Джованни Боккаччо. Его жизнь и литературная деятельность

Для нас, конечно, не представляет никакой необходимости решение этого вопроса в том или другом смысле. Важно лишь указать, что эта любовь к Фьяметте вызвала появление почти всех поэтических произведений Боккаччо: «Тезеида» и «Филострат» посвящены ей; «Filicopo» написан по ее желанию; она является героиней во «Фьяметте», ее имя прославляется в «Ameto», «Amorosa Visione», «Ninfale fiesolano» [4] и в «Декамероне», и к ней же относится самая большая часть всех лирических стихотворений. Без этой любви к Фьяметте Боккаччо не был бы тем, что он есть.

Как долго длились отношения Боккаччо с Фьяметтой, в точности неизвестно. В то время, когда он писал «Декамерон», т. е. около 1350 года, она, вероятно, была еще жива и продолжала пользоваться обожанием поэта. Но, вероятно, вскоре после того она умерла, потому что в 1355 году Боккаччо подпал уже под влияние другой неудачной любви, вызвавшей его сатиру «Corbaccio» [5], к которой мы еще вернемся. Любовь к Фьяметте была, во всяком случае, его единственной любовью; он остался верен ей даже и после смерти Фьяметты-Марии, как это видно из целого ряда его позднейших сонетов. Фьяметта всегда была для Боккаччо музой, вдохновлявшей его и поддерживавшей в нем священное пламя поэзии, и имя ее останется в потомстве неразрывно связанным с именем Боккаччо.

Около 1339 или 1340 года Боккаччо должен был покинуть Неаполь и вернуться во Флоренцию по желанию своего отца, который перед этим похоронил жену и нескольких сыновей и, вероятно, пожелал, чтоб Джованни помогал ему в делах. Мы уже видели, какова была жизнь в доме отца Боккаччо. Можно себе представить, в каком настроении вернулся Джованни в эту суровую, негостеприимную обитель и как тяжело было ему расстаться с возлюбленной Фьяметтой, с прекрасным Неаполем и с веселым и образованным обществом, в котором он там вращался. И письма Боккаччо, и произведения его, написанные или начатые в этом периоде времени, свидетельствуют о мрачной скорби и угнетенном состоянии духа, в котором он тогда находился.

Впрочем, к причинам такого настроения, касавшимся его лично, присоединялись еще и причины внешние. Флоренция переживала тогда печальное время. Финансовый кризис разорил несколько богатейших банкирских домов, и многие из прежде состоятельных граждан сделались теперь нищими. В числе пострадавших от этого кризиса был, по-видимому, и отец Боккаччо; хотя он и не разорился, но состояние его, во всяком случае, пострадало, и старик стал теперь еще скупее и желчнее прежнего. Вместе с тем и политическое положение Флоренции было поколеблено неудачно кончившейся разорительной войной с Пизой. Партии враждовали между собой. Дворянство, с одной стороны, и низшие классы, – с другой, боролись одновременно с партией именитых горожан, стоявших до тех пор во главе правления. Внутренние беспорядки дошли до последней степени. Можно себе представить, какое печальное настроение должно было вызвать это положение у Боккаччо после всего, что он видел в Неаполе.

Но он, по-видимому, не принимал никакого участия в этих политических волнениях. За время долгого отсутствия его во Флоренции интерес к борьбе местных партий в нем, конечно, ослабел, да, вероятно, ни одна из тогдашних партий и не привлекала его симпатий. Благотворным исходом из мрачного настроения, тяготевшего тогда над Боккаччо, были для него занятия литературой, которым он и отдался с особенным рвением.

В 1342 году приезжал во Флоренцию Николай Аччьяйоли, и встреча с ним временно разогнала мрачное настроение Боккаччо.

В 1344 или 1345 году Боккаччо мог, наконец, избавиться от тягостного пребывания во Флоренции и вернуться в Неаполь. Чем был вызван этот отъезд, – неизвестно, но вероятнее всего, что отец его, женившийся в это время во второй (или третий) раз, не нашел удобным стеснять жизнь молодой жены пребыванием возле нее взрослого пасынка.

Второе пребывание в Неаполе не было для Боккаччо таким светлым и радостным, как первое. Времена переменились. Король Роберт уже умер, на престол вступила королева Иоанна, при неаполитанском дворе наступил период распущенности, и политическое значение Неаполя клонилось к упадку. Сам Боккаччо не был уже тем пылким юношей, каким он появился в Неаполе в первый раз; теперь ему, человеку зрелого возраста, многое должно было показаться уже в другом свете, чем тогда. Ряды друзей поредели, взаимные интересы изменились или ослабели. И в то же время в политической жизни Неаполя происходили бури одна за другой, убийство мужа королевы Иоанны, Андрея, последовавшие затем беспорядки, свадьба Иоанны с Людвигом Тарентским, нашествие венгров, бегство и возвращение королевской четы, чума, – все это прошло перед глазами Боккаччо, и если он, по-видимому, и не принимал участия в этих событиях, то во всяком случае они не могли не отражаться на его жизни, не могли пройти бесследно мимо него, так как одним из деятельнейших участников всех этих событий был, как мы видели, Николай Аччьяйоли, а Боккаччо был к нему более или менее близок.

Его взгляды на события того времени и отношения к ним выразились в его латинских эклогах. Не называя имен, прикрываясь аллегорией, он оплакивал смерть короля Роберта, воздавая величайшую похвалу его деятельности, и вместе с тем с большой симпатией относился к убитому принцу Андрею, мужу королевы Иоанны, а Иоанну выставил под видом волчицы, растерзавшей принца на уединенной лесной тропинке. Потом он восхвалял Аччьяйоли за его преданность принцу Людвигу во время его изгнания, высказывал скорбь по поводу разгрома, который произвел в Неаполе венгерский король, и, наконец, когда Иоанна и Людвиг вернулись из изгнания снова в Неаполь, Боккаччо, вразрез с предыдущим, написал по этому случаю такую преувеличенно хвалебную эклогу, что можно было бы заподозрить его в желании получить какое-либо доходное придворное место. Но такое подозрение едва ли будет справедливо, потому что Боккаччо, по-видимому, никогда не стремился занять какую-либо постоянную должность, ибо иначе он мог бы, вероятно, достичь этого через Аччьяйоли. За такие преувеличенные похвалы ему можно сделать упрек скорее в недостатке литературного вкуса, чем в низменном искательстве. В придворных кружках он вращался больше ради развлечения, да и на него там смотрели не как на искателя придворных мест или политического деятеля, а преимущественно как на приятного собеседника и интересного рассказчика, что подтверждается отчасти и позднейшим намеком Боккаччо, что «Декамерон» написан им по желанию королевы Иоанны. Конечно, должно показаться странным, что Боккаччо, вначале отнесшийся так враждебно к королеве Иоанне после убийства ее супруга, нашел потом возможность не только бывать в ее обществе, но и восхвалять ее. Но оправдание такой видимой беспринципности можно найти в том, что виновность королевы в смерти ее супруга никогда не была доказана. Иоанна была оправдана в этом обвинении самим папой, и когда изгладились в памяти первые впечатления смерти принца Андрея, неаполитанское общество относилось к королеве без предубеждения. Боккаччо же и в том, и в другом случае явился лишь отголоском общественного мнения. В написанной им позднее книге о знаменитых женах он называет Иоанну красой Италии, которой не было равной ни у одного народа, и хвалит даже порядок и общественную безопасность в ее королевстве, что, конечно, является непозволительным преувеличением даже тех удачных административных распоряжений, которые исходили не от Иоанны, а от Аччьяйоли.

В 1348 или 1349 году умер отец Боккаччо, вероятно, во время свирепствовавшей тогда чумы. Боккаччо находился в это время в Неаполе. Мачеха умерла еще раньше, и Боккаччо был назначен опекуном своего младшего брата Якопо. Тогда он отправился во Флоренцию, чтоб принять оставшееся на его долю и на долю Якопо наследство.

Это возвращение во Флоренцию отделяет резкой чертой последующую эпоху его жизни от предыдущей.

Глава IV. Боккаччо как политический деятель. Перелом в его жизни

Его независимое положение после смерти отца. – Последствия чумы во Флоренции. – Политическое положение городов Италии. – Значение Боккаччо среди своих сограждан. – Посольства Боккаччо в Романъю и Равенну. – Посещение Флоренции Петраркой. – Петрарка гостит у Боккаччо. – Дружба Боккаччо и Петрарки и их переписка. – Влияние Петрарки на Боккаччо. – Боккаччо посещает Петрарку в Падуе в качестве посла от флорентийцев. – Поездка в Равенну. – Петрарка поступает на службу к Висконти, и Боккаччо упрекает его за потерю своей свободы. – «Corbaccio». – Влияние эпохи Возрождения на эмансипацию женщин, и взгляды Петрарки и Боккаччо на женщин. – Послание Боккаччо к Пино де Росси. – Леонтий Пилат. – Перевод Гомера. – Посещение Боккаччо сиенским монахом Чиани. – «Обращение» Боккаччо.

Теперь Боккаччо возвращался домой уже не в качестве послушного сына к угрюмому и нелюбимому отцу, а как самостоятельный человек, ни от кого не зависящий и обладающий средствами. Впрочем, средства эти были, вероятно, весьма небольшие, потому что состояние его отца, как мы видели выше, к тому времени уменьшилось, да часть и этого наследства – быть может, половина – отходила к брату Боккаччо, Якопо.

Расстаться с Неаполем ему было теперь, конечно, гораздо легче, чем в первый раз: условия жизни в Неаполе изменились, как мы видели, к худшему, а привязанность к Фьяметте не могла уже играть прежней роли в жизни Боккаччо; ему было теперь 36 лет, а Фьяметте под сорок.

В литературном отношении Боккаччо достиг уже в это время полного развития. Его главнейшие итальянские произведения были написаны, за исключением «Декамерона», который находился еще в зародыше.

Когда Боккаччо вернулся теперь во Флоренцию, она представляла город наполовину вымерший и носила на себе следы недавно пронесшегося над нею бедствия. Здесь, кстати, заметим, что Боккаччо в своем описании флорентийской чумы должен был руководствоваться лишь рассказами очевидцев, а не собственными наблюдениями. Однако и сам он в Неаполе был свидетелем тех же сопровождавших это бедствие явлений, хотя там они проявились в значительно меньшей степени, чем во Флоренции.

Но благодаря энергичному характеру флорентийцев последствия недавних бед стали быстро сглаживаться, и Флоренция снова начала завоевывать себе свое прежнее политическое значение. Политическое же положение всей Италии в половине XIV столетия было одним из самых печальных, потому что представляло непрерывный ряд мелочных интриг, обманов и войн между маленькими династиями и тиранами многочисленных самостоятельных городов и герцогств с постоянным вмешательством пап, императоров и королей, французов и венгров.

Боккаччо, живший прежде исключительно жизнью частного человека и поэта, начинает со времени своего второго возвращения во Флоренцию принимать участие в политической жизни родного города, и мы видим, что флорентийская синьория неоднократно избирает его своим послом к разным дворам и, между прочим, к папе. Несмотря на то, что он не принадлежал к знатному роду и не обладал даже настоящим богатством, его личные качества заставляли гордую своим происхождением и богатством синьорию отдавать Боккаччо преимущество перед всеми другими. Своими литературными трудами он составил уже себе почетную известность; в Неаполе он вращался в придворных кружках, ознакомился не только с придворной жизнью, но и с политическими приемами тамошнего двора, был близок к могущественному в то время Аччьяйоли и в совершенстве говорил и писал по-латыни, бывшей тогда языком не только ученых, но и дипломатов.

Первое посольство Боккаччо было в Романью; но какова была его цель, остается неизвестным. Затем ему, тоже с неизвестной целью, было поручено съездить в Равенну: предлогом же для этой поездки послужило доставление десяти золотых гульденов, неизвестно кем посланных, дочери Данте, жившей в равеннском монастыре Св. Стефана.

Эта поездка была предпринята им в конце 1350 года, а незадолго до нее или вскоре после нее Боккаччо принимал у себя приехавшего в то время во Флоренцию Петрарку.

Петрарка, отправляясь осенью 1350 года в Рим, направил свой путь через Флоренцию, в которой он до тех пор еще никогда не был, так как родился и вырос в изгнании. Боккаччо, узнав об этом, послал ему навстречу приветственное стихотворение на латинском языке, а затем и сам лично вышел встречать его у городских ворот. Эта первая встреча произошла в сумерки холодного октябрьского дня, но она навсегда сохранилась в памяти обоих поэтов как светлое воспоминание, и Петрарка с любовью упоминает об этой счастливой минуте в одном из писем к Боккаччо, написанном десять лет спустя. Петрарка остановился во Флоренции в доме Боккаччо и пробыл здесь несколько дней, а может быть, и несколько недель. Это пребывание доставило, конечно, обоим огромное умственное наслаждение, потому что оба знали и ценили сочинения друг друга, у обоих были одинаковые взгляды на жизнь, на предметы искусства, на науку, одинаковые стремления. С тех пор между ними завязалась и укрепилась та дружба, которая никогда не омрачалась ни малейшей тенью недоразумения или зависти. Здесь, конечно, надо отдать справедливость мягкому, податливому характеру Боккаччо, умевшему добровольно подчиниться Петрарке, столь высоко ценившему свою славу и свое значение; а с другой стороны, и Петрарка был настолько тактичен и деликатен, что никогда не давал почувствовать своему другу в резкой форме свое действительное или воображаемое превосходство.

По приезде из Флоренции в Рим Петрарка написал Боккаччо длинное письмо, и с тех пор между ними началась постоянная переписка, носившая всегда характер не только обмена мыслей между двумя учеными и поэтами, но и дружеских бесед о чисто домашних интересах. Когда Петрарка писал к Боккаччо, он сходил со своего пьедестала и снимал свой венец славы.

Во время начала этой дружбы Петрарке было 46, а Боккаччо 37 лет, следовательно, оба были в таком возрасте, когда характер человека уже вполне сложился, и влияние друг на друга не может быть значительным. Тем не менее, если в области поэзии оба друга шли более или менее самостоятельным путем – Петрарка был по преимуществу лирик, Боккаччо был более силен в эпической поэзии, – то в области развития гуманизма Боккаччо явился прямым учеником и последователем Петрарки. Да и в сфере чисто художественной деятельности Боккаччо не остался, вероятно, без косвенного влияния на него сочинений Петрарки, которые были известны ему еще задолго до личного знакомства с самим поэтом. Влияние же Петрарки на дальнейшее направление уже возмужалого Боккаччо сказалось и в том, что Боккаччо, в юности весьма равнодушный к делам религии, под старость сделался чрезвычайно религиозным. Петрарка же, всегда боровшийся со злоупотреблениями и невежеством духовенства, в то же время отличался благочестием, верою и даже некоторой склонностью к религиозному мистицизму. Весьма вероятно, что совершившийся впоследствии у Боккаччо переворот в его отношениях к религии и церкви был подготовлен его беседами с Петраркой, которого он с величайшей почтительностью называл и учителем, и отцом, и господином.

Впрочем, такое отношение не мешало Боккаччо видеть и слабые стороны своего учителя, и когда в 1353 году Петрарка, всегда проповедовавший в античном, возвышенном тоне, что свобода есть величайшее благо, что жизнь философа – высшее доступное на земле счастье, всегда восстававший против служения тиранам, сам поступил на службу к тирану Миланскому Джованни Висконти, – Боккаччо написал своему другу письмо, в котором резко порицал его за измену прежним убеждениям.

Вскоре после их первого знакомства во Флоренции Боккаччо пришлось посетить Петрарку в Падуе. Флорентийцев огорчало, что прославленный во всей Италии и увенчанный лаврами поэт, которого они имели право считать своим гражданином, до сих пор жил в изгнании, и, чтобы загладить старую несправедливость, они решили звать Петрарку назад во Флоренцию, возвратить ему конфискованное отцовское имущество и предоставить ученую должность при вновь основанной высшей школе. Передать ему составленную в самых лестных выражениях «призывную» грамоту было поручено Боккаччо. Посольство это, однако, не имело успеха. Петрарка слишком сильно свыкся со свободной, бродячей жизнью поэта и ученого и в то время еще слишком дорожил собственной свободой и независимостью, чтобы принять какую-либо постоянную должность и тем связать себя. Но для Боккаччо это пребывание у Петрарки было весьма приятным и еще более сблизило двух друзей.

В 1353 году Боккаччо ездил, вероятно по какому-либо дипломатическому поручению, в Равенну. На пути туда он остановился, чтобы отдохнуть, в Форли и здесь-то и узнал, что Петрарка поступил на службу к Висконти. Это его так поразило, что тотчас по приезде в Равенну он написал Петрарке письмо, о котором мы уже упоминали выше. Это письмо можно признать образцом дипломатической диалектики; в нем Боккаччо должен был, щадя весьма чувствительное самолюбие своего увенчанного лаврами друга, высказать ему в должной форме, насколько его огорчало недостойное поведение Петрарки, некогда столь гордившегося своей свободой и презрением к тиранам. Впрочем, надо полагать, что огорчение Боккаччо было сильно главным образом потому, что Петрарка поступил на службу именно к миланскому тирану, с которым Флоренция, а следовательно, и Боккаччо находились во враждебных отношениях. Признавать же Боккаччо за крайнего и убежденного республиканца едва ли можно. Его отношение к неаполитанскому двору, к Аччьяйоли, посвящение им своей «Генеалогии богов» королю Кипрскому, – все это свидетельствует, что громкие, патетические речи против тиранов, которые он вычитал у древних римских авторов, не всегда приходили ему на память, когда случалось на практике иметь дело с владетельными особами. Одно несомненно, что Боккаччо всегда был готов горячо отстаивать свободу и независимость своей родной Флоренции; в этом отношении он был настоящий флорентийский патриот, возвышавшийся над интересами всяких партий.

Нужно, впрочем, заметить, что едва ли у Боккаччо были очень ясно выраженные и последовательные политические взгляды, да и нельзя этого было требовать от людей того времени, когда вся Европа, а в особенности Италия, находилась в состоянии брожения и хаоса, и именно лучшим-то и благороднейшим людям, прилагавшим к современным им событиям и политическим условиям жизни масштаб возвышенных идеалов и принципов, и приходилось чаще всего глубоко разочаровываться.

К 1355 году относится неприятный эпизод в жизни Боккаччо, подавший ему повод к написанию его знаменитой сатиры «Corbaccio». Поэт, которому было в то время уже за сорок лет, влюбился в молодую красивую вдову, но его любовь была не только отвергнута, потому что сердце дамы принадлежало уже другому, но и осмеяна со счастливым соперником. Боккаччо жестоко отомстил насмешнице, написав на нее едкую сатиру «Corbaccio», что значит злой, отвратительный ворон. Эта знаменитая, выдающаяся по силе выражений и фантазии сатира, переходящая иногда не только границы эстетики, но и границы приличия, носит еще и побочное название «Лабиринт любви». Боккаччо рассказывает в ней, как он, влюбившись и будучи отвергнут, хотел лишить себя жизни; но, пораздумав, решил, что он сам не прав, требуя любви к себе от человека, который его не любит, и что если неудачная любовь причиняет ему страдания, то он один виноват в них, потому что сделал неудачный выбор. Далее он описывает приснившийся ему сон. Ему снилось, что он забрел в дикую местность и хищные звери готовы были растерзать его. На выручку явился призрак старика, который объяснил ему, что эта местность называется «Лабиринт любви», и описал ему все ужасы, ожидающие человека, отдающегося во власть пагубной страсти, которую безумные люди возвели даже в степень божества. Призрак в самых ярких, ужасающих красках выставляет перед ним все недостатки женщин, их ничтожество и злые стороны их натуры. Этот призрак оказывается мужем той самой дамы, которая отвергла Боккаччо. Он предлагает Боккаччо, чтобы искупить сделанную им ошибку, возненавидеть пленившую его, ничтожную женщину и написать книгу, в которой следует показать ее миру в надлежащем свете: ибо поэтам дана власть и возвышать, и низвергать. Он дает призраку обещание написать такую книгу, затем тот выводит его на светлую высокую гору, и Боккаччо просыпается.

Если взглянуть на эту сатиру, переполненную преувеличенными нападками на женские слабости, исключительно как на месть Боккаччо отвергнувшей его даме, то она является недостойной поэта. Но едва ли одна такая цель руководила им. Недаром же возникали даже сомнения, был ли с Боккаччо в действительности тот случай отвергнутой любви, который им описан в «Corbaccio», и не взял ли его поэт просто как более яркую форму для проведения своей идеи. Однако нет оснований утверждать, что эта неудачная любовь Боккаччо вымышлена. Она, вероятно, только помогла ему оглянуться назад и увидеть много дурных сторон там, где он их прежде не видел. В «Corbaccio» он хотел, быть может, показать обратную сторону медали той идеи эмансипации женщин, которая сквозит во всех других его произведениях, и отталкивающим безобразием нарисованной им в «Corbaccio» картины предостеречь от излишних увлечений. В этой сатире Боккаччо является настоящим женоненавистником, в котором никак нельзя узнать автора «Декамерона». Это писал как будто совсем другой человек. Здесь, может быть, есть отчасти и влияние Петрарки, который в позднейшие годы не особенно дружелюбно смотрел на свои юношеские увлечения Лаурой, сделавшись ярым противником женщин, и если вспоминал еще о Лауре, то разве потому, что с его любовью к ней была связана и его слава как поэта.

Впрочем, и Петрарка, и Боккаччо были людьми своего времени, стоявшие на рубеже средних и новых веков. Средневековые понятия о женщинах не могли не найти в них отголоска. Они явились реформаторами всех средневековых воззрений, основателями культуры эпохи Возрождения, но во многом действовали бессознательно, в силу гения, который толкал их на этот путь, иногда, быть может, в противоречии с их убеждениями. Если бы они могли предугадать, до каких пределов дойдет развитие того античного духа, который был вызван ими к жизни, то их бы охватил ужас. Мог ли ожидать религиозный Петрарка, боровшийся лишь с безнравственностью развратного духовенства и бредивший идеальными героями древности, что та самая новая культура, основы которой он заложил, будет впоследствии угрожать самому существованию христианской церкви и вместо доблестей древних героев вызовет к жизни все дурные стороны древнего языческого мира. Быть может, под старость они оба инстинктивно предчувствовали это, и реакция против насажденных ими идей, впоследствии охватившая целые государства, ярко выразилась у Боккаччо в форме того раскаяния и обращения к религии, о которых мы скажем далее. Тем более естественна у Боккаччо, после испытанной неудачи, его старческая ненависть, или, по меньшей мере, презрение к женщинам как отголосок тех средневековых понятий, которые были еще живы. По тогдашним аскетическим воззрениям женщина была во всех отношениях существом низшего разряда, нечистый сосуд наслаждений; безбрачие считалось желанным, почетным и богоугодным делом, а брак – греховным и только по слабости человеческой плоти терпимым состоянием. Хотя женщина в Средние века и воспевалась миннезингерами в возвышенных песнях, но в действительности это поклонение ей было не что иное, как условная ложь. Раба мужчины, она никогда не была его равноправной подругой, и сердечное и умственное общение с женщинами считалось унижающим мужчину. Только эпоха Возрождения принесла женщинам полную эмансипацию от духовного и общественного превосходства мужчины и признала ее способной к высшему развитию; только с этой эпохи началась настоящая общественная жизнь, и женщина заняла в ней подобающее место. Каковы бы ни были крайности, к которым привела эпоха Возрождения и которые вызвали потом неизбежный протест, мы обязаны ей постановкой женского вопроса на ту почву, на которой женщина выросла в полноправного гражданина, подругу и сотрудника мужчины, справедливо деля с ним влияние на течение общественной жизни и способствуя смягчению нравов и более полному, всестороннему развитию духовных сил человека. И то обстоятельство, что Петрарка и Боккаччо в старости стали женоненавистниками, нисколько не умаляет заслуг, которые они своей литературной деятельностью оказали «женскому вопросу». Впрочем, их женоненавистничество проистекало еще и из другого источника. Как люди, чувствовавшие себя стоящими выше повседневных дрязг и домашних интересов, погруженные в научные и литературные занятия, посвятившие этим занятиям всю свою жизнь, они, естественно, искали полной свободы и боялись связать себя хозяйственными заботами и воспитанием детей, если б какой-либо женщине удалось занять место в их доме. В этом отношении примеры древних были им, конечно, хорошо знакомы.

Весной 1359 года Боккаччо посетил все еще жившего в Милане Петрарку. Это свидание, после восьми лет разлуки, доставило обоим друзьям большое наслаждение, и Петрарка весьма неохотно отпустил Боккаччо назад, сетуя на кратковременность его пребывания у искренно расположенного к нему друга.