Дикий друг отца

♥. ♥. ♥.

Солнце ослепляло, когда я выпорхнула из машины, стремясь как можно скорее покинуть салон авто.

Байк Чернова затормозил у тротуара. Звук его мотора, казалось, заставил головы всех вокруг обернуться в его сторону.

Сам водитель, как всегда, был непроницаем: черная кожанка, скрещенные на груди руки. Стоял, возвышаясь над остальными студентами, словно каменная статуя.

Я старалась меньше смотреть в его сторону (хотя это трудно, поверьте!) и пошла к входу в университет. Чернов остался стоять у мотоцикла, наблюдая за мной и его присутствие ощущалось в воздухе.

В универе стало как-то не по себе. Будто я вышла на сцену под прожекторы, но вместо аплодисментов слышала лишь тихий гул.

Студенты, проходившие мимо, бросали на меня взгляды, полные… чего? Не сочувствия, точно. Скорее, насмешки и осуждения. Они перешептывались, тыкали пальцами, некоторые даже отворачивались, качая головой.

Я чувствовала, как краска заливает щеки. Что происходит? Неужели у меня что-то не так с одеждой? Или, может, на лице размазалась тушь? Лихорадочно проверила лицо используя фронталку, но все было в порядке.

В аудитории стало еще хуже. Казалось, будто все взгляды прикованы ко мне.

Я села на свое обычное место у окна, пытаясь не обращать внимания на перешептывания. Чувствовала себя словно зверь в клетке, выставленный на всеобщее обозрение.

Что происходит? Неужели все дело во вчерашнем скандале? Но откуда тогда эти взгляды, как будто это Я затащила в постель парня своей лучшей подруги, предав ее?

Ответа не было, только давящее ощущение неловкости и непонимания.

Еще и пара у идиотского препода по этике – Рыков этот, мать его! Молодой красивый мужик, все девочки от него до мокрых трусов в восторге, а он – зверюга редкостный! Никаких телефонов на парах, никаких перешептываний, повернешь головой не в ту сторону – сразу заметит и прилюдно отчитает, у него даже чихнуть на паре страшно. Какой тут спросить у кого-нибудь что происходит?

Моя соседка по парте – тихоня и редкостная заучка – Юлька Ковалева впервые подала признаки социализации и осторожно протянула мне какой-то клочок бумаги. Я аккуратно его подцепила и долго держала на парте под ладонью.

В тишине аудитории, нарушаемой лишь размеренным голосом Константина Алексеевича, мой бешеный пульс оглушал, перекрывая его монотонную лекцию.

Наконец, я улучила момент и развернула записку. Почерк был не Юлькин, она пишет намного аккуратней. Это скорей всего кто-то из одногруппников.

“Мне как раз нужна щель побольше, у меня тоже тоПолиных размеров, набери состыкуемся! Если ты понимаешь, о чем я”

И ниже телефон.

Что, блин, происходит?!

Внезапно, чья-то рука шлепнула по парте, зацепив записку. Я не успела среагировать, как она оказалась у преподавателя. Когда он прочитал ее, его брови изумленно приподнялись. Он молча достал телефон из кармана и набрал номер. С задних рядов раздался тихий звонок

Константин Алексеевич в одно мгновение разыскал автора записки и громко рыкнул:

– Спицын, пошел вон отсюда! – строго рявкнул препод. – Увидимся на зачете. И спойлер – с первого раза ты не сдашь!

Потом он перевел взгляд на меня и поджал губы, наверняка думал какое и мне наказание придумать за то, что отвлекаюсь на записки во время лекции.

– Думаю, вам стоит выйти привести себя в порядок, Тополева, – нетерпеливо бросил препод и вернулся к своему месту с запиской смятой в руке.

По рядам уже прошлись смешки и я не стала заставлять Рыкова повторять дважды, собрала свое барахло и выскочила из аудитории.

В коридоре, лениво прислонившись плечом к подоконнику, стоял мой телохранитель. Одному Богу известно как ему удалось пройти через охрану в виде Зины Петровны! Цербер редкостный!

Мой защитник что-то сосредоточенно и хмуро изучал в своем телефоне. Заметив меня, он сразу выпрямился.

Первым желанием было подойти к нему и поплакаться (хотя понятия не имею, откуда такой порыв), а потом потребовать возмездия. Я хотела, чтобы он взял и скрутил обидчика, как вчера моего бывшего, и заставил страдать.

И, сюрприз-сюрприз, когда я обернулась, то увидела Спицына, который смеялся, разговаривая по телефону. Хотя его исключили с занятий по этике до самого зачета, он, казалось, был совершенно не расстроен.

Собрав всю свою злость в кулак, я подбежала к нему, словно вихрь, развернула к себе и ударила кулаком в лицо.

– Эй, ты чо вообще звезданулась, Тополева?! – взревел Спицын и…

… коснулся моего плеча.

Я даже не успела моргнуть. Все вокруг взорвалось в какофонии движения и боли.

Доли секунды – я видела лишь размытую тень атаки. Спицын даже не успел понять, что происходит, как Чернов уже скрутил его в неестественной позе, прижимая к полу. Хруст, приглушенный стон боли… все произошло так быстро и жестоко, что мой разум отказывался это принимать.

Я стояла, словно парализованная, наблюдая за этой сценой насилия с ужасом и недоумением.

Чернов отпустил парня только тогда, когда тот перестал сопротивляться, оставив его лежать на полу, тяжело дыша.

Парень с трудом поднялся на ноги и смог убежать, скорее всего, благодаря адреналину, страху и состоянию аффекта.

Мой защитник повернулся ко мне, и его лицо вновь стало непроницаемым.

– Все в порядке? – спросил он, как будто ничего не произошло.

Я смогла лишь кивнуть, не в силах произнести ни слова. Вопрос был риторическим. Ничего уже не было в порядке. Он, что? Реально готов любого, кто меня коснется нейтрализовать самым жестоким образом?

– Ты в курсе за что ты его скрутил?

– Сопляк не был в списке людей, которых можно подпускать к тебе, – не предположил, а констатировал он.

– Но… реально, я же не могу предвидеть кому придет в голову дотронуться до меня, ты же не можешь калечить всех!

Хотя, этого индивида – можно, и не раз, я только кайфанула.

– Тогда, тебе следует хорошенько подумать над своим списком

Он это сейчас серьезно?

Мы покинули здание университета и направились в сторону центральной аллеи, которая проходит рядом с дорогой. Вдохнув полной грудью, я почувствовал, как мысли стали более ясными.

– На паре, я так понимаю, ты больше появляться не хочешь, – лениво с неохотой бросил Чернов, достав из кармана влажные антибактериальные салфетки и вытирая руки.

Он это серьезно? Человек прошел тяжелейшую спец подготовку, воевал на войне, и теперь боиться… микробов?

Я даже не знала плакать или смеяться.

– И, да, займись фото своих шмоток в сети, заебали ваши детские разборки! Невозможно сосредоточиться на главном.

– Какое фото? – я поспешно достала телефон и, открыв его, была в шоке.

Множество пропущенных сообщений, комментариев и репостов. Казалось, весь университетский мир сосредоточился на мне одной.

Я открыла первую фотку, на которой были реально мои вещи, сложенные в стопки на постели в комнате в общежитии. А среди вещей огромный, силиконовый член с линейкой рядом, чтобы можно было оценить размеры, наручники, смазка, плетка и даже здоровенные анальные бусы. Я не сразу поняла, что это были они – настолько большими они были…

Конечно, я сразу узнала свои вещи и свою комнату. «Его силиконовое величество» с прорисованными венами и даже яйцами, как положено. Это был подарок-прикол от моих подружек и Насти на день рождения. Мы долго смеялись над ним, а потом я забыла о нем и сложила в шкаф вместе с другими вещами.

Но Настеньке не спалось вчера. Она даже заморочилась и добавила других атрибутов. Не моих. Даже знать не хочу чьих. (Хотя, надеюсь, что Амирова!)

Решила хайпануть и заставить всех забыть о вчерашнем инциденте, выставив шлюхой меня, а не себя, конечно же!

– Вот же, сука! – прошипела я, понимая, что мы с Черновым не тому наваляли сегодня.

Еще и подписала:

“Кто может конкурировать с 27см Тополем и этой обоймой? Пацаны, у вас нет шансов!”

Под фото было столько мерзких комментариев, что мне стало дурно.

Мой желудок скрутило от отвращения и бессилия. Что делать? Как остановить это безумие?

Я инстинктивно обернулась к моему телохранителю. Его каменное лицо, казалось, не выражало ничего, кроме профессиональной отстраненности. В его глазах мелькнула тень понимания, но он тут же отвернулся.

– Ты же можешь что-то сделать? – прошептала я, надеясь на его помощь.

Он покачал головой, не сводя глаз с окружающей обстановки.

– Моя задача – твоя безопасность. Репутационные вопросы не в моей компетенции.

Я хотела возмутиться.

Репутация?

Да сейчас это важнее всего!

Мне еще пять лет здесь учиться, каждый взгляд, каждое слово будет иметь значение!

Но не успела я открыть рот, как Чернов вдруг напрягся. Его ноздри расширились, он словно принюхивался к воздуху, как собака.

Что-то изменилось. Напряжение висело в атмосфере, как перед грозой.

И тут раздались выстрелы.

Я даже не сразу поняла, что это было. Звуки были резкими, оглушительными, неестественными.

Чернов отреагировал мгновенно. Он схватил меня и повалил на землю, накрыв своим телом.

5

Мир перевернулся, оглушительно и жестоко.

Только что я волновалась о какой-то нелепой репутации в университете, о том, что подумают обо мне однокурсники, о разборках и мести бывшей подруге и бывшему парню.

Какая же это херня, какая же мелочь, когда секунду назад в меня летела пуля.

Выстрел, резкий толчок, и я лежу на земле, придавленная весом Чернова.

Его тело закрыло меня от опасности, стало щитом. Сверху сыпалась какая-то крошка, пыль, может, щебенка от колес быстро отъехавшего авто.

Дышать трудно, в ушах звенело.

Страх парализовал. Я видела все, как в кино, наверное, видят люди, когда в них стреляют.

Только это не кино, это моя жизнь, и она чуть не оборвалась.

Папа был прав. Он был прав, когда говорил, что мне нужна охрана. А я не восприняла его приказ всерьез. И вот, пожалуйста.

Чернов что-то говорил, голос хриплый, напряженный, но я слышала его будто через толщу воды.

Он быстро осмотрел меня, ощупал.

– Ты цела? Ранена?

Я не могла ответить, только кивнула, ком в горле не дал вымолвить ни слова.

Если бы не он, я бы сейчас лежала мертвая. Эта мысль пронзила меня ледяным ужасом.

Я смотрела смерти в лицо, и теперь, вжимаясь в землю под защитой Чернова, понимала, как сильно хочу жить. И как многим я обязана этому не многословному, странному человеку, который спас мне жизнь.

Мой спаситель помог мне подняться, его хватка была сильной и уверенной.

Его взгляд проводил удаляющуюся машину, словно хищник, вычисляющий траекторию добычи.

Не говоря ни слова, он быстро накинул мне на плечи свою куртку, пахнущую кожей и какой-то неуловимой мужественностью.

Движения его были стремительными, он подтолкнул меня к черному мотоциклу, стоявшему чуть поодаль. В руках у него мгновенно оказался шлем, который он ловко натянул мне на голову. Сам он вскочил на сиденье, и жестом приказал мне сесть сзади.

Одно мгновение я стояла все еще охреневшая на ногах, в куртке, в которой буквально тонула, и в следующее – уже сидела на ревущем черном звере и держалась за талию своего телохранителя. В юбке, не в юбке – уже пофиг, хоть голая! Лишь бы живая.

– Я не могу оставить тебя здесь, но и поймать ублюдка надо. Что бы ни случилось – держись за меня и не ори, – прозвучало его короткое, чеканное предупреждение.

И в следующее мгновение мир вокруг превратился в размытое пятно. Мотоцикл взревел, срываясь в погоню.

Это была моя первая поездка на мотоцикле, и она была черт возьми, далека от романтики.

Впереди замаячил серый джип, из которого совсем недавно в меня стреляли.

Чернов, словно демон скорости, виртуозно лавировал между машинами в плотном потоке. Мой желудок скручивался в тугой узел от каждого резкого поворота, от каждого рывка.

Я закрывала глаза, молилась всем известным и неизвестным богам, чтобы это безумие поскорее закончилось.

Но погоня продолжалась, превращаясь в долгую, опасную игру на выживание.

Мой телохранитель преследовал джип, когда тот съехал с автострады на узкую дорогу. Он был сосредоточен, напряжен, а его спина – единственная опора в этом хаосе.

Я чувствовала, как его мышцы напрягаются, когда он входил в очередной вираж, и зажмуривалась, помня про приказ не орать.

Ветер хлестал в лицо, несмотря на шлем, смешиваясь с дорожной пылью и запахом машинного масла. Стройка мелькала по бокам размытыми пятнами, а впереди, словно хищник, крался серый джип.

Внезапно из окна джипа высунулась рука с пистолетом. Чернов резко дернул руль, уводя мотоцикл в сторону. Звук выстрелов разорвал тишину. Инстинктивно я пригнулась, вжимаясь в спину Чернова. Пули свистели совсем рядом, рикошетя от металла.

Я не сдержалась и закричала, нарушив его строгий приказ молчать. Страх оказался сильнее меня.

В одно мгновение все изменилось. Мой телохранитель, словно единое целое с мотоциклом, продолжал маневрировать, уклоняясь от пуль. Одной рукой он держал руль, а другой, каким-то немыслимым образом, выхватил пистолет из-за спины.

Короткий выстрел – и стрелявший в джипе взвыл от боли, схватившись за руку.

Чернов прибавил газу, обгоняя джип. Он выровнял мотоцикл и одним отточенным движением, не отрываясь от цели, выстрелил. Я опять закричала.

Джип дернулся, завилял по дороге и, потеряв управление, с грохотом врезался в ряд покосившихся гаражей.

Мой защитник резко затормозил, отъехав на безопасное расстояние.

– Сиди здесь! – бросил он, не оборачиваясь, и, спрыгнув с мотоцикла, направился к разбитому джипу.

Пистолет в его руке казался продолжением его самого – холодным и смертоносным.

Я видела, как он, держа на мушке водителя и раненого стрелка, заставил их лечь на землю, раскинув руки. В его движениях не было ни тени сомнения, только четкость и решительность.

Пыль, адреналин и отголоски выстрелов – все слилось в единую картину хаоса и опасности.

Соскочив на дрожащие ноги, я судорожно сорвала с головы шлем, и тут меня скрутило. Рвало желчью, слезами, остатками страха, который въелся в каждую клетку тела. Рвало так, будто выворачивало наизнанку не только желудок, но и душу.

Еще вчера я была обычной студенткой. Плакала из-за предательства парня и лучшей подруги. А сегодня… Сегодня в меня стреляли. И только чудом я осталась жива. Чудом, имя которому – мой телохранитель.

Он, словно тень возмездия, настиг преследователей. Пока я пыталась прийти в себя, слышала обрывки его жестких, хриплых вопросов, смешанные с криками боли пассажиров джипа. Пока мы ждали полицию Чернов допрашивал их так, как умеют только те, кто не боится переступить черту.

Измена и предательство парней, подруг – это одно. Но когда твоя жизнь висит на волоске, когда смерть смотрит тебе в глаза… Это совсем другая история. История, в которой я больше не та наивная девочка, что была вчера.

Ну, охренеть делишки, Полина!

6

Машина полиции, в которой меня довезли до дома остановилась, и я, словно кукла-марионетка, вышла на дрожащих ногах.

Дом. Родной, до боли знакомый фасад. А кажется, будто чужой, будто все, что было раньше, осталось в какой-то другой, безвозвратно ушедшей жизни.

Телохранитель на мотоцикле припарковался следом. Его спокойствие вымораживало. Как он может быть таким? Как будто только что сходил за хлебом, а не участвовал в перестрелке, от которой у меня до сих пор в ушах стоит звон.

Мотоцикл. Чернов даже слышать не хотел, чтобы снова посадить меня на него. Видимо, погоня была эксклюзивным мероприятием.

– Больше никаких мотоциклов, – отрезал он, как приговор, – это слишком опасно.

И я не претендовала. Можно подумать, преследование моего потенциального убийцы было менее опасным!

После объяснений с полицией и их бесконечных вопросов, я чувствовала себя выжатым лимоном.

Адреналин схлынул, оставив после себя лишь опустошение и дрожь. Казалось, каждая клеточка тела кричит об усталости, о потребности в тепле и защите.

А Чернов… Чернов был непроницаем. Словно робот, запрограммированный на выполнение задач. Ни тени эмоций, ни намека на сочувствие. Может, он просто привык? Может, для него это и правда обыденность? Но для меня это был кошмар, который я никак не могла проснуться.

Я смотрела на свой дом, и в груди поднималась тоска. Как же я хочу к маме и папе! Просто обнять их, уткнуться в плечо и разреветься. Рассказать им обо всем, выплеснуть весь этот страх, весь этот ужас. Почувствовать себя маленькой, беззащитной девочкой, которую они всегда защитят.

Но почему-то решила, что должна быть сильной. Хотя бы на вид. Хотя бы пока Чернов рядом. Иначе он решит, что я слабачка, и кто знает, что тогда будет.

– Иди в дом и собери вещи, – приказал телохранитель, прежде чем обратиться к полиции и что-то обсудить с ними.

– К-какие вещи? – моргнула я, чувствуя себя не только усталой, но еще и тупой.

– Самые необходимые, – с неохотой сказал он, словно уже устал от разговора со мной.

Я смотрела на него, дожидаясь дальнейших объяснений, но их, конечно же, не последовало.

♥. ♥. ♥.

Тихонько приоткрыла дверь в мамину спальню, впуская свет в полумрак, привычный для этого места. Шторы плотно задернуты, не пропускали ни единого лучика солнца – так было последние три месяца.

Мама лежала в постели, накрытая одеялом до подбородка. Она почти не вставала. Все говорили о каком-то "трудном периоде", о "временных сложностях", но я видела, что это не просто плохое настроение. Это было что-то большее, что-то, что поглотило ее изнутри.

– Мам? – тихо позвала я, боясь нарушить тишину.

Ответа не последовало. Я знала, что она не спит. Иногда я видела, как ее глаза двигались под веками, или как она вздыхала, когда думала, что никто не слышит.

Я осторожно присела на край кровати, потом легла рядом, прижавшись к ней всем телом. Обняла ее за плечи, чувствуя, как ее тело напряжено.

И тут меня прорвало. Слезы хлынули из глаз, обжигая щеки.

– Мам… меня сегодня чуть не убили, – прошептала я сквозь рыдания.

Рассказывать подробности не хотелось, да и не было сил. Важно было просто почувствовать ее поддержку, ее объятия, ее слова утешения.

Но мама молчала. Не ответила, не пошевелилась, даже не обняла меня в ответ.

Я лежала рядом с ней, чувствуя себя совершенно одинокой в этом темном, пропитанном безнадежностью пространстве. Мне так нужна была ее забота, ее внимание, ее любовь. Но мама, моя сильная, любящая мама, словно превратилась в хрупкую, беззащитную птичку, которая сама нуждалась в помощи и утешении.

И я поняла, что сейчас я должна быть сильной ради нас обеих. Но как? Как найти в себе силы, когда внутри все дрожит от страха и отчаяния?

♥. ♥. ♥.

Петенька, как верный пес отца, привез из общаги мои пожитки – набитые под завязку коробки и мятые пакеты. Все это добро стояло в моей комнате.

Разбирать это хаотичное нагромождение не было ни малейшего желания.

Настя, наверняка, умыкнула пару платьев. Пусть подавится. Сил проверять содержимое не было. Просто сгребла все более-менее приличное в один огромный чемодан.

Куда я еду? На сколько? Без понятия.

Вернулась к кабинету отца. Заглянула. Там тоже царил полумрак, пахло дорогим виски и сдержанным напряжением.

Отец сидел с Черновым друг напротив друга. Тот пил воду и выглядел взволнованным. Они напряженно говорили, и эта тяжелая атмосфера давила на меня сильнее обычного.

– Как она? – спросил папа. – Моя крошка, возможно, ее жизнь уже никогда не будет прежней.

– Будет, – отрезал Чернов устало, – она сильнее, чем ты думаешь. Сегодня держалась заебись.

– Блядь, я так рад, что ты был рядом! Не знаю, как тебя отблагодарить!

– Нет, знаешь.

– Да-да, я помогу с Ульяной.

Ульяна? Кто такая Ульяна?

Чернов кивнул и отпил из стакана воду, пока папа продолжал причитать о том, насколько он облажался перед семьей.

– А ты думал, приговаривая преступников к пожизненному, станешь богом? Невьебенным вершителем справедливости? Рано или поздно вляпался бы в дерьмо…

– Не понимаю их мотивов, достали бы меня, хера к моей малышке доебались?

– К тебе – не так больно.

– Рус, что делать? Уже весь город на ушах. Это ж ебанная секта, тронешь в одном месте – поползут отовсюду, как тараканы! – папа схватился за волосы, став похожим на безумца.

– Лишай их головы.

– Усова?

– А у тебя есть выбор? Ты его сына прижал. Твоя Полина под прицелом, пока ты до него самого не доберешься.

– Он меня из-за решетки легко достанет, ты что не знаешь?

– А кто говорил про тюрьму?

– Рус, я же не могу его…

Отец, увидев меня, осекся на полуслове.

Лицо его исказилось виноватой гримасой. Он поднялся, подошел ко мне и крепко обнял.

– Прости меня, девочка моя, – прошептал он, и в его голосе звучала такая боль, что мое собственное сердце болезненно сжалось. – Прости, но тебе придется на какое-то время уехать. Я должен спрятать тебя от очень плохих людей.

Взгляд метнулся к Чернову, скользнул по напряженным линиям лица. Искала там ответ: поедет ли он со мной? Будет ли рисковать дальше? Будет ли защищать?

Солнце, пробиваясь сквозь неплотно задернутые шторы, высветило каждую каждую тень усталости, залегшую в уголках губ. В этом свете его лицо казалось еще более измученным, но еще более прекрасным.

Я видела, как он пытается скрыть свои чувства, замаскировать их за непроницаемой маской профессионального телохранителя.

В глубине его глаз плескалось смятение. Он понимал, что выбора у него нет, что он дал обещание другу – защищать меня. Он поедет. Он будет скрываться вместе со мной. Он будет рядом. Не потому что хочет. А потому что должен. И это "должен", кажется, причиняло ему видимую боль.

Его губы дрогнули в подобии улыбки, горькой и печальной. Он кивнул едва заметно, подтверждая мой немой вопрос.

А у меня все внутри перевернулось от радости. И это, Полина, пиздец какой тревожный звоночек…

7

Пейзаж за окном сменялся один за другим, мелькали деревушки, перелески, и бескрайние луга.

Устроившись на заднем сиденье папиного джипа, я сначала с интересом наблюдала за этой нескончаемой кинолентой, но монотонность дороги и мягкое покачивание машины постепенно убаюкивали.

Петенька тоже не проронил ни слова, ни разу не пошутил. Возможно, он боялся заговорить в присутствии Чернова.

Мой телохранитель сидел рядом со мной на заднем сидении, но мне казалось, что он находится очень далеко.

На прицепе, словно верный конь, следовал мотоцикл – его страсть и, вероятно, часть его души. Он вообще с ним расставался? Моему папе пришлось заморочиться, чтоб найти этот самый прицеп как можно быстрее.

Время тянулось медленно, и мои вскоре веки стали тяжелеть. Я боролась со сном, но усталость взяла свое. Незаметно для себя я провалилась в дрему, и моя голова склонилась вбок.

Пробуждение пришло внезапно.

Меня разбудило ощущение тепла и мерного, спокойного дыхания. В голове промелькнула мысль, полная недоумения и испуга, прежде чем я осознала, что уснула, уронив голову на грудь Чернову.

Неловкость пронзила меня, как удар тока.

Я резко выпрямилась, отшатнулась от него, и взглянула на своего телохранителя.

Чернов сидел неподвижно, словно каменный истукан. Его лицо, как всегда, было непроницаемым, ни единая эмоция не отражалась на нем.

Казалось, он даже не заметил моего короткого сна и последовавшего за ним пробуждения. Ничего не выдавало его чувств или мыслей, будто он был отлит из гранита, а не из плоти и крови.

– Долго нам еще ехать? – прикрывая рот, я зевнула.

Ой, фу! Мне срочно нужна жвачка!

Начала рыться в своем рюкзаке в ее поисках, нашла и незаметно кинула в рот две подушечки.

– Если ты ищешь свой телефон, то я его изъял, – вот так просто сообщил робот.

– В смысле?! – я реально не догоняла спросонья. – Ты… ты забрал мой телефон?

Мой голос дрожал, пытаясь выдать возмущение, а не подступающую панику.

Чернов сидел неподвижно, как гранитная статуя, его лицо непроницаемо. В его руке, словно какой-то трофей, покоился мой любимый айфон в нежно-розовом чехле.

– Зачем?

– Это необходимо. Он может выдать наше местоположение.

Его слова были холодными, как лед. Необходимость. Всегда эта необходимость, которой он оправдывал каждое свое действие, каждое ограничение, наложенное на мою жизнь.

– Необходимо? Да ты понимаешь, что в нем?

Ярость начала пробиваться сквозь оцепенение.

– Это же… это моя связь с миром! Как я теперь буду общаться с родителями? А друзья? А учеба? У меня завтра важная презентация, все материалы в телефоне!

Он молчал, не проявляя никаких признаков раскаяния.