотри, Гош, перепугались. Значит, боятся. Страшно, небось, по чужим квартирам лазить?
– Страшно, – созналась женщина.
– Попробуй, узнаешь, – буркнул мужчина, опасливо озираясь.
– Все верно. На воре и шапка горит. Не зря так говорится. Сав, по-моему этот, в полосатом пиджаке который, главарь шайки. Его давно разыскивают.
– Надо зафотографировать и милиции подарить. Они по фотороботу ищут, а фоторобот это не фотография, по нему и не узнаешь такого.
– Нет, я милиции отдавать не буду. Я его на столбе повешу.
– Кого повесишь? Главаря шайки? – переспросил Сав.
Мужчина, услышав эти слова, задрожал.
– Нет, что ты, Сав, я же не палач! Его фотографию повешу. На каждом столбе. Пусть всякий видит и пальцем показывает. «Вор! Вор! Держи его!» – Гош разошелся и его невозможно было остановить. – Эй ты! Повернись-ка лицом. И очки сними. Да не прячься! Я тебя все равно вижу! И тетку свою рядом поставь. Ну не стесняйся, обними ее за плечи. Вы вдвоем оч-чень хорошо смотритесь. Два сапога – пара!
Воры больше не могли терпеть подобного издевательства. Уж лучше дубинкой по лбу и все ясно, чем погибать в неизвестности. Они подхватили сумки и, прижимаясь к стенке, двинулись на выход.
– Эй! Куда же вы! Я всего один раз сфотографировал! И милиция еще не подъехала, такси к подъезду не подала! Ах, не хотите ждать? Торопитесь на деловое свидание? Ну ладно, идите. Мы их к вам на дом подошлем. Адрес у нас есть. А вещички вы оставьте! Они не ваши!
Воры сумки не бросили. За дверью их никто не встретил с дубинкой и они, вздохнув облегченно, медленно пошли вниз.
– Вот неудача, – расстроился Гош. – Где-то не доиграл. Так старался и все зазря. Придется за ними бежать.
– Не догонишь, – остановил друга Сав.– Они сейчас как рванут, только пятки засверкают.
– Нет, Сав, ничего ты в психологии преступника не понимаешь, – со знанием дела объяснял Гош. – Они по улице тихим шагом пойдут. Им бежать никак нельзя. Бежать для вора последнее дело, бегущий человек сразу подозрение вызовет. Ты, Сав, – Гош остановился, сказал дрогнувшим голосом, – писателю скажи – я ушел жуликов ловить. Сыщиком буду. Пусть не расстраивается, я детективы читал, знаю, как сыщиком работать.
– А я как же? Меня не возьмешь с собой?
– Нет, Сав. В этом доме еще не вся работа сделана. Ты теперь и один с ней справишься. А я… я, может, этого дня всю жизнь ждал. Вот и дождался… Если что…
– Но-но! И думать об этом не смей!
– Читайте обо мне в газетах, – сказал Гош и обнял Сава. – Прощай, друг.
– Прощай, Гош!
И Сав остался на весь дом один.
Глава первая На «малине»
Воры вышли из подъезда и двинулись по дорожке профессионально отработанным неспешным шагом. Они негромко переговаривались и улыбались друг другу.
Скажи постороннему человеку:
«Вон идут квартирные воры!»
Он закрутит головой, сверля глазами лица прохожих: – «Где? Которые?» И заподозрит любого другого, но только не этих хорошо одетых, беззаботно беседующих мужчину и женщину, пусть и несущих большие сумки. Они скорее походили на счастливую семейную пару, которая уезжает на отдых к морю, или направляется навестить любимых родителей в деревне.
Гош выглянул в раскрытую дверь подъезда и обрадовался: не тому, что воры безнаказанно гуляют на свободе, – такое у нас сплошь и рядом происходит, – а тому, что эти двое от него недалеко ушли.
– О, голубчики вы мои, – прошептал он и почувствовал, как у него зачесались ладони, особенно правая, у которой кулак покрепче.
Поглощенный азартом преследования, он начисто забыл о тех неудачах, которые несколько минут назад выпали на его долю и позволили жуликам уйти из осажденной квартиры. Ему казалось, что вот теперь-то он непременно расправится с ворами. Еще чуть-чуть и загонит их в угол. А потом заставит паниковать, раскаиваться, просить пощады. И сделает еще много чего, возвышающего его ловкость и умение, и умаляющего силу, ловкость и умение другой стороны.
Эйфория охватила его, прямо закружила на волнах самодовольства. И день оказался необычайно счастливым, и солнце особенно ярким, и травка щекочуще нежной. Разве что песню Гош не орал, – хватило ума не привлекать к своей особе лишнего внимания.
– Попадетесь на мой крючок, – шептал сладкие слова. – День, когда вы встретили на пути сыщика Гоша, будет самым черным днем в вашей жизни! Это я вам обещаю! Ох, и что я с вами сделаю?! И в какой бараний рог я вас согну!
В конце мая кусты уже оделись молодой листвой, трава вымахала выше его головы. Гошу запросто пробраться за жуликами незамеченным, – словно мышь в траве прошелестела. Обогнал их у перекрестка и, раздвинув податливые ветки, наблюдал, куда они теперь повернут.
Все так же улыбаясь друг другу, воры прошли открытое пространство и свернули на узкую дорожку за высотным домом. И здесь их словно подменили. Мужчина взглянул на часы и нарочно громко сказал:
– Лапша, – сказал он, явно работая на публику, – прибавь-ка шагу, дорогая! На поезд опаздываем!
– Побежали! – в унисон поддакнула подруга, давно ожидавшая этих спасительных слов. И первой бросилась наутек.
Гошу некогда размышлять о причинах перемен в настроении воров, да еще гадать про невесть откуда взявшийся поезд. Он понял одно – медлить дальше нельзя. Выскочил на тротуар, едва не попав под колеса, то есть под каблуки жуликов, уцепился за сумку и, раздирая в кровь пальцы, сумел забраться внутрь.
Сверху лежала сворованная норковая шуба. На такой мягкой постели он давно не лежал. Если честно, то вообще никогда не лежал, а потому, без церемоний расположился на толстом меху.
Кругом темнота, но не она пугала Гоша. Его уносили в неизвестность. И к этому сыщик был готов. А вот к чему он готов не был, так это к штормовой качке.
Воры бежали наперегонки, сумки в их руках летали, как шлюпка в океанских просторах. Гош сразу же заболел любимой болезнью морских путешественников – мореплавательной, или, попросту говоря, трясучкой. Его тошнило, мутило, куда-то плыла голова, а руки и ноги из соломенных вмиг стали ватными и ни за что не хотели слушаться своего хозяина.
– Ах, я, торопыга, – ругал он себя последними словами, которые еще остались в его «укачанной» памяти, – пошел в сыщики, а подготовку специальную не прошел. Думал – все так просто? Это только в кино, что ни вор, то дурак или пьяница. Ворует лишь для того, чтобы попадаться. Простачок типа «украл, выпил – в тюрьму». В жизни вор – профессор своего дела, мастер воровского спорта и доктор психологии. Не зря воров вокруг нас все больше становится. Борются с ними и власть, и милиция, и никак побороть не могут. А почему? – спросите вы. Во-первых, разный у воров и у борцов с ними уровень интеллекта и, зачастую, не в пользу последних. А во-вторых, и сама власть такая вороватая, только пример подает.
Нет, с этой воровской братией бороться безоружным никак нельзя. Знание и сила, ловкость и хитрость великие нужны. Быть глупее их – значит, заведомо проиграть.
– Решено, – сказал себе Гош. – Если только останусь живым после этой свистопляски, я отброшу все ложные портреты, которые нарисовали для меня книги и кинофильмы. Буду изучать воровскую жизнь изнутри, без всяких приукрашиваний. И сразу же возьмусь за себя: начну готовиться к любым неожиданностям, к любым перегрузкам, как готовятся к ним летчики, или водолазы, или космонавты. И приемы изучу – самбо, каратэ, у-шу или что там еще?
Гош надавал бы себе еще не одну кучу разных обещаний, принял к исполнению несчетное количество невыполнимых и за сто лет заданий, но тряска вовремя кончилась. Вместе с тряской закончились и его мучения – тошнота, головокружение. И почти сразу забылись обещания, которые он так щедро разбрасывал и направо, и налево.
Воры добежали до главного проспекта, взяли такси и поехали на «малину».
Гош не мог не отметить мастерства и осторожности Мокрого. Тот не сказал водителю домашнего адреса, бросил коротко: – На площадь «Мира». Занял место на заднем сидении за водителем и за всю дорогу не произнес ни слова.
Такси остановилось, жулики вышли, прошли неспешно одну остановку. Поймали следующее такси.
Теперь путь их лежал на Центральный рынок. Они прогулялись немного, затерялись во всегдашней рыночной толкучке, вышли на задворках. И только третья машина повезла их к заветной «малине». И даже на этот раз Мокрый не поленился расстаться с водителем за целый квартал от дома.
– Зачем такие предосторожности? – спросила Лапша. – Ты думаешь, за нами…
– Береженого бог бережет, – не дал договорить ей Мокрый. – А что я думаю, – не твое собачье дело!
Сказал негромко, беззлобно, и Лапша даже не обиделась, видать, привыкла к такому ласковому общению.
Малина – это не всегда ягода. Так на воровском языке называется квартира или дом, где жулики прячут наворованное добро. Или прячутся от милиции сами, когда приходит тревожное время и нужно срочно лечь на дно[2 - Лечь на дно – затаиться после совершения преступления.].
Куда Гоша везли, из сумки не увидишь. Потому что сумка где? А в багажнике! Мотор ревел долго, машина поочередно кидалась то в правый поворот, то в левый. Ехала и в гору и под гору, стояла на светофорах.
Гош сначала считал повороты, загибал пальцы правой и левой руки, а потом сообразил – город он совсем не знает. Что толку пытаться запомнить количество поворотов? Даже и видел бы он мелькающие дома и перекрестки, все равно не узнал бы – где сейчас находится.
– Сыщику надо город как свои пять пальцев знать, – сделал он еще один правильный вывод.
Потом воры поднимались по лестнице – сначала четыре ступени, потом девять, девять и еще три раза по девять. Повернулся ключ, щелкнул замок, скрипнул засов. Наконец, сумку поставили на пол.
– Слава Богу, дома, – услышал Гош запыхавшийся женский голос и удаляющиеся от сумки шаги.
– Не знаю, как тебе, Лапшичка, мне до сих пор кажется, что нас кто-то преследует, – признавался мужской, – так и хочется оглянуться и побежать,
Гош немного расстегнул замок и одним глазком выглянул наружу.
Квартира как квартира – полно таких видел. Стандартная стенка с посудой и книгами. Полированный стол без скатерти, а на нем ваза с букетиком выгоревших на солнце бумажных цветов. Диван, укрытый ярким покрывалом. На полу ковер, на тумбе ящик телевизора. И прикрытая дверь в спальню.
Просто и чистенько. Совсем на воровскую малину не похоже. Нет выставленной вдоль стены батареи пустых винных и водочных бутылок. Нет горы окурков в грязной пепельнице, папирос «Беломорканал», потушенных в банке со шпротами. Тараканов, утонувших в остатках вина в заляпанном стакане. И уж тем более пьяных и синих от татуировок жуликов, валяющихся пачками по загаженным углам.
Лапша поставила на газ чайник, громыхнула кастрюлей.
– Ты, Мокренький, устал, – заботливо, как ребенка, пожалела она. Вернулась в комнату и по-хозяйски расселась в кресле. Гошу видны только ее ноги. – Нервы у тебя с перепуга шалят. Надо подлечиться, тогда ничего казаться не будет.
– Кому подлечиться? Мне? – сердито фыркнул Мокрый. Он вытянул худую шею и прищурил глаза – так обидел его пренебрежительный тон женщины.
– Тебе, тебе, – подтвердила воровка.
– Да ты… да я … – не мог подыскать достойного ответа Мокрый.
– Ой, не могу! – рассмеялась ни с того, ни с сего Лапша. – Как вспомню, ха-ха, как ты повернулся с поднятыми руками: «Сдаемся!» Ха-ха! А кому сдаемся? Никого нет! Только ты да я. Ха-ха-ха! Я Жмоту расскажу, он умрет со смеху!
– Лапша! – осерчал Мокрый. – Я тебя на дело больше не возьму! – пригрозил Мокрый. – Я тебе процент с навара сбавлю! – раскинул пальцы веером Мокрый. – С тобой век удачи не видать! – подцепил ногтем золотой зуб Мокрый.
Лапшу на испуг не возьмешь, она привычна к таким выходкам напарника. Любит он из себя главного строить. Думает, если мужик, так он впереди планеты всей и ему все позволено? Дудки! Кто из них главнее, – еще вопрос. Лапша умнее, это для нее бесспорно. То, что она дает Мокрому возможность командовать и верить, что он лидер в их банде, так это не больше, чем женская хитрость. Она хорошо знает – дашь мужику почувствовать себя главным, самолюбие его потешишь, уверенности в него вольешь, и получай прибыль. При таком раскладе выгоды намного больше, чем на рожон лезть и свое «я» выставлять где надо и где не надо. Угрозы Мокрого ее только насмешили.
– Да ты… что ты без меня? – только и улыбнулась она, но вслух говорить не стала.
Гош слушал перебранку воров как веселый спектакль и посмеивался. Какие же они смешные! Каждый из себя что-то строит. Тот главный, а эта еще главнее. Самое время подразнить их. Даже язык зачесался. Как это, он, Гош, да не вставит свое веское слово?
Сложив ладони рупором, набрал полную грудь воздуха.
– Правильно, Мокренький, – похвалил он, – не бери ее больше. Не женское это дело – воровать. Ты для нее стараешься, на риск идешь. А она – что? Она за твоей спиной прячется, ничем не рискует, и еще имеет наглость над тобой, своим кормильцем, насмехаться!
Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба.
Воров словно подменили.
Лапша выскочила из кресла, будто ее пружиной катапультной подкинули. Еще секунду назад уверенная до наглости, гордая своим умом, она густо покраснела, как переспевший помидор. У нее затряслись руки и подкосились ноги.
А Мокрый, в отличие от нее, побледнел, как будто его мордой лица в ведро с известью окунули. Он врос ногами в пол, лоб его покрылся крупными капельками пота, руки непроизвольно поползли вверх – опять сдаваться.
– Ты слышала? – переспросил он враз пересохшими губами.
– Кто здесь? – прошептала потускневшим голосом Лапша.
