Шаманка

Ольга видела, как из сморщенной глазницы старухи вытекла слеза. И стало ее очень жалко.

– Потом пришли русские, и подались мы в подъясачные к белому царю. Думали, что он нас от татарских ханов защитит. Те тоже нас не любили. Шайтанами обзывали. Но на западный берег вместе с казаками пришли русские монахи. Построили свои обители в устье Селенги и поставили кресты на наших священных местах, на которых много сотен лет почитались духи предков. На Ольхоне наши жертвенные камни осквернили. Многие тогда в белую веру обратились. Все меньше оставалось людей, в которых сохранился утха. Слабел род постепенно.

Старуха замолчала. Говорить ей было тяжело. Ольга не перебивала. Она все больше проникалась сочувствием к этой старой и, похоже, не очень счастливой женщине. Из книг по антропологии она знала, что жизнь шамана тяжела и недолговечна. До глубокой старости доживают единицы.

– Потом белого царя не стало, но легче от этого никому не сделалось. Новые пришли, и плохо теперь было всем: и монахам, и ламам. Правда, нас теперь не жгли и не расстреливали, а дальше Сибири не зашлешь. Но гонения все равно были жестокие. Бубны ломали, камлать запрещали, а тех, кто упорствовал, в психушку сажали. Оно и правда, когда в шамана духи войдут, то он и впрямь на сдуревшего похож. Но настоящий чокнутый, попадая в мир духов, если его не лечить, погибнет. Не выдерживает больной человек общения со злыми бунинка-ханян из Нижнего мира. Другое дело шаман. Попадая туда же, куда и псих, знает, зачем сюда пришел, и знает, как вернуться назад в Серединный мир. Псих тонет – шаман плывет.

– Мне трудно все это принять, Гускеэейн. Я человек другой культуры, странным образом оказавшийся здесь. Я живу в мире, где человек, увидевший, чего другие не видят, автоматически попадет в разряд пациентов психиатра. Хотя последнее время это меняется.

– Твои страхи понятны. Но хочешь посмотреть, что на самом деле происходит сейчас вокруг тебя?

– А разве что-то происходит? – удивилась Ольга.

– Конечно. Сейчас покажу.

Старуха встала, подошла к коробу у входа и, покопавшись, достала пол-литровую бутылку из-под пива. Из-за густого осадка, осевшего на стекле, Ольга догадалась, что это какая-то настойка или отвар. Гускеэейн взболтала жидкость, отлила из бутылки примерно половину и протянула кружку.

– На. Пей. Не бойся.

Взяв в руку питье, Ольга несколько секунд принюхивалась и разглядывала содержимое. По запаху зелье было похоже на взвесь из сушеных грибов. Ясное дело – не из лисичек или подосиновиков. Скорее мухоморов или других псилоцибиновых. Но не только. Отчетливо чувствовался еще и запах багульника с легким оттенком можжевельника и привкусом чеснока. Наверняка дикого. Ольга вспомнила: прежде чем начать свое путешествие в Зазеркалье, Алиса откусила от гриба. Может, старик Кэрролл тоже шалил с поганками? Ольга поморщилась, секунду подумала и решилась. Несколькими большими глотками проглотила настойку и… «перепрыгнула через пропасть». .

Действие отвара началось не сразу. Посидев несколько минут, внимательно прислушиваясь к ощущениям, Ольга почувствовала, что слегка захмелела. Голова немножко кружилась, и приятная эйфория, похожая на первую волну от шампанского, пришла к ней. Стало легко и весело. Легкий тремор с покалыванием в пальцах и слабое подташнивание особенно не напрягало. Через короткое время – минут двадцать – стены чума ожили и поплыли. Мир вокруг наполнился струящейся энергией, и всякое подобие здравомыслия ее покинуло. Оказалось, что территория ее разума – крошечный островок в фантастическом океане иррационального. Неожиданно исчезли все прямые линии и как-то странно искривились углы. Волнообразные завихрения, переплетаясь и пульсируя красками невероятных оттенков, в народе именуемых кислотными, начали разбегаться в разные стороны. Все кругом изменилось до неузнаваемости. Сквозь узоры и размытые линии неожиданно начали проступать мерзкие физиономии каких-то диковинных существ. Они строили Ольге гнусные рожи, исчезали, появлялись вновь, делали неприличные жесты, хихикали и показывали друг другу на нее своим грязными пальчиками.

Этих существ было порядка пятнадцати-двадцати, и вели они себя предельно развязано. Но самое удивительное – они жрали и пили! Несколько тварей стояло, как собаки на четвереньках вокруг миски и уплетало налитое для них консервированное молоко из банки. Еще двое облизывали своими длинными, как у хамелеонов, языками недоеденный Ольгой плавленый сырок и крошки от пряников. Третьи щипали и теребили за подол старуху, чего-то требуя от нее. Гускеэейн несколько раз отмахнулась от чертенят, но, потом, видимо не выдержав, недовольно охая, все-таки встала. Залезла в свой заветный короб и достала оттуда початую бутылку водки. Невообразимый визг начался вокруг. Мерзкие твари побросали еду и, словно чумазые цыганята, клянчащие на базаре деньги, окружили старуху со всех сторон. Они толкались, отпихивая друг друга, плевались, нецензурно матерились по-русски и протягивали свои противные ручонки с длинными, похожими на пиявки, пальцами. Старуха вытащила пробку из бутылки и начала брызгать водкой вокруг себя.

Видеть духов – это шок само по себе, но нетрезвых – многократный. Теперь они хохотали и в восторге с визгом катались по полу. Некоторые, уже пьяные и сытые, умиротворенно лежали, как свиньи, в луже вдоль стенок чума.

Через кое-какое время все угомонилось. Видение начало медленно исчезать и Ольга постепенно вернулась в свое прежнее обыденное состояние… другим человеком.

Она сидела рядом с очагом и, оглушенная только что пережитым, тупо смотрела на пустую бутылку, валяющуюся рядом на полу. Солнечные лучи, попадая через дымник, освещали левую стенку чума – это означало, что солнце уже перевалило зенит и вот-вот начнет темнеть. Стало быть, в этой реальности она отсутствовала не менее трех-четырех часов. Но в сознании зиял пугающий временной провал. Сколько времени она провела на той стороне точно, Ольга сказать не могла. Часы она не носила, а ее искореженный и оплавленный телефон, зарывшись глубоко в землю, лежал на месте авиакатастрофы в трех днях пути отсюда. Гускеэейн с закрытыми глазами сидела напротив и, слегка покачиваясь, пела. Если, конечно, ее унылое, звучащее на одной ноте «м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м» можно было назвать таковым.

– Гускеэейн, что за тварей я сейчас видела? – осторожно спросила Ольга. Ответа она ждала с ужасом.

Старуха открыла глаза и, как будто очнувшись, переспросила:

– Каких тварей?! А-а, ты про этих? Это духи. Домашние. Самые низкие. Всегда живут с людьми рядом. Просто в шаманском доме их больше чем в других. Русские домовиками их зовут. Противные и жадные. А прожорливые – спасу нет! Но если их не подкармливать – еще пакостники великие. Чуть что не по ним – своевольничать начинают. То утварь домашнюю попрячут, то порох или спички намочат, детям спать по ночам мешают – за нос, за ухо дергают, волосы в колтун такой собьют – век не расчешешь. Кого невзлюбят – душить по ночам будут. А что делать?! Приходится кормить, иначе житья не дадут.

Ольга слушала потрясенная. То, что стало шоком для нее, для этой старой женщины являлось привычной повседневностью! Значит, это не была просто галлюцинация под воздействием какого-то энтеогена[4]. Не могут же два разных человека видеть один и тот же глюк одновременно?! «Это только гриппом все вместе болеют. С ума сходят поодиночке», – вдруг вспомнилось ей.

– Гускеэейн! Но ведь вы не пили ту настойку из бутылки!

В голосе Ольги звучало явное недоверие.

– Мне и не надо. Я и так все вижу. Это не сразу приходит.

Ольга с какой-то невероятной ясностью вдруг поняла: ей придется находить в себе мужество признать, что все увиденное – не галлюцинация, а реальность. Реальность, в которую почти невозможно вот так просто взять и поверить! Но разве то, чему ее учили в университете или в школе, не было той же системой верований? Разве множество научных догм, аксиом и постулатов, не требуют если не веры, то, по крайней мере, убежденности? Часто ли она подвергала сомнению все услышанное и прочитанное за двадцать семь лет своей жизни? И кто сказал, что та же убежденность ученого в своем монопольном праве на истину имеет большую ценность, чем лично пережитый опыт невежественного колдуна? Идет время, одна научная парадигма сменяет другую. Но все достижения науки даже на дюйм не приблизили ее к пониманию феномена разума да и самой жизни. Полный провал! «Сие есть тайна великая». Наука, как и сто лет назад, все еще зависит от точности приборов и от добросовестности чьих-то интерпретаций. Никто не знает и не понимает, как материя связана с сознанием. Древним же знаниям уже тысячелетия. Сейчас ей никто не предлагает во что-то верить. Ей просто дают возможность выйти за пределы пяти органов чувств и все пережить самой. Ольга сделала глубокий вдох и решила принять свою невероятную судьбу.

– Гускеэейн! Я больше не буду противиться зову.

– Хорошо, – спокойно сказала старуха, как будто была уверена в ответе заранее, – времени мало. Мне помирать скоро, а научить тебя надо многому. Сейчас поедим, и ложись спать. Высыпайся. Если ничего не помешает, завтра и начнем.

– Я вижу, вы не удивлены?

– Нет. У тебя глаза светлые. И шалые чуть-чуть. Только такими глазами и видят духов. Я другого шамана среди любой толпы по такому вот взгляду сразу узнаю.

– Но у меня глаза карие, – возразила девушка.

– Я не про цвет.

…Ольга стояла над очагом и с отчаянием что есть силы терла огневую доску. Но трут почему-то не хотел воспламеняться. Кто-то тронул ее за плечо, она оглянулась. Знакомая женщина из прошлых сновидений, заботливо улыбаясь, взяла в руку ее ладонь и провела по доске, и трут мгновенно вспыхнул. Сухой мох и береста загорелись, и в следующую секунду пламя быстро охватило более толстые ветки хвороста. Осветив окружающее пространство, теперь огонь позволял увидеть то, что до сих пор скрывала темнота. В чуме Ольга была не одна. Вокруг очага сидели старик с седыми длинными косами в парке из шкуры какого-то животного, рядом с ним старуха, молодой мужчина и опять старик. И Ольга почувствовала, что ей стало хорошо и спокойно…

6

Прислушиваясь к непривычным звукам утреннего леса, девушка долго лежала, не открывая глаза. Ей хотелось подольше остаться наедине со своими мыслями. Ольга думала о том, что в двадцатом веке западный человек, поправ духовные традиции предтеч, воздвиг новую церковь. Высокомерно встав в центре мироздания, он написал новое евангелие – психоанализ, и себя же назначил его апостолом. Шаманизм же напротив никогда не вычленял человека из окружающей природы. Но что-то начало меняться. Сделав круг, разочарованное человечество в поиске новой парадигмы, свободной от манипуляции и лжи, сегодня вновь, пока еще неуверенно, начинает возвращаться к истокам. У Перуна, Сварога или Одина с каждым годом все больше новоиспеченных адептов – но уже не рабов божиих, а союзников и партнеров. Много лет она стремилось к обретению этого скрытого знания, а получив желаемое, сейчас все ее существо трепещет. Сегодня произойдет прыжок на другую сторону. Старуха еще вечером сообщила об этом. Неизвестность всегда пугает. И манит неодолимо.

В чум вернулась Гускеэейн и, тихо нашептывая под нос свои тунгусские заклинания, начала разжигать очаг. Огонь капризничал, дымил и не хотел разгораться. Шаманка достала из кармана кусочек жира и бросила в костер. Пламя мгновенно вспыхнуло и радостно затрещало. Заметив, как Ольга одним полуоткрытым глазом наблюдает за ней из спальника, старуха пояснила:

– Это для Того-Мусуна – духа огня. Ее каждый раз нужно кормить. Это женская работа. Вставай, одевайся. Поешь с утра хорошенько. После обеда есть больше не будешь.

Завтракали молча. Гускеэейн, как и прежде, поставила угощение и для духов, но Ольге все время мерещилось, что противные ручонки домовиков тянутся к ее миске.

Когда допивали чай, старуха спросила:

– Духи во сне приходили?

Ольга удивилась, как легко и быстро мистическое становится вокруг нее естественным и привычным. Вопрос шаманки прозвучал настолько буднично, словно та поинтересовалась, почем нынче картошка?

– Приходили. Те, что и прежде. Три мужчины и три женщины. Кто они, Гускеэейн? Почему они уже столько месяцев пьют мою кровь и зачем пытают меня?

– Это мугды. Души предков. Шесть самых великих шаманов нашего рода. Такие один раз в сто лет рождаются. А через смерть они дают тебе новый язык, чтобы ты могла общаться с духами и богами. Понятно?

– Чего ж тут непонятного, – грустно ответила ученица, – архаичный паттерн смерти-возрождения.

– Ты сейчас о чем?!

По недовольному взгляду старухи Ольга поняла, что, пожалуй, ей стоило промолчать.

– Не обращайте внимания, Гускеэейн. Это я так, о своем девичьем, – потом, пытаясь уйти от неловкости: – А что, шаманы бывают и невеликие?

– Да всякие бывают. Есть, что и шаманами не назовешь.

В голосе старухи прозвучало нескрываемое превосходство.

– По некоторым и впрямь психушка плачет. Мугды у них совсем слабые. А раз дух-хранитель слабый, то и шаман сильным не будет. А есть шаманы великие и могучие. Таких больше четырех на земле одновременно жить не могут. Все миры для них открыты. Боги и нижние, и верхние к ним благосклонны. Только их тело может вынести мощь богов. И подчиненных духов-помощников у них превеликое множество. Когда последний великий шаман помирает, он своих мугды с собой на тот свет уносит. И тогда они превращаются в небесных духов уже навсегда. Но если мугды на небо не попал, и такое может быть, то рано или поздно он переселится в чье-нибудь тело из своего рода.

Старуха замолчала. Глядя на Ольгу долгим пробирающим до косточек взглядом, она будто испытывала ее.

– Ты последняя. Поэтому вся сила рода Зычигир перейдет к тебе. Великие силы и умения обретешь. Потому что не один мугды у тебя, а целых шесть. А когда помру – семь.

– Но ведь, чтобы стать сильным шаманом, нужны годы и много ступеней посвящений. Я сама это читала. И что? Я так и буду здесь, в тайге, десять лет сидеть?

– Не будешь. Ты женщина – значит уже шаманка. Мужчина долго учится. Потому как мужчина тщеславен. Власть любит и деньги. Мужчина сильный только снаружи. А женщина сильнее его изнутри. Женская магия всегда скрытая, житейская и вездесущая. Еду женщина готовит – магию творит. Одежду шьет – магию творит. Ребенка рожает – великую магию творит. Напоказ ее не выставляет. Почестей не ищет. Силу мужскую женская магия всегда уравновесит. Потому, ежели мужской силы слишком много, бардак тут и наступает.

Гускеэейн замолчала. Казалось, мысли ее находились где-то совсем далеко.

– А древние женскую природу чтили, – словно с укором продолжила она, – потому что домашние чары сильнее таежных. Охотник может долго кругами ходить по лесу и все без толку. Но те, искусные в заклинаниях жены, которые кормят Того-Мусуна жиром и водкой с кровью, действительно по-настоящему сильны. Сидя дома у огня и произнося заговоры, они привлекают добычу. Потому как от духа очага везение зависит не меньше, а то и больше, чем от Синкэна – духа-хозяина охоты.

Ольга улыбнулась. Было забавно слушать, как эта малограмотная женщина легко и незатейливо излагает основы и суть стихийной диалектики – «не нарушающее целостность равновесной системы, разнонаправленное движение энергий».

– Мне все-таки непонятно, почему не дают знания шаману сразу, а требуется несколько ступеней посвящения?

Ольга явно провоцировала старуху.

– Странные вещи спрашиваешь, – изобразив недоумение, ответила Гускеэейн. – Неужели не ясно? Чтобы не убить его. Вокруг каждого человека есть облако. Оно не дает ему увидеть невидимое. Всякое может случиться. И если вдруг облако внезапно откроется и человек увидит все вокруг таким, какое оно есть на самом деле, то может и с ума сойти. Или даже помереть. Над мужчиной облако толще. Оттого, что он существо пришлое. Поэтому и открывают ему глаза постепенно. Женщины на этой земле еще раньше до мужчин жили, и облачко у них тоньше.

Ольга с изумлением смотрела на шаманку. Не в силах сдержать сарказма, Ольга ядовито спросила:

– Это в смысле – мужчины с Марса, а женщины – с Венеры?

Гускеэейн еще сильней поджала отсутствующую губу и смерила Ольгу надменным взглядом.

– Все шутишь, да? Ты бы слушала да запоминала! Помру ведь скоро, и некому тебе будет все рассказать. Прародители у мужчин и женщин разные. Белый бог Хевенки воевал с богом Харги, и земля с небом горели. Выжили только те, кто пещерах от огня спрятался. Успех то на одной стороне был, то на другой. Если посмотреть, война эта и по сей день не утихает. Мужчины всегда обвиняли женщин во всех смертных грехах. Вроде те с темной стороны луны. Глупые. Даже не знают, что это так и есть. Случались времена, когда женщины верховодили, потом мужчины покоряли женщин, вслед за тем женщины опять верх возьмут. Так и будет, покуда не поймут: кто они и откуда?

Бредовее теории Ольга еще не слышала. Что за глупости несет эта полоумная старуха? Но вдруг как удар по голове! Внезапно она вспомнила, что последние исследования генетиков митохондриальной ДНК позволили вычислить «митохондриальную Еву», гипотетическую прародительницу всех живущих в настоящее время людей. Из этих расчетов следовало, что возраст «Адама» – носителя игрек-хромосомы – был предположительно сто тысяч лет, а древность митохондрии «Евы» определяли примерно до двухсот тысяч лет. Выходит, что «Ева» старше «Адама» почти вдвое! Значит, не такой уж это все бред, как может показаться на первый взгляд!

Из памяти неожиданно начали выплывать картинки: она в теле самки гоминида лежит обездвиженная на лабораторном столе… «Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал».

Мозг готов был взорваться. Слишком далеко идущие гипотезы сами лезли в голову. Странная теория безжалостно опрокидывала привычную и до сих пор всех устраивающую картину мира. Ольга понимала, что пока не готова ни осознать, ни принять эту шокирующую информацию. Пытаясь справиться с волнением, обескураженная, она решила перевести разговор на другую тему.

– Гускеэейн, а как зовут моих духов предков? Или у них нет имен?

– Как это нет? Старших из мугды зовут Иркиней и Хорольхон. Чинукай – он до старости не дожил. А женских духов-покровителей зовут Хутевунмэн, Асикан и Геван. Но никто чужой не должен знать их имен. Вот они к тебе и приходят. Потому что тебя выбрали.

Потом грустно покачав головой, добавила:

– Хотя кого им было еще выбирать?

Почувствовав неловкость, Ольга сменила тему:

– А все-таки почему не всякий может стать шаманом?

– Оттого, что первые шаманы родились от семени богов, а не людей. И семя это в их крови. С кровью и передается. Вон Манги, – кивнула в сторону идолов Гускеэейн, – это который стоит напротив входа с копьем и клювом. Многие шаманы вели от него свой род.

Ольга встала и подошла к деревянным изваяниям. Глядя в недобрые глазницы идолов, она ощутила, как холодок пробежал по спине. Присутствие чего-то сверхъестественного было абсолютным. Зябко передернув плечами, Ольга просила:

– А кто из них главный?

– Буга. Это тот, что с рогами лося. Он – весь мир вокруг: земля, небо, вода, ветер. Все! Буга – везде. Верхний, Средний мир и Нижний. И дырка в небе, там, где Полярная звезда. Через нее шаман входит в Верхний мир, а через расселины в земле и водовороты – в Нижний – это тоже Буга.

Ольга подошла к другому стоящему рядом с Буга идолу, явно не похожему ни на один другой из присутствующих. Судя по цвету и состоянию дерева, ей показалось, что истукан древнее всех остальных. По выраженным женским половым признакам – явно хтонический персонаж и мифическое божество, связанное с первобытным культом плодородия. Это что-то ей напоминало. Божество имело в своем облике двойственную природу: смешение признаков рептилии и человека одновременно. Она как будто это все уже видела.

– Гускеэейн, мне кажется, что это божество старше остальных.

Старуха растянула свою сморщенную щель в подобие улыбки.

– Да, так и есть. Это Абуга – прародительница рода Зычигир – мать первой нашей шаманки. На, возьми багульник, кинь в огонь. Боги любят его дым.

Взяв из рук старухи несколько сухих веточек, Ольга бросила их в очаг. Приятный и дурманящий запах мгновенно распространился по чуму. Дым ровным столбом пошел в отверстие наверху. Гускеэейн одобрительно закивала головой.

– Боги приняли твою жертву. Наверняка сегодня все пройдет хорошо и Нижний мир тебя впустит.

Вглядываясь в потемневшие от времени и копоти лики, Ольга думала: судя по именам, в этих мифических персонажах Буга и Абуга – дуалистический образ теплокровного и рептилии трансформируются один в другой. Персонификация мужского эго в женском и наоборот. Скорее всего, все это относится к самым ранним пластам местных верований. Возможно, даже поздний неолит. Синкретический прототип – зарождение твердого мужского начала в жидком – первородном женс…

– Не умничай! – резкий окрик старухи мгновенно оборвал ход ее мысли. – Мозги прочисть! Забудь все, чему тебя учили! Будешь много думать – будешь мало видеть. И ничего не узнаешь. Просто доверься и подчинись. Где они ее только нашли… – с безнадегой в голосе пробурчала, махнув рукой, Гускеэейн.

Ольга открыла рот, а что ответить, не нашла. Ее как будто нечаянно застали в смешной птичьей позе в кабинке туалета. Это было унизительно – старуха читала ее мысли. Даже если забраться человеку в кошелек или прочесть его письма – все это мерзко, но пережить можно. Но мысли! Разве есть что-нибудь более интимное? Только в мыслях человек – истинный. Все, что снаружи – лишь вынужденный компромисс. И когда вдруг понимаешь, что попал в зависимость к силам, контролирующим твой мозг, наступает прозрение: вот она, предельная степень несвободы! Абсолютная власть есть порабощение разума. От осознания возможности обретения подобной власти Ольга почувствовала, как холодные мурашки пробежали по телу…

7

Старуха долго смотрела подслеповатыми глазками на освещенную зарубку на жердине, по которой, как по солнечным часам, можно было определить время, потом тихо сказала:

– Пора.

Кряхтя поднялась, подошла к сундуку и, немного покопавшись, достала из него полусапожки из сукна.

– На, надень олочи. По тайге на шпильках много не набегаешь.

Ольга присела и, надев самодельную обувь, обрадовалась, как ребенок, – расшитые орнаментом мягкие ботиночки оказались ей впору. Они словно давно ожидали ее здесь. Старуха сняла с крючка шаманский бубен с колотушкой и вышла наружу. Ольга направилась следом. Выйдя, она увидела, что солнце, склонившись к горизонту, уже почти коснулось верхушек самых высоких елей. В воздухе чувствовалась сырость: видимо, где-то в низинах уже начинал скапливаться вечерний туман. Еще совсем немного, и начнет темнеть.

– Гускеэейн, а зачем надо ждать темноты? – неуверенно спросила Ольга.

– Потому что мы Зычигир – род черных шаманов. А с духами Нижнего мира надо общаться в темноте. Иногда даже слабый свет может помешать этому.

Пройдя по деревянному помосту мимо тотемов, старуха подошла к ручью. Повернулась, махнула рукой в сторону леса и властно приказала:

– Иди, ищи вход в Нижний мир.

Ольга растерялась.

– Ничего себе! А где же я стану его искать?

Она надеялась, что старуха будет сопровождать ее, и перспектива остаться одной в тайге не на шутку перепугала. Но, увидев непроницаемое лицо старой шаманки, поняла – помогать ей та совсем не собирается.

– Ну, а как он хоть выглядит?

Ольга готова была разрыдаться.

– Ты сама это решишь. Входом может быть что угодно: и дупло в дереве, и пещера, и расщелина в скале. Водоворот тоже может быть или источник какой. Увидишь – сразу поймешь. Этого я сделать за тебя не могу. Все! Иди, ищи.

– А вдруг я заблужусь? Что со мной тогда будет ночью в тайге?

– У тебя шесть духов-защитников.

Ольга поняла окончательно – дальше спорить со старухой бесполезно.

Потопталась на месте в недолгом раздумье, какое направление выбрать. Потом все же решила пойти вверх по течению. Во всяком случае, у нее хотя бы будет ориентир, чтобы вернуться назад…

Высокие, почти по пояс, кусты папоротника разрослись по нижнему ярусу тайги столь густо, что местами полностью скрывали под собой водный проток. Это необычайное буйство растений создавало иллюзию тропического леса, и Ольге стоило немалых усилий, чтобы продраться сквозь плотное сплетение размашистых, как у пальм, листьев. Поросший голубоватым лишайником старый валежник постоянно преграждал путь, и ей каждый раз с трудом приходилось перелезать через лежащие друг на друге деревья. Остатки вечернего света едва пробивались сквозь кроны вековых елей, и по мере того, как уходило солнце, все вокруг становилось еще более мрачным. Ей казалось, что за каждым деревом или кустом притаилась опасность. Страх был совершенно безотчетный. Она толком даже не могла объяснить, кого или чего она боится. Всякое подобие логики было утрачено. Хруст ломающихся сухих веток под ногами или зловещий скрип старых деревьев вызывали почти что панику.