скачать книгу бесплатно
Он проснулся слишком неожиданно. Резко поднявшись на кровати от испуга, что проспал или что что-то случилось, он тут же ощутил головную боль. Так просыпаться вредно для здоровья, решил Аран, вскочив на кровати, как сумасшедший, и тут же осознав, что его разбудили лишь смешанные звуки орущего будильника, стука в дверь его спальни и остатков голосов его сновидения. Он тут же вспомнил, что ему приснился сидящий на троне Новак, который хохотал во весь голос, и Нэт Гоббинс позади профессора, поправляющий очки и грозящий пальцем. Простонав, Аран снова упал на подушку и зажмурил глаза от резкой боли в висках.
– Аран, встаешь, спрашиваю? – крикнул Овид уже из кухни.
– А разве есть выбор? – тихо пробормотал он себе под нос. – Даже проспать не дадут толком.
Стоя в ванной перед зеркалом с бритвой в руке, методично проводя лезвием по правой щеке, Аран устало рассматривал свое лицо. Чуть бледное, с темными кругами под глазами, с застывшим выражением равнодушия. Он попытался улыбнуться, и от этого действия он почувствовал непривычное напряжение в скулах и вокруг губ. Его лицо совсем отучилось улыбаться. Скользнув взглядом до своих растрепанных волос, он поймал себя на мысли, что не мешало бы подстричься. До того, как они с Овидом съехали на съемную квартиру, волосами сыновей занималась мать семейства. Однако типично еврейские кудрявые волосы Овида по мнению Арана подстригать всегда было легче: кудри сглаживают или маскируют неровности стрижки. На прямых густых волосах Арана часто можно было заметить ряды ровного разреза ножниц. Возможно, по этой причине у него и появилась привычка все время взлохмачивать свои волосы, чтобы они просто торчали во все стороны и чтобы никто не догадался, что подстригала его мама.
Придя к выводу, что парикмахерская может потерпеть еще недельку-другую, он умыл лицо и вышел в кухню.
Все слишком привычно, слишком знакомо. Тот же завтрак, та же улица, тот же маршрут, разве что увеличившаяся на единицу дата дня. С сигаретой во рту он простоял у входа в университет до самой последней минуты, максимально оттягивая момент учебы, пока не начал моросить слабый дождик. Заметив Лору и Бейб, направлявшихся к зданию, он выбросил сигарету в урну и присоединился к девушкам:
– Как делишки?
– Аран, чтоб тебя! Ты вчера так и не появился больше! – возмутилась Лора, когда он поравнялся с девушками.
– Неужто я пропустил что-то даже более интересное, чем мое выступление?
– Из-за тебя Новак был потом не в настроении, и нам всем досталось!
– Правда, – подтвердила Бейб, – он к каждому дебату потом прислушивался и встревал с вопросами. Гарду так вранье простили.
– Дебатам, а не дебату, – бездумно поправил ее Аран. – О, кстати, а про столовку вчера никто ничего не говорил?
– А что с ней?
– А, ничего, значит.
Все лекции Аран дрейфовал в своем пустом от мыслей сознании. Время от времени он чувствовал, что сидящая по соседству Лора начинает что-то конспектировать, и заставлял себя прислушиваться к преподавателю Правоведения, но лишь с тем, чтобы минуту спустя снова погружаться в туманный ступор. Даже во время перерыва он не стал по привычке сбегать из кабинета раньше всех, а уронил голову на руки, ожидая, когда проходы освободятся, и он сможет в одиночестве покинуть аудиторию. Несколько студентов все еще копошились на своих местах, когда Аран решил, что больше не в силах высидеть в аудитории ни минуты, и поднялся со своего места. Уже в дверях он закинул расстегнутый рюкзак за плечо, но лямка порвалась, и все его вещи рассыпались по всей округе, напомнив Арану большой снежный ком, который они с Симом пускали с горы, чтобы он, докатившись донизу, врезался в дерево и грандиозно разлетался на части в разные стороны. Глядя на сигареты, канцелярию, тетради и учебники, разбросанные по неровному периметру, он развел руки в стороны, ударил себя по бокам и громко возвестил:
– Ну твою жешь ты…!
Но затем резко набрал воздуха и, не закончив ругательства, молча выдохнул, обреченно нагнулся и стал собирать свои вещи в порванный рюкзак. Спихивая все резкими движениями, он про себя пытался подобрать подходящее слово для такого невезения. Ему показалось, что позади него кто-то нагнулся, чтобы что-то поднять. Не желая, чтобы ему помогали, все еще стоя на коленях, Аран повернулся и поднял голову. Артур Гард стоял в дверях перед Араном и задумчиво смотрел на него сверху вниз. Его лицо не выражало никаких эмоций, лишь намек на его привычное высокомерие и скуку проглядывался в его глазах. Не зная, ожидать ли от этой встречи новой потасовки после вчерашнего, Аран на всякий случай постарался стереть эмоции защитной агрессии, но почувствовал, как слегка стиснул зубы. От него не ускользнуло, что брови Артура Гарда чуть дрогнули и недовольно нахмурились, но ни один из них не произнес ни слова. Гард не смотрел ни на вещи Арана, ни даже на него самого, но был прикован взглядом к его глазам и нахмурился еще сильнее.
– Арти, мы идем? – выкрикнула Лейла, фамилию которой Аран не помнил. Ее практически всегда можно было увидеть с Артуром, и по общим теориям они были парой, хотя точно этого утверждать никто не мог из-за того, что Гард всегда был в окружении как минимум трех девушек и не всегда сокурсниц.
Гард ничего не произнес. После еще двух секунд он наконец скользнул слегка надменным взглядом в сторону, перешагнул через вещи Арана и не спеша направился к Лейле и ожидающей его группе почитателей. Аран мрачно проследил за ними, но задержал взгляд на правой руке Гарда. Закинув наискось через голову свой черный портфель, левую руку он сунул в карман брюк, задрав с одной стороны подол кашемирового полупальто, но в правой руке он прокручивал пальцами шариковую пластмассовую ручку Арана.
Толкнув дверь в подвальное помещение, он моментально прогрузился словно в уютную изолированную сферу с приглушенным светом, с запахом картофельных чипсов и сигарет и со странной, но успокаивающей музыкой. Почему этот бар стал прибежищем для Арана, он и сам толком не знал. Но с того самого дня, как он открыл для себя это местечко в подвале дешевого отеля, он навсегда отказался от всех заведений, в которых бывал раньше. Возможно, дело было в музыке, играющей в этом баре. Здесь ставили иногда диски, но чаще винил, чего уже не так часто услышишь. Аран никогда не разбирался в музыке, у него не было любимых исполнителей или стилей – в отличие от Овида, который по праву считался главным меломаном в семье Рудберг, – но на интуитивном уровне он ощущал, что музыка, играющая в этом баре, имеет особые свойства. Для начала, он не мог в уме воспроизвести практически ни одной мелодии и песни, которые слышал – настолько сложными и разнообразными они казались. А потом, не зная ни имен исполнителей, ни названий композиций, он уже убедился, что музыка именно в этом заведении его успокаивает и довольно часто совпадает с его душевным состоянием. Возможно, именно поэтому первое, что он заметил, как только появился в дверях бара, было то, что в эту минуту музыка была живая.
На импровизированной сцене в самой глубине зала за пианино сидела девушка и одной рукой вела соло под аккомпанемент ударника, который ненавязчивым фоном стучал кисточкой по тарелке. Их простой дуэт был настолько гармоничен в мелодии, что они импровизировали в композиции, даже не глядя друг на друга. Ударник вел ритм с закрытыми глазами, расслабленно и, будто не играя, а слушая их собственную мелодию. А на лице девушки время от времени проскальзывала улыбка, должно быть на особо звучных аккордах. Аран застыл на входе, зацепившись восхищенным взглядом за музыкантов, и только несколько секунд спустя заметил с краю на сцене еще одну девушку, разбирающую штатив с микрофоном.
– Котик, а захватишь, пожалуйста, еще и стойку? – громко сказала вторая девушка, и из двери с табличкой «Только сотрудникам» вышел еще один музыкант и подошел к ней, одарив ее мимолетным поцелуем:
– Да с удовольствием, солнце.
Он взял стоящую в углу гитару, прихватил штатив с микрофоном и снова скрылся за дверью.
Аран прошел внутрь и сел за барную стойку с самого края. Заказав себе пиво, он снова кинул взгляд на сцену, откуда два музыканта уже переносили ударную установку в подсобное помещение, и заметил официантку, которая со смехом о чем-то переговаривалась с двумя девушками. Он сразу ее узнал, потому что часто попадал на ее смены. Она стояла с пустым подносом в руке, уткнув его в свой бок, и с улыбкой кивала пианистке.
В баре стало непривычно тихо, когда музыканты перестали играть, и Аран тут же почувствовал дискомфорт при особо отчетливом звоне посуды или звучном кашле посетителей. Теперь было даже слышно шаги официантки.
Рядом за барной стойкой появился один из музыкантов и дал «пять» бармену:
– Ян, сделаешь нам чая, пожалуйста?
Аран с некоторым удивлением искоса взглянул на соседа.
– Без проблем, Серж.
– Кристи, ну надо больше Лину Хорн! Ты же ее раза три уже ставила! – неожиданно выкрикнул музыкант шутливым тоном, и до Арана донеслись звуки песни из колонок проигрывателя. Он проследил взглядом до музыкальной установки и увидел, как официантка подпевает с чехлом из-под пластинки в руках:
– Я лучше буду одинока, чем счастлива с кем-то еще!
Не глядя в ответ на музыканта, она лишь с улыбкой отрицательно подвигала пальцем, положила картонный чехол рядом с проигрывателем и направилась к столику забрать пустые бокалы мартини.
– Вы здесь играете? – вдруг спросил Аран, удивившись своему собственному вопросу, вернее, тому, что он что-то вообще спросил у другого человека. Однако музыкант вежливо посмотрел на Арана и спокойно ответил без тени снобизма, которым иногда страдают выступающие на сцене местные звезды:
– А, да. Мы здесь по средам и четвергам с семи до девяти.
– Да? Буду знать. Я всегда хожу сюда, но только обычно позже прихожу.
– Понятно. Тоже ценитель хорошей музыки?
– Э-э, ну… музыка здесь хорошая, да.
Он выпил немного пива и снова удивил себя собственным голосом:
– Я – Аран.
– Серж, – ответил музыкант и протянул руку для пожатия.
– Вы вчетвером, да, выступаете?
– Ага. Вон там с волнистыми волосами – Лина, моя жена и наш вокал, а рядом Моника, она на пианино играет. А где-то тут еще Матеуш бегает, муж Моники, он на ударных сидит.
– А вы?
– Я? Гитара.
– А где чай? – донесся чей-то голос. Второй музыкант появился рядом и положил обе руки на стойку.
– Уже на подходе, – ответил просто бармен.
– Мати, имей совесть.
– Ага, сам поди сидишь в очереди за чаем!
Они посмеялись, и Матеуш глянул через плечо Сержа на Арана, забывшего про свое пиво и бесстыдно рассматривающего четверку музыкантов. Серж чуть отодвинулся от стойки:
– Это Аран. Любитель хорошей музыки.
– Матеуш. Это хорошо, что любитель хорошей музыки. Может, хоть ты растолкуешь Сержу, что такое триольное исполнение, – он посмотрел на друга. – Я на соло Моники что говорил? Триолку давать. А ты как пошел…
– Так, стоп, стоп, – прервал его гитарист, подняв правую руку. – Я это помню. Но, во-первых, Моника вела тремоло, как мы могли перебирать вдвоем, если соло ее?
– Так ты же там вообще синкопу дал!
– Ну синкопа – это две ноты от меня, а не сто две, как в ее тремоло.
– И вот как раз ею ты и сбил ритм.
– Так, стоп, давай сначала разберемся, что есть синкопа. Ритм ведешь ты, значит, сбить я ничего не могу. Синкопа – это всего лишь смещение…
– Ой, все, понесло. О, чай! А где наши девчонки?
Аран так и продолжал с некоторым изумлением наблюдать за музыкантами. К ним присоединились две девушки, которым Ян уже протянул чашки с чаем. Они все переговаривались вчетвером, Матеуш много шутил, Серж больше молчал, Лина жестикулировала обеими руками, рассказывая о чем-то Монике, а Аран все еще сидел рядом и бессовестно разглядывал четверку друзей. Он никогда не встречал таких людей. Точнее, не людей, а их взаимоотношений. Они будто жили в совершено ином измерении, говорили на каком-то другом, понятном только им языке, шутили без обид, понимали друг друга с полуслова и могли неожиданно просто замолчать и уйти каждый в свои размышления, чтобы тут же начать и подхватить новую тему. Он подумал о том, как нереально потрясающа их жизнь. Они занимаются тем, что любят, получая удовольствие и от своего дела, и от общения друг с другом. Аран всегда полагал, что в реалии это невозможно. Ему всегда так говорили.
– Кристи! – снова выкрикнул Серж, и Аран понял, что она снова поставила песню на начало.
– Сейчас, сейчас, последний раз! Обещаю! – замахала руками официантка, стоя у проигрывателя.
– Так, заберите у нее кто-нибудь Лину Хорн, ради Бога! Пожалейте мои нервы!
– Ты мои лучше пожалей. Когда я прошу вести триольно, я имею в виду триольно!
– Нет, ну смотри… Ян, а можно листок бумаги, пожалуйста? О, салфетка тоже пойдет! И ручку, если не сложно. Благодарю! Синкопа у нас как строится? Удар, потом пауза на одну ноту…
– Моника, зая, давай местами пересядем?
Аран наконец отвернулся. Ему стало грустно. Возможно, от того, как потрясающе они смотрелись все вчетвером. Как одна семья. А иногда на слишком потрясающие вещи смотреть не хочется, потому что они принадлежат не тебе. Он достал по привычке пачку сигарет, но курить передумал и просто положил ее рядом на стойку. Бесцельно поведя глазами по помещению, он только сейчас понял, что картины на стенах на самом деле были черно-белыми фотографиями каких-то музыкантов. Здесь, видимо, действительно все крутилось вокруг музыки. Глубоко вздохнув, он снова выпил немного пива.
Четверка музыкантов скоро начала собираться уходить. Распрощавшись с барменом, они обнялись с официанткой, и уже в дверях Серж обернулся:
– Кристи, в воскресенье в три, не забудь!
– Да, да! А что с собой-то принести?
Моника ответила за Сержа:
– Ничего! Мы с Линой пирог испечем!
– Ладно, до воскресенья!
Кристи зашла за стойку бара и стала одной рукой выставлять грязные стаканы в раковину, второй уже открывая посудомоечную машину. В воздух поднялись клубы жаркого пара. Аран подпер подбородок кулаком и, постукивая краем стакана с пивом о верхние зубы, с непонятной грустью стал рассматривать завихрения пара в свете навесных ламп над барной стойкой. Он так ушел в свои наблюдения, что нечаянно дернул стакан и выплеснул немного пива на стол.
– А, черт, – тихо сругнулся он и обратился уже громче, – а можно, пожалуйста, салфетку?
Пока он легонько тряс пальцами, сбрызгивая с них пиво, рядом с ним водрузилась огромная пачка. Он удивленно усмехнулся и поднял глаза. Официантка, все еще занятая стаканами, не глядя, положила для него стопку салфеток.
– Спасибо, Кристи, – произнес он, не раздумывая над словами. Девушка резко обернулась и подозрительно посмотрела на него. А секунду спустя приподняла голову и, догадливо хмурясь, показала на него пальцем:
– А-а, это тебя я выпроводила как-то на днях.
– Ну я бы не сказал, что уж выпроводила…
– Ты извини, что я так грубо тогда. Мы с Яном решили, что ты был пьян в стельку…
– Вот только меня не надо примешивать, – с улыбкой покачал головой бармен. – Я всех посетителей люблю и уважаю и никому не грублю.
– Да бросьте, не в обиде, – с усмешкой ответил Аран, стянув одну салфетку и отодвигая оставшуюся стопку в сторону. Про себя он вспомнил свои собственные грубости, сказанные обидчикам и тем, кого хотел обидеть сам, и улыбка исчезла с его лица.
– И все равно, – посетовала девушка. – Нехорошо получилось. Ой, Ян, а давай, а?
– Хм… что с тобой поделаешь? Не вижу, за что надо извиняться, но давай. Только боссу не скажем, окей?
– Конечно, не скажем! – она посмотрела на Арана. – Только тебе придется отсюда отсесть.
Аран прыснул пивом:
– Это что, типа сейчас так извинились? Меня опять выпроваживают отсюда?
– Да нет, – рассмеялась официантка, – в смысле, я хотела сказать, пересесть. За столик.
– Зачем? Мне здесь, с краю уютно.
– Перебирайся, говорим тебе, за стол!
– Не говорим, а говоришь, – опять поправил ее бармен. – Послушай ее лучше, парень, а то хуже будет.
Ничего не понимающий Аран, все еще усмехаясь, стащил с соседнего табурета куртку и порванный рюкзак, прихватил стакан пива и направился к самому дальнему угловому столику. Он посмотрел на пустошь, где еще полчаса назад стоял микрофон и колонки, и попытался представить себе, каково это стоять на сцене перед незнакомыми людьми. Уже от мыслей об этом ему становилось неуютно.
Десять минут спустя он заметил направляющуюся к его столику девушку с гамбургером и картофелем на подносе. На его удивление она выставила все перед ним и показала на еду открытой ладонью:
– А вот это уже – наше извинение. Ну или мое, раз Ян в этом не участвует.
– Ты что, серьезно? – недоуменно спросил он.
– А что, говядину не ешь?
– Ем.
– Ну так ешь.
– Сп-спасибо, – он вдруг вспомнил Нэта Гоббинса и понял, как иногда бывает сложно не споткнуться на речи.
– Приятного аппетита, – похоже, она немного засмущалась, потому что тут же пожала она плечами и ушла к другому столику. Аран ошеломленно посмотрел на стоящую перед ним тарелку, сморгнул и взял вилку в руку. За всю жизнь Арана это был первый случай, когда кто-то перед ним извинялся. Он полагал, что никаких просьб о прощении он не заслужил, однако, не имея подобного опыта, совершенно не знал, как нужно реагировать на попытки другого человека извиниться, и слегка растерялся. Уже на половине гамбургера и почти пустой тарелке картофеля он все же почувствовал укол совести за незаслуженный ужин, но при этом был благодарен девушке за то, что она больше ни разу не затронула неловкую тему об их неудавшемся прощании два дня назад и его бесплатной еде. Собственно, их мимолетные разговоры, пока она пробегала мимо его столика, велись на отвлеченные темы и настолько легко и свободно, что Аран не сразу осознал, что ведет обычную беседу с незнакомым человеком.
– Может, хочешь попробовать сыграть на пианино? – спросила она, убирая пластинку в чехол и меняя ее на новую. – Все время смотришь на него.
