Двадцать лет одного лета. Дело № 48

скачать книгу бесплатно

Двадцать лет одного лета. Дело № 48
Тим Марэ

Основанный на реальных событиях классический полицейский детектив с элементами эротики, которые зачастую пересекают ту черту, за которой она приобретает несколько иной облик. Знакомьтесь: Вениамин Карецкий. Новый "Шерлок" нашего времени. Работая обычным следователем в обычном отделе милиции в обычном городе, он ни на секунду не перестаёт быть человеком, которым в окружающей нас суровой реальности оставаться удаётся не всем. Основная часть событий происходит в 2000-х годах, когда милиция ещё была милицией, но уже ползли слухи о её переименовании. Он молодой, но уже подающий большие надежды следователь, которому ничто человеческое не чуждо. Страсть к работе живёт по соседству с одиночеством и, зачастую, безответной любовью и страстью к прекрасной половине человечества. В поисках "той самой", он нередко набредает на ложный след. Но сбить со следа убийцы его любимой непосилу никому.

Тим Марэ

Двадцать лет одного лета. Дело № 48

ДИСКЛЕЙМЕР

Все события в данной книге вымышленные. Любые сходства с реальными событиями или людьми случайны. Автор не несёт ответственности за причиненный вред своими историями. Всё написанное является исключительно личным мнением автора.

Также в книге имеется ненормативная лексика, которая не имеет цели кого-то оскорбить или унизить, а вставлена лишь для того, чтобы передать реальный язык общения героев и пополнить Ваш словарный запас. В книге описано множество сцен курения, употребления алкоголя и секса, но сам автор не курит и не пьёт. Относительно последнего – не Ваше дело. Книга носит исключительно развлекательный характер.

Посвящается моему отцу

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Был поздний октябрьский вечер. Домой, в свою холостяцкую квартиру на окраине города он не спешил. Кроме старой и своенравной кошки Серафимы его там никто не ждал. Наслаждаться полным одиночеством за два года ему уже порядком надоело, поэтому сейчас он старался скрыться от него, полностью погрузившись в свою работу. К его глубочайшему сожалению она давно уже перестала приносить то удовольствие и удовлетворение, которые его радовали и которыми он гордился на первых порах становления своего дела. По подоконнику без умолку барабанил осенний дождь. Последние прохожие торопились в свои теплые уютные дома. На столе стоял недопитый бокал бурбона «Джим Бин». За те два часа, что он проспал, два кусочка льда уже полностью растворились в бокале, но добавлять свежие не хотелось. При одной только мысли о чём-то холодном его передёрнуло, и он поёжился. В офисе было довольно холодно. Не смотря на октябрь месяц, отопление еще даже не думали давать и сейчас ему приходилось сидеть в пальто. Залпом допив остатки бурбона, он уже собрался отправиться домой, когда в кармане зазвонил мобильный телефон.

– Алло, Вениамин, привет. Болдырев Дмитрий беспокоит, помнишь такого?

От неожиданности он застыл. Димку Болдырева он помнил ещё с 2001-го, когда тот пришёл трудиться в отдел ещё совсем молодым опером, прямо с институтской скамьи. Димка был на два года младше него самого. Тогда Димке прилипло прозвище «Мишка «Гамми», одного из героев диснеевских мультфильмов. У него было упитанное телосложение, низкий рост, короткая светлая стрижка «ёжик» и по-детски доброе лицо, совсем не свойственное для сотрудника уголовного розыска. Но со временем стало ясно, что его внешние данные на качестве работы никак не отражаются. Так он и пёр с первых дней службы: и выпить немного мог в компании, и про работу никогда не забывал.

Он вытащил из портсигара скрученную заранее сигарету и закурил. Разговор не обещал быть долгим, так как Димка сам по себе был не многословен и относился к тому типу людей, которые не любят без толку чесать языками. Да и просто так, по-дружески, они с ним никогда не созванивались, не было у них общих тем для разговоров. Видимо у Димки для него была какая-то важная информация. Интересно, как он вообще его нашёл? Ведь общих знакомых у них не так уж и много, но спрашивать об этом не стал.

– О, Димон, привет, конечно, помню, сколько лет, сколько зим. Как сам?

– Отлично, тебе вот привет от Лерки.

– От какой? Азовой?

Несколько лет назад он как-то заехал в свой бывший отдел по какому-то рабочему вопросу и был очень сильно удивлён, что всего лишь за год, из старого костяка следователей и бывших коллег осталась работать по должности следователя одна лишь Азова Лера. Слободина Валерия, которую он также знал много лет в их счёт не входила, так как давно была уже начальником. Все остальные просто разбежались кто куда. И почему-то именно Азова первая пришла ему в голову, кто мог бы передавать ему привет? Но он ошибся.

– Да нет, от Слободиной. Она вот рядом сейчас.

На заднем фоне он услышал знакомый женский выкрик: «Венька, привет!».

Слободина Валерия была в своё время его ученицей, которую он буквально выцарапал из цепких лап действующего на тот момент начальника дознания и забрал к себе в отдел. Она была подающим большие надежды дознавателем, и он быстро смекнул, что, переманив её к себе в отдел на должность следователя, он приобретёт отличного работника, который сможет пахать без устали и сна. К тому же она была молода и полностью соответствовала его предпочтениям, но эти её качества не были основополагающими в принятии им решения. Безусловно он, будучи на тот момент свободным от всякого рода отношений, не мог пройти мимо привлекательной особы противоположного пола, но заводить отношения на службе, да к тому же со своими прямыми подчинёнными, было не в его правилах. Однако поступиться некоторыми своими принципами он всё же иногда себе позволял.

В дальнейшем его планам было суждено осуществиться, однако в скором времени Слободина превзошла его самого не только по сроку службы, но и по специальному званию и должности. В отличие от него она дослужилась до самого «потолка», который только возможен в территориальном отделе, став начальником следственного отдела. А вот ему этого достичь так и не удалось, несмотря на то что несколько лет он фактически исполнял обязанности того самого начальника следственного отдела.

– О, спасибо, ей тоже привет. А Вы … ммм…

– Да, – решил не ставить Карецкого в неловкое положение Димка. – Мы расписались три года назад.

– Ничего себе, – ответил Карецкий. – Поздравляю от души. Последний раз, когда я с Леркой говорил по телефону, а это было около года назад, она ничего не говорила про вас.

– А зачем распространяться на личные темы? – без каких-либо эмоций ответил Димка и Карецкий был полностью с ним согласен в этом вопросе. Однако он и подумать не мог о том, что Лерка сделает своим избранником Болдырева. На его взгляд они были совсем не подходящей парой друг другу. От этой новости ему не много стало грустно и где-то в глубине души он внезапно ощутил не понятно откуда взявшийся приступ ревности.

«Высшая степень эгоизма», – промелькнула в его голове мысль. Но он и предположить не мог, что Слободина в третий раз выйдет замуж, да к тому же за Димку.

Вновь старые, давно похороненные им воспоминания и события полезли в его голову. Он вспомнил ту, давно забытую историю их отношений: как они завязывались, как он уступил Леру своему коллеге, ставшим в последствии её вторым мужем. Но это было в прошлом, и он поспешил вновь забыть о тех годах и выкинуть из своей головы мысли о том времени, которые всё же вопреки его желаниям, периодически затягивали его в омут тех лет. Однако звонок Болдырева его не на шутку встревожил.

– Я чего звоню… Помнишь дело Белинской Полины?

Остатки сна, отступившего всего несколько минут назад, вновь обрели более чёткие очертания. Как от удара бейсбольной битой его вновь отбросило в те далёкие времена. Теперь его память воскрешала в его сознании давно забытые очертания смазливого личика той белокурой девчонки, которая до сих пор являлась ему во снах. Конечно же он помнил то дело. Не проходило и дня без воспоминаний о нём и о Полине, однако этим он предпочитал ни с кем не делиться. Это дело было только его. У каждого следователя найдётся одно или парочка таких дел, которые даже после службы не оставляют его в покое по различным причинам. Таким и было для него дело Белинской Полины.

– Какое из? Кражу или … – он не успел договорить.

– Или… ответил Димка. – Кажется, мы его нашли. Но есть одна существенная проблема – доказательств практически нет. Вернее, их нет вообще.

Его ноги подкосились, и он буквально плюхнулся в кресло. Пепел от сигареты упал на стол, но он не обратил на это внимания. Он положил телефон на стол, предварительно включив громкую связь, достал из тумбочки бутылку бурбона и плеснул себе ещё стакан.

– Продолжай, – сказал он. – И кто злодей? – не смог удержаться от вопроса Карецкий, но Болдырев держал интригу.

– Не по телефону. Отдел помнишь где находится? Завтра к 11 сможешь подъехать? На проходной скажешь к начальнику отдела.

– Добро. Приеду. А кстати, кто там сейчас у руля?

– Ты с ним разговариваешь. Ладно, до завтра, жду.

Карецкий внезапно закашлялся. Болдырев Димка – начальник отдела? Он не верил своим ушам. Ему стало крайне неловко, называть Димкой целого начальника районного отдела полиции. «Но ведь я был не в курсе», – поспешил оправдать он свой конфуз и своё некорректное общение. «Завтра же извинюсь», – успокоил он себя, а сам тем временем искренне порадовался за него: «Дослужился до начальника отдела. Ай молодец, удивил». Он отключил громкую связь и нажал кнопку отбоя звонка. Сигарета ещё не догорела в его руке, но он затушил её в стоящую на углу стола стеклянную пепельницу. Залпом опрокинув в себя остатки бурбона, он вызвал такси и уже через час лежал в своей холодной постели. Он закрыл глаза, но сон не шёл. Мысли вновь закрутились в его голове и бурлящим потоком понесли его с бешеной скоростью назад прошлое.

Глава 2

Двадцать лет тому назад, здесь ещё был пустырь. Отдел милиции, в котором ему предстояло трудиться, располагался на самой окраине спального района, рядом с конечной остановкой единственного автобуса, следовавшего от сюда до ближайшей станции метро. Здесь было тихо и спокойно. Но лишь на первый взгляд. Он прекрасно помнил тот апрельский день 1999 года, когда по распределению от института, ему выпал «счастливый билет» пройти практику в самом криминальном районе его родного города. Мало того, что удача ему «улыбнулась», послав в одну из самых криминогенных точек города, так ещё и путь до места работы и обратно ежедневно отнимал у него два часа его жизни. То ещё удовольствие, но делать нечего: дал присягу – изволь служить.

А четырьмя годами ранее, он вылез из-за школьной парты и понятия не имел, по какому течению жизни и в каком направлении его понесёт дальше. Он был беззаботным, весёлым, добрым, но очень слабым и болезненным пареньком. Практически все его детские воспоминая, особенно о летних месяцах, омрачались присутствием на его голове теплой шапки-шлема, заботливо надетой его мамой в тридцатиградусную жару. Но отит и ангина, вечно настигающие его в самые неожиданные периоды жизни, были далеко не самыми ужасными воспоминаниями. Буквально на каждом застолье по случаю своего дня рождения он не уставал выслушивать удивительные возгласы своего отца и матери о том, как ему вообще удалось выжить при родах и даже дотянуть до совершеннолетия.

Однажды, буквально перед самым окончанием средней школы, у него состоялся настоящий, и крайне неприятный для него первый мужской разговор с отцом:

– Ты решил, кем ты хочешь стать?

– Нет пап, ещё не решил. Вы отдали меня учиться в специальную школу с углубленным изучением французского, чтобы я потом стал переводчиком, но ты же сам видишь, что к языкам у меня нет никакой предрасположенности.

– Что значит «ещё не решил»? А когда ты решишь? И к чему у тебя есть хоть какая-то предрасположенность, чёрт побери, – выругался отец и продолжил. – Включи башку: на следующий год в армию загремишь и уедешь в Чечню или ещё куда. Для этого я тебя растил?

– В армию не хочу, – не уверенно, и даже испуганно пролепетал тогда он, опустив в пол глаза и понимая, что ничего дельного из него скорее всего в этой жизни не получится.

– Если ты не хочешь думать своей пустой башкой, тогда я за тебя подумаю. Альтернативу армии вижу только одну – милиция. Пойдёшь?

– Я хочу стать адвокатом, – неуверенно проговорил тогда он. – Наверное…

– Что ты там лопочешь, не слышу.

Отец всегда разговаривал с ним сурово.

– Я хочу стать адвокатом, – более уверенно, сжав руки в кулаки, проговорил он.

– Вот и отлично. Чтобы стать адвокатом, нужно знать, как работает эта система изнутри. С самых низов, так сказать. Поработаешь, посмотришь, что к чему, ну а дальше сам… Это последнее, что я могу сделать для тебя в этой жизни.

И отец сделал так, что он, не имея должных физических навыков, смог поступить в одно из самых престижных в то время учебных заведений для мальчишек – Высшую школу милиции. А престижная она считалась в те времена хотя бы потому, что здесь с первого курса, учащимся платили не стипендию, как в обычных ВУЗах, а полноценную зарплату. Таким образом, уже учась в высшем учебном заведении, он получал свои первые деньги. Не большие, но всё же гораздо больше, чем стипендия студентов в любом другом образовательном учреждении.

Тогда он понятия не имел, насколько его отец был прав. Да, он был суров с ним, порою даже излишне, но его отец воспитывал двух пацанов погодок – его и младшего брата, и ошибаться он не имел права. Как жаль, что он это понял лишь спустя многие годы и не успел как следует отблагодарить отца ещё при его жизни. В любом случае, он был безмерно благодарен ему за то, что он дал основу, заложил фундамент, благодаря которому он и стал тем, кем есть сейчас. И он ни капельки не жалел, что пошёл по указанному отцом пути.

Говорят, студенческие годы самые лучшие и весёлые. Он был с этим в корне не согласен. Для него студенческие годы в школе милиции, были самые неприятные, самые кошмарные. Все четыре года, его, ещё мальчишку, со спрятанным под милицейской рубашкой «пацификом» на шее, ломали практически в прямом смысле этого слова. Здесь он впервые узнал, что приказы не обсуждаются, а выполняются чётко и беспрекословно. За неповиновение здесь можно получить наряд на работы или того хуже – по морде. Тут он впервые встретил абсолютно не таких как он людей и чуждых ему по своему мировоззрению: склонных к насилию, к власти, к самоутверждению за счёт других и просто мерзавцев. Он ненавидел это место всеми фибрами своей души. Ему претило всё, что так или иначе было связано с насилием, с оружием, с формой одежды. До этого он был свободным, а стал частью системы.

В первые же дни ему пришлось состричь длинные светлые волосы, убрать подальше в кладовую свою гитару, снять любимые ботинки «Доктор Мартинс» и обуть жесткие и неудобные берцы. Рваные джинсы и свитера в стиле Курта Кобейна пришлось заменить на мрачную, мышиного цвета патрульно-постовую форму, а на голову надеть ужасно неудобную кепку, вечно натирающую ему лоб. Так начало происходить его погружение во взрослую, полную опасностей и ответственных решений жизнь. Нельзя сказать, что это было легко, но и не посильным трудом это назвать тоже было сложно. Конечно же случались моменты, когда ему было просто не выносимо. Хотелось всё бросить и забыть, как страшный сон. И одной из таких серьёзных проблем стали для него занятия по физической подготовке и рукопашному бою. С рождения имея слабую физическую подготовку и проблемы со здоровьем, от любой серьёзной физической нагрузки у него на лице выступал холодный пот и каким-то чудом ему удавалось избежать прилюдных падений в обмороки. Регулярные уроки по рукопашному бою вызывали у него долго не проходящие приступы тахикардии, не говоря уже о повреждённых и отбитых частях тела во время бросков и ударов об маты. Это всё было абсолютно не его.

Со временем он смог развить в себе такие качества, о существовании которых даже не подозревал. Так, презирая и не желая мириться с любыми видами работ на территории института, подобно таким как чистка плаца от снега, копка траншей, мытьё полов, и прочее, он самостоятельно открыл в себе способности, которые в дальнейшем неизменно в нём проявлялись и помогали в различных сложных жизненных ситуациях. Чтобы комфортно чувствовать себя в подобной обстановке, он, не без отцовского совета, проявил хитрость. До него быстро дошло, что, если не хочешь что-то делать, нужно найти того, кто это сделает за тебя. Таким образом в нём открылись организаторские способности, которые ему достались от обоих родителей. Он научился организовывать буквально любой процесс и выполнять любую, даже самую не нужную работу в кратчайшие сроки и крайне эффективно. Эти его вновь открывшиеся навыки весьма быстро были замечены руководством курса и уже через три месяца с момента поступления в институт, он, не имея абсолютно никакого опыта командования людьми, получил погоны младшего сержанта и был назначен командиром отделения. Это было впервые в его жизни, когда удача ему улыбнулась во весь рот. Именно благодаря этому назначению, у него появилась возможность законно не посещать те предметы, к коим у него не лежала душа. Его отделение чаще других заступало на уборку территории и на дежурства в столовую и было неоднократно отмечено руководством как самое лучшее на курсе. Зачёты и экзамены по сложным для него наукам, он, как младший командующий состав получал, как правило, автоматом или через «магазин». Таким образом он влился в абсолютно новые для него реалии и быстро привык к своим погонам с двумя лычками, которые вскоре уже сменили его первые, хоть и маленькие сверкающие звёздочки.

И вот, спустя почти четыре года, он, молодой младший лейтенант юстиции, практически окончивший высшее учебное заведение, уже стоял перед проходной территориального отдела милиции[1 - С 1 марта 2011 года милиция была переименована в полицию] для начала прохождения практики. Для него, вчерашнего студента, здесь всё было в новинку. Он хорошо помнил первую мысль, промелькнувшую тогда в его голове: «Надеюсь долго я здесь не задержусь. Должность адвоката не за горами». Но тогда он не мог даже представить, на сколько велико было его заблуждение и как круто всё изменится в его жизни. Переступив порог отдела, он открыл дверь, которой ещё долго не суждено будет закрыться.

В тот первый день в его голове сформировался образ следователя, скульптором которого выступил заместитель начальника следственного отдела – Круглов Сергей Михайлович, которого все называли просто – Михалыч. Он причислял себя к старинному роду кубанских казаков, так как был уроженцем какой-то станицы Краснодарского края. По возрасту Михалыч был не многим старше Карецкого, однако выглядел он гораздо старше своих лет. Ростом он был не высоким, жилистым, на голове редкие волосы с залысинами, нос длинный, с горбинкой, на котором всегда находились очки в тонкой металлической оправе. За его ухом неизменно торчала сигарета, о наличие которой он частенько забывал и, оставшись в очередной раз без курева, шёл стрелять сигареты у коллег. Торчащая при этом за его ухом сигарета не редко вызывала у его коллег недоумение, но отказать Михалычу те не решались.

Были у Михалыча две, на его взгляд, «не такие уж и серьёзные» проблемы. Их можно было бы даже назвать «особенностями». И первая такая особенность – у Михалыча было очень плохое зрение. Для Карецкого, в прочем также, как и для всех других коллег, навсегда осталось загадкой, как он с таким зрением прошёл военно-врачебную комиссию, которая, как все тогда считали, была в разы строже, чем у космонавтов, готовящихся к полёту на околоземную орбиту. Первая проблема – плохое зрение, ему особо не досаждала: он, конечно, не мог без очков с десяти шагов отличить мужчину от женщины, но, как не уставал повторять он сам, рано или поздно фигура к нему приблизится и в конечном счёте ему не составит труда это сделать, нужно лишь подождать. Вторая его особенность – дальтонизм, ему также не особо досаждала за исключением одного: как любил говорить сам Михалыч, он не мог отличить красный цвет от зеленого, в связи с чем за руль без «штурмана» он не садился. Его невозможно было встретить за рулем без попутчика, который бы ему подсказывал, какой сигнал горит на светофоре.

Михалыч был один из немногих, у кого в то время была своя машина, но использовал он её крайне редко: его день, как правило, заканчивался в одном из местных баров, поэтому до дома он добирался исключительно на такси. На работу он также приезжал либо на общественном транспорте, либо вообще пешком, ибо жил он всего в пятнадцати минутах ходьбы от места работы. Он был настоящим живчиком, чрезмерно активным, суетным и подвижным. Он не мог спокойно сидеть на месте, ему постоянно требовалось куда-то сбегать, что-то узнать или уточнить и зачастую конечные точки его маршрута находились в разных частях здания

отдела. После каждого такого забега по конторе, уровень потоотделения Михалыча несколько возрастал, из-за чего его очки, до этого тихо и мирно покоящиеся на переносице, сползали на кончик носа, но чётким и отработанным движением среднего пальца правой руки Михалыч технично заталкивал их обратно на прежнее место.

У подчиненных и коллег этот жест вызывал с трудом подавляемые взрывы смеха, у руководства – недовольство и раздражение. Но Михалыч ничего не мог с этим поделать, как будто этот жест был у него от рождения.

Его манера одеваться, ещё в первые дни практики Карецкого, вызывала лёгкое недоумение: черные классические кожаные ботинки, светло-голубые джинсы в обтяжку его атлетических конечностей всегда дополняла белоснежная сорочка с черным или серым галстуком и светло-серым пиджаком в черную точку. Весьма странное сочетание – пиджак и джинсы, в то время так ещё не ходили. Но, как не уставал повторять сам Михалыч: «Настоящий следователь, сидящий за столом, должен выглядеть презентабельно – пиджак и галстук к ношению обязательны, а что находится под столом, то не видно. Ты можешь быть хоть в трусах, хоть без них, но рубашка и галстук должны быть обязательным атрибутом. Ведь следователь – это белая кость милиции!». Всех своих подчинённых, не обязанных носить форму и предпочитающих носить свитера и водолазки, он называл не иначе как геологами. Он требовал от них соблюдения выдуманного им дресс-кода следователя, но, встречая отчаянное сопротивление, зачастую вызванное отсутствием средств на покупку костюма, смягчался и переставал сильно настаивать. Однако это не означало, что он им разрешал так ходить. На лицо был явный саботаж, который прощать он не собирался. Просто у Михалыча были свои методы воздействия и в последствии все мало-мальски серьёзные дела он вёл исключительно с теми, кто соглашался с его позицией. Лично для Карецкого костюм, рубашка и галстук стали обязательным атрибутом его новой работы, а в дальнейшем и вовсе данный стиль одежды стал для него повседневным.

Известен факт, что большинство, связавших свою жизнь со службой в органах, злоупотребляют спиртными напитками. Михалычу тоже ни что человеческое было не чуждо, но к данному вопросу, в прочем, как и ко всем остальным, он подходил со всей собранностью, ответственностью и полной самоотдачей. Ежедневные тренировки он никогда не пропускал. Вопреки устоявшемуся мнению, что «все менты пьют водку», вкусовые предпочтения Михалыча несколько отличались от пристрастий его коллег. В то время, как все вокруг освежались «пшеничным фрешем», Михалыч отдавал предпочтение более лирическим напиткам. На первой строчке его рейтинга стояла Белорусская «Зубровка». Если бы сейчас существовала возможность перенестись на машине времени в те далёкие времена, то в нижней части сейфа у Михалыча, можно было бы обнаружить две, а то и три бутылки «Зубровки», припасённых им на всякий случай. Когда запасы его любимого напитка иссякали, он неизменно вызывал к себе стажёра, давал ему денег и тот бежал в магазин для пополнения запасов. Вторым в рейтинге напитков Михалыча по убывающей, следовала настойка «Зверобой» и замыкала тройку лидеров «Рябина на коньяке». Михалыч всегда отличался стабильностью, поэтому на десерт, всё употребленное внутрь, шлифовалось пивом «Балтикой № 9». При отсутствии оной, на замену приходила «Охота Крепкое», но это было крайне редко, так как у Михалыча, как он сам утверждал, после неё случались провалы в памяти, возникали головные боли и приступы изжоги.

Также, Михалыч обладал поистине острым чутьём и незаурядными умственными способностями. Особо приближённые к нему люди называли его «Решалой». За долгое время работы в отделе Карецкий неоднократно замечал и не уставал удивляться, как коллеги из других подразделений, заходившие к Михалычу с какой-то своей безумно сложной и не имеющей, на их взгляд, решения проблемой, выходили от него через минут пять или десять, буквально окрыленные. Как он это делал, никто не знал, но в качестве благодарностей в его шкафу почти никогда не было недостатка в его излюбленных напитках. Однажды, после какого-то праздничного мероприятия, проходившего в стенах отдела, Михалыч, как всегда, подойдя к данному вопросу со всей ответственностью, так и не смог встать из-за стола и дойти до дома самостоятельно. Коллеги, никогда не бросавшие своих в беде, транспортировали бренное тело Михалыча до его же рабочего кабинета, где у того имелся диван. Там они и оставили уставшего коллегу приходить в себя до утра. Естественно, родные Михалыча обрывали всю ночь телефоны отдела, но дежурный, будучи заранее проинструктированный, без эмоционально и холодно отвечал, что Сергей Михайлович находится на выезде – на чрезвычайно серьёзном преступлении. Утром же Михалыч сам обзванивал не выспавшуюся ночью родню и уже протрезвевшим, но немного виноватым голосом рассказывал разного рода небылицы: то про внезапно загоревшийся склад с товарно-материальными ценностями одного из лидеров всем тогда известной местной преступной группировки, то про ликвидацию очередного наркопритона с тоннами героина. Во все свои истории он неизменно приплетал своего покровителя и непосредственного начальника всего следственного отдела – Ларионыча. И тот никогда не отказывал прикрыть своего любящего гульнуть зама, поскольку этот же зам в нужный момент отвечал Ларионычу тем же. В качестве доказательств своего законного отсутствия дома, родным позже демонстрировалась районная газета, где, в разделе криминальных сводок, периодически появлялась нелепая статейка на тридцать-сорок слов без особых подробностей: то о каком-то пожаре на каком-то складе; то об очередной удавшейся попытки сотрудников милиции помешать распространению запрещённых веществ на подконтрольной территории. Но никто из родственников Михалыча не знал, что главный редактор той районной газеты был его хорошим знакомым и постоянным гостем на праздничных мероприятиях в отделе.

Вообще об исключительно положительных качествах Михалыча можно говорить довольно долго, но к сути истории это особо не будет иметь отношения. Однако необходимо обязательно сказать, что Михалыч – Человек с большой буквы: в меру добрый, отзывчивый, справедливый. Эти его качества в дальнейшем сыграют важную роль в становлении Карецкого как следователя и всей его карьеры, но на тот момент последний об этом не догадывался, как в прочем и о том, с чем ему предстояло столкнуться в скором времени. Для молодого следователя Михалыч в первую очередь был эталон следователя и тем, на кого можно и нужно равняться.

Итак, началась практика. Всё, чему Карецкого учили в институте, Михалычем было велено забыть и обучаться пришлось с из нова. Поскольку работа следователем ему всегда была интересна, обучение его шло с лёгкостью: за два месяца практики он с лёгкостью выполнил план по направленным в суд уголовным делам и официально получил приглашение после выпускных экзаменов прийти работать в этот отдел. Он с радостью принял данное приглашение и до выхода на работу, дабы не тратить на дорогу слишком много времени, снял со своей тогда ещё девушкой Ингой их первую квартиру.

В коллектив вливаться не пришлось, так как со времен практики его уже знали и встретили как старого и в меру опытного сотрудника. Михалыч как-то незаметно взял его под свою опеку, стал для него наставником буквально во всём. Помимо рабочих вопросов, ему пришлось в прямом смысле вливаться и в не рабочие моменты жизни следователя, а именно ежедневные «тренировки», освобождение от которых давалось только дежурным по отделу или, как любил шутить сам Михалыч – умершим. Поэтому каждый день Карецкий прекрасно знал, чем будет заниматься вечером.

Тренировки проходили в одном из двух баров, существовавших в то время на весь спальный район, с романтическим названием «Рандеву». Это было место встречи двух противоборствующих в повседневной жизни сторон – ментов и бандитов. Иногда туда захаживали заблудшие прохожие, не имеющие отношения ни к одной, ни к другой стороне, но очень быстро, изучив контингент данного заведения, спешили ретироваться. «Рандеву» было единственным местом, где вышеуказанные два сословия вполне себе мирно сосуществовали. Незатейливая и вкусная еда, недорогие напитки, бильярд, игровые аппараты, широко распространённые в 2000-х., живая музыка с уже не молодой исполнительницей модного в те года шансона с хриплым и прокуренным голосом. Всё это создавало в этом заведение ощущение некоего уюта и тепла, за которым многие сюда приходили, чтобы выпить, отдохнуть или просто пообщаться.

Карецкий довольно быстро обустроился на новом месте, на котором ему предстояло провести следующие семь лет, хотя, естественно, тогда он этого не знал. Потекли его трудовые будни, но далеко не серые. Буквально каждый божий день готовил ему что-то новое и интересное, поэтому он не сразу понял, о чём идёт речь, когда в отделе кадров его спросили, собирается ли он в отпуск. Стоит ли говорить о том, что ходить в отпуск или хотя бы на выходные, у него не было никакой нужды и желания. Он буквально жил на работе, он жил работой. И, как часто бывает, по иронии судьбы, именно его новая работа стала причиной расставания с любимым человеком, но обо всём по порядку.

Когда стало известно о том, где именно ему придётся трудиться, его первая любовь, с которой у него на тот момент были уже довольно крепкие и весьма серьёзные отношения и которую звали Инга, предложила снять для них квартиру в том же районе. Она была из очень обеспеченной семьи. Для неё территориальное расположение их квартиры было не принципиально, так как в её семье был личный водитель, услугами которого она пользовалась в любое время и в любом объеме. И когда её родители предложили оплатить им аренду квартиру на два года вперед, их щедрое предложение было встречено радостно и с благодарностью. Его же месячного заработка едва бы хватило на оплату и половины месяца проживания, поэтому здесь он был целиком и полностью во власти Инги. Он это всегда понимал, и ему это сильно не нравилось, но она убеждала его, что деньги для неё не имеют абсолютно никакого значения и что для неё важен только он и их совместное будущее.

Они поселились в многоподъездной девятиэтажке, на широком проспекте, условно делившего весь район на северную и южную его стороны, всего в пяти минутах ходьбы от его новой работы. Их квартира, окна которой выходили во двор на южную сторону, располагалась на самом верхнем этаже. В летние месяцы солнце светило в их окна с утра и до самого вечера, из-за чего находится в ней в жаркие дни было практически невозможно. В один из теплых осенних вечеров, сидя с Ингой во внутреннем дворе на лавочке в тени деревьев рядом с детской площадкой, он, рассматривая фасад дома, совершенно случайно обратил внимание, что между крышей и окнами их квартиры, на белой штукатурке фасада из плитки желтого цвета выложено изображение солнца. В этом не было ничего необычного, небольшое украшение дома, которые можно встретить практически на любом здании, однако в глаза ему бросилось то, что изображение солнца было расположено не по центру дома, а с небольшим смещением в сторону и оказалось чётко над окнами их квартиры.

– Смотри, – он указал Инге на изображение. – Наша квартира находится прямо под ним. Наше место под солнцем.

Инга скептически отнеслась к его словам, отметив лишь, что он излишне романтичен для своей профессии. Он и сам порою это замечал, но ничего не хотел менять и уж тем более не хотел меняться сам. Их жизнь текла своим чередом: он проводил все дни, включая выходные, на работе. Инга заканчивала обучение в престижном столичном ВУЗе и, менее, чем через год ожидала получения диплома. После института она планировала поступить на службу в Министерство иностранных дел и, если повезёт, со временем уехать за границу. Его же эти планы не совсем устраивали, особенно после того, как он окунулся с головой в свою новую работу. Но время всё расставило по своим местам: прожив в общей сложности почти два года, Инга устала мириться с его работой и графиком. В один из таких дней, когда он в очередной раз не пришёл ночевать домой, она собрала свои вещи и ушла, оставив его одного в некогда их маленькой, но горячо им любимой квартире. Для него, тогда ещё совсем молодого и не опытного, только начинавшего познавать взрослую жизнь, это был первый и один из самых сильных ударов, который впервые заставил его упасть, но затем подняться и продолжить свой путь.

Он ни в коем случае её не винил, это был в первую очередь его выбор, однако переживания были долгими и оставили неизгладимый след в его душе. Спустя много лет он с теплотой вспоминал ту прежнюю жизнь, но, если бы у него была возможность вернуться в те времена и всё исправить, он знал, что поступил бы точно также. Работа следователем стала для него смыслом жизни, подчёркивающая его значимость и наделяя некоторыми, гораздо большими правами, чем обычных гражданских лиц. К сожалению, расставание и последующие переживания стали неблагоприятно отражаться на результатах его деятельности и поэтому заглушить горесть утраты вызвался Михалыч, который, как известно, никогда не бросал своих один на один с бедой. Он регулярно стал осуществлять положенные, по тем временам, обследования жилищных условий личного состава, с обязательной отметкой об этом в специальном журнале, который исправно вёлся им же. Если бы кому-нибудь данный журнал сейчас попался бы в руки, то за двухтысячный год он бы смог увидеть записи о трех, а то и четырех посещениях в неделю квартиры следователя Карецкого для проверки жилищных условий.

Расставание с Ингой послужило для Карецкого неким спусковым механизмом. Жизнь молодого следователя довольно длительное время упрямо катилась вниз по наклонной. Алкоголь лился рекой, зачастую прямо на рабочем месте, в рабочее время и с молчаливого согласия самого Михалыча. Карецкому это было дозволено, потому что таким образом Михалыч вырабатывал у молодого следователя редкую способность уметь трезво мыслить и эффективно работать в любом состоянии и в любое время дня или ночи. Выпивая довольно приличную дозу, Карецкий мог спокойно провести всю ночь на рабочем месте и самое главное – без ошибок составить обвинительное заключение. А на утро, с абсолютно свежей и не затуманенной алкогольными парами головой заступить на суточное дежурство, ни капли, при этом, не нуждаясь в полноценном сне и отдыхе. Работа для него и была тем самым отдыхом, потому что только занимаясь своим любимым делом он в скором времени перестал страдать по своей первой любви и серьёзно задумался о карьерном росте.

Прошло почти два года с того момента, как он впервые переступил порог этого отдела. Из зеленого курсанта он довольно быстро превратился в настоящего следователя, которого Михалыч стал называть не иначе, как бизон. Почему бизон? Это было Карецкому не известно, но кое-какие предположения на этот счёт у него всё же имелись. Как-то, в один из обычных будних дней, присутствуя в кабинете Михалыча при допросе им подозреваемого, Карецкий успешно разыгрывал из себя роль молодого и дорогостоящего адвоката перед «проблемным» будущим арестантом. Подобной самодеятельностью им приходилось заниматься не раз. Карецкому это было не по нраву, к тому же актёрскими способностями он не обладал от слова совсем, однако это делалось лишь для облегчения своей работы и убеждения подозреваемого добровольно отказаться от услуг защитника, обеспечить явку которого именно в текущий момент зачастую не представлялось возможным. В течение допроса Карецкий расхаживал с умным видом и надутыми щеками по кабинету и, в какой-то момент обратил внимание на приоткрытую дверцу шкафа, где у Михалыча был временно организован так называемый «бар». Карецкий краем глаза стал разглядывать этикетку горячо любимого Михалычем напитка – «Зубровка», на которую прежде он не обращал никакого внимания. Прямо по центру этикетки, между деревьями, красовался огромный зубр. И тут Карецкого осенило: возможно Михалыч просто спутал двух животных. В любом случае, это прозвище Карецкому нравилось, и перечить Михалычу не было никакой нужды. Таким образом он, с лёгкой подачи своего непосредственного руководителя, превратился из обычного начинающего следователя в опытного бизона следствия, о чём Михалыч не забывал повторять в те редкие моменты, когда необходимо было поддержать и дополнительно замотивировать молодого следователя.

Глава 3

Это было обычное, ничем не примечательное дежурство по отделу в составе следственно-оперативной группы. Подходил к концу обычный июльский день, стрелки часов приближались к полуночи. Здание конторы давно опустело, все разошлись либо по домам, либо накачивались пивом или чем-нибудь покрепче в «Рандеву». Он же вынужден был сидеть в своём рабочем кабинете. Свет был потушен, лишь на столе была включена настольная лампа и стояла старая, с множественными трещинами и сколами некогда белая фарфоровая кружка, до половины наполненная мерзким, растворимым, уже успевшим остыть кофе. Залпом допив остатки этого гадкого напитка и прикурив очередную сигарету, Карецкий закашлялся. Сколько штук было им выкурено за сегодня, он не смог посчитать, но явно больше пачки. Он давно уже задумывался о том, чтобы завязать с этой пагубной привычкой, но постоянно откладывал это дело на потом. Однако желание окончательно бросить курить росло в нём с каждым днём. Сделав через силу несколько затяжек, не принёсших ему никакого удовольствия, он затушил сигарету в пепельницу и, сняв китель, направился к дивану, чтобы прилечь отдохнуть, благо дежурство выдалось относительно спокойным. К тому же теперь он мог себе это позволить – прилечь. Пошла уже вторая неделя как он переехал из своего старого кабинета в бывший кабинет Михалыча, в котором стоял хоть и не новый, но вполне себе удобный диван и на котором, при желании, можно было разместиться даже вдвоём. Месяц назад, в связи с уходом Ларионыча на пенсию, Михалыча назначили на должность начальника следственного отдела, и он переехал в свой новый и огромный кабинет. Карецкому же в ближайшее время пророчили освободившуюся должность Михалыча – заместителя начальника следственного отдела, в получении которой лично он не сомневался ни минуты, ибо конкурентов среди его коллег не было. Оставалось добросовестно дождаться повышения и не споткнуться о какой-нибудь никому не нужный проблемный «висяк»[2 - уголовное дело по не очевидному преступлению, по которому лицо, совершившее преступление, не установлено и вряд ли когда-либо будет установлено в виду отсутствия доказательств], потерпевший по которому с утра до ночи обивает пороги и закидывает жалобами прокуратуру и другие надзорные инстанции, дабы уличить следователя, ведущего расследование, в его некомпетентности, бездействии и халатности. Он никогда не боялся подобных дел, так как работу свою выполнял добросовестно и в полном объёме. Но порой происходили такие ситуации, что по той или иной жалобе обязательно кто-то должен был быть наказан. Как правило этим «кто-то» всегда оказывался следователь. И не важно, полностью ли он отдавался своей работе или же относился к ней спустя рукава – докопаться можно было буквально до всего.

Карецкий прилёг на диван, соорудив под голову из висевшего в шкафу бушлата некое подобие подушки и уже начал дремать, как из динамика громкой связи, установленного в каждом кабинете на стене под самым потолком над дверным проёмом, раздался голос дежурного:

– Следователь Карецкий! Срочно свяжитесь с дежурной частью.

Чертыхаясь, он поднялся с дивана, сел за стол и снял трубку телефона внутренней связи. После непродолжительного треска, из трубки донёсся голос старого усатого майора Александра Порубы:

– Спускайся, тут материальчик один принесли, злодей в клетке.

Хорошее и спокойное настроение Карецкого мигом улетучилось. Дежурным была произнесена условная фраза – «злодей в клетке», что означало одно: можно начинать волноваться и расстраиваться. Во-первых, данная фраза подразумевала наличие в будущем уголовном деле подозреваемого. А во-вторых, если задержанный до прибытия следователя уже содержался в камере, это, как правило, означало в последующем задержание подозреваемого на двое суток и выход в суд с ходатайством об избрании меры пресечения

в виде заключения под стражу. Карецкому не понаслышке было известно, что это однозначно лишало его отсыпного дня после суточного дежурства и более плотная и кропотливая работа по сбору доказательств в течение двух последующих суток. Надо ли говорить, что надежурить дело с лицом для любого следователя или дознавателя – это как вытянуть на экзамене именно тот билет, который не учил. И хорошо будет, если на одном таком деле всё закончится. Не редко случалось и так, что иной следователь мог надежурить и два, и три дела с задержаниями. И тогда ему на помощь приходили все его коллеги и вместе они разгребали этот завал. Но это уже происходило на следующий день. А сейчас он был один и материал с лицом был, как он надеялся, тоже один.

– Ну, давай свой «материальчик», – проговорил спокойным тоном Карецкий, входя в помещение дежурной части. – Что тут?

Он взял из рук дежурного несколько листов с документами и начала их изучать.

– Квартирная кража, с незаконным проникновением в жилище, а также хищение предметов, представляющих культурную ценность, – отрапортовал дежурный Поруба.

– Что за предметы? – удивился Карецкий и посмотрел на дежурного.

– Картина, – быстро ответил Поруба и указал на рядом стоящую сумку-пакет с прямоугольным предметом внутри и замотанный прозрачным скотчем со всех сторон. – Всё как положено, опечатано, понятые…

– Ван Гог небось, – шутка вылетела из уст Карецкого автоматически, хотя это была всего лишь мысль.

– Да ну какой Ван Гог, – улыбнулся шутке Поруба, – Петр Стаканов, наш местный, на соседней улице живёт.

Карецкий с серьёзным видом посмотрел на дежурного, потом на картину в пакете и затем его взгляд упал на картонную коробку, размером примерно полметра на метр, также замотанную скотчем и опечатанную.

– А это что?

– Хлам всякий, всё оттуда же, в материале всё написано. Вещдоки. Опер хотел о чём-то переговорить с Вами, но его дёрнули на труп, уехал сейчас с прокурорскими.

– Ладно, потом, – ответил он. – Злодей где?

– Злодейка, – поправил Поруба. – В одиночке. Предполагается склонность к суициду.

«Этого мне ещё не хватало», – подумал Карецкий и вслух спросил:

– Что, есть основания?