скачать книгу бесплатно
Она, казалось, задумалась. Вик не смог удержаться и представил себе эту женщину «в деле». Вот она, стиснув зубы, затянутая в виниловый костюм, склоняется над типом в наручниках, которого ведет на поводке, как собаку.
– …Куча паскудных продюсеров, с которыми она раньше работала. Другие актрисы, что завидовали ее успеху. Потом еще все эти хреновы поклонники, кому удалось раздобыть ее адрес, и теперь они пишут ей и мастурбируют над письмами. Да еще богатые клиенты, которые не просекают, что путана – не супруга.
– Поэтому она так часто и переезжала?
– Думаю, да.
– Она получала серьезные угрозы?
– Она никогда мне не говорила.
– А о чем вы разговаривали?
– Мы вообще много не разговаривали.
Ван и Вик украдкой переглянулись.
– Были у вас общие друзья?
– Нет. Никто не был в курсе наших отношений, мы их скрывали. Мы жили в разных мирах.
– Речь идет о сексе. Тут круг поуже.
Она ухмыльнулась:
– Да ничего подобного, шире некуда. Секс затрагивает всех. И меня, и вас, и этого парнишку. Целой тетради не хватит, чтобы описать все извращения, которые кроются в каждом из нас. Стоит только копнуть…
Она повернулась к Вику:
– Самые скверные – не те, на кого ты думаешь. Открой глаза – и поймешь.
Вик нахмурил брови. О ком это она? О нем? О Ване? Об Аннабель Леруа? Она встала и налила себе еще стакан. Мо похлопал Вика по плечу, словно ободряя и призывая активнее включиться в игру.
Жюльетта сжала ладонь в кулак и заговорила, словно сама с собой:
– Черт возьми, Анна… Как же тебя угораздило?
Вик заметил, что вторая ладонь осталась раскрытой, напряженной и неподвижной. И он вдруг почувствовал, как живот обдало горячей волной.
А девушка повернулась к Вану:
– И что теперь с ней будут делать? Я имею в виду… с телом…
– Мы пытаемся понять, как именно ее убили.
– Короче, вы собираетесь разрезать ее на куски.
– Можно и так сказать.
Она залпом осушила стакан. По подбородку побежала прозрачная струйка.
– Это довольно-таки смешно.
– Не вижу ничего смешного.
– Да вы просто не просекаете.
Вик колебался, и верхняя губа у него дергалась от волнения. Наконец он решился:
– Я…
– Что – ты?
– Я понял…
Жюльетта в упор посмотрела на него и повела головой в сторону Вана, чтобы тот продолжал.
– Потом прокурор или следователь выдаст тело родственникам…
– У нее нет родственников.
– В этом случае она останется в морге. Пока не отправится на кладбище.
Жюльетта еще приспустила жалюзи, и свет в комнате совсем померк.
– Может быть, она хотела бы, чтобы ее кремировали.
Ван поднялся и с хрустом потянулся.
– Мадемуазель Понселе, вас, возможно, очень скоро вызовут в полицию. Пожалуйста, не уезжайте из Парижа.
– Почему?
Сыщик заметил у нее за спиной трубку для курения опиума.
– «Бенарес»? «Юнан»?[13 - «Бенарес», «Юнан» – самые распространенные бренды опиума, названия связаны с провинциями, где их производят.]
– Простите…
– Я спрашиваю, вы курите «Бенарес» или «Юнан»?
– Я вообще не курю. Это так лежит, для красоты.
Ван длинным ногтем поскреб себе кончик носа:
– Ну да, как рождественские елочные шары.
Вик, не вставая со стула, потер себе щеки и спросил уже гораздо более уверенным голосом:
– Если бы вам надо было оценить сексуальность мадемуазель Леруа в процентах, сколько бы вы ей дали?
Скрестив руки на груди, Жюльетта смерила его вызывающим взглядом:
– Что? Чего ты добиваешься? Хочешь выслужиться перед начальником? Произвести впечатление? Вы что, за сосунка его держите? – обратилась она к Вану.
– Он вовсе не мой начальник, – парировал Вик.
Она вдруг опустилась перед ним на колени:
– Да ведь ты ничего этого еще и не нюхал, небось? Мерзость человеческую, мрак, сырые подземелья. Вот китаеза – он знает. Всеми потрохами знает… А ты – ты еще девственно-чистый.
Не сводя с Вика глаз, она встала, скрипнув кожаными сапогами.
– Интересно, что ты расскажешь про сегодняшний день своей благоверной?
– Правду.
– Сомневаюсь. Я мужиков хорошо знаю. Ничего ты не расскажешь, все станешь держать в себе. Ты не хочешь, чтобы твое грязное ремесло замарало твою жену. И на твой вопрос я не отвечу. Тебя это расстраивает?
Ван положил руку на плечо товарища:
– Пошли!
Вик тоже поднялся с места, но не сдался:
– Вы – полная противоположность Леруа. И внешностью, и вкусами, и финансовым положением. Здесь все мрачно и темно, там – повсюду свет. Она – день, а вы – ночь.
– Джекил и Хайд, так?
– Нет. Хайд и Хайд.
Жюльетта прикрыла глаза:
– Неплохо, малыш. Ты что, мозговой центр в вашем дуэте? А ну, валите отсюда оба!
А Вик продолжил:
– И сблизить вас могло только ваше сексуальное родство. Когда вас спросили, была ли Аннабель склонна к садомазохизму, вы спрятали левую руку, зажав ее в коленях. Может, тут и темно, но ваш протез предплечья заметен так же явно, как у собаки пятая нога. Ты тоже видел, Мо?
– Видел…
– В спальне у вашей подружки нашли костыли. Это вам ни о чем не говорит?
– Абсолютно.
– На костылях остались отпечатки пальцев. Я знаю, что там найдут и ваши. Предпочитаете уладить этот вопрос в участке перед односторонним зеркалом?[14 - Одностороннее зеркало – оптическое приспособление, устроенное таким образом, что, к примеру, свидетель не может видеть обвиняемого, а судья или кто-либо из следственной бригады – может. Используется при допросах, опознаниях, при работе с детьми, чтобы избежать психологической травмы ребенка.]
Ван ничего не понял в истории с костылями. Жюльетта ведь тоже не хромала.
– Да отстаньте вы от меня! – не выдержала она. – Да, я пользовалась этими костылями. Как и все остальные. И что с того? Будете жаловаться на рукоприкладство?
– Мадемуазель Леруа страдала акротомофилией?[15 - Акротомофилия – сексуальное влечение к людям с ампутированными конечностями.]
– Чем?!
Это выкрикнула не Жюльетта, а Ван. Посмотрев на девушку, Вик догадался, что она поняла. Она быстро отошла в тень и спряталась в глубине гостиной, как летучая мышь прячется в глубине пещеры.
– А ты проницательный. Нет, ты и в самом деле проницательный, проныра ты этакий. И часто ты наблюдаешь за руками?
– Руки – продолжение эмоций. Так страдала или нет?
– Страдала…
Жюльетта налила себе еще порцию текилы. Видимо, так она хотела подчеркнуть свою скорбь.
– И не такой уж и зеленый, если подумать.
– Эй, мне кто-нибудь объяснит, что это такое? – завелся Мо Ван. – Эта ваша акрото…
– Может, мадемуазель Понселе нам объяснит… – отозвался Вик.
Жюльетта поставила стакан на стол и включила галогенную лампу на малый режим. И глаза ее оказались не черными, а темно-синими, почти красивыми.
– Слушай, скажи честно, откуда ты все это знаешь? У тебя есть жена, может, есть ребенок. Ты ведь еще только начинаешь, еще молоко на губах не обсохло. Азиат и тот не знает. А ты-то откуда?
Теперь Ван не отрываясь смотрел на искусственную руку с растопыренными, как свечки, пальцами.
– Ну? – повторила она. – Мы застеснялись?
Вик не решался взглянуть на коллегу:
– Я… я занимался исследованием наследственных болезней. И постепенно на это набрел.
– Набрел он… И ты думаешь, я клюнула? Я знаю, когда мужик врет.
– Хотите верьте, хотите нет, но это правда.
Жюльетта была почти одного с ним роста: около метра восьмидесяти. Она ненадолго отвернулась, и полицейские услышали щелчок. Потом положила на стол массивный предмет: литой резиновый протез предплечья. Тяжело ступая, Жюльетта подошла к Вику и задрала рукав своей хламиды. Под ним оказалась гладкая, как лысый череп, культя.
– Знаете, для чего были нужны костыли? Анна хотела, чтобы я хромала и опиралась на них, перед тем как лечь с ней в постель. Ей нравились врожденные хвори, всякие уродства, вроде шестипалых ног или искривленных больших пальцев. Она сама была путаной, но платила таким увечным, как я, за возможность трахаться с ними. Ей нравилось спать с такими вот несчастными уродами, со случайными ошибками природы. С теми, кого жизнь не баловала.
Она подошла ближе, и Вик услышал ее тяжелое дыхание.
– Так кто же хуже? Такие, как я, что выражают свои сексуальные наклонности манерой себя вести, манерой одеваться, как бы предупреждая: «осторожно, вы ступаете на опасную территорию», или суккубы[16 - Суккуб – демон-соблазнитель в женском обличье. Инкуб – демон-соблазнитель в мужском обличье.], которые, как она, прячутся за шикарной внешностью? Поверьте мне, такие женщины ходят по грани сумрака. Видимо, на этот раз она зашла слишком далеко.
Она выдержала паузу и продолжила, поглубже забившись в кресло:
– Ты меня спросил, как я ее оценила бы… Ну, ты бы ей, конечно, влепил пару, ведь Анна любила делать больно. По-свински больно. А я это обожала. Как оценила бы? Ну, не знаю… Может, дала бы восемьдесят из ста.
