Читать книгу Записки с того света (Александр Тимофеев) онлайн бесплатно на Bookz (3-ая страница книги)
bannerbanner
Записки с того света
Записки с того света
Оценить:

4

Полная версия:

Записки с того света

В то самое мгновение, когда я только сделал движение корпусом в сторону лежавшего мужчины, он неожиданно зашевелился. Я замер. Он приподнял спину, потрогал руками голову, другие части тела, встряхнулся, встал и молча лег на соседнюю кровать. Я тоже прилег.

Так мы и лежали.

Принесли еду, поставили на пол.

Но есть не хотелось. Аппетита не было.

Мы так и продолжили лежать, пока сон не сморил нас.

Вероятно, наступила ночь.


День второй

В полицейском участке вновь возродилась жизнь.

Наверное, наступило утро.

Мы проснулись, но продолжали молча лежать.

Принесли завтрак.


Мы поднялись и наконец-то познакомились.

Это был Даниэл, накачанный румын, спешно покинувший Испанию с женой и новыми документами.

На протяжении почти всего моего тюремного заключения наши судьбы будут тесно переплетены.

Есть по-прежнему не хотелось.

Я выпил воды из-под крана и лег.

Так мы и пролежали весь день.

Нудный, долгий, вязкий день плавно перекатился в ночь.


День третий

Утром нам вновь поставили на пол еды.

Теперь мы уже поели. Адаптировались.

И вновь улеглись, как медведи, находящиеся в зимней спячке.

Вдруг неожиданно заскрежетала входная дверь.

Впрыск адреналина мощной струей сразу вошел в мою кровь, сделав меня бодрым и энергичным. На нас надели наручники, защелкнув их за спиной, и повели по длинным коридорам аэропорта. Мы вышли на улицу и впервые за два дня увидели солнечный свет, который сразу же ослепил нас.

Нас посадили на заднее сиденье машины, теперь приковав еще и друг к другу. Полицейские сели по бокам у дверей.

И джип стартовал. Водитель, включив сирену и весело смеясь, гнал со скоростью километров сто, нарушая все возможные правила. Так неистово радоваться жизни могут только бразильцы.

Вы скажете: «Что такого? Всего сто километров в час?» Да, но это было среди оживленного движения, где водитель чувствовал себя как гонщик «Формулы-1», смело идущий на обгон. Все шарахались в стороны, отодвигались, тормозили…

Одна из машин просто выехала в кювет, чтобы не столкнуться с нами. Причем мы неслись, не сбавляя хода, не обращая внимания на светофоры и встречную полосу. От пяти-семи столкновений нас отделяли какие-то секунды и сантиметры. Полицейские же время от времени грозно орали водителям других машин, смеялись и улюлюкали.

Такой драйв жизни особенно сильно контрастировал с двумя днями безделья, проведенными в темном «обезьяннике» аэропорта, откуда нас вытащили, как кротов.

От такой гонки, поворотов влево-вправо наши наручники резко врезались нам в руки.

Мы ехали так минут пятнадцать–двадцать. Вдруг машина остановилась, и мы около часа просто сидели в машине, разглядывая прохожих, и ждали, когда нас пригласят в здание.

Светило солнце, но оно почему-то не радовало, а, наоборот, навевало сильную печаль. В груди защемило от тоски.

Мы смотрели на прохожих.

Они шли по своим незначительным делам.

Они могли вот так спокойно идти по улице.

Без наручников.

На этом контрасте мы впервые отчетливо осознали, что потеряли что-то очень важное.

Лицо Даниэла также выражало щемящую печаль.

Мне кажется, мы думали об одном и том же. Нет, я даже в этом уверен.

В здании нас проверил врач, в очередной раз взяли отпечатки пальцев.

Потом посадили уже в другую машину и повезли.

Куда мы едем и зачем, я не понимал.

Глава 3

«Парадането» – желтый дом


Нежелание платить по своим счетам

Нас привезли в тюрьму. Как оказалось, это была тюрьма «Парадането». Здание теплого желтого цвета. Название тюрьмы я запомнил легко – «парада нету».

Вновь у нас с Даном взяли отпечатки и отвели в отдельную камеру, где было очень холодно.

Неизвестность сильно тяготила меня, Дан же напоминал напуганного абитуриента перед сдачей экзамена.

От холода и нервного напряжения он начал приседать, я последовал его примеру.

Прошло где-то около часа.

Мы не понимали, сколько пробудем здесь.

Обратившись к охраннику на смеси румынского и испанского, Даниэл узнал у него, что нас скоро поведут в камеру к бразильцам.

Он мрачно сказал мне, что надо будет драться.

Рассказал про свой план: он будет бить первым главного в нос, затем второго, а я… в общем, по обстоятельствам. Дал мне пару железных колец на руки – для усиления удара.

Скажу честно, перспектива драки не радовала: логически и математически финал драки двух гринго против десятка бразильцев был для меня очевиден.

Это же не кино, где супергерой раскидывает десятки противников. Как говорил мне один профессиональный боксер, реальность сурова и против троих-четверых биться уже сложно, так как есть большая вероятность пропустить удар, а дальше… тебя просто затопчут.

Я перестал чувствовать холод.

Мне уже стало уютно в этой непонятной холодной камере, где практически все надписи на стенах были обращены к Богу: «DEUS, DEUS, DEUS…»

Все сразу вспоминали о Нем… Наверное, даже те, кто раньше и в церкви-то никогда не был.

Что-то неприятное было в этих обращениях. Нечестное. Корысть, наверное.

Нежелание платить по своим счетам.

Что ОН должен заплатить? ОН заплатил.

Даниэл хоть остался мужчиной и был честен с самим собой.

Остался собой.

Он верил в силу и усиленно разминался перед битвой, а я обратился к…

В силу я не верил.

Через пару минут охранник сказал Дану, что скоро нас поведут, и дал ему сигарету.

Дан покурил и передал мне. Мы напоминали двух фронтовиков в окопах перед атакой.

Вообще-то я не курю, но здесь стал курить даже с каким-то неистовством и отчаянием. От первой затяжки закашлялся, а затем почувствовал приятное состояние невесомости и одухотворенности.

Вдруг неожиданно открылась дверь, и нам сказали: «На выход». Мы заложили руки за спину и вышли.

Я уже практически не чувствовал себя.

До сих пор помню это состояние.


Камера.Путин. Pizdetz

Мы шли по длинным коридорам, периодически останавливаясь у закрытых дверей, которые конвоиры со скрежетом открывали.

Затем встали посреди большого длинного коридора и чего-то ждали. Минуты ожидания, как ни странно, были не тягостными, а сладостными.

Слышны были отчаянные крики и хлопки, отчетливо напоминавшие удары. Меня это напугало.

Идти в камеру к злобным бразильцам не очень-то хотелось.

Оказалось, мы ожидали директора тюрьмы. Хозяина.

Наконец вышел статный, представительный мужчина с кудрявыми черными волосами. Его облик напомнил мне образ плантатора из ранних бразильских сериалов. Он не был агрессивен – скорее, наоборот, немного ленив. В его манерах читалась значимость, как у льва. Создавалось впечатление, что он только что пришел с обеда. Его взгляд, несмотря на вальяжную небрежность, был пронзительным и немного тяжелым. Отношение персонала к нему было очень подобострастным.

Он оглядел нас, быстро поговорил с подчиненными о Дане, перебросился с ним парой слов. Я в это время находился в «невесомом» состоянии. Дан же, напротив, был весьма бодр и улыбался начальнику тюрьмы.

Решив вопрос с Даном, он обратился к своим людям по поводу меня – ему что-то сказали, дали какую-то, по-видимому, вводную информацию; он попросил бумаги и быстро пробежал их глазами. Затем о чем-то спросил у меня, я выдал уже привычную фразу «но португез», означавшую, что я не говорю на португальском языке. Его это немного смутило, возникла дли-тельная пауза, продолжавшаяся более минуты. На расслабленном лице начальника тюрьмы впервые стало читаться какое-то напряжение мысли (оказалось, он просто вспоминал свои ассоциации с Россией), и вдруг неожиданно он, улыбаясь, вопросительно произнес: «Путин?»

Я на автомате, не задумываясь, тоже с улыбкой ответил ему: «Пеле».

Это разрядило обстановку. Он весело рассмеялся. Мы с Даном улыбались ему в ответ.

Посчитав познания о России исчерпанными, а свою миссию выполненной, директор что-то быстро сказал персоналу и удалился.

Упоминание Путина и вообще само слово «Путин» показалось мне каким-то добрым, ободряющим знаком.

На иррациональном уровне я ощутил себя в безопасности. Почувствовал, что я как бы не одинок, что есть «Путин» и его знают (вот начальник тюрьмы его знает). А я как-то связан с ним – «Путиным», и это придало мне какой-то уверенности. Бред, конечно, но тогда…

Само поведение начальника тюрьмы оказало успокаивающее воздействие, а виртуальная фигура Путина вселила в меня какое-то ощущение защиты, что ли.

Вероятно, такую же функцию выполняло имя Сталина, когда бойцы шли в атаку и кричали: «За Сталина!» А до Сталина было за…

Сработали глубинные паттерны подсознания, включающиеся в пограничной, экстремальной ситуации.

Нам быстро сказали повернуться направо, и мы пошли. Пройдя пару дверей (в тюрьмах их вообще бесчисленное количество), мы вошли непосредственно в блок, где находились заключенные. Он напоминал двухэтажный Колизей. Двор тюрьмы сразу оглушил гвалтом португальской разноголосицы.

Вообще португальский язык немного грубоватый, голос у бразильцев низкий, тембр брутальный. В связи с этим кажется, что они агрессивны и всегда немного на взводе. Между тем это просто особенность языка и его восприятия ухом русского человека.

Тогда я этого еще не знал, и на меня эти звуки произвели настораживающее впечатление.

К тому же бразильцы в это время играли во дворе тюрьмы в футбол и свои эмоции выражали очень бурно. Бразильцам в принципе свойственно бурно выражать свой эмоциональный мир (латиноамериканцы – что там говорить), а уж во время футбола, да еще и заключенным, которым больше и пар-то выпустить негде, кроме как во время часовой игры пару раз в неделю…


В общем, крики, вопли…

Несмотря на игру, открытие ворот привлекло внимание как зрителей, так и футболистов, каждый из которых окинул нас, вновь прибывших, заинтересованным взглядом. Нас подвели к ближайшей камере слева, которая в отличие от других была закрыта. Открыли дверь, и мы, что называется, «на вдохе» зашли.

Первым зашел Дан и как-то моментально вступил в диалог с находившимися там людьми. Я наблюдал. Разговор, по моим ощущениям, был конструктивным, я бы даже сказал, дружеским.

Никаких бандитских рож в камере не наблюдалось. Ко мне подошли и спросили, откуда я. Привычно сказал, что «русо, но португез», за меня им что-то ответил Дан. Из-за языкового барьера ко мне быстро утратили интерес, только по-приятельски ободряюще похлопали по плечу.

Все, что накрутил себе Дан, было всего лишь роем пу-гающих мыслей, следствие его восприятия жизни в це-лом. Жизнь оказалась добрее – может быть, только в данной ситуации и именно к нам. Счастливчикам.

Все кровати были заняты, а присесть, несмотря на доброжелательное отношение, я не решался, да и не хоте-лось: выброс адреналина при заходе в камеру был сильный и я все еще находился в приподнятом состоянии, эйфории.

Стал изучать надписи на стенах.

Настенные граффити в камере были хорошо развиты, в основном это была краткая информация о том, кто здесь был и откуда.

Мое внимание привлекла самая большая надпись: огромными буквами на железной доске было выгравировано слово PIZDETZ и маленькими – Zan Volkov. Слово, хотя и написанное латиницей, было знакомым – нашим, родным, но имя меня немного смутило. Я показал на надпись, и бразильцы сразу поняли мой ин-терес. Да, сказали они, здесь действительно был русский, он вез наркотики, его перевели в другую тюрьму (с Жаном мы потом еще встретимся).

Само слово PIZDETZ, емко и удивительно точно выра-жало то, что чувствовал написавший его человек. Я прочитал его еще раз – PIZDETZ. Оно было мне неприятно, потому что отражало и мое текущее состояние.


Мои друзья

Наша камера была обшарпана и напоминала провинциальный привокзальный общественный туалет.

Очень небольшая – где-то около 8–9 метров. Продолговатая. Одна трехъярусная кровать и настил в виде антресоли над дверью (там тоже спят), рукомойник и туалет, отгороженный от остальной камеры простыней, которая висит на веревке.

Моя кровать – это кусок грязного рваного поролона. Мы с Даном спим «валетом» около двери. Местные обитатели дали нам одно скудное одеяло на двоих. Сами укрываются тремя хорошими. Холодно. На следующий день сжалились над нами и дали еще одно. Теперь у каждого из нас есть по одеяльцу! Под ним все равно очень холодно, ветер продувает камеру насквозь, но все же.

Раковина, над ней надпись: «Don’t worry, be happy».

На двери написано на португальском: «Все мы в руках Господа Бога».

Это здесь понимаешь особенно отчетливо.

Нас тут семь человек. Представлю своих товарищей по несчастью.

Жуан Карлос, 21 год, – бразилец европейской внешности, симпатичный молодой парень с длинными волосами, напоминающий начинающего рок-музыканта. Он вез восемь или девять килограммов «волшебных таблеток».

Аугусто – коренастый, немного полноватый благообразный молодой человек, также европейской внешности. Он похож на упитанного студента. Тоже наркота. Они с Жуаном Карлосом держатся вместе.


Третий бразилец, Карлос, кучерявый, похож на цыгана, лет сорока, сидит за агрессивное поведение в отношении полицейского. Вот уже 90 дней. Любит Достоевского, при мне читал «Братьев Карамазовых». Глубоко, я бы даже сказал, неистово верующий в Бога человек.

У него всегда в руках или Библия, или Достоевский.

Именно он впоследствии дал мне тетрадь и карандаш. По вечерам он читает вслух Библию, как пастырь, вкладывая в это столько энергии и темперамента, что даже меня пробирает, хотя я не понимаю ни слова. Видел, как у слушающих его слезы наворачивались.

Это происходит следующим образом: все собираются вокруг Карлоса, и он зачитывает какую-

нибудь нравоучительную проповедь из Библии, черные глаза его навыкате – в это время он очень похож на темнокожего актера Сэмюэла Л. Джексона в фильме Тарантино «Криминальное чтиво».

Экзальтация запредельная.

Затем все молятся.

Такой вот катарсис.

Каждый вечер.

Мой товарищ и, можно сказать, друг – Дан Петреску. Румын итальянского происхождения, он ехал из Испании, где прожил десять лет. О своей профессиональной деятельности Дан не распространялся. В силу обстоятельств руководство оказало ему содействие в получении второго гражданства и рекомендовало с семьей покинуть страну. Формальное основание задержания – «поддельный паспорт» – вызывало у него бурю негодования. Он бил себя по плечам, показывая, какие эполеты были у генерала, лично вручавшего ему паспорт в Асунсьоне. Он недоумевал, почему вопросов не возникало на контроле при вылете из Асунсьона, в аэропорту Парижа, при перелете в Мадрид…

Дан имеет многочисленные шрамы от ножевых и иных ранений – как побочный эффект рабочего процесса. Он ими гордился и постоянно их показывал. Дан направлялся через Бразилию со своей женой в Парагвай. Биография у него была бурная. Вероятно, поэтому он очень не хотел, чтобы о его личности делали запрос в Испанию.

Они с Карлосом – неформальные лидеры нашей камеры, заводилы, два наиболее темпераментных человека.

Александр, колумбиец, вез «ун кило кокаино». Ему тридцать четыре года. У него добрые и умные карие глаза.

Он любит шахматы, иногда мы с ним играем (фигур у нас, правда, не хватает).

Также в нашей камере сидит Галакси – молодой африканец из Сенегала, лет двадцати пяти, ортодоксальный мусульманин, держится особняком. Он производит впечатление человека мягкого и глубоко верующего.

В установленное время он всегда слезает с верхней полки, для того чтобы помолиться Аллаху.

Нигде я не встречал такой религиозности, как в бразильской тюрьме.


Несколько слов о толерантности

Это слово сейчас становится немодным, и его даже иногда стали произносить с каким-то пренебрежительно-ругательным оттенком – на мой взгляд, зря.

Толерантность – это взаимное уважение и терпимость друг к другу.

Хотелось бы написать о том, как в таком маленьком пространстве люди старались быть предельно тактичными и толерантными!

На восьми метрах ужились люди, говорящие на четырех языках (испанском, французском, португальском и русском), разных рас и религиозных убеждений.

Католики, мусульманин и православный пребывали в абсолютной веротерпимости и уважении к религии и обрядам друг друга. Все старались создать в этой «коммунальной» комнате максимальный комфорт (если это слово вообще применимо к тюрьме) для молитвы и совместного проживания.


Даже предугадывали желания товарищей, маневрировали в ограниченном пространстве предельно деликатно, чтобы не задеть друг друга – возможно, в этом залог выживания.

Не зная даже языка сокамерника, мы понимали друг друга без слов.

Слова часто бывают лишними.

С их помощью мы скрываем, изменяем, ретушируем, вуалируем истинное положение вещей или просто банально врем.

Вообще-то это не так сложно – понимать друг друга без слов, если есть желание понять.


Потерянная улыбка

Вот наступил (делаю затяжку – да, здесь я стал курить, точнее не курить, а покуривать – снимать стресс) очередной день моего заключения в «Парадането».

Я в тюрьме.

Постепенно происходит осознание: где ты…

Психика человека все-таки инертна – осознание приходит не сразу.

В камере очень холодно. Бразильские тюрьмы устроены по летнему варианту. В принципе это разумно, так как в Бразилии в основном лето. Холодно лишь пару месяцев в году.

Моя беда в том, что я попал в тюрьму именно в зимнее время. Из одежды на мне оставили только трусы, выдав простую белую футболку, хлопчатобумажные штаны желтого цвета и вьетнамки. Больше у меня ничего не было.

Одно окно (оно завешано трусами и прочими тряпками) и дверь, выходящая в тюремный двор. Наша камера насквозь проветривается.

Со двора доносятся крики: бразильские заключенные заняты тем, что они умеют лучше всего, – играют в футбол.

Из окошка видно свинцовое небо и веет сырым, промозглым ветром.

Смотрю на африканца Галакси – он тихо сидит на полу, обняв голову руками. Он очень молчаливый.

Я лежу на кровати, делаю заметки в тетрадь напротив меня валетом лежит колумбиец Александр.

Накрылся одеялом и… плачет.

Он протяжно стонет и, всхлипывая, бормочет молитвы.

Все это вкупе с дождливой погодой и неизвестностью наводит тоску и на меня.

Я не выдерживаю, приподнимаюсь и просто похлопываю Александра по плечу, потому что у меня самого от всего этого начинают наворачиваться слезы.

Александр вообще производит впечатление

исключительно положительного человека.

Он никогда не пил, не курил и не употреблял наркотики.

У него жена и двое маленьких детей, о которых он постоянно искренне вспоминал на протяжении всего того времени, что я его знал.

Такой вот набожный и благочестивый человек – просто вез «ун кило кокаино». Для того чтобы поправить материальное положение семьи.

Для многих в Колумбии выращивание или перевозка кокаина – это единственный способ хоть как-то выбраться из нищеты.

Он встает с заплаканными глазами и спрашивает: «Что ты пишешь, о чем?» Говорю: «Обо всем». Он с некоторой агрессией и отчаянием просит: «Напиши обо мне, о моей БОЛЬШОЙ ЛЮБВИ к моей жене, детям, моей СЕМЬЕ».

Потом я понял истоки его агрессии.

Он был недоволен собой. Тем, что оказался здесь.


Мы часто бываем агрессивны к людям, а еще чаще к себе, потому что недовольны собой. Или потому, что не принимаем себя… Или не принимают нас.

Вообще здесь редко так плачут.

В основном…

Вот вчера всегда позитивный, улыбчивый Жуан Карлос пришел от адвоката молчаливый и подавленный, непохожий на себя, с лицом человека, узнавшего, что умер кто-то из его близких.

Он просто молча сел у двери спиной к нам и сам себе состриг свои длинные волосы, которые, я знаю, много для него значили, были предметом его гордости. Они большими локонами падали на постеленную им газету.

Он стриг их зло, с агрессией.

Так и сидел в прострации, опустив голову и… время от времени всхлипывал носом. Он плакал.

Он сидел так долго.

Его никто не трогал.

Ему никто ничего не говорил.

И никто у него ничего не спрашивал.

Он изменился за эти несколько часов. Я не узнал его лицо, когда он обернулся.

…пропала его обаятельная улыбка.

Того беззаботного Жуана Карлоса не стало.

Он больше так не улыбался.

Вместе с волосами он «состриг» и улыбку со своего лица.

Такие сцены впечатляют больше, чем слезы.

Александр пошел плакать к окну – там висит ширма, скрывающая человека, справляющего свои естественные потребности. Он скрылся за ней.

У него начинается истерика, он плачет уже почти навзрыд. К нему идет Жуан Карлос. Он успокаивает его как может.

Наверное, это по силам только ему.

Только человек, сам переживший что-то подобное, может понять… и успокоить.

Александр успокаивается.

Мы все продолжаем лежать молча.

Каждый понимает, что настанет день, когда он сам так же вернется от адвоката и сострижет свои волосы, как Жуан Карлос, или просто сорвется, как Александр…


Пастор

День сегодня какой-то депрессивный.

Вероятно, погода.

Не переставая моросит дождь, висит туман.

В дверь что-то проорали.

Наступил обед, принесли какую-то непонятную бурду типа супа. Такая жижа с макаронами. Положил себе пару ложек – ничего, съедобно. Хочется чего-нибудь горячего в этой промозглой камере.

После обеда всех немного разморило. Да и погода сонная.

Галакси с невозмутимым видом расстелил свои газеты, выполняющие роль коврика для молитвы. Молитва. Пять раз в день.

Вот так и живем.

Лежу в дреме, идет сильный дождь, гроза.

Дождь кончился.

Решил посмотреть в дверной проем на играющих в футбол бразильцев.

Через какое-то время рядом со мной встали Даниэл и Карлос.

Вдруг неожиданно появился пастор – сухой и мощный старик в белой рубашке и галстуке.


Он подошел к нам и просунул через дверное окошко руку, я вместе со всеми тоже пожал ее.

Затем он через дверь начал проповедь.

Все, кроме сенегальца Галакси, столпились у окошка. Я чуть сзади.

Карлос встал на колени. Пастор закрыл глаза и с жаром начал что-то говорить. Я увидел, как даже у атлетичного Даниэла – с его-то биографией – побежали мурашки.

«Аминь, аминь». Пастор еще раз протянул нам руку, и мы поочередно ее пожали.

Вера – это важно.


Холодный душ

Решил помыться.

Сегодня, следуя героическому (учитывая холод) при-меру Даниэла и подбадриваемый им (он вышел после душа бодрый и энергичный – еще бы), я впервые за неделю помылся.

Это происходило следующим образом. Вначале я постирал свои трусы – это единственная моя вещь, которая у меня осталась.

Трусы и послужили моим полотенцем, так как находиться без футболки или штанов было бы холоднее, чем без трусов.

Включил чуть-чуть холодную воду и начал привыкать к ней, стоя на ледяном полу, скрючив ступни. Затем под возгласы Даниэла, означающие приблизительно: «Давай, давай, будь мужчиной!» – начал все больше и больше обливать себя холодной водой и судорожно мылиться.

После этой процедуры я быстро-быстро обтер себя своими предварительно хорошенько отжатыми сырыми трусами и сразу надел футболку, штаны и вьетнамки.

Ну, в общем, помылся.

Взбодрился.

В тюрьме начинаешь ценить блага цивилизации, которые в обычной жизни воспринимаешь как должное, например полотенце. О горячей воде я уж и не говорю.

Вечером нас ждала очередная проповедь Карлоса и традиционная молитва. После нее все тихо и смиренно разлеглись – кто на кроватях, а кто на полу – спать.

Прошел еще один день.

Он был неплох.

Я не знал, что ждет меня дальше.


Состояние дыма

Эти несколько страничек могут показаться немного трудными для восприятия, но я ими доволен, потому что мне удалось передать очень сложную гамму ощущений.

Возможно, это стоит перечитать несколько раз в полной тишине.

Вначале казалось, что все, что происходит со мной, это несерьезно.

Потом – что это происходит не со мной.

Это же невероятно: ты – и в бразильской тюрьме с наркодилерами, африканцами и мулатами.

У меня сохранялось стойкое ощущение нереальности происходящего – вероятно, это было защитной реакцией психики.


Наша психика не может так быстро перестраиваться, действует инерция.

Процессы запущены, но ты еще не стал другим.

Ты видишь все, как в кино, вся разница только в том, что ты не зритель, а актер. И вдруг оказался на сцене.

bannerbanner