Полная версия:
Понедельник. №4
Он увидел её неожиданно, в толпе, с мужчиной под руку. Они шли не торопясь, разговаривая, улыбаясь. Мужчина купил ей букет первых фиалок… и зашёл в булочную. Она осталась ждать на улице, подставив лицо весёлым мартовским снежинкам.
Он остановился в шаге от неё. Она подняла взгляд и улыбнулась.
– Эльза, это ты?
– Разве мы знакомы? Моё имя Лиза, Елизавета, но вы не первый человек, путающий меня с другой. Мы с мужем здесь две недели, приехали в гости к его друзьям, за это время вы третий, назвавший меня этим именем, – улыбчиво объяснила она. – Неужели все Эльзы в этом городе похожи на меня? Я действительно напоминаю вам вашу Эльзу?
– Не знаю, быть может, вы мне приснились? И в моём сне вас звали Эльзой? – произнёс он, вглядываясь в знакомые черты.
– Приснилась, – она задумалась, улыбнулась, окуная его в зелень взгляда. – Вы правы. Мне иногда снятся люди, с которыми меня что-то связывало, а просыпаясь, не могу вспомнить ни лиц, ни имён. Мне хочется плакать. Такое чувство, будто я упустила, забыла что-то важное, – она пожала плечами. – Вот и сейчас, у меня ощущение, будто и с вами мы были знакомы в другой жизни. Быть может, даже влюблены друг в друга, как Ромео и Джульетта.
Из булочной вышел её муж.
– Лизонька, пойдём. Хочешь свежую булочку с вишнями?
– Какая прелесть, конечно, – они кивнула на прощание случайному встречному, исчезая в весёлых мартовских снежинках.
Они уходили, сливаясь с толпой. На асфальте, припорошенном снегом, лежала фиалка, выпавшая из её букета. Он поднял цветок, поднёс к лицу, вдыхая еле уловимый аромат весны. Ему нестерпимо захотелось увидеть глаза, не зелёные – карие, Ольгины глаза. Он вздохнул полной грудью. Вздох был лёгким, без ощущения тяжести воспоминаний прошлого.
«Хочу к Ольке», – подумал он. Купив у старушки, на углу булочной, все фиалки, он устремился домой, где его ждала женщина, которую он любил.
Я люблю тебя до слёз —каждый вздох, как первый раз.Вместо лжи красивых фраз —Это облако из роз.Лепестками белых рознаше ложе застелю.Я люблю тебя до слёз,без ума люблю… 101.01.2015 год.
Чужая любовь
Уйдёшь, когда откроет веки день.Засмотришься на спящую мадонну.Поймёшь чужая, не твоя, другомуПринадлежит, тебе досталась тень.Вернёшься вновь, объятья дарит ночь.Оглянешься на силуэт знакомый.Манит мираж бессонницей рождённый,Зовёт колдуя, исчезает прочь.Тебе лишь тень опущенных ресницПодарена мгновеньем, не навечно.И горечь дум, сомнений бесконечноДуши терзают пустоту страниц.Но принимать откажется душа,Скользя по тонкой кромке проведений,За той, которая и злой, и добрый гений.Ведёт его, заведомо губя,Дорогой лжи, коварства, темноты,Обманом сладким опоив, как мёдом.Лишив надежды, ясности под сводомЧужой любви, с которой он на «ты». 2017 год.Афоризмы
В голову пришла глубокая мысль. Настолько глубокая, что на поверхность так и не вышла.
Влюбляюсь в себя больше и больше. Горжусь – сильнее и искреннее.
Пора проводить воспитательную работу на тему: «Скромность украшает человека».
Чем больше хочется сказать, тем сложнее сформулировать мысль.
Если и в сто лет вы хорошо выглядите, это не значит, что плохо развивались, скорее – хорошо сохранились.
Люблю мужа. Не устаю ему об этом говорить на своём языке. Этот язык он ещё не выучил.
Кто такой «муж»?
Любимый, друг, любовник. А можно и так: бабник, предатель, дармоед. Короче, ещё тот подарок его матери.
Ирина Сапир, Холон
Родилась в городе Одесса в 1972 году.
В 1991 году, в возрасте семнадцати лет, вместе с родителями репатриировалась в Израиль.
В 1993 году поступила в Тель-Авивский университет (отделение английской литературы и лингвистики).
В 2012 году выпущена первая книга стихотворений для детей «Пушистый Мир».
В 2012 году два стихотворения переведены на иврит Итамаром Яозом и напечатаны в журнале «Псифаз» (в зимнем выпуске 2012 года).
В 2016 году вышел сборник стихотворений «Я родилась осенним утром».
В 2016 году принята в ряды Союза русскоязычных писателей Израиля.
Апрель
Да, да! Опять апрель! Вы правы!Мы дотянули до весны!И не найти опять управыНа учащенный пульс и сны.И снова мысли будоражитШальной вопрос: «А может, вдруг?» —Теряем зонтики и дажеМы забываем про утюг,Включенный дома. Заметая,С метлой танцуем менуэт,И соль всыпаем в чашку чая,И уходя, не гасим свет.Вершим дурацкие поступки,Возводим из песка дворцы,И в двух руках неся покупки,Мы улыбаемся! Глупцы!Мы ищем новые приправыК рутине дней: лаванда, хмель?Вы, безусловно, друг мой, правы:Всему виной весна, апрель!Весна
Какая лёгкость и свобода!Какой разительный контрастС минувшим мартом! Словно годыС меня упали, как балласт.И за спиной – как будто крылья!И каждый вдох, как пряный эль!Подняв клубы дорожной пыли,Влетел бездержно апрель. уВ притихший город и мгновенноПроник, впитался в каждый штрихСюжетов уличных. СмиренноЯ достаю блокнотик – стих.Мне по вискам ударил с силой.Я тоже, видимо, пьянаОт дрожи, будто ток пустилаПо нервам города весна.И, щурясь я ловлю ладошкой,Случайный лучик на стене.И улыбаюсь встречной кошкеИ не спешу… Так странно мне,Что просочилась непреложнымЯвленьем в душу мне весна,Ведь я давно и безнадёжноДождливой осенью больна.Июль
Скользнёт в окошко луч, когда я тюльПриподниму тихонечко, с опаской.Вот, это да! За окнами июль!А я считала – зимний день январский!А я была уверена, что тамМетель вползает лапами под воротИ лупит снег по тусклым фонарям,И нет людей на улицах. И холод!Но там давно ромашки и сирень,И мотыльки, и птицы, и улитки.И кот соседский тщетно ищет тень —Весь мир пропитан солнцем, весь до нитки!Как я посмела только пренебречьТем, что давно ворвалось в город лето?!Смешно, что я топлю в гостиной печь,Застряв на снежном перепутье где-то,Когда вокруг такая кутерьмаВысоких трав и разноцветий ярких!Зелёный плющ обвил ковром дома.И воздух сладок от цветов. И жарко!Всему виной ажурный тюль – покров.Его сама связала я искусноИз серой нити очень грустных словИ черной нити мыслей очень грустных.Сорву его с окна, пустив потокТепла и в дом, и в сердце, и в сознание.И постараюсь выучить урок,Как выбирать мне нити для вязания.Календарь
Цветенье дикой яблони зимойШокирует входящих в этот сад.Еще лежит снегов пушистый слой,Еще весна не скрыла след утрат,Что учинил безжалостно январь.Но, вопреки прозрачности ветвейФевральских яблонь, несмотря на хмарьИ на законы всех календарей,Она легко открыла лепесткиИ аромат цветков пробился сквозьПокровы зимней, сумрачной тоски.И хоть еще земля и солнце врозь —Она цветёт. Секрет в луче одном,Что уронило солнце впопыхах.И он, упав не в срок, неверным днём,Застрял в её растрепанных ветвях.Она цветением вспыхнула, и лучОстался с ней, вплетаясь в неё весной.О полотне февральских, снежных тучЗабыли оба. В бездне временнй оУкрывшись от ветров бегущих дней,Зажгли светила нового янтарь.И для весны безвременной своейСоздали свой безумный календарь.Восточное лето
Мне стало совсем привычным восточное долгое лето,Стекающий струйкой пота невыносимый зной,Беззвёздные душные ночи – жары неизбежной гетто,И пальмы – зонты над пыльной, распаренной мостовой.Но с этой привычкой споря, мне сон воскрешает память:Хрустально-прозрачное утро снежинкой стучится в окно,И запах рождественской ёлки, и белая, снежная заметь,И вытканное перламутром оконное полотно.Денис Камышев, Ашдод
Родился в 1970 году в семье журналиста и актрисы. За плечами сложная жизнь. Бывший рабочий сцены, массажист, контрабандист, водитель израильского армейского спецназа, шаман. Репатриировался в Израиль в 1993 году из г. Норильска.
Живет в г. Ашдоде.
Учится в театральной студии при театре «Ешь», под руководством режиссера В. Левина.
Книга «Клетка» издана на профессиональной издательской платформе «Амазон» в 2014 году.
Писака
Солнце уже шарило слепыми лучами по окнам, в поисках радующихся просыпающемуся светилу оптимистов, «жаворонков», страдающих бессонницей стариков, ночных охранников, зевающих во всю свою рабочую пасть, проституток и нервно стучащего по «клаве» писателя, запивающего свою жизнь крепким черным чаем.
Я обложился картами Припяти и творил шагающего через «зону отчуждения» близорукого интеллигентного мальчика, желающего хоть немного пожить еще – до окончания очередной главы.
Его теребила изменчивая флора, прожорливые агрессивные твари-мутанты и моя подруга, которой я мешал спать громким стуком по запорошенной пылью клавиатуре, мой вытекающий из головы насморк, надсадный кашель рудокопа и прочая хрень.
Мальчик стрелял на шорох из старенького «калаша», был трогательно неумел и осторожно пуглив. И было жалко мутантов – они, как и я, просто хотели жрать. Я заглушил голод бужениной, покормил своих мутантов и… устал.
Безликие мертвые дома с фотографий, пустынные площади, голодная самка тщеславия, пожирающая мою душу. Не успел, не достиг, не стал тем, не буду этим. Я словно покинутый людьми город, зарастаю травой и деревьями. Понимаю, что уже не смогу рассмешить ту синеглазую девочку из восемьдесят пятого года, да и девочки той больше нет. Умирают любимые актеры, целый пласт эпохи, словно оползень, канул в Лету. Сын уже не запомнит их имена. Не будет читать стихи тонконогому «жеребенку» с распущенными льняными волосами, дабы покорить её трепетную тонко чувствующую натуру.
Я хотел бы называть себя писателем, но хочется есть, размножаться и жить. Все чаще предаю белые листы, написанные в Word, ради двенадцатичасового рабочего дня, ради ее новых сапог, ради счастья быть таким, как все. Ну вот, опять завыл старым барбосом за бесцельно прожитые годы…
Мятое пластилиновое лицо подруги обещало репрессии и отлучение от тела. Секс – мощный рычаг управления для достижения поставленных перед ракетами целей. Я исправно болею, печально кашляю и привычно прибиваю себя к кресту семейного мученика. Только моя дорогая не подоткнет заботливо одеяло и не принесет горячего чаю на смертный одр.
«Смертельная болезнь» протекала тихо и незаметно. И только ворох использованной туалетной бумаги говорил о том, что я еще жив, и я еще здесь.
Я из тех, кому лень чистить зубы по вечерам. Свою лень я позиционирую в гражданский протест против общепринятых гигиенических движений продвинутого гегемона. Я из тех, кто любит пиво и удивляется, что в результате этой страсти уже выглядит на свои пять бутылок «Балтики». Я из тех, кто провожает масленым, кошачьим взглядом молоденьких и упругих девиц, вздыхая, вспоминая свою непорочную комсомольскую юность. Я из тех, кто не путает поэта Рембо с героем Сталлоне, но кроме имени и принадлежности к поэтическому цеху, не знает о нем ничего.
Я из тех, кто улыбается, когда хочется плакать, и плачет, когда нужно улыбаться.
Я из тех, кто за минуту до оргазма любит, но освободившись, стремительно ненавидит ее за свою похоть.
Я из тех. То есть из этих. И мне… Просто, нравится писать. Это как сам процесс, который не ради рождения ребенка, а по потребности физиологии. Я жонглирую словами, иногда нахожу удачную форму, в которую заключаю созданные образы, словно моментальные фотографии. Я лечу на придуманных крыльях, и мне кажется, что в этот момент я – Ильф и Петров. Един в двух лицах. Эта страсть и называется графоманией. Когда сказано всё, а чаще сказать-то нечего, но хочется еще мазок добавить на литературный мольберт, а получается, что берешь мазок из однозначного места, анализируешь этот мазок и понимаешь, что взято именно оттуда. И занимаешь чьи-то глаза и часть мозга, ответственного за чтение витиеватой лепнины образов, которая, словно воздушные шары, заполняет сознание человека, чтобы затем лопнуть, стерев из памяти смысл, но оставив странный эффект присутствия. Присутствия ничего. То есть был, заходил на минутку, оставив гаденький запах уныния или животную радугу смеха и… нет его. Еще тлеет дорогой вонючий табак в его стильной писательской трубке, и твидовый английский пиджак висит на спинке стула; чашка с черным горьковатым кофе еще не остыла. А это всего лишь иллюзия. Но я пишу и продолжаю получать свой личный писательский оргазм. Так скажите мне честно, что я все-таки гений. Не нужно оваций, Пулитцеровской премии. Просто признайте меня – пока я жив, пока здесь, с вами! Ваш современник!
– Мусор вынеси, писака! – рубанула меня моя лучшая половина в ухо, и я покорно взошел на свою мусорную Голгофу.
28.11.09 год.
Дневники Дьявола
Для меня странен сам по себе вопрос, верю ли я в Бога. Это все равно, что спросить, верю ли я в дыхание. Как можно не верить в то, что является частью тебя самого?
Денис Камышев
Еще до грехопадения Адама и Евы, обвив тугими кольцами теплый шершавый ствол древа познания, наблюдал я сквозь сочную листву за играми двух голых недоумков, вкусивших впоследствии (не без моей подачи) известного яблока, которое сейчас красуется на логотипе «Apple». Яблоко оказалось кислым и, кроме изжоги и таинства жидкого стула, никаких иных сокровенных знаний в себе не несло. Тем не менее, любопытную парочку наказали – изгнанием из Рая, за совершенно нормальное желание: обрести свободу выбора – иллюзию, которую позже представили потомкам, как победу демократических сил. Кого и где победила демократия, история, к сожалению, умалчивает.
Чтобы оправдать собственную сексуальную невостребованность, религиозные фанаты (которые в те времена были круче нынешних футбольных) придумали байку. Якобы после вкушения «беспонтовой фрукты» Адам и Ева неожиданно осознали отсутствие на них трусов, и к ним немедленно пришли стыд и другие глупости. В частности, к Адаму пришла эрекция – не даром врачи говорят, что тут все дело в голове.
Тут мне почему-то представился пожилой дядька в засаленном костюме с мокрыми подмышками и потертой папкой в лопатообразной руке, беспрестанно утирающий потную лысую голову несвежим платком. Индивид бодро прошлепал по райским кущам и при этом вступил в импрессионистское коричневое испражнение райского зверя. Матерясь и шаркая испачканной сандалией по траве, он приблизился к смущенным от своей наготы людям. Протянув ладонь для рукопожатия… сообразил, что их руки прикрывают срамные места, отдернул конечность, схватившись за папку.
– Стыд Яков Михалыч, – представился он. – По решению правления садово-хозяйственного объединения «Рай», в частности, его директора Бога Г. В., вы должны покинуть наши чертоги.
Ну, не бред? Если Отец Всего Сущего Бог Г. В. (Господь Всемогущий) создал по своим чертежам Адама и Еву разнополыми, наверняка Он преследовал определенную цель, ибо сказано в святом писании, что все, созданное Господом, имеет место быть в Его Божественном плане. Мог же он их создать без отверстий и выпуклостей, без нервных окончаний и эрогенных зон? Мог, но создал именно такими, какие они есть – по своему образу и подобию. А по законам театра, если ружье висит в первом акте на стене, то в третьем обязательно выстрелит. И Адам таки дал залп, сделав неоценимый вклад в человечество. Так какого святого чинуши от религии втирают пастве, что секс – это грех? То есть божественный план их уже не впечатляет?
Религия – величайший обман, всемирный «лохотрон», старинное «кидалово», придуманное без участия Бога людьми – для управления теми, кто не вполне осознал законы окружающей материи. Сколько подлости и беспредела с Божьим именем на устах творилось и творится: крестовые походы, «джихад» и растление не знающих запаха женщины юных семинаристов.
«Усмиряйте плоть свою!» – заботливо вкладывает плеть и вериги в руки монахов мой агент, который искренно верует, что работает на Бога.
Дьявол – рогатое, уродливое существо с гнилыми зубами, направляющее поток грешников в кипящий котел для осмысления грехов своих.
То есть я, Люцифер Везельвулвович Дьявол, генеральный директор концерна «Ад» с филиалом в «Чистилище», наказываю человечество за неправедность, то есть соответственно являюсь карающей рукой Господа, стою на охране рубежей Его заповедей и фактически являюсь Его заместителем по работе с кадрами – то есть с вами, дорогие мои грешники. Ибо никто не безгрешен.
Значит все мы работаем на одного босса. Тогда какого ангела, меня все ненавидят? Я нашептываю вам, какие классные сиськи у той брюнетки, я предлагаю вам покурить, выпить, расширить сознание с помощью дополнительных средств. Я говорю вам, что секс – это лучшее изобретение Господа. И чё?
Я рогатая скотина, охотник за душами и упырь. Обидно.
Каждый человек действует согласно собственной градации моральных ценностей, и странно обвинять в собственных проступках какого-то левого рогатого пацана из преисподней, который типа «ваще не при делах». Свою нереализованность, леность, маниакальные садистские наклонности и неполноценность почему-то приписывают козням Дьявола. Когда представители обеих сторон шепчут вам свои директивы по разные стороны от ваших растопыренных ушей – это нормально. Но если это придуманные невидимые друзья у ребенка, психологи говорят – болезнь!
– Ты возжелал невесту до венчания? – ужасается священник на исповеди.
Прихожанин – истинный христианин и правильный пацан из итальянской мафии восклицает в страхе:
– Это Дьявол сбил меня с пути истинного!
(Ага, на грузовике я его сбил). И теперь уже он относится к сексуальным отношениям как к чему-то гадкому, постыдному, запретному, пришедшему с темной стороны его души. Страх порождает пренебрежительное отношение к женщинам. И теперь, почесав свою старую рогатую голову, говорю я вам (особенно тем, кто любит Бога): «Люди, любите друг друга! Любите жизнь во всех ее проявлениях, любите секс – это божественный подарок человечеству. Любите себя, ибо Бог в каждом из вас, а значит через любовь к себе и другим вы познаете любовь к Богу. И если рядом с вами пованивает серой, знайте: я тут ни при чем. Я всего лишь генеральный директор концерна „Ад“ с филиалом в „Чистилище“. И мне уже давно пора в отпуск».
21 февраля 2012 года.
За шаг до жизни
Он шел по многолюдной улице, не обращая внимание, на автомобили и суетящихся прохожих. Молодость целовалась в сквериках, какала в подгузники, играла в футбол на школьном дворе. Старики умилено кормили глупоглазых голубей вместе с бегающими за летучими засранцами карапузами. Мир катился своим чередом к неопределенному глобальными Глобами (Павел и Тамара Глоба – астрологи) концу света. Только для него этот конец уже наступил. Молодой бородатенький «Айболит» скорбно поведал, что томография показала опухоль в его уставшем от боли мозгу.
Разверзлись беременные дождем небеса. Живые поспешили скрыться от влажной шрапнели в подъездах домов, а он все шел сквозь разрезаемый серебристыми струями воздух, никуда. Он вспоминал вкус клубники, первый поцелуй, первый страх под огнем пулемета, первый крик сына. Безумно жаль уходить из теплой, порой жутковатой в своей жестокости, реальности. Странно наблюдать за людьми, за их постоянной борьбой животного и человеческого начала. Наблюдать за мечущимся собой, в поисках той же истины. Все кончено. Все решено. И он, наконец, расправит белоснежные крылья и воспарит в глубокую небесную синь, сбросив пиджак измотанного тела на спинку божественного стула существования.
Он зашел в помеченный кошками подъезд, вызвал скрежещущую клеть лифта и, вознесся на свой пятый этаж. В квартире было тихо. Ходики неумолимо отстукивали время, добродушно гудел холодильник в кухне. С улицы слышались гудки автомобилей и детский визг. Он не торопясь выпил чаю, достал из ящика стола черно-белые кусочки прошлого, долго вглядывался в лица родных и близких. Позвонил сыну.
– Ты как, сынок?
– Нормально, пап. Живу.
– Ну, вот и отлично!
– А ты чего звонишь? Случилось что?
– Да нет. Просто соскучился. Привет жене! И внучку поцелуй!
– Ну, пока пап. Мы на следующей неделе зайдем.
– Пока.
Он опустил трубку телефона, одинокая слеза капнула на пыльный линолеум его холостяцкой квартиры. Принял душ, посмотрел новости, лег в прохладную постель и умер.
Доктор изучал историю болезни, потом вызвал медсестру.
– Кларочка, дорогая моя, почему в истории болезни Горецкого томография Шендеровича?
Кларочка долго мялась, набухла готовой вырваться слезой, потом привычно чмокнула доктора в раннюю лысину.
– Котик! Ну, ошиблась я. Да не все ли равно?
Доктор отстранил медсестру, пристально посмотрел в ее пустые, синие, как небо глаза, и рявкнул: «Звони немедленно Горецкому! Извиняйся, делай что хочешь! Он здоров, как бык. У него самая обычная мигрень. Бегом, дура!»
Спотыкаясь, Кларочка побежала к телефону. Доктор нервно закурил в форточку и представил ее аппетитные округлости. И действительно, не все ли равно.
21.06.2008 год.
День гнева
Он смотрел в окно. Через дорогу начинались поля – идеальная картинка для операционной системы Windows. Хоть «мышку» ставь на подоконник. Картинку портили стреляющие из автоматов люди, бегущие со стороны Дженина. И минометный огонь очень мешал сосредоточиться. Жена прикрывала собой вздрагивающих при каждом разрыве мины детей. Автоматная очередь раскроила оконное стекло и заставила его отшатнуться. Он слышал топот ног на этажах, хруст выбиваемых и расстрелянных дверей в квартиры, гортанные крики и выстрелы. Не торопясь, он достал со шкафа полицейскую дубинку – привет из хулиганистой юности, – и пошел к входным дверям. Распахнул их настежь и встал в ожидании у стены. Створки лифта клацнули, как затвор, и распахнулись. Четверо арабов возбужденно выскочили на площадку. Посчитав, что квартира покинута жильцами, они устремились к закрытым дверям других квартир, отрядив одного из бойцов священного «джихада» проверить раскрытую нараспашку, словно шалава в борделе, чужую жизнь. Насытившись чужим страхом и кровью – араб шел, не таясь, опустив родной «калаш» дулом вниз. В соседнем доме, во имя Аллаха, араб уже изнасиловал русскую девочку с матерью и перерезал горло отцу.
Он даже не успел ничего понять – полицейская дубинка раскроила ему череп, вторым ударом сломала шейные позвонки. Воин «джихада» кулем завалился на вычищенный загодя ковер, пачкая кровью придуманные дизайнером ткацкой фабрики красивые ковровые узоры.
Мягко высвободив автомат, он отстегнул с мертвого тела подсумок с четырьмя дополнительными рожками и вышел на лестничную площадку. Он расстреливал их методично, словно давил клопов. Освобождал этаж за этажом, бросал горячие опустевшие «стволы», подбирал новые. Черная волна убийц уже ушла далеко вперед, и никто из них не обратил внимания, что из девятиэтажки, стоящей на окраине Афулы, не вышел никто с зеленной повязкой на бритой голове. Потом их гнали назад правительственные войска и он, словно выполняя ответственную работу, расстреливал их бегущие спины из раскуроченного окна. Пока жена не сказала ему: «Милый проснись. Пора на работу».
Он открыл глаза. Указательный палец затек, нажимая на невидимый спусковой крючок. Пора было идти на работу, в районную поликлинику, где он работал детским врачом. Еще бы, он так любил детей, – потому что дети – это реальное будущее.
26.04.2009 год.Стакан воды
Как обычно, Александр Сергеевич Полуэктов проснулся ровно в шесть утра. Рядом тихо посапывала Лариса. Волны тихо шептались, набегая на борт яхты, которая плавно покачивалась, словно гигантская колыбель его маленького, уютного мирка. В такие минуты он должен был чувствовать покой и умиротворение – жизнь несомненно удалась. Несмотря на мировой кризис, его бизнес развивался и приносил ощутимую прибыль. Александру Сергеевичу исполнилось сорок шесть лет – студентка Лариса была ровесницей его дочери и училась с ней на одном курсе МГУ. Это не мешало любовникам встречаться втайне от жены и дочери Полуэктова и оплачивать Александру Сергеевичу квартиру в центре для избалованной мужским вниманием Ларисы.
