скачать книгу бесплатно
Изнутри чуть сдвинули дверь. «Сейчас протиснусь, а он меня – по голове хрясь! Никому я бы не посоветовал доверять человеку, побывавшему в одиночной палате в Доме призрения!» – подумал Ник и бочком, задевая давно не штукатуренную стену и неровный край скорёженной двери, пролез в жилище Хома. Всё здесь было почти так, как они, уходя, оставили с Джой. Тот же колченогий стол, узкая койка-лежанка, убогая посуда… Почти… Но не так… Чуть сзади сбоку Ник чувствовал пристальный взгляд, глубокое сдерживаемое дыхание… Хом напуган, обескуражен, тревожен. Он опасен. Одно неловкое движение, и я точно получу по голове. Не оборачиваясь – Хом должен понять и поверить, что я не опасен, – Ник сделал несколько шагов к столу и, не дожидаясь приглашения, уселся на единственный табурет. Теперь, чуть повернувшись, он может лучше рассмотреть Хома. Худой, одетый «по-городскому», что совершенно не вязалось ни со всей обстановкой, ни с самим человеком, старик, сжимая в обеих руках совершенно несуразную палку, с тревогой и недоумением смотрел на нежданного ночного гостя.
– Меня зовут Ник. Я хочу заплатить Вам за ночлег. Этого хватит?
Под настороженным взглядом Хома – тот ни на миг не выпускал из внимания руки Ника – Ник достал из кармана кошелёк, из него – несколько случайно завалявшихся монет.
– Я знаю, этого мало. Но когда вернусь домой, пришлю Вам ещё. Пришлю всё, что скажете. Напишите список. Идёт?
Понял ли его Хом? Понял ли, о чём попросил Ник? Зажёгшиеся в глубоко посаженных сумрачных глазах огоньки красноречиво свидетельствовали о вменяемости старика. Тот Хом, из Дома призрения, которого знал и даже изучал Ник, никогда не повёлся бы на деньги.
– Так как? Разрешишь переночевать?
– Чего уж.
Хом похромал к столу. Костлявая, но совсем не похожая на птичью лапу кисть сгребла монеты.
– Только не балуй. У меня строго!
Хом погрозил Нику дубинкой. Всё так же не выпуская из одной руки палку, другой он выхватил несколько ветхих тряпок из вороха наваленных на лежанке вещей.
– На вот. Ложись где хочешь.
Ник поблагодарил и вышел из хижины. Конечно, он не станет ночевать в одном помещении с этим стариком. И ложиться на эту ветошь, конечно, не будет. Так, посидит снаружи. Подремлет до утра. А потом… Где-то за грядой валунов слышалась большая вода. Шуршали волны, накатываясь на берег, наталкиваясь на прибрежные скалы, как будто лаская, поглаживая друг друга. Ворчали, вздыхая, чуть ворочаясь под ударами волн, поросшие с одной стороны влажным мхом крупные валуны, весело тёрлась, скользя и постукивая, галька. Ник просто сидел. Просто дышал. Просто слушал. Напряжение и суетливая нервозность, неопределённость чувств и ощущений последних дней оставили его. Не существовало такого человека – Ника. Он растворился, слился с огромным дышащим покоем и свежестью миром. Издалека вместе с приближающимся рассветом начали всё явственнее слышаться и другие шумы и звуки. Прятались, искали пристанище ночные птицы и животные. Им на смену всё звонче, всё увереннее звучали голоса дневных обитателей бесконечной величественной системы. Ник проснулся под чьим-то пристальным взглядом. Сразу. И чётко определил себя Ником. На него смотрел Хом. Старик не стеснялся и в упор разглядывал приблудного чудака.
– Слышь, парень, вроде видел тебя где… – вместо приветствия с сомнением покачал головой Хом.
– Доброе утро, – поднялся ему навстречу Ник. Зря он просидел всю ночь. От неудобной позы, видимо, разболелась нога.
– Вряд ли. Я-то из города. А Вы – здешний.
Хом должен сам захотеть рассказать хоть что-то о себе. Если помнит, конечно.
– Здешний. Да. Наплели небось, что нигде, мол, Хом не бывает, деревенщина. А я то…
Хом отмахнулся от попытки Ника объяснить, что никто ничего ему про Хома не говорил.
– Я-то в самом главном Городе был! Так-то! Недавно вернулся! А здесь! Дел-то…
– А что Вы в Городе делали? Где были? – не выдержал, поспешил и всё испортил Ник.
– Что делал? Что делал! А не твоего ума дело! Некогда мне. Пойду. Будешь уходить – дверь-то приставь.
– А собрались Вы куда? – сделал вид, что не понял намёк Хома Ник. – Я тут к бухте хотел добраться. Говорят, очень красиво там. Далеко это?
– Навязался на мою голову. Пошли, покажу. Там я сети держу. Ежели захочешь другое место – иди сам. – прервав молчание, обернулся Хом к идущему за ним Нику.
– Да нет. Вроде про это место рассказывали.
– Ладно. Как знаешь.
Вслед за Хомом Ник вошёл в объятия розово-мерцающей бухточки. Боль узнавания наотмашь – разве воспоминания могут причинять такую боль – ударила с новой силой. Ещё острее, ужаснее, чем в хижине. Всё те же неподдающиеся рациональному пониманию красота и покой. Единство – невозможное по гармонии и цельности цвета и ощущений – единство неба, воды, камней. И… без неё! Без Джой! Вынули, выбросили что-то… Тот самый «замковый» камень – и рушится, осыпается то, что никогда, ни при каких условиях не могло бы, не имело права исчезнуть. Органично-целое и единое распалось на куски, сегменты. Прекрасные, необыкновенные… но всего лишь сегменты. Утратилась гармония единства и целостности. Пока Ник, не решаясь, сомневался, стоит ли ему и дальше оставаться тут, в том, что здесь с ним была Джой, он уже не сомневался. Хом начал возиться с разбросанными по покрытому галькой берегу сетями. Старик ловко складывал в ему одному известном порядке крупные и мелкие ячейки, скручивал, а потом вновь растягивал между воткнутыми в гальку палками полотна-сети. Человек был всецело занят, поглощён привычным, спокойным, ясным и понятным делом. Ник невольно залюбовался неспешной работой мастера. И снова, как и ночью, горечь и обида, неприятие, непонимание всего с ним происходящего улеглись, отошли лёгкой волной. Вот так, в тишине и спокойствии, под редкие крики пикирующих за рыбёшками чаек, мог бы провести… всю жизнь.
Хом изредка поглядывал на странного парня. Сидит. Молчит. Что у него на уме? Нелюдимый и подозрительный по природе, Хом в последнее время перестал вообще доверять кому бы то ни было. А тут – ночью молодой мужик. Сам-то Хом уже не так молод и силён. Ник почувствовал взгляд Хома. Может, надо помочь старику? Но нет. Хом не желал никого подпускать к своим драгоценным сетям.
– Иди, иди. Такие, как ты, и лодку мою спионерили.
Ник не совсем понял значение этого «спионерили».
– Что Хом имел в виду?
– А то, что стащили кормилицу мою.
– Кто же мог? Зачем?
– «Кто? Зачем?» Мало вас таких здесь шастает. Да и свои не побрезгуют.
– Вы уверены, что лодку украли? Может быть, Вы её где-то спрятали и забыли?
Кажется, когда они с Джой… нет, не вспоминать о ней! Просто – видел он какую-то лодку. Споткнулся о неё. Тогда ночью.
– Пошёл ты! Не болен я! Не спятил! Мне бумагу дали! – вот-вот и Хом бросится на Ника с кулаками.
– Успокойтесь, пожалуйста. Не хотел я Вас обидеть!
Ник отступил. Что зря спорить с несчастным стариком. Ник не понаслышке знает, что такое Дома призрения. А уж историю болезни Хома, так получилось, он изучил от корки до корки. Надо просто найти эту лодку. Искал Ник недолго. Да и негде особенно было искать. Они с Джой… Он не может восстановить события той ночи, не вспоминая о ней! Что уж тут поделаешь! Так вот, они с Джой были только здесь, в Сердоликовой бухте и в хижине Хома. Ночью они шли, конечно, наугад. И… где-то здесь… Вот именно – здесь! Среди нагромождения валунов кто-то из них наткнулся, ударился о корпус перевёрнутой вверх дном лодки.
– Идём со мной! Здесь, недалеко!
Нехотя – отстал бы этот прилипала – Хом пошёл за Ником.
Упрятанная среди валунов, чуть в стороне от соединяющей бухту и его халупу тропинки, лодка произвела на Хома ужасное впечатление. Лучше бы украли это несчастное корыто! А так – ясно же, что старик не помнит, когда и как попала сюда лодка. О чём, как не о себе думает бедняга Хом!!! Ник пожалел, что «нашёл» эту старую, рассохшуюся, ни на что больше не годную лодку. Какое там – рыбачить! Выйти в море на такой калоше – опасно для жизни! Но Хом уже примеривался, как поднять, перетащить лодку поближе к воде. Общими усилиями – Ник немедленно бросился помогать – они подняли и осторожно, балансируя по осклизлым валунам, перенесли лодку в бухту. Это оказалось гораздо труднее и заняло больше времени, чем рассчитывал Ник. Вечерело. На высветленном полотне неба стали заметны ещё более светлые капельки – намёки на первые звёзды. Если уезжать – то сейчас. Вот-вот вечер опустит свой бархатный занавес. И дорога вверх – грунтовый серпантин – станет опасной для жизни. Но за весь день Ник не смог поговорить с Хомом. И хотя стремился он в Сердоликовую бухту не из-за Хома, но неожиданная возможность поговорить с бывшим пациентом Дома призрения, с тем, кого Ник отождествлял с «мёртвой голубой птицей», стоила того, чтобы задержаться. Тем более что запас времени у него был. Даже если Ник выедет отсюда завтра утром, в течение дня он доберётся домой. А машина оплачена до послезавтра! Он останется ещё на одну ночь, решил Ник. Хом не умел, не приучен был выражать радость или благодарность. Но по всему было видно, что старик рад этому возникшему ниоткуда молодому мужику и перестаёт потихоньку бояться его. Незваный гость не только не лез с расспросами и всякими вздорными советами, он помог Хому. По-настоящему помог. Сам-то он когда ещё отыскал бы свою лодку! Да и перенести её к воде один навряд ли смог! Когда-то крепкий, жилистый мужик не мог больше полагаться на свои силы. Что-то с ним приключилось! Всё время Хому казалось, что вот-вот, и он поймает за хвост это что-то важное. Ведь что-то случилось! Что-то заставило его очутиться в Городе, в больнице. А Хом даже не помнил, как попал туда. Но когда он пытался вспомнить это что-то, начинала болеть голова. Кружилось и мелькало перед глазами, тряслись ослабевшие от безделья и неподвижности руки и ноги. За те несколько дней, что Хома вернули домой, в посёлок, он только и успел, что чуть-чуть разобраться со своим пришедшим в полный упадок хозяйством. «Не было его дома, – так сказал живущий на площади старинный знакомец, – почти три месяца». И… ничего не изменилось. Тут ты или нет, что собираешься делать со своей жизнью – мало интересовало немногочисленных оставшихся в живых стариков – соседей Хома. Почти все они, волею судеб доживающие свой век в этом умирающем селении, были примерно одного с Хомом возраста. Вдовцы, бобыли – они мало интересовались друг другом. Никто никогда никому из них не помогал. Привыкли они рассчитывать только на себя, на свои силы. И когда незнакомый парень просто так, ни о чём не спрашивая и ничего попусту не говоря, взялся помогать ему, Хом просто-напросто растерялся. И что ему с этим делать дальше – не знал. И, когда парень попросился переночевать у Хома ещё одну ночь – опасно в темноте подниматься наверх, – тот только обречённо махнул рукой: делай, мол, что хочешь: «Я так и знал, что помогаешь не просто так… Вот какая тебе выгода? Устал я от жизни. Совсем растерялся».
Ник, приноравливаясь к неустойчивой походке Хома – не могло не сказаться время, проведённое в «заключении» Дома призрения, – дошёл вслед за ним до хижины. Как выяснилось, и еды-то у Хома не было. Пачка каких-то серых макарон, кулёк с подозрительной крупой, полбуханки высохшего хлеба, соль в смятом спичечном коробке. В надтреснутом стакане – крупно порезанные чайные листья, похоже на заварку. Пока в видавшем виды котелке закипала вода – её Хом брал в стоящей посреди, на так называемой площади, старинной чугунной колонке, – Ник сбегал к машине и принёс все свои припасы. Тушёнка – продукт номер один в неприкосновенном запасе – могла спасти любую ситуацию, вызвала благоговейный восторг Хома. Оголодавшись за день, они вмиг опустошили гнутые, больше похожие на… ни на что не похожие алюминиевые тарелки. Ник хотел было заварить чай, но Хом вовремя остановил его:
– Ты что, парень! Какой, твою душу, чай!
Из-под груды тряпок Хом вытащил несколько листков бумаги, оторвал клочок от одного и ловко – его-то заскорузлыми пальцами – скрутил самокрутку. Раскурить её Хом не успел. На этот раз Ник остановил его.
– Подожди! Что это у тебя?
– Чего психуешь? Не видишь – грязная бумага. Да была, была она у меня. – Хом не мог взять в толк, отчего так посерьёзнел парень. Чего такого увидел он там, на этих заполненных закорючками листах. – Через них и попал я в передрягу. Ничтоже сумняшеся, – добавил Хом.
Ник не верил своим глазам! Тот же характерный наклон, те же чёткие линии букв и ещё – это уже совершенно невообразимо! – какие-то… схемы? Чертежи?
– Послушайте, откуда это? У Вас?
Ник напрочь забыл, что пообещал себе не задавать вопросов! Но как удержаться!
– Ты, парень, прям, как те, в Городе, в больничке. Тоже допытывались, докапывались. Никак поверить не могли, что не знаю я! Может, ты из них, из этих? Притворился: мол, ни при чём я. А сам вынюхиваешь.
– Да нет. Я не из тех. Слово даю.
Ник готов был поклясться, признаться в чём угодно. Такое…
– Просто стоят эти бумажки много. Очень много. Жалко их на курево пускать.
– Много, говоришь?
Хом вынул листы из рук Ника. Рассмотрел. Даже обнюхал.
– А ты откуда знаешь?
– Да возил я одного. Из музея. Много чего наслышался, – на ходу импровизировал Ник.
– Так сколько – много?
– Ну, не знаю я. На лодку новую, дом точно хватит. В Городе знающим людям показать надо.
– Нет уж. Меня туда не заманишь. Хватит. Бывали.
Хом с сожалением следил, как Ник разворачивает самокрутку. Похожий на труху табак просыпался на глиняный замусоренный пол. Ник приложил обрывок к основному листу. Бессмысленные линии на отрывке в нужных местах заполнили текст.
– Видите? Потерпите, не курите. Поберегите листы пока. Я-то не курю, а как вернусь в Город, пришлю и табак, и бумагу.
– Мне много чего надо, торопыга. Только денег совсем нет. А бумажки эти я тебе за просто так не отдам. Не надейся.
– Да мне и не надо. За гостеприимство хочу Вас отблагодарить.
– Ночевал-то всего ничего. Ну, как знаешь.
Невозможно рассказать, объяснить старику, что ему, его хижине обязан Ник самыми замечательными, неповторимыми, самыми волнующими мгновениями в своей жизни! Они ещё немного посидели, помолчали. Очень далеко за краем земли горячий диск солнца погружался в океан. Высокое небо светлело, розовело с тем, чтобы через неуловимые мгновения налиться переходящей во тьму синевой. Золотые полосы предзакатных всполохов бронзовели, притягивали к себе подгоняемые невидимым ветром груды на глазах темнеющих, кремом взбитых облаков. Каждый задумался о своём.
– Ты когда что посылать мне будешь, так найди картину.
– Картину? Какую?
– У матери была. Куда всё делось! Сожитель её пропил. Точно. Я молодой в морях был, когда она преставилась.
Ник молчал. Что тут скажешь? Мать – она для всех и всегда.
– Там женщина… Знаешь…
Хом приглушил голос, оглянулся: не подслушивает ли кто.
– Я её видел.
– Кого? Женщину?
– Я тебе расскажу. Никому не говори. Подумают, я опять того. Местные только и ждут, меня сплавить и хозяйство прибрать. А в Городе начнут допытываться. Вот видишь, – Хом повернул голову, показал несколько выбритых, только начинающих зарастать серым мхом лёгких волос пятен на черепе. – Железки в меня вставляли. Думали чего-то узнать. Так не расскажешь?
– Не расскажу. Слово, – пообещал Ник.
– Она ко мне приходила. И я выздоровел. До того ничего не помнил, а тут – раз, и всё про себя вспомнил. И кто, и откуда. Она только посмотрела… Так… и руку свою положила…
– Она? Какая она?
– Такая. Вся из света. Глаза – вон, как небо. И вроде тёмные, и светлые… такие… прямо в сердце. Только посмотрела. Прямо в глаза глазищами, и я вспомнил. Кто, откуда, что делаю. Она ушла, а меня потом отпустили.
Последнее усилие – рывок, и внедорожник взобрался на гребень, венчающий жутковатый отсюда, если смотреть сверху, ведущий к океану серпантин. Теперь можно обдумать всё, что сказал, и всё, о чём не мог сказать прошедшей ночью старик Хом. Но прежде – внедорожник с лёгкостью преодолевал выбоины и рытвины грунтовки – Ник должен ещё кое-что сделать. Он свернул к первому указанному навигатором населённому пункту. Здесь в местной лавочке, где можно было купить всё, от дедовских электрических батареек, керосина и резиновых сапог до хлеба, джина ядовитого цвета и наверняка вкуса карамельки, ядохимикатов, и вдобавок выпить ужасный тёплый кофе, Ник сделал заказ.
Давно потерявший способность и возможность чему-либо удивляться, продавец, он же хозяин лавочки, замусоленным карандашом выводил список.
– Блок сигарет, фунтик чая, упаковка сахара, соль, ящик консервов. – Да, мы продаём ящиками. – Вот эта крупа. Ещё: пять буханок хлеба, спички. Баранки? Сушки? – Что у вас есть? Доставьте в селение Хому.
– Сегодня?!
Ни машина покупателя, ни его вид – редко сюда залетают такие птицы – не вызывали сомнений, что заказ надо выполнить. И выполнить наилучшим образом. Значит, и цену он назначит соответственную.
Злясь на самого себя, Ник отдал хитрецу лавочнику свои последние наличные деньги. Причём за доставку с него взяли в два(!) раза больше, чем стоила вся покупка!!! Но если уж собрался «вершить добрые дела», то готовься раскошелиться. Своё желание чем-то помочь Хому Ник не мог объяснить рационально. Да и не собирался делать это. Скорее всего, он был благодарен старику. «Свет. Она светилась», – вот что сказал Хом. Он говорил о той, пришедшей к нему в больничную палату, женщине. «Смотри, не выдай меня», – много раз повторил Хом. «Они опять скажут, что у меня не все дома. Никак нельзя мне туда возвращаться. Помру я там. Ты хороший человек». А его – хорошего человека – меньше всего заботило благополучие этого Хома. Из рассказа старика он получил подтверждение существования, точнее, своей связи с Джой. Ведь и он «видел», чувствовал её в ореоле «света». Только для Ника это был лёгкий, сладостный, пронизанный ароматом Джой, свет! И да, они – он и Джой – навещали Хома в его палате! Судя по всему, вскоре после этого – на той же неделе, когда Ник безутешно и безнадёжно ждал Джой, – Хома выписали и отпустили домой.
Резкий звук клаксона заставил Ника вернуться от размышлений в реальный мир. Он выехал на скоростное шоссе. «Смотри, куда едешь, идиот!» – недвусмысленно просигналил проносящийся мимо огромный рефрижератор. Попасть в ещё одно ДТП не входило в планы Ника. Он заставил себя сосредоточиться на дороге. Отбросив все «лишние» мысли, Ник к вечеру добрался до дома. Первым делом он позвонил Ли.
– Машина у меня в гараже. Ключи у привратника.
Ник вынужден был «общаться» с автоответчиком.
– Сообщите, как произвести оплату. И благодарю.
Когда у Су будет возможность, он свяжется со мной. Как делал это… Почему Ника не насторожили неожиданные появления Су? Обычно, когда он нуждался в хорошем массаже, то сам звонил Су: лучшего массажиста не было во всём Городе. Но два последних раза – и для этого не было никаких видимых оснований – Су сам звонил Нику! Почему? Зачем? Что за всем этим?
– Нам необходимо встретиться, – ещё раз набрав номер Су, добавил Ник лаконичное сообщение.
Всё. Хватит. Рефлексию и прочие «завитушки» могут позволить себе только бездельники. Ты выяснил, что были у тебя отношения с какой-то там Джой. Она прекрасная, светящаяся, необыкновенная. И она кинула тебя. Бывает. Смирись. Это не конец света. Ты сам не раз кидал. И тебя ещё не раз кинут. Это жизнь, парень. Раньше тебе это нравилось. И если «получил по носу», это не повод забыть о тех, кто от тебя зависит. Возьми себя в руки – и за работу. Кроме тебя некому оплачивать «Сосны». Не можешь же ты допустить… Нет, конечно. Он сделает всё, что в его силах. И даже… Кончай дурить! Пора начинать жить. И зарабатывать.
И, в общем-то, Нику удалось осуществить своё решение. Конечно, не будем придираться к тому, сколько раз он просыпался, с болью понимая, что сжимает в объятиях подушку Джой, что нет-нет и начинал перепрыгивать с канала на канал в поисках хоть чего-то, связанного с ней. Но в остальном, Ник вёл себя совершенно «нормально». Регулярно, даже не опаздывая, ходил на работу, договорился о подработке – ночных дежурствах. Вторая поездка в селение Хома, оплата внедорожника – пробили ощутимую брешь в его не очень-то жирном бюджете. Да и лодка, и многое другое, что Ник посчитал своим долгом купить и отослать старику Хому, оказалось «удовольствием» не из дешёвых. Так что Ник не отказывался ни от замен, ни от заказных статей, ни от участия во всевозможных, но обязательно оплачиваемых, общественных «дискуссий». Зато приехав навестить Энн в «Соснах», он смог привезти не только сумму оплаты. Любимое печенье Энн, мягкая воздушная шаль… Как маленькая девочка, радовалась Энн подаркам. Да она, по сути, и была маленькой, непосредственной, живущей одним днём девочкой, его с трудом пережившая смерть любимого мужа мать. Может быть, так и лучше – не помнить. Ник привёз подарки и обслуживающим Энн людям. Совсем непростая, даже здесь, в «Соснах», у них работа. Пусть лучше заботятся об его матери.
Жизнь налаживалась. Всё хорошо. Спокойно. Размеренно. По плану. Как у всех. Ник знал о том, что завязавший наркоман или алкоголик мог сорваться. Но причислить себя к этим людям с зависимостью – нонсенс! Наркотики Ник не употреблял, напиваться – ну, бывало. Кто из взрослых мужиков не напивался в хлам! Но жизнь оказалась гораздо красочнее и «веселее». Если бы это могло развеселить Ника! Совершенно случайно на спокойном ночном дежурстве он наткнулся на это. Когда Нику понадобилась подработка, он, конечно, вернулся в Дом призрения. Ночные дежурства здесь оплачивались по очень высокой ставке. На первом же дежурстве Ник разыскал историю болезни рыбака Хома. Он знал её почти наизусть. Во время своей предыдущей работы здесь – тогда Ник тоже брал ночные дежурства – не раз прочёл от корки до корки. Сколько провёл бессонных дежурств в беседах с безумным стариком, сколько размышлял, пытаясь разобраться в нетипичной даже для подобного заведения истории, в странном, не подпадающем ни под одну классификацию психозе необразованного рыбака. В этот раз Ника интересовали только последние, заключительные, листы объёмной истории болезни. Те, в которых описывались последние, перед выпиской, те, когда Ник уже не работал здесь, дни пребывания Хома в Доме призрения. В записях дежурного санитара, затем медбрата, затем врача указывалась дата. Ник сопоставил: на следующий день после их с Джой посещений Хома, день, когда исчезла Джой, речь и всё поведение пансионера Хома кардинально изменились. Осознанно, вразумительно старый рыбак рассказывал о себе, о своей жизни. Выказывал непонимание причин своего пребывания в больничке – так он назвал Дом призрения, выражал настойчивое, но не невротичное желание вернуться домой. Случай был исключительный. Дежурный врач вызвал лечащего. Тот, проведя ещё одну беседу с пансионером, назначил углублённое обследование и, по его результатам, попросил о консилиуме. Содержание в Доме призрения стоило больших денег. Бесплатных, «социальных», то есть тех, за кого платило государство, пансионеров держали здесь, только если их диагноз «представлял научный интерес» или был важен для «государственных целей». Поскольку в поведении и речи рыбака Хома не наблюдалось более никаких изменений, тесты и обследования показывали – с учётом поправок на время, проведённое в одиночной палате, и вызванный этим стресс – норму, было принято решение выписать пансионера Хома. Так, в общем, Ник и предполагал. В нарушение служебных и всяких прочих инструкций он забрал себе из истории болезни Хома так называемый дневник. С этих разномастных, разрозненных листов бумаги да с не совсем адекватного поведения рыбака и началась вся эта история с госпитализацией в Доме призрения. Исписанные характерным почерком листы – то на обратной стороне каких-то рекламных проспектов, то на обрывках бумаги разного качества – не были нужны никому. Кроме Ника. Ведь у него были испестрённые теми же «каракулями» листы, которые он, в конце концов, «выторговал» у Хома в свой последний – Ник зарёкся, что больше не появится в селении, в котором даже воздух напоминал о Джой, – приезд. Чем-то особым во время ночных дежурств Ник не занимался. Как и все, читал, когда удавалось, спал при необходимости – работал над статьями или выступлениями. И пытался разобраться, как он назвал для себя, в феномене Хома. Было что-то загадочно-притягательное, что-то важное лично для Ника в этой истории, в случайных совпадениях, в интуитивных, смутных ощущениях. А вот в это дежурство… Кто подтолкнул руку Ника! В ночной развлекательной программе – она была посвящена куколкам – упомянули и Джой. Всего несколько кадров из хроники, небольшое интервью с её администратором Филлом. И – ремиссия закончилась! Как он мог забыть! Не вспоминать Джой! Как мог жить без неё! Ник начал лихорадочно искать что-то о Джой. Где, с кем, когда она бывает. Где он сможет «поймать» её, увидеть. «Не начинай! Не начинай, пожалуйста!» – молил Ника «внутренний голос», предостерегал здравый смысл. Но Ник только отмахивался. Он не собирается ничего менять в своей жизни. Он просто хочет увидеть эту девушку. Он и не рассчитывает ни на что. Ничего не может быть общего между ним и куколкой. «Ничего не случится, если я увижу её», – окончательно решил Ник, придирчиво рассматривая себя в зеркале. Он идёт на «светское» мероприятие. Не может же уважающий себя мужчина выглядеть несоответственно! Ник, в конце концов, нашёл пати, на котором, судя по слухам в жёлтой прессе, должна была быть Джой. Оказалось, что какое-то время куколка нигде не появлялась. Филл намекал на «чистила пёрышки». «Что бы это значило на их, птичьем, языке?» – не мог сообразить Ник. Спросить было не у кого. Ну, для него это не так уж и важно. Он только посмотрит на Джой издалека. Это остальные, как выразился один из «фанатов», сгорают от нетерпения, млеют от предвкусия – слово-то! слово! – жаждут увидеть свою любимицу. Ника тошнило от всех этих ужимок, этого тона, этого гламура. Как Джой, которую он знал, могла уживаться со всем этим! Вот он – вполне вменяем. Всё понимает. Контролирует себя. Ничего не случится. Никакого рецидива не будет!
Пати – ну и названия они выбирают для своих мероприятий – проходило в большом зале модного ресторана. К удивлению Ника, вход был бесплатным. Только несколько крепких парней у шикарного подъезда. Прошёл их фейсконтроль – и вуаля! – ты среди избранных. Только вот смокинг Ника оказался недостаточно «соответствующим» для этих молодцев. И, если бы не внезапно появившийся на пороге Су – он высматривал кого-то из желающей попасть внутрь толпы – пришлось бы Нику бесславно отправиться восвояси. Су что-то сказал охране.
– Добрый вечер. Проходите, – приветствовал Су несколько обескураженного происходящим Ника.
– Увидимся. Я жду кое-кого.
– Благодарю, Су.
Ник прошёл мимо расступившихся перед ним церберов. Где и как ты собирался искать её? Ник оказался в плотной толпе, на первый взгляд, беспорядочно движущихся людей. Он снял с подноса предложенный официантом – хорошо хоть Ник не надел фрак – бокал с каким-то напитком. Гораздо удобнее наблюдать, когда делаешь вид, что напиваешься. Вот в зал, ведя за собой двух девушек экзотической внешности, вошёл Су. На ходу издали чуть поклонился Нику. Су – вот кого меньше всего ожидал увидеть здесь Ник. В последний раз они виделись довольно давно. Как обычно, ни о чём не расспрашивая, Су забрал внедорожник и причитающиеся к оплате деньги. И в ответ на слова благодарности произнёс свою фирменную фразу: «Мы доверяем клиентам, а клиенты доверяют нам». Спросить о том, что занимало Ника – о «своевременных» появлениях Су в его жизни – Ник не сумел. Попросту не успел. Су распрощался очень быстро. И вот они встретились здесь, в неподходящем для них обоих месте. Хотя что, кроме того, что он прекрасный массажист, знает он о Су? Ник поднёс бокал к губам. Стоп! Он не знает, что налито или намешано в этой дармовой выпивке. Безопаснее – воздержаться. Между тем в движении разнаряженной, кто во что горазд, толпы – и почему им не понравился мой смокинг? – Ник заметил какой-то порядок. Люди двигались как бы по спирали, стремясь от одного «центра» к другому. Всплески блицев фотографов указывали на расположение этих центров притяжения. «В одном из них должна быть Джой», – уверил себя Ник и начал, сообразуясь с движением перебрасывающихся приветствиями, обнимающихся, останавливающихся выпить людей, продвигаться к этому «центру». Над огромным залом висел гул из голосов, звона бокалов, шарканья ног, цоканья каблучков, настраиваемых музыкальных инструментов. Нику не надо было ни с кем здороваться, целоваться, выпивать и разговаривать, и он довольно быстро переходил от невнятно декламирующего что-то устрашающего вида мужчины к крупной, еле прикрытой клочками ткани и макияжем женщине, а от неё – к яростной дискуссии двух козлебородых, вот-вот они начнут колотить друг друга, переборщивших с косметикой и удушливым парфюмом, субъектов. Ника не интересовало кто, что и о чём. Странные, самовлюблённые люди. Толпа разряженных, чем-то кичащихся бездельников. Что он тут потерял? Зачем вообще пришёл?
– Ты заметил? Она изменилась.
